существилось. Мужская компания. Крутится
огромный вентилятор под потолком. Пользуясь отсутствием туземцев, курят
трубки и сигары. Собрались такие же гастролеры-преподаватели, как я, - из
Англии, Шотландии, а хозяин студии немец (угадайте с трех раз его имя -
правильно, Ганс). Так вот, Ганс, щедро подливая в стаканы виски,
рассказывает, как одна датчанка, аппетитная аспирантка-интеллектуалочка,
ему не давала, и они долго возились на полу, и он ободрал колени, скользя
по старому паркету, а потом она в экстазе стала орать: "Еще! Еще! Еще!"

И запомнил я это, потому что Ганс вдруг обратился ко мне, персонально:

- Энтони, тебе надо постричься. Убрать седые пейсы. И не горбиться. У тебя
юная подружка, а ты смотришь на нее заискивающе. Забыл, что ли? Женщины
уважают и любят силу.

Уползая в свою каюту (в котором часу?), я думал: наверно, бывают такие
отношения между мужиками и бабами, и хвастовство немчуры тому
подтверждение, однако при чем тут Дженни? Она не от мира сего, у нас было
по-другому, и если даже все кончилось, то для меня Дженни навсегда
останется прекрасной романтической сказкой.

Опять просыпаюсь ни свет ни заря. Обычно, всем на удивление, я быстро
приспосабливаюсь к разнице во времени. Увы, мой механизм забарахлил. Зато
являюсь свидетелем любопытной сцены: по моему балкону - занавесочку не
повесил! - преспокойно шествует мужская особь в одних трусах, перешагивает
соломенную перегородку, исчезает из поля зрения. Ну и нравы в домике! С кем
он (она) провел ночь? С ней? С ним? В Лос-Анджелесе не угадаешь. Балконы
служат как бы тропой любви. Лень спускаться по лестнице, обходить
коридорами...

Лежу. Размышляю. Через балконную дверь вижу, как розовеет, проясняется
небо. Понемногу проясняется и у меня в голове. Почему Дженни приехала в
аэропорт? Наплевала на мои просьбы и мольбы? На Дженни это так не похоже.
Почему? Да потому! У нее иная логика. Женская. По женской логике все
мужчины озабочены денежными проблемами. Мани, мани, мани - на первом месте,
эмоции потом. А тут с розовых небес свалился подарок, списали сорок тысяч
долга! Почему же не поехать и не сообщить хорошую новость? Далее. Наверно,
я выглядел ужасно вымотанным. От усталого мужика какой прок? Дженни -
девочка практичная. Пусть отдохнет в чужом доме, поскулит, попереживает.
Небось профессор привык, что Дженни у него на подхвате - кухарка, прачка,
шофер, мягкая подстилка. Что имеем - не храним, потерявши - плачем. Пусть
поплачет, произведет переоценку ценностей. А вчера? К субботе у нее всегда
набираются дела. Не успела с ними расправиться. Или надеялась, что
профессор, протрезвев, бросится на Диккенс-стрит дежурить под окнами, как и
положено порядочному влюбленному. Сквалыга профессор не потрудился даже
взять такси, продолжал веселиться, ожидая, что она сама к нему попрется.
Хрен ему с морковкой! То есть все логично. Классический пример из учебника!

Привожу себя в порядок водно-бритвенными процедурами. Надеваю спортивную
рубашку, купленную Дженни, облачаюсь в джинсовую пару. В кастрюльке
(спасибо, Инга!) варю кофе. Спускаюсь на улицу и неторопливо прогуливаюсь
возле дома. Не горблюсь. Готов к ратным подвигам. Каким?.. Если память не
изменяет, то вроде Ганс говорил, что намыливается утром на антикварный
базар, типа парижского блошиного рынка.

Из подъезда вываливается Ганс с двумя ветеранами вечерней антиалкогольной
баталии. Вид у них помятый. Обмен междометиями. Вспоминаем, какое
количество противника в пересчете на бутылки и градусы мы вчера уничтожили.
Славно поработали!

- Как вы едете?

- Через Лорел-каньон, Вентура-бульвар...

Вентура-бульвар! Сегодня явно небеса мне улыбаются.

...Прошу остановить машину на Вентуре. Топаю по знакомым мостовым, читаю
знакомые вывески бутиков и ресторанчиков. Неяркое солнце, свежий ветерок -
мой день! Открыт ли цветочный магазин на углу? Ведь воскресенье...
Разумеется, магазин открыт. Возможно, хозяин намеревался понежиться в
постели, да его растолкали и сообщили: сегодня - мой день!

