одумает, кто из них более подходит для такой работы. Учти только, что они,
конечно, продадут, если им заплатят большие деньги, но какой дурак им
заплатит большие деньги?

И несколько поспешно положили трубку.

Раньше подобная поспешность навела бы меня на мысли, что кто-то на
Диккенс-стрит дает волю рукам и кому-то невтерпеж. Но я успел приучить
себя, что в моем воображении на Диккенс-стрит в полдесятого вечера
опускается занавес (сейчас было без двадцати десять), Дженни, по идее,
должна спать (ей же рано вставать!), а я, как дисциплинированный зритель,
под занавес не заглядываю. Дисциплинированному зрителю объявили: "Финита
комедия" - и он бежит занимать очередь в гардероб, чтобы получить свою шубу
или тюбетейку. Но что бы там, за занавесом, ни происходило (Интересно -
что? Угадай с двух раз. Правильно, с грохотом снимают декорации), Дженни
продолжает размышлять... Неужели? Хотя, если она спит, тогда, конечно, ей
снится странная метаморфоза: растерзанная добыча пылившаяся в кустах за
ненадобностью, вдруг оживает, стряхивает пыль с ушей, поднимается,
зализывает раны и собирается куда-то отваливать. По логике - пусть катится
на все четыре стороны! Но по женской логике, пример которой мне только что
продемонстрировали, добыча, пусть не первой свежести, спрятана про запас,
однако все равно своя и надо как-то реагировать. Как?

* * *

Что бы там ни утверждали ученые и философы, как бы они ни морочили головы
просвещенной публике, на нашей земле есть всего три тайны, до сих пор не
разгаданные: тайна тунгусского метеорита, женской логики и мужского
идиотизма. И если с тунгусским метеоритом и женской логикой оптимисты не
теряют надежд разобраться, то, сталкиваясь с мужским идиотизмом, в
растерянности опускают руки. Тот самый вариант, когда любая наука
бессильна.

Легче легкого было предвидеть, что раз я набрался храбрости выйти из
разряда подружек и ступить на тропу войны с прекрасным полом, то
естественной реакцией моей девочки будет выпустить когти и залепить мне по
роже при первом удобном случае. В том, что такой случай представился чуть
ли не на следующий день, не моя вина, но как я роскошно подставился: сам
прибежал, размазывая скупые мужские слезы, думая, что мне их заботливо
вытрут...

Почему я сразу позвонил? Ведь можно было вообще не звонить, что называется
- замять для ясности или сообщить месяца через три перед самым отлетом из
Лос-Анджелеса?

Почему, почему, за ответом посылаю к специалистам по тунгусскому метеориту.

Короче, позвонил в удобное для нее время, когда Эля бултыхается в ванне и
пускает кораблики, и бодро доложил:

- Была свиданка, вот только что вернулся. Хвастаешь? Привычка рассказывать
тебе правду, и только правду. Получил удовольствие? Сложно сказать, ибо их
было не одна, а две персоны. Справился? Вынужден тебя разочаровать: персоны
мужского пола, а я не по этой части. Конечно, ты их знаешь. Угадала. Нет,
не на "роллс-ройсе", на подержанном драндулете неизвестной мне марки. Фонд
утвердили. Гром победы раздавайся? Фигу. Бюджет срезали, вернее, бюджет
есть, а денег в нем - кот наплакал. Практически весь обслуживающий персонал
вынуждены уволить. В такой ситуации невозможно оформить мне директорскую
ставку. Да я первый завопил: "Ребята, вы что, спятили? Как я буду людям,
которых вы на улицу выгоняете, в глаза смотреть?" Расстроился ли я? С чего
бы? У меня лекции в университете, мне во Франции исправно retraite капает.
И потом, они сказали, что это временные трудности. Как только дела
поправятся, они опять ко мне придут, дескать, идея всем нравится. Какой у
них был вид? Гм... Весьма подавленный, особенно у Доула, но, честно говоря,
я не понял почему. Или он переживал из-за этой новости, или потому, что
сорвался поход в кабак. Доул явно жаждал надраться, а я уперся: "Нет,
ребята, только кофе, я не пью".

- Хорошо, что ты сохраняешь чувство юмора, - сказала Дженни почти ласково.
- Подожди, меня Эля зовет. Слушай, я ее уложу и тебе перезвоню.

