Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
рофессор?
Пустил девочку по ложному следу. Или, наоборот, она-то на верном пути?
Хорошо, посмотрим на вещи рационально. Я продолжаю свои поиски, только ни в
коем случае не впутываю Дженни. Складывается превосходная легенда. Я
застрял в Лос-Анджелесе, потому что у меня роман с молодой, красивой, я по
уши погрузился в личную жизнь - какие и у кого могут быть ко мне вопросы?
Уф, отлегло. Сбросил тяжесть. Наконец и я почувствовал долгожданный
эксайтинг.
- Дженни, пошли в ресторан. При условии, что я плачу.
Предложение ей понравилось, однако сделала вид, что удивлена:
- Вроде бы рано для твоего ужина, профессор.
- Имею я право хоть раз в жизни доставить тебе удовольствие? - Небрежно
передернула плечами. - Всего лишь раз?
* * *
Не скрою, в моей жизни бывало, что я оставался на ночь у молодых женщин
Меня поразила стремительность действия. Ведь вечером все шло к тому, что
меня с позором выгонят из дома. Дженни метала громы и молнии, мне не
понравился ее прокурорский тон, но я понимал - она права. Я хотел объяснить
ей, что в моем поведении не было дурных, корыстных намерений, сам попал в
собственный капкан и не знал, как из него выбраться Когда она это поймет, я
вызову такси и уеду. И вдруг меня, как котенка, взяли за шкирку и швырнули
к себе в постель. Какая сильная рука у девочки!
Утром я проснулся довольно поздно. Дверь в салон была закрыта, оттуда
доносились реплики из Микки-Мауса и голос Дженни: "Эля, не сиди близко у
телевизора".
Я принял ванну, с сомнением посмотрел в зеркало на свою небритую рожу,
вспомнил, что по американским правилам нужно каждый день надевать свежую
рубашку - да весь мой гардероб в гостинице. Видимо, по этой причине я,
вместо того чтобы, как и положено в подобных ситуациях, ощущать себя
победителем, чувствовал некоторую стесненность. Открыл дверь.
- Кофе или чай? - спросила Дженни.
- Тони, ты расскажешь мне новую сказку? - спросила Эля.
Полдня провели в торговом центре Беверли-Хиллз. Дженни обрастала
элегантными пластиковыми сумками и пакетами, а мы с Элей гуляли и
дурачились. Пообедали в ресторанчике. Я с удовольствием слопал пиццу -
наверстывал пропущенный накануне ужин.
- Почему ты мне голову морочил, что не любишь обедать? - спросила Дженни.
- Потому что не имеет смысла. К одиннадцати вечера все равно захочу жрать.
А излишние калории - по твоей теории - вредны.
- Что ж ты будешь делать?
Я рассказал о "Макдоналдсе" и о припрятанной в номере бутылке виски.
- Шикарная программа! - И, убедившись, что Эля застряла у игрального
автомата, продолжила: - Я привыкла, что ты меня балуешь своим вниманием.
Как бабе, мне это приятно. Но сегодня ты просто не спускаешь с меня глаз.
Что произошло?
Вот как? Значит, я перестал себя контролировать. Однако хорош вопросик.
- Пытаюсь разгадать...
- Тайну мироздания, - подсказала Дженни.
К вечеру меня отвезли в гостиницу Дженни лихо развернула "понтиак" и с
другой стороны бульвара послала мне прощальный взгляд.
В номере я уселся штудировать последнюю порцию "Л.А. таймс" Буквы сливались
Вместо них я видел в кабине "понтиака" лицо Дженни, высвеченную отблеском
уличного фонаря ее улыбку.
Хоть бы на секунду притормозила, змея!
В принципе мне было что вспомнить и даже возгордиться, ведь после
длительного поста я, что называется, оказался на уровне, не подкачал... Но
я знал, что все могу забыть, и эту ночь тоже, но никогда не забуду это
мгновение: прощальный взгляд Дженни при отблеске уличного фонаря из кабины
"понтиака". Судьба мне давала какой-то знак, смысл которого я не разобрал.
* * *
Два дня от нее ни слуху ни духу. Позвонила в среду, сказала, что к вечеру
заедет.
Явилась в номер. Критически его оглядела. Потом так же критически меня.
- Ну, ты подумал, что я исчезла навсегда?
Я продумал много вариантов и такой тоже. И подготовил себя к любому. Ведь в
жизни все бывает. Однако откровенничать не стал. Промолчал.
