аживать ногу, чтоб кровь стала
нормально циркулировать. А коварный враг, урча от удовольствия, пакостил на
полную катушку и гнусавил мне в ухо: "Я же тебе говорил, я же тебя
по-дружески предупреждал - не ищи приключений!"

* * *

Ногу, конечно, надо было бы починить. Заплатить один раз хорошему врачу -
не разорюсь. Только бы найти хорошего. Где такой? У кого спросить? У Инги.
Да закавыка в том, что у Инги никак нельзя спрашивать. "Зачем тебе?" -
"Нога распухла". И Инга тут же нашла бы врача, может, самого хорошего и не
очень дорогого, и устроила бы мне головомойку, мол, легкомысленно отношусь
к собственному здоровью. А попутно, уж не знаю, по какому поводу, позвонила
бы Дженни и, как бы между прочим (или из самых лучших побуждений),
проябедничала: дескать, вот у нас какая новость.

И в глазах Дженни история нашей любви превратилась бы в банальную историю
болезни. История болезни - медицинский термин. В каждом госпитале таких
историй - тысячи. Раньше они хранились в картотеках, теперь - в
компьютерах. И Дженни обрыдли эти истории и возится она с ними лишь потому,
что ей за это прилично платят.

* * *

Просыпаясь, вспоминаю Дженни. Ах и ох!

Уточним. Просыпаясь, вспоминаю слова Дженни: "Тебя сделали механической
куклой". Не чувствую левую ногу. Чужая она. Как будто действительно ее мне
приделали. И по этому поводу мои "ах" и "ох". Ежедневно упорно прохаживаю
ее. "Прохаживайте ногу" - новый термин в медицине, мое изобретение, умные
люди его бы запатентовали. Еще год назад я гулял с Дженни и Элей. Приехав в
Л.-А. по приглашению университета, гулял сам по себе. Нынче прохаживаю,
прогуливаю левую ногу, и когда наконец она оживает - почти счастлив.
Эволюция. Несколько в ином направлении, чем у Дарвина. Но при таком темпе
скоро буду скакать по пальмам и питаться бананами.

В общем, встаю каждое утро с левой ноги. И настрой - соответствующий. И
коварный враг не устает гнусавить (он вообще не устает): "Не рыпайся".

Куда рыпаться? Все пути-дороги к делу Сережи перекрыты. Я хотел обойти с
неожиданной стороны, через Калифорнийский Информационный Культурный Центр,
КИКЦ, строил хитроумные планы, да меня кикцанули, или, как сказала
Дженни... Надо бы забыть то, что она сказала.

О'кей, по эту сторону все перекрыто. Тогда по другую сторону... Но по ту
сторону тебе точно нельзя соваться. Ты до сих пор не знаешь, заглянул ли ты
в потусторонний мир в ту туманную ночь или это тебе приснилось, однако в
результате левая нога распухла, и какой подарочек тебе преподнесут в
следующий раз... Жаждешь заполучить полную инвалидность? Глубоководная Рыба
предупреждала: последствия непредсказуемые.

Интересно, что Дженни проговорилась, - не во сне, а наяву! - а я не обратил
внимания.

"Для вас, дьяволов, путешествующих во времени, годы не имеют значения".
Правда, помнится, спросил себя: "Почему во множественном числе?" Спросил и
забыл. Ведь в голове не укладывалось, что все запрограммировано таким
образом. Что если я по собственной инициативе буду партизанить по ту
сторону, даже сохраняя доброе здравие, то в итоге окажусь в тупике 1806
года. Круг замкнется. И вот нарвался. И не ревность толкала. С
познавательной точки зрения (сидит где-то во мне страсть - зуд! -
разведчика) опознал неопознанный объект. На свою голову. Да, все они для
меня бывшие, кроме... И объект (не то слово, найти более почтительное
определение) может мне скомандовать: "Кругом! Шагом марш!" И пойду.
Строевым шагом. Чтоб на Диккенс-стрит никогда не появляться.

Знает ли об этом Дженни? Или два мира по обе стороны у нее между собой не
контачат?

Тема для размышления? Нет темы. Не о чем размышлять. В 1806 году из окна
императорской кареты Жозефина залепила мне пощечину. А Дженни не нуждается
даже в видимости атрибутов власти. Начистить мне репу она способна в любое
время дня и ночи, не утруждая свои белые ручки. Просто по телефону.
Технический прогресс. Да надо ли ей это? Человек, по которому проехались
асфальтовым катком, становится плоским, тихим и очень комфортным в общении.