И вот с красиво завернутым букетом, перевязанным розовыми под цвет небес
ленточками, и с плюшевым медвежонком (или хрюшкой? - не знаю, ничего
другого в цветочном магазине не обнаружил) я иду на Диккенс-стрит. В тишине
непробудившейся улицы громко гремит победный марш, слышный лишь мне одному.
Иду и не верю собственному счастью: еще полтора месяца назад не думал, не
гадал, что когда-нибудь сюда попаду.

Прокол! Сквозь решетку подземного гаража замечаю, что синий "понтиак",
имеющий скверное обыкновение по ночам принимать мрачные тона, отсутствует.
Стоять как дурак у крыльца с цветами и игрушками? А вдруг Эля с кем-нибудь
дома? Зайду, оставлю подарки.

Звоню условным звонком. Дверь сразу открывают. На четвертом этаже дверь
тоже приоткрыта. Рев пылесоса. Линда драит ковер (я забыл, что по
воскресеньям она убирает квартиру), Эля сидит у телевизора с цветными
карандашами, смотрит на меня как-то странно, лицо застыло, будто не узнает.
Но вправду сегодня мой день, ибо из ванной появляется мамаша в желтой майке
и черных обтягивающих штанах чуть выше колен.

- При-и-и-вет! Хотела побегать.

Я извиняюсь за неожиданное вторжение. Вручаю Эле медвежонка-хрюшку, Дженни
- цветы. За букет получаю комплимент. Линда зверствует с пылесосом. Дженни
ищет вазу для цветов.

В гостиной все на прежних местах. Ощущение, что я опять в своем доме.
Вспомнил!

- Какую спальню ты приобрела? Можно поглядеть?

- Погляди.

По коридору следую в спальню. Там действительно перемены. Новая широченная
кровать с деревянной резной спинкой отодвинута от стенного стеклянного
шкафа, поставлена перпендикулярно к окну. По бокам белые продолговатые
тумбочки. Около кровати, на стоячей вешалке, темно-зеленый мужской костюм и
бордовый галстук.

Я выкатываюсь из спальни и очень миролюбиво предлагаю:

- Давай перед твоей пробежкой выпьем кофе на Вентуре?

- Давай.

Мы спускаемся на Вентуру как будто по разным тротуарам. Ни на секунду наши
руки не соприкоснулись.

Садимся за столик под тентом. Дженни отправляется к бару и сама приносит
кофе.

Закуриваю. И ловлю на себе взгляд, полный ненависти.

- Ну, разведчик, доволен? Разнюхал, проявил оперативную сноровку? Как это
называется на вашем жаргоне?

- Дженни, не сердись, - мой голос дрожит, - если б я знал, то не заходил бы
в спальню. Скажи, на сколько же я опоздал? Когда ты перестала меня ждать?

- Глупости, - Дженни смахивает с плеч прилипшую паутинку, - почему я
обязана была тебя ждать? Вела нормальный образ жизни. А вот тебе было
удобно жить у меня. Как это на вашем жаргоне - превосходная "крыша"? Залег
на дно, чтоб втихаря обделывать свои делишки?

Ой-ееей! Удар ниже пояса. Предательство. Меня продал Доул. Это же ему я в
шутку сказал про "крышу", дно и удачный расклад карт. Почему он меня
предал? Ляпнул сдуру? Или намеревался тем самым заслужить благосклонность
молодой женщины?

Я вижу блеклый шрамик на левой коленке. Так близко, дотронуться пальцами,
это же все мое! Нет, теперь не твое - темно-зеленого костюма на вешалке.

- Допивай, а я побежала.

Убегает вперевалочку, не оглядываясь.

* * *

Часа два я шагаю по Вентура-бульвару. Потом сажусь в такси. Потом валяюсь
на постели в каюте-студии. И говорю, говорю, говорю с Дженни. Пытаюсь ей
все объяснить, хотя понимаю, что объяснять бессмысленно. Она и слушать не
будет. Поезд ушел.

В такси мелькнула мысль: взять манатки, и в аэропорт. Долг заплачен, какого
дьявола мне торчать в Городе Ангелов? Но тогда Дженни еще больше укрепится
в своем мнении. Если нельзя восстановить отношения, надо попробовать
восстановить справедливость. Я же всегда был борцом за справедливость! И
обязательства перед Ингой, которая уж точно ни в чем не виновата. Пусть
Дженни меня не ждала, но ждут студенты. Срывать им курс?

Все переплелось.