Я ждал и смотрел на часы. Звонка не было. Может, она сама задремала,
убаюкивая девочку? День, наверно, выдался хлопотливый, устала на работе.
Позвонить? Но после того, как на Диккенс-стрит опускают занавес, я туда не
звоню.

Звонок.

- Извини. Я просто долго разговаривала с одним человеком. Позвонила ему за
консультацией. Он дока в таких делах, знает всю процедуру оформления.
Понимаешь, в Америке все - бизнес. Фонд, не подлежащий налогообложению, это
очень хитрый бизнес. Это гораздо сложнее, чем взять рискованный кредит в
банке под сомнительное предприятие. Тем не менее все возможно, если знать
правила игры. Допустим, некий джентльмен решил построить фабрику по
производству мыльных пузырей. Спрашивается, кто ему даст хоть доллар в
долг? Дадут, если он грамотно проведет операцию. Он придет к банкиру не
один, а с командой. В ней будет выпускник престижного университета, одетый
с иголочки, и благообразная женщина-бухгалтер со стажем, внушающим
доверие...

Она так трогательно растолковывала мне банковские истины, так старалась,
что мне показалось, сейчас последует: "Тоничка, вызови такси и приезжай.
Через час приедешь?" И я бы ответил: "Я буду у тебя через минуту. Как? Это
мои правила игры". Через минуту я постучал бы в ее дверь на четвертом этаже
дома на Диккенс-стрит, такой шанс не упускают, а дальше - гори все синим
пламенем в адском огне с Глубоководными Рыбами на сковородке в томатном
соусе. Бывала в ее голосе интонация, которую я называл "скрытой страстью",
и вот мне почудилась эта интонация, и я моментально отреагировал. Я захотел
свою девочку, захотел физически, ведь мы не занимались с ней любовью черт
знает сколько времени! Я представил себе, как она открывает дверь, еще не
веря, что это я. И я... И она... Такая радужная картина меня ослепила,
интонация - сделала глухим, и я не сразу понял, не сразу осознал, что в
трубке сменился тон, что в трубке орут. "Скрытая страсть" прорезалась.

- Тебя выебли. Повторяю по буквам: ВЫЕБЛИ! Они - мужики ушлые, грамотно
подготовили досье, ты им был нужен в широком ассортименте. "Известный
профессор из Европы". Для чиновников нашего провинциального штата это
звучит. А когда все было завизировано и подписано, тебе сказали: "Катись,
дорогуша, колбаской по Малой Спасской". Ты напоминаешь девицу, которая
расфуфырилась, намарафетилась, выучила два стихотворения, думая, что ее
пригласили в интеллигентную компанию. А как пришла в гости, ей без лишних
разговоров накинули простыню на голову, завалили и исполнили хором спереди
и сзади. Расщедрились, предложили поужинать в ресторане! Девице тоже после
того, как затрахали, поднесли стакан водки.

В другой раз я бы спросил: мол, откуда такое знание деталей в истории с
девицей? Спросил бы без подковырки, просто, чтоб парировать удар, перевести
дыхание.

Перевести дыхание. Коварный враг, нагло улыбаясь, танком утюжил мне грудь.
Поэтому я слабо возразил:

- Там же сокращают штат.

Подлил масла в огонь.

- Как ты это проверишь? Человек, с которым я только что говорила, сказал:
"Твой профессор может потребовать, чтоб ему открыли досье? Заявиться в
контору, сесть за компьютер и просмотреть их банковские счета? Передай
своему профессору, что если он не способен снять рубашку с ближнего, ему
нечего соваться в бизнес". Я ответила, что профессор живет по христианским
заповедям. Когда его бьют по правой щеке, он подставляет левую. И если у
него вытащат кошелек, он начнет извиняться: мол, простите, там мало.

- Дженни, - взмолился я, пытаясь вздохнуть поглубже, набрать побольше
воздуха, - подумай, котенька, о чем ты говоришь. Я никогда не имел дела с
ворами. Это люди из Системы, а Доула я вообще давно знаю.

Трубка гремела, как репродуктор на площади:

- Меня всегда удивляло твое преклонение перед спецслужбами. Разве
нормальный человек туда пойдет? Туда записываются люди с психическими
отклонениями, воры и жулики. Прикрываясь формой, легче воровать. Они
чувствуют себя вне закона, выше простых смертных и набивают карманы.
Мальчишкам нравятся люди в военной форме, у которых оружие. Но ты же давно
не мальчик. Откуда у тебя такая инфантильность? На моей родине главными
ворами и хапугами стали не уголовники, а бывшие сотрудники так называемых
органов...