* * *

Не рыпаться. Закрыть глаза. Ничего не вижу (даже если вижу), ничего не
слышу. "Шеф отдал нам приказ - лететь в Кейптаун". Никто больше не отдаст
тебе приказ. Эти сказки не про тебя. Ты исчерпал себя в качестве
механической куклы, износился. Кончилась романтика дальних дорог, секретных
миссий, тайных разработок и поисков справедливости в этом лучшем из миров
(В другом - тоже. Финита.). Твой рыцарский плащ Дженни пригвоздила твоим же
ржавым кинжалом к позорному столбу.

В сущности, ничего ужасного не происходит. Скажем так - не ты первый, не ты
последний. Тебе предстоит (еще какое-то время и не более) обыкновенная
жизнь обыкновенного человека пенсионного возраста. И только. Что в моей
ситуации, наверно, самое скверное.

* * *

В субботу и воскресенье я изменил свой распорядок. Основная моя прогулка
(кто с кем, а я - с левой ногой) не вечерняя, а утренняя. Утром в эти дни в
университетских окрестностях очень оживленно. И все бегут. Бегут группами,
парами, поодиночке. Издалека похоже на цветные ленты серпантина. В массе
своей мужики. С некоторой завистью слежу за трусцой пятидесятилетних и
старше. Увы, сам бегать не рискую, коварный враг мне это категорически
запрещает. Встречаются и юные создания женского пола. Весьма
привлекательные. Но я обращаю внимание на атлетически сложенных парней от
двадцати до тридцати лет. Присматриваюсь. Придирчиво выбираю Этот высок,
широкоплеч, да ноги как жерди. Этот в теле, бицепсы, трицепсы - загляденье,
однако лоб скошен, кретинский вид. Вот ребята с рекламной картинки,
загорелые, белозубые, бегут без малейшего напряжения, весело
переговариваясь между собой - беру любого.

Сексуальная переориентация? Хуже. Старческое слабоумие. Мечты о том...
Мечтают все же о чем-то реальном. Значит, не мечты, а суходрочка... Химеры.
Вдруг, тра-та-та-та-та, барабаны, трубы, Система призывает меня под
знамена, и моя душа вселяется, въезжает, как в пустую квартиру, в обличье,
тело того или другого парня, которого я заприметил (А что будет с их
душами? 06 этом не задумываюсь. Психология типичного душегуба.). И тогда,
здоровый, тридцатилетний, скроенный по американским стандартам, я начну
планомерную осаду дома на Диккенс-стрит. С такими физическими данными, да с
моей змеиной мудростью, я вышибу с четвертого этажа и зеленый костюм, и
всех визитеров мужского пола. Кроме. Ну с НИМ я пересекаться не буду,
Система позаботится. И буду спать с Дженни Каждую ночь... Каждую ночь не
получится, сучья Система обязательно ушлет в служебные командировки. Ладно,
окромя командировок и кроме... я все же буду спать с Дженни. Каждую ночь. В
течение сорока лет.

О'кей, тогда выбираю вон того, двадцатилетнего. Двадцатилетний - надежнее,
больше неизрасходованных сил, что весьма пригодится со временем.

* * *

Есть мнение, что предыдущее поколение всегда завидует следующему. Не совсем
так. Сначала молодежь завидует старшим, у которых ключевые посты в этой
жизни. Пользуется протекцией старших, их помощью, чтоб продвинуться. Вот
если удастся продвинуться, а главное, сдвинуть старшее поколение с
насиженных мест (что не всегда очевидно), тогда старики (задвинутые)
поднимают вопль: не та нынче молодежь пошла и не тем путем топает. Извечный
конфликт отцов и детей.

Кажется, со мной такого не случалось (или еще не было времени на старческое
брюзжание - наверстаешь). У меня молодые вызывают страх, в том смысле, что
я боюсь за них. Смогут ли они прожить отпущенный им срок? Увернуться от
грузовика, уцепиться за веревку, опоздать на самолет? То есть избежать
роковых несчастий, которые поджидают каждого, ибо грузовик все равно в
кого-то врежется и кто-то сядет в самолет, который рухнет в океан. И минуют
ли их пули, предназначенные им, персонально (перед глазами - пример
Сережи), ведь стрелять всегда будут, тут иллюзии абсолютно беспочвенны. Как
человек, неоднократно бывший мишенью, свидетельствую: чтоб в тебя не попали
- это вопрос не столько сноровки, сколько везения. Чему завидовать?
Молодости, здоровью? На собственном опыте убедился, на опыте пяти или шести
жизней, как все это быстро проходит.