- Работа, Тони Замучена, закручена, задергана. Но не за-е...на. Для этого
дела у меня времени до восьми вечера. Дальше надо забрать Элю. Моя лексика
шокирует профессорскую нравственность?
Когда мы одевались, она вдруг начала смеяться:
- У тебя вид, как у студента, успешно сдавшего экзамены. Ужасно собой
доволен.
Я посадил ее в машину. Она так же лихо развернула "понтиак" и с другой
стороны бульвара помахала мне рукой из окна машины. Даже не взглянула.
Знала, что я торчу на тротуаре и смотрю ей вслед.
* * *
При таком темпе я не успел сказать, что завтра уезжаю в Сан-Диего.
Детективный поворот? Если бы... Обыкновенные трудовые будни. Последние из
запланированных лекций. Первую я прочел отвратительно. Понадеялся на
импровизацию, толком не вошел в роль. В середине как бы проснулся и
заметил, что аудитория скучает. Никто ни хрена не понимает, о чем я
талдычу. Быстренько перевел на академические рельсы, кое-как спас
положение.
Жутко расстроился. За ужином (по американской традиции после лекции
знаменитость полагается кормить - хоть плачь, но ешь) университетские
коллеги меня успокаивали, дескать, нашим студентам нужно чего-нибудь
попроще, они привыкли к академическому стилю, вон как вас слушали в конце.
(Подтекст: зря вы выдрючивались!) А я привык, что меня слушают с начала и
до конца! Словом, я выпал в осадок и, оказавшись в гостинице, поддал, залег
спать, в Лос-Анджелес не позвонил.
Вторая лекция собрала большой зал. Ждали провала? Я бросил вызов,
специально начав с громоздкой цитаты из Мишле: "Роль его с тех пор была
простая и сильная. Он стал крупной помехой для тех, кого он покинул.
Деловые и партийные люди, они при каждой попытке делать компромисс между
принципами и интересами, между правом и обстоятельствами встречали
преграду, которую им ставил Робеспьер, именно - абстрактное, абсолютное
право; против их ублюдочных англо-французских, мнимоконституционных решений
он выдвигал не специально французские, но общие, универсальные, вытекающие
из "Общественного договора" теории, законодательный идеал Руссо и Мабли", -
и как бы сам перевоплотился в Робеспьера:
- В Революции заходят далеко тогда, когда не знают, куда идут.
Через час мне аплодировали стоя. Клянусь, в этом не было моей заслуги, я
просто хорошо сыграл Неподкупного. Максимильен на моем месте повел бы
аудиторию на штурм. Чего? В данном случае - студенческой столовой. На
большее революционного пыла у публики не хватило бы, нынче не те времена.
Ладно, все это лирика. Главное, что совершенно неожиданно детективный сюжет
высунул свой нос, - мы буквально столкнулись носами.
Поясню. Утром, после вчерашнего провала, я был в плачевном состоянии и
мечтал тихо побродить по городу. Но пока я отмокал в ванной и приводил себя
в порядок, приехали из университета залечивать мои раны. Как? Естественно,
обедом в ресторане. Мои протесты пропускались мимо ушей: хоть умри, но
обедай - такова традиция (и деньги на представительство отпущены). Коллег
интересовало только, какой ресторан я предпочитаю.
- Русский, - сказал я по наитию.
Мы оказались единственными посетителями. Ученые мужи гуляли по меню. Я
заказал харчо, и этот грузинский супчик (ностальгический привет московским
шашлычным) весьма мило прошел. Далее я вынужден был укрыться в туалете
(извините, подействовали вчерашние излишества) и при выходе столкнулся нос
к носу с человеком, который пробурчал дежурную русскую фразу по поводу моей
матери. Я ответил. Человек опешил. Никак, видимо, не предполагал, что гость
из интеллигентной американской компании ботает по фене. Мы разговорились.
Хозяин ресторана (именно с ним мы чуть не разбили друг другу носы -
колоритный тип, сбежал в Америку прямо с лесоповала, впрочем, возможно, я
ошибаюсь) поведал, что в Сан-Диего удается загребать башли. Я похвалил
харчо. Польщенный хозяин сказал, что постепенно обрастает постоянной
клиентурой.
- Разве в городе много русских?
- И сколько! Недаром Кабанчик предлагал мне продать ему ресторан.