Человеку распороли живот, вываливаются розовые потроха (под цвет небес), он
шатается, закрывает ладонями рану и молит Бога и Дьявола послать ему
мгновенную смерть, избавить от страшных мучений, а с небосвода (из
преисподней?) раздается зычный глас:

- Что за глупые сантименты? Ты же обещал! Сегодня пойдешь на вечер в
университет. Иначе Инга и Ларри жутко обидятся.

Встаю под душ. Переоденусь в костюм от Ив Сен-Лорана. О'кей, раз надо, раз
обещано - буду исполнять роль механической куклы, которая механически
улыбается, механически раскланивается, механически отвечает на все вопросы.
"Почему Дженни не пришла?" - спросит Инга. "Эля заболела". - "Очень жаль".
- "Очень досадно". Грех, конечно, накликать хворь на ребенка, нужно
придумать что-нибудь другое. Придумаю.

Увлекшись переживаниями, я как-то запамятовал о времени. Между тем
мероприятие начнется через пятнадцать минут. Что делать? Ждать Ингу? Топать
к ней на квартиру? Она, наверно, уже в университете. Я даже не знаю, в
каком здании сборище. Придется бегать по кампусу и определять на глазок, по
количеству машин. Выскакиваю на балкон. Коричневая колымага Ганса
отсутствует. И вообще, паркинг опустел. Мне так не хотелось идти на вечер,
а теперь я понимаю, что худший вариант - сидеть одному в каюте. Повешусь на
вентиляторе. И включу его, пусть крутится. Отчетливо представляю себе
зрелище...

С улицы во двор дома выруливает синий "понтиак". Рука из окошка дает мне
знак: спускайся!

Скатываюсь по лестнице с изяществом бегемота.

* * *

Паркинг забит. С трудом находим место где-то за километр. Я иду рядом с
Дженни, чуть пропуская ее вперед и вроде бы поддерживая за локоть, не
осмеливаясь дотронуться. На ней длинное красное платье с высоким разрезом.
Новое. Как же она его назвала? "Для любопытных парней"? Раньше в зеркальном
шкафу его не было. Искоса наблюдаю за ней в профиль. Она тщательно
поработала с косметикой. Такое знакомое и незнакомое лицо. Я привык видеть
ее ненакрашенной - милая, любимая, моя девочка. Макияж делает ее
по-настоящему красивой, но холодной, пугающе недоступной.

- Тебе нравится, как я одета?

Первые слова, произнесенные ею после нашего утреннего рандеву.

- Очень. Ты самая красивая девочка на свете.

Никакой реакции.

У входа народ. Спрашивают билеты. Оказывается, нужно было о них
позаботиться, а я прохлопал ушами. Дженни уверенной походкой направляется к
двери, над которой плакатик: VIP. Для важных персон. Ну, снобы!
Университетский вечер. Какие, к черту, VIP? В Париже подняли бы на смех,
однако в Америке... Правит капитал? Свои нравы? Сексуальная революция? -
выбирайте по желанию, так надоело закруглять фразы...

- Билеты для профессора Сан-Джайста.

- Для кого??? - Студентка-контролер просматривает пачку конвертов, будто
подозревая подвох, но тут же ее суровый лик расплывается в лучезарном
"чиизе". - Ах, да, конечно, профессор Сан-Джайст!

Девушка протягивает Дженни конверт. Я, мгновенно оценив ситуацию, нагло
беру Дженни за руку. Терпит.

В фойе пестрая публика. Сборная солянка студенческой молодежи (в спортивных
маечках и джинсах), преподавателей (в строгих костюмах и галстуках),
VIP(ов), флипов и клипов, с дамами разного возраста, блистающими дорогими
нарядами и побрякушками. Кто-то с нами здоровается. Смутно припоминаю, что
видел эти рожи на коктейле у Джорджа или еще где-то. "Смотри направо, -
шепчет Дженни. - Не узнаешь? Фильм Эндрю Лайна "Сделка состоялась"... Я
согласно киваю, хотя никогда даже не слышал про фильм, отстал от жизни,
впрочем, название фильма меня устраивает. Кто-то надвигается с объятиями,
не увернуться. Знакомлю его с Дженни, чтобы узнать, кто именно. Проректор
из Стенфорда. Дженни польщена. А у меня впечатление, что неуклюжего
бегемота в старомодном костюме от Ив Сен-Лорана признают за человека только
потому, что с ним под руку красивая женщина в длинном красном платье.

Проходим через заполненный зал и садимся в кресла седьмого ряда. Кругом
сплошные VIP(ы). Слева от нас Инга и Ларри. Инга классно отретуширована,
затянута во что-то фиолетовое, выглядит замечательно. Целуется с Дженни как
с закадычной подружкой. Вспыхивают блицы. VIP(ов) фотографируют для
потомства.