Есть мнение, что существование наших детей и внуков станет безопаснее:
дескать, большие войны кончились и кнопка ядерного чемоданчика гарантирует
стабильность на Земле. Общество потребления, поверив на слово, радостно
пустилось в пляс. Говорить о том, что человечество повисло над бездной, что
к кнопке обязательно дотянется рука маньяка или фанатика, - считается
занудством и дурным тоном. Дотянется (не хотят слушать, танцуют), еще
взорвется (не слушают, поют), еще полыхнет (заткнули уши, потребляют). Не
дотянется маньяк, нажмут на кнопку сами охранники. И не спрашивайте почему.
Я их знаю, охранников, наблюдал с близкого расстояния.

Конечно, будущие поколения будут жить более комфортно. То есть с меньшими
затратами физической энергии и сил, то есть пагубнее для собственного
здоровья. Победили прежние болезни? Нагрянут новые, неизведанные. Плюс
изобретут диеты и средства для похудения, которые будут косить людей
эффективнее, чем холера и чума.

В общем, я пессимист. В светлое будущее не верю. Тем не менее люто завидую
вон тому мальчишке, что беззаботно бросает мяч в баскетбольную корзину на
спортивной площадке. Лет через десять он вырастет в двухметрового лохматого
бугая, сексуально озабоченного, а Дженни (шикарная леди, мечта дворового
хулигана) специально остановит открытое ландо у баскетбольного поля. То
есть у мальчишки будет шанс, которого у меня уже не будет.

* * *

Иногда для каких-то своих целей Дженни извлекала меня из шкафа. Куда-то, к
кому-то. И там, у кого-то, повинуясь мимике ее лица, я чинно
представительствовал, надувал щеки или разглагольствовал. О чем? Сие не
имело значения ни для нее, ни для меня. Видимо, она давно для себя решила:
все, что я могу сказать, она уже слышала. И, понимая это, я даже не помнил,
что молол, а она - тем более. После того, как я отрабатывал номер, меня
опять куда-то запихивали, но тряпке, которую проутюжили асфальтовым катком,
что лежать в прихожей, что висеть на балконе - без разницы.

Иногда мы пересекались с ней в городе за чашкой кофе, и я исполнял роль
верной подружки. Поддакивая, охая, употребляя одобрительные междометия,
слушал монолог, который не требовал никаких моих комментариев. Упаси Бог,
что-нибудь вякнуть! Как арестанта за провинность, лишат на полгода
свиданий.

Зато я цепко ухватывал редкие слова, обращенные непосредственно ко мне,
пробовал их на зуб, вертел в руках, просматривал на свет, пытаясь найти в
них двойной смысл, хотя все это было бессмысленно, в том смысле, что наши
отношения для Дженни давно потеряли всяческий смысл.

- На какие темы помолчим, профессор?..

- Не надо меня бояться. Я сама себя боюсь. Впрочем, ты прав, это красивая
фраза (ты же так подумал?), которая не меняет ничего...

- Вчера ты был бесподобен. Приступ вдохновения? Еще как слушали! Раскрыв
рты, пуская слюни, развесив уши. Они же привыкли сплетничать о Шарон Стоун,
Линде Евангелисте, Клаудии Шиффер и прочих блядях. Малость приелось. А тут
другой век, французские фамилии: Колло Д'Эрбуа, Билло-Варенн - сколько
экзотики! А если бы ты вставил имя какого-нибудь неандертальца, они бы
почувствовали себя людьми, освоившими европейскую культуру. Я не ехидничаю.
Лишь напоминаю, что если ты собрался с духом и жаждешь мне объяснить,
почему Сен-Жюст застыл Девятого термидора, как каменный истукан, и какие на
самом деле им руководили благородные намерения, если ты желаешь ответить на
какой-то мой укол, на то, что наболтала второпях (убей, не помню!), - то
для этого есть путь попроще. Позвони мне домой, когда я укладываю Элю...

- Один мой старый знакомый заимел скверную привычку являться ко мне на ночь
глядя...