Повторяю, я еще не очухался, не тянул на интеллектуальную беседу даже с
дельфинами в акватории Сан-Диего, но тут словно выстрелил:
- Дима Кабанов?
На меня посмотрели очень внимательно.
- Небось, как обычно, обещал заплатить "кэшем", - продолжал я нейтральным
голосом. Что касается экзаменующих взглядов, то ими в меня можно пулять с
тем же успехом, как из дробовика в броненосец. Я человек старой закалки.
- У Кабанчика нала навалом, - вздохнул хозяин, - да я не лопух. Неделю
назад мы с ним сидели там, за угловым столиком. И я себе врубил: если
Кабанчик предлагает купить, значит, моей забегаловке кое-что светит.
Задавать наводящие вопросы я не рискнул. Ограничился философским:
- Все меняется в нашей жизни. В следующий раз вдруг согласитесь.
- Вдруг только пук, - обиделся хозяин. - До следующего раза пахать и
пахать. Кабанчик наведывается, как советский ОБХСС, по большим праздникам.
К тому времени будет ясно: или я горю, или могу смело послать его на три
буквы.
(Это мой эвфемизм. Хозяин три буквы произнес с четкой артикуляцией.)
Я поспешил перевести разговор на кулинарные темы. Иначе хозяин меня бы
запомнил и мог бы при случае спросить у мистера Парнокопытного, что, мол,
за три буквы (три карты, три карты, три карты!) - тобой интересовался и
откуда он тебя знает? А вот это совсем не входило в мои планы.
Так я получил подтверждение, что наводка была верной, Кабан действительно
пасется в Калифорнии. Более того, изредка наведывается по определенному
адресу.
После лекции и обязательного коктейля двое аспирантов отвезли меня в
Лос-Анджелес (им это было по пути). Любезные ребята по моей просьбе
остановились у супермаркета, где я в полтретьего ночи отоварился холодной
провизией для своего холостяцкого ужина. И вот я у себя в номере
раскладываю на тарелку ветчину, копченую колбаску, строгаю помидор и
огурец. Конечно, не тот закусон, что у хозяина в Сан-Диего - запасливый
человек прихватил бы с собой со стола в пакетик (в Америке это принято).
Однако настроение превосходное.
В полной тишине затрезвонил телефон.
- Ты куда пропал?
- Безобразие, Дженни, ты почему не спишь? Три часа ночи.
- Я проснулась. Что за фокусы, Тони?
- Фокусы, девочка, показывал фокусы в Сан-Диего. Глотал шпаги, вытаскивал
из рукава кроликов. Только что вернулся.
- Лекции? Ну и как прошло?
- Одну провалил, на второй взял реванш. Расскажу подробно, а сейчас живо
спать.
- Живо не спят. Спят с живностью, например с профессором, в которого я
сдуру влюбилась. Спокойной ночи!
И в трубке гудки. Спокойной ночи, сами понимаете, у меня не получилось.
* * *
А в субботу у нее накопилась масса домашних дел. Деловая мне попалась
девочка. Выясняли отношения по телефону, вернее, не отношения, а кто кому
первым должен звонить и почему кто-то имеет право исчезать без
предупреждения, а кто-то такого права не имеет. В конце концов я признал
свою вину и то, что всегда был и буду виноват, ибо мои попытки находить
компромисс натыкаются на абстрактное, абсолютное право, на общие,
универсальные теории, законодательный идеал Руссо и Мабли и т.д. и т.п. В
трубке все это терпеливо выслушали и, когда я иссяк, спросили:
- А попроще нельзя, профессор?
- О'кей, разжевываю, как второгоднице. Ты имеешь свободу передвижения, ты
на колесах, появляешься, когда в голову взбредет. Я же сижу в гостинице,
занимаю круговую оборону. Образно говоря, ты - кавалерия, я - пехота, в
этом твое преимущество.
- Других преимуществ у меня нет? - после некоторой паузы спросили в трубке.
- Как военный историк, со всей ответственностью заявляю: кавалерийские
соединения всегда брали верх над пехотными. Римские когорты исключение, им
просто не с кем было воевать, не встречали достойных противников.
Гениальный Чингисхан собрал огромное количество конницы в кулак, и этот
кулак сметал все на пути от монгольских степей до русской границы...
В трубке частые гудки.