На сцене появляются. На сцене начинается. Концерт вперемешку с
поздравлениями. Какой-то юбилей? На сцене поют, на сцене танцуют, исполняют
сатирические скетчи, толкают речуги. Я не слежу за сценой, я слежу за
меняющимся выражением лица моей соседки в красном платье. Вроде все
происходящее ее не очень забавляет. Соседка. Ни разу не покосилась в мою
сторону.

И вдруг:

- А теперь предоставляем слово нашему гостю из Парижа, профессору истории
Энтони Сан-Джайсту, который в этом году будет читать у нас лекции.

Показываю Инге кулак. Надо же предупреждать заранее! Может, предупреждала,
да у меня вылетело из головы?

Чтоб обойти ряды и подняться на сцену, в моем распоряжении двадцать секунд
- ни малейшей идеи не возникает. О чем говорить?

В трех шагах от микрофона конферансье дает мне шпаргалку, просвистев в ухо:
"После вашего выступления, пожалуйста, объявите французский канкан".

Поправляю микрофон. И скучнейшим голосом:

- Как вам хорошо известно, в 1871 году немецкие генералы разгромили в пух и
прах непобедимую французскую армию. Столица Европы должна была
переместиться в Берлин. Но этого не случилось, потому что парижанки на
эстрадах кабаре стали танцевать новый танец, задирая юбки, - знаменитый
канкан. Неожиданный и коварный ход французов ошеломил германских стратегов.
Железный канцлер Бисмарк так и не нашел адекватного ответа. Первенство
осталось за Парижем. Вот и я свой курс лекций начинаю с канкана. Прошу вас,
mesdamoiselles!

В зале смешки и даже аплодисменты. Возвращаюсь в седьмой ряд. Соседка в
красном платье наконец-то обращает на меня прекрасные очи:

- Неплохо. И самая короткая речь. А то все жуют резину и выпендриваются.

И этого достаточно, чтоб взлетел с седьмого ряда на седьмое небо.

...По ее прихоти парю под потолком, взмываю в небеса. Не
переквалифицироваться ли мне в космонавты? Денежная специальность. Надо
подумать.

Приземляюсь. На сцене танцуют канкан. Средненько. Я напряженно размышляю.
Есть серьезная тема для размышлений: заграбастать белу ручку моей соседки в
свою или переждать, не давить, действовать тихой сапой?

Пока я размышляю, объявляют антракт.

Публика медленно, чинно вытекает в фойе. Других посмотреть и себя показать.
А мы что, не люди? Мы должны продемонстрировать интересующимся высокий
разрез. Мы тоже встаем.

- Могу я угостить даму кока-колой, лимонадом?

- Неплохая мысль.

Вторично получаю "неплохо". Сколько это по французской двадцатибалльной
шкале оценок: двенадцать? тринадцать? Во всяком случае, проходная отметка.

- Кэтти? И она тут? - восклицает Дженни. - Мне нужно сообщить ей одну вещь.

Делает рывок и через секунду исчезает с моих глаз. Напрасно я навостренным
взглядом разведчика рыскаю по сторонам. Нет красного платья. Невероятно!
Опять появляется тема для размышлений. Дженни меня обманывала. Она
говорила, что занималась бегом на 80 метров с барьерами, но скрыла, что
была чемпионкой республики, Союза или... Развить такую скорость с места в
карьер способна лишь чемпионка Европы!

Минуты через три и я протискиваюсь в фойе. Дефилирую в густом потоке.
Рассматриваю стенды с книгами, фотографии прославленных выпускников
университета на стенах. Захожу, пардон, в туалет. На улице с группой
студентов выкуриваю сигарету. Меня принимают за своего. Выпиваю в баре
лимонад. Кто-то говорит, что я хорошо выступил. Кто-то с кем-то знакомит.
Нагрудный карман пиджака пухнет от визитных карточек.

Дженни нигде не видно.

Звонок. Плыву в зал к седьмому ряду. Кресло моей соседки пустует.

Инга перехватывает мой взгляд и грозит пальцем:

- Мог бы вякнуть пару слов про университет, для проформы. А Дженни сидит в
баре с какой-то бабой.

На сцене начинается. На сцене продолжается. Поют, танцуют, толкают речи.
Репризы голливудского комика вызывают взрывы смеха.

Кресло соседки пустует.

Конферансье острит:

- Вот наш гость профессор Сан-Джайст волнуется, а Дженни с Кэтти сидят в
баре.