Верная подружка невольно навострила ушки. Согласитесь, было от чего. Точно,
однажды я его заприметил. Не самого, а евойный драндулет. Зеленый "ягуар".
Естественно, все свои размышления вслух, доводы "за" и "против", Дженни
адресовала к себе самой, однако на этот раз я рискнул высунуться, блеснуть
оригинальной идеей:

- Наоборот, воспользуйся случаем и выходи замуж за миллионера...

- ...чтобы поездить в "Ягуаре", который я так хочу иметь, пожить в богатом
большом доме, понять, что все это мишура, суета, а, главное, за все это
надо платить, платить несвободой, подчинением нелюбимому человеку. Через
год развестись, получив парочку миллионов после бракоразводного процесса.
Таким образом пройти искушение, стать во всех отношениях независимой бабой
и в итоге вернуться к тебе...

Она произнесла монотонно, почти слово в слово все, что я собирался сказать.

- Сейчас ты все-таки его ждешь, а так разозлишься и сбежишь от него, -
продолжал я по инерции. И заткнулся под ее взглядом, квалифицировать
который не решусь.

И больше не возникал. О чем с ней говорить, если все мои речуги она знает
заранее?

* * *

У меня впечатление (или, скажем, уверенность), что ей неинтересно,
неприятно со мной общаться. Но она заставляет себя, то есть делает
специально, чтобы доказать себе, как правильно она поступила, уйдя от меня.
Вот, мол, смотри, как он распадается прямо на глазах, и это только
цветочки, а что с ним будет через год, два?

Странная ассоциация, я чувствую себя человеком, которого приговорили к
расстрелу. Солдаты прицелились, сейчас последует команда, надо бы стоять с
гордо поднятой головой, ничего другого не остается, а он, приговоренный,
еще на что-то надеется, выкрикивает бессвязные фразы, причитает, пытается
кого-то разжалобить, падает на колени... Брр... Мерзкое зрелище.

* * *

- "Они путают Монтескье с монпансье". Заклеймил. И очень собой доволен.
Экспромт? Небось придумал загодя. Перед кем хотел отличиться, перед Молли
или Питером? Бедные твои студенты... Хорошо, я назову тебе сорок имен -
могу сто, могу двести - ограничимся сорока. Это имена певцов, музыкантов,
спортсменов, актеров, телеведущих популярных программ. Априори ты
презираешь людей этих профессий. Но их имена - знак нашего времени, они
вошли в жизнь мальчиков и девочек второго, может, третьего поколения. Это
наш воздух, наш быт, наше существование. Где-нибудь на Марсе встретятся два
незнакомца, произнесут имя Маккартни (Ты меня поправишь: Макартур. Фамилии
генералов ты выучил наизусть. Певцов - в гробу видал.), Пола Маккартни, и
сразу возникнет контакт, взаимопонимание. Эти имена - ключ к нашему
времени, так же как твой Монпансье - Монтескье ключ к твоему каменному
веку. Перечислить? Ну, хотя бы Гарфункел, Морисон, Корбейн. Кто они?
Музыканты, спортсмены, водопроводчики? Я назову сто, двести имен. Ни одно
из них ничего тебе не скажет. Ты их не знаешь, более того, и знать не
хочешь. Какое-то верблюжье высокомерие.

* * *

- Ведь я умру, моя девочка.

- Как же, умрешь! От тебя дождешься.

* * *

Уломал ее, уговорил! Все-таки, когда чего-то очень хочешь от женщины -
добиваешься. Вообще-то на успех не рассчитывал, но, заметив, что она
колеблется, удвоил натиск.

- Дай, - говорю, - дай хоть раз в жизни сделаю для тебя что-то полезное.
Целый день ты в машине, в офисе, совсем не дышишь свежим воздухом. Тут
пешком ходу полчаса. Туда и обратно - час. Тютелька в тютельку. Ну если в
кои-то веки выпал свободный час, используй его себе на благо. Человек
создан как двигательное животное...

Привел массу убедительных аргументов.

Переложили мы ее покупки в багажник, оставили "понтиак" на паркинге
супермаркета и отправились на оздоровительный моцион.

В загул с любимой женщиной! Полчаса туда, полчаса обратно. Что еще надо для
полного счастья!

Еще что-то надо??

В этой эйфории забыл, совершенно забыл основной постулат разведки: враг не
дремлет. (Последнее время я так долго возился с коварным врагом, что
запамятовал о существовании злейшего врага. Что-то много врагов у меня
развелось...)

Враг притаился. Заманивал.