* * *
Я смотрел на телефон. Телефон залег в зимнюю спячку. Вдруг раздалось
короткое "тринь" - я схватил трубку. Доул поздравлял меня с успехом,
дескать, все говорят, что ты прочел потрясающую лекцию в Сан-Диего. Я
вспомнил, что зря катил бочку на Доула, он, как выяснилось, вел себя
корректно. Плюс весьма информированный господин. Раз так, то глупо
партизанить в одиночку. Я рассказал Доулу о своей беседе с хозяином
русского ресторана, подчеркнув, что это подтвердило точность наводки
(сиречь спасибо, мистер Доул), и спросил, не составит ли ему труда узнать,
как товарищ с лесоповала сумел приобрести ресторан на бойком месте -
короче, биографию, контакты, рутинное досье. "No problem, - сказал Доул и,
помолчав, добавил: - При условии..."
- Доул, - перебил я, - разве я в своем пенсионном возрасте похож на
ковбоя-мстителя? Я воспитан на уважении к законам и не самоубийца, чтоб
вести активные действия на чужой территории. Хочу лишь разобраться, понять
и, если что-то найду существенное, - передам тебе, в твои волосатые лапы,
чтоб ты, в свою очередь, передал от своего имени дело в чистые руки
американской юстиции.
То есть, грубо говоря, я предложил Доулу взятку. При минимуме усилий он
может стать автором интересной разработки, что приятно удивит его
начальство. И Доул согласился. Согласился не потому, что он был ленивый или
корыстный человек, а потому, что он был человеком Системы. В Системе
принято: кто-то за тебя вытаскивает голыми руками рыбку из пруда, но сам,
по каким-то своим соображениям, всплывать на поверхность не желает.
Элементарное распределение ролей.
Телефон опять не подавал никаких признаков жизни, и тогда к вечеру я развил
бурную шпионскую деятельность. Остановил на улице шпионское такси, заехал
по дороге в шпионский магазин, на шпионские деньги купил букет шпионских
цветов и в шпионской темноте вышел у дома на Диккенс-стрит, где, не зная
условного кода, по-шпионски нажал на кнопку интерфона. Как и положено в
шпионском детективе, дверь открыли, не спрашивая, и в шпионской квартире
мне с визгом бросилась на шею маленькая шпионка, которую изощренными
шпионскими методами пытались уложить спать Галя и Матвей Абрамович.
Главная шпионка отсутствовала. Уехала в гости.
Я попросил поставить цветы в вазу, уклонился от предложенного чая.
Поцеловал Элю, спустился на улицу и растворился в шпионском мраке.
Уехала в гости! Дело молодое. Шпионить за ней уж точно не намерен.
Потопал по малознакомому мне Вентура-бульвару, хорошо протопал, до самого
Лорел-каньона. Подниматься по каньону отваги не хватило, там не было
тротуаров, и машины неслись на субботней скорости. Я завернул на тайную
явку - в пиццерию под шпионской вывеской "Неаполитано" и нетерпеливо
побеседовал на профессиональные темы с одним графинчиком кьянти, с другим,
с третьим - конечно, надо было сразу заказать полуторалитровую бутылку.
Вернулся на такси к полуночи, заплетающейся шпионской походкой вошел в
гостиницу. Мексиканский портье, не отрывая взгляда от шпионского фильма на
экране телевизора, вручил мне ключ и сложенный вчетверо листок бумаги. В
номере я развернул написанную по-русски шпионскую шифровку:
"Дорогой repp профессор! Где тебя черти носят? Воображала и зануда
(зачеркнуто, но так, чтоб можно было прочесть). Я люблю вас, легионер
римской пехоты (зачеркнуто, но так, чтоб можно было прочесть). Завтра утром
занимайте круговую оборону на боевом посту. Чингисханша".
Теперь представьте себе: к вам, человеку пожилому, приходит молодая
женщина, которой однажды ночью вы уже шептали безумные слова, садится
напротив, молча минут пятнадцать играет с вами в "гляделки" и потом
капризным тоном произносит:
- Знаешь, мне это надоело. У тебя есть деньги?
Ваша реакция?
Но я-то заподозрил подвох и прикинулся теленком:
- Сколько тебе надо?
Ух, как она обрадовалась, что я клюнул на наживку!
- Не мне, а тебе. Сможешь расплатиться за гостиницу? Или я покрою "Америкэн
экспрессом"?
- Во-первых, я заработал в Сан-Диего, - возмутился я. - Во-вторых...