Зачитывают поздравление супружеской четы, Хилари и Билла Клинтон. В
поздравительном адресе тоже упоминается, что Дженни сидит в баре.

Но я уже точно знаю: Дженни давно смылась в Шерман-Окс. У них заранее было
условлено! И когда в антракте возник темно-зеленый костюм, вернее,
темно-зеленый костюм с начинкой - к нему она и совершила рекордный бросок.

* * *

Сквозь сон, сквозь бред, сквозь немыслимую концентрацию винных паров и
табачного дыма (вроде бы проветривал, да фиг проветришь - живу в косматой
космической атмосфере) в середине ночи наблюдаю мужскую особь в трусах,
которая шлепает по моему балкону, перешагивает через соломенный
заборчик-циновку. Кого употреблял, голубь? Кто кричал и что кричали под
тобой или на Шерман-Окс? Какие картинки отражались при свете ночника в
зеркале шкафа? В гостиной в бешеном ритме канкана крутится
датчаночка-аспирантка, задирая юбку - лица не различаю, различаю блеклый
шрамик на коленке. Толстый Ганс надвигается, раскрыв объятия, он нашел
адекватный ответ, ей не увернуться...

Меня будят звонки. Ну да, понедельник, заработал телефон. Голос Инги
сообщает, что из-за суматохи при подготовке юбилейного вечера напутали в
расписании, и моя первая лекция сегодня в 2.30.

* * *

Две ошибки. Примо. Путать расписание - их забавы, а мне не надо было
впутываться. Твердо заявить: сегодня не готов. Нет, покорно поплелся и
читал. Скверно читал. И что бы там потом ни говорили, я-то знаю - так новый
курс не начинают. Секондо. Нужно было нахально напроситься к Инге домой,
устроить для студентов экскурсию в зоопарк (Рановато его закрывают? Хорошо,
пригласить Ганса в турпоход по барам Санта-Моники) - все что угодно, лишь
бы не оставаться одному в своей каюте! Однако понадеялся на усталость,
дескать, еще не отошел от парижского распорядка и, может, задрыхну
где-нибудь к восьми вечера, полезно для здоровья.

И вот сижу и не свожу глаз с телефона. Прекрасно понимаю, что звонить
нельзя. Никак нельзя. Ни в коем случае. Если человеку надавали по морде, а
он приползает на брюхе, по грязи и лужам - ну как на него посмотрят? С
брезгливостью и презрением! И я бы сам на месте Дженни сказал бы
темно-зеленому костюму, чтоб он брал трубку и рявкал в нее - вдруг кое у
кого сохранились иллюзии, а услышит мужской голос... Хотя какие к черту
иллюзии? Ясно, четко дали понять. Публично по роже. Круто, зато без
экивоков. Поставили точку.

Сволочи, гады! Повесить мало!

Это я о ком? О тех, кто изобрел телефон. Не было бы телефона, потопал бы я
в сторону Шерман-Окс, да часа через три меня бы сморило или здравый смысл
взял верх, - ботинок натер ногу, собака выскочила, укусила, машина сбила -
бывает же в жизни везение? - короче, повернул бы обратно, доковылял до
палубного кораблика и заснул как сурок.

Снять трубку, нажать на кнопки. Легкое движение, всего-то... Непреодолимый
соблазн.

Скота, который включил мой аппарат в сеть, - на гильотину!

В старые времена оседлал бы коня и помчался сломя голову. Но на длинном
подъеме Лорел-каньона конь бы притомился, подкова отлетела. Пожалев
беднягу, свернул бы на бензоколонку раздобыть ведро питьевой воды и охапку
сена. И пока автослесарь прилаживал бы подкову, все бы и утряслось: глядь,
Эля уже спит и вообще в такой поздний час порядочные люди в гости не ходят.

Рука тянется к трубке.

Ну что их дернуло изобретать эту игрушку-погремушку? Гильотинировать?
Революция была гуманной, а Святая Инквизиция не церемонилась, сжигала на
костре.

Представляю себе, как прозвучит мой приветливо-фальшивый, бодро-испуганный,
выбритый, плешивый, с шестимесячной завивкой голос: "Дженни? Хочу узнать,
все ли у тебя благополучно, и сообщить номер своего телефона. Может,
когда-нибудь пригодится. Привет горячий!"

Вот и все. Разве я навязываюсь? Рука тянется к трубке. Что делать?

Как справедливо, как верно, как метко писал Марат:

"Что делать? Обрубить большие пальцы на руках всем прирожденным