И вот, как бывает только в чертовом Городе чертовых Ангелов, чертово солнце
прорвало жиденький слой облачков (с таким трудом их нагоняли, обещали
пасмурную погоду, ну погодили бы для приличия часок - нет, дудки!) и начало
с остервенением шпарить.

Синоптическое отступление. Жители Лос-Анджелеса привыкли, что у них или
тепло, или очень тепло, или конец света. Поэтому сводку погоды никто не
слушает, а смотрят на календарь. По календарю для конца света еще рановато.
Правда, мелькнуло сообщение, что задует восточный ветер из Невады.
Население этот прогноз дружно проигнорировало, а я не понял, что сие
означает. В принципе жарой меня не удивить. В этом смысле в Гонконге и в
Ливане тоже не сахар. И в Южной Африке есть теплое местечко - Калахари
называется, - где мне пришлось загорать недели три. Рекомендую для
самоубийц. Но, примо, я бы никогда туда не поехал по доброй воле, секондо,
если уж туда попал, то знаешь, куда попал, и соответственно подготовлен.

А тут? Впечатление, что живешь в цивилизованном городе. Приглашаешь девочку
прогуляться. Я ж не злодей, я ей только добра желаю. Погода вроде
благоприятствует любви. И вдруг солнце как с цепи сорвалось!

Стрелка на уличном градуснике хищным зверем прыгнула вверх. Прошло всего
десять минут, и мы прошли два квартала, глупо возвращаться, а оказались в
другом климате. Какой, к черту, климат? Пекло. Чертово пекло, какое же еще?
И я чувствую, как моя девочка, что идет рядом, но не разрешает брать себя
под руку (нечего меня баловать!), тихо закипает с неумолимостью чайника на
раскаленной плите. Сначала пыталась не обращать внимания и даже что-то
лепетала. Потом замолчала. Небось подумала, что я нарочно все подстроил.
Отогнала эту мысль как недостойную. Послала мне вымученную улыбку.

Солнце шпарит. Чайник закипает.

За что ей такая каторга?

Мы входим в тень большого здания. Сейчас полегчает. Ни хрена! Как в финской
сауне. Потому что солнечные лучи отражаются от стеклянной стены билдинга на
той стороне улицы и бьют в нас рикошетом. Такая чертовщина возможна лишь в
городе чертовых Ангелов!

Чайник клокочет на плите. Ничем не провинилась, а влипла в историю. Влипла:
юбка прилипает, кофточка прилипает... Как она себя ругает! Зачем
согласилась? Опять поддалась его причудам, в Лос-Анджелесе нормальные люди
ездят на машинах, время - деньги, а я теряю с ним и время и деньги, и
сейчас потечет мой макияж. Я вижу себя ее глазами - капризный старикашка, с
мокрыми пятнами на рубашке, с лоснящимся лицом и испуганным взглядом. Боже,
думает она, что у меня с ним общего? Какой ушат помоев она на меня выльет,
и я заранее втягиваю голову в плечи. И еще она злится потому, что в
последний момент не сможет всего этого высказать, пожалеет меня. Ну почему,
почему я должна его жалеть, думает она, когда все это кончится?

Действительно, когда? Солнце расплавило асфальт, солнце расплавило время,
маленькая романтическая прогулка растянулась на вечность. Мне кажется, что
от меня за версту несет лошадиным потом - вернулась та мания, что
преследовала меня, когда я с эскадроном возвращался после учений в
парижскую казарму.

И вот наконец, даже не верится, мы пересекли Синайскую пустыню, добрели,
доковыляли до людного перекрестка Беверли-бульвар с Ферфакс-авеню, где
находится нужный ей банк, и сейчас нырнем в блаженную прохладу банковского
офиса, ибо солнце в Лос-Анджелесе плавит все, кроме денег. Как я и
предполагал, моей девочке удается взять себя в руки, она лишь мерит меня
тяжелым взглядом и мрачно роняет:

- Думаешь, за эти подвиги тебе поставят памятник? В ее глазах недоумение.
Она не понимает моей реакции. Ей не нравится, когда она не понимает моей
реакции. А я улыбаюсь. Я улыбаюсь иронии судьбы, случайному совпадению, я
не подстроил ничего нарочно, так получилось.

- Обернись. Посмотри. Мне уже поставили памятник.

* * *

Конечно, в своих одиноких скитаниях по городу я приходил на это место. И не
раз. Памятник представляет собой двухкорпусную ажурную металлическу