- Стоп! - сказала Дженни. - Ни слова! Вытащила из сумки листок, нацарапала
на нем что-то шариковой авторучкой, прикрыла бумажку ладонью.
- Говори.
- Во-вторых, польский офицер с женщин денег не берет.
- Читай. - И придвинула мне листик, где было написано: "румынский офицер с
женщин денег не берет".
...Потом это стало ее любимым развлечением - угадывать мои сентенции
раньше, чем я открою рот, - а тогда я опешил и смущенно пробормотал:
- Есть маленькое несовпадение...
- ...в нашем возрасте, - подхватила Дженни. - В твое время в анекдоте
фигурировал польский офицер, в моем - румынский.
Мы опять поиграли в "гляделки". Моя круговая оборона трещала по швам. Я
попробовал контратаковать:
- Кстати, по поводу возраста...
- У тебя скверные привычки, - подхватила Дженни, - поздний ужин,
злоупотребление алкоголем, ты избалован, так? Это я учитываю и постараюсь
соответствовать. Что еще? Ах, да, ты ничего мне не обещаешь, ограничен в
средствах, и, вообще, какой смысл с тобой связываться? Видишь, я знаю все,
что ты хочешь мне сказать. Наверху кабинет в полном твоем распоряжении.
Правда, баб приводить запрещаю и курить будешь на балконе. Если нет
возражений, доставай чемоданы.
Я начал суетливо собирать вещи.
- Интересно, - капризным тоном протянула Дженни, - о чем сейчас repp
профессор думает?
Заметила! Чутье собачье. Я действительно с некоторой тревогой размышлял:
почему так прет карта, почему мне такое везение? Ведь кроме всего прочего
(а прочее - любовный омут, куда я нырял с головой, теряя голову и понимая,
что, возможно, мне из него не вынырнуть!) переезд к Дженни - идеальный
вариант для моих поисков. Я исчезаю из поля зрения всех (в том числе и
Системы), ложусь на дно, выжидаю. Лучше не придумать. Как удачно
складываются обстоятельства! Или их складывают? Извини, моя девочка,
последняя проверка.
- О чем я думаю? Никогда не угадаешь.
- Попытаемся.
- Не записывай. Не угадаешь. Кабан. Это парнокопытное или непарнокопытное
животное?
Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: никакие имена или клички
у Дженни с кабаном не ассоциируются. На ее лице читалась полная
растерянность. Не сошел ли я с ума? В такой момент спрашиваю о каком-то
кабане! Я пустился в запутанные объяснения. Мол, на лекции в Сан-Диего я
сравнил Мирабо с кабаном и для пущего эффекта повторил: дескать, "этот
представитель семейства парнокопытных", а сегодня утром вспомнил и мучаюсь:
не совершил ли я ошибки? К какому семейству относятся кабаны - к
парнокопытным или непарнокопытным? Видишь, какими глупостями занята моя
голова, но профессору полагается знать такие мелочи, иначе университетские
эрудиты обхохочутся.
- Как эрудиты, не знаю, - сказала Дженни. - На вопрос ответить не могу. У
меня по зоологии была тройка. Да, профессор, вынуждена согласиться, что я
выступила в роли жалкой хвастунишки. Парнокопытные! За твоим высоким
полетом мыслей мне не угнаться.
Когда я ее сбил с толку, она стала похожа на Элю. В глазах - детская
беззащитность. Сейчас она опять намеревалась надеть маску роковой женщины,
да почему-то передумала.
- Что ты делаешь со своими рубашками? Ты специально их комкаешь? Брысь от
чемодана. Ну и безрукие пошли профессора!
* * *
Раньше мужчина, подводя итоги своему мужскому пиратству, молодецки
подкручивал ус и заявлял: "У меня бывали красивые бабы".
Нынче усы не в моде. Что же подкручивают? Где? Однако уверенность
непоколебима. У всех бывало.
Я могу скромно признаться, что я любил красивых женщин. Или почти, ou
presque. (Для справки: любить и иметь - не одно и то же.)
В молодости красота служит приманкой. Но основное - добиться своего.
Процесс. Количество. Особо хищным пиратам важно, каким способом они
обладали женщиной. Словом, разгул, торжество плоти.
С какого-то времени я осознал, что мне доставляет удовольствие любоваться
красивыми женщинами. Звучит чудовищно и неправдоподобно, но в Париже я был
этого лишен. Ou presque. О студентках вообще не