Я с трудом воспринимал ее слова.

- ...Кто продавал военные секреты Америки русским и китайцам?
Респектабельные господа из ЦРУ. В твоей родной Франции кто выслеживал,
арестовывал евреев и отправлял их в немецкие лагеря смерти? Эсэсовцы,
гестапо? Французские полицейские.

Я ее почти не слышал.

- "...Ах, Доула я давно знаю". Что ты про него знаешь? Не успел ты улететь
из Лос-Анджелеса, как он полез мне под юбку. Впрочем, успокойся, с ним у
меня ничего не было и не будет. Не переживай за своего друга Доула. Вася
Литвинов с ним поделится. Там четко - услуга за услугу. Где-нибудь в
Мексике, на модном курорте, Доулу строят виллу.

Я прислушался к себе. Меня сейчас волновал извечный гамлетовский вопрос: to
be or no to be? Что в переводе с датского означало: сдохну или нет?

- ...Самое грустное, - заговорила трубка нормальным голосом, поэтому я
услышал... к сожалению. - Самое грустное, Тоничка, что ты никогда не мог за
себя постоять. В твоей богатой событиями жизни тебя дважды выносило на
вершину власти. Подчеркиваю глагол выносило. И что же? Ты пальцем не
пошевельнул, чтобы удержать власть. Ты скрестил руки и молчал, когда
уничтожали Робеспьера и твою революцию. Твоя Революция, небось, с большой
буквы? Кстати, Жозефина Богарне тоже досталась тебе случайно, и ты за нее
не дрался. Ты добровольно отдал шведскую корону, как только появился
претендент... Поэтому не случайно тебя сделали механической куклой. Твоя
судьба - исполнять чужую волю. Я не слишком тебя утомила? Good night.

Трубка сразу потеряла свою магию и издавала короткий писк. Я повертел ее и
положил на рычаг. Трубка заткнулась, но коварный враг продолжал нагло
ухмыляться. Целеустремленно я перешел к активным действиям. Удар в челюсть
первой рюмкой. Удар в ухо второй. После пятой рюмки наглая рожа растаяла в
воздухе. Я свободно вдохнул полной грудью и выпил за здоровье моей девочки.
Я понимал, почему она проехалась по мне асфальтовым катком. Характер. Жалея
человека, которого обидели и обманули, она приходит в такую ярость (в
первую очередь потому, что человек позволил себя обмануть и обидеть), что
готова его убить. Характер. Я сам когда-то был таким.

* * *

Человек, по которому проехались асфальтовым катком, становится плоским,
тихим и очень комфортным в общении. Его можно сложить вчетверо и спрятать в
ящик платяного шкафа, потом вывесить на веревочке на террасу, как занавеску
от солнца, потом расстелить на полу у входной двери, потом запустить в
стиральную машину, высушить и прихватить в гости в качестве модной накидки.
Опять забросить в шкаф и забыть. Перебирая старые вещи, случайно наткнуться
и подумать, как же его использовать. В "понтиак" на сиденье себе под?..
Нет, слишком много ему чести прикасаться к таким частям. В багажник!
Пригодится для протирки стекол.

И никакой мороки.

* * *

У меня наладилось. Я, можно сказать, подженился. Мы помирились. Ну если
некуда деться, что толку отбрыкиваться? Приходится как-то договариваться.
(Я имею в виду своего коварного врага. А вы о ком подумали?) Обычно он
начинал резвиться утром, не очень усердствуя, скорее напоминая о своем
присутствии. Вот когда я спускался на улицу, чтобы переть пехом в
университет или сделать кружок на парочку км, тут он наваливался и запускал
свою музыку. Я это предвидел, замедляя ход, заранее выбирал место, где бы
присесть. Ну если ему так хочется, если ему это доставляет удовольствие -
пускай себе давит и душит на здоровье!

Наверно, он тоже ценил мое к нему расположение, ибо, добросовестно выполнив
свою программу, он затихал и больше меня не тревожил. Казалось бы, вечером,
когда я устал, перекурил и совершал прогулку гораздо интенсивнее - самое
время ему снова пакостить. Нет, спит до утра сном праведника.

То есть я не мешал ему утром, а он мне - вечером. Знаете, я знавал семьи,
где дорого бы дали за такое обоюдное согласие.

Конечно, разумеется, естественно было постараться прекратить эту
принудиловку и обратиться к врачам. Но, во-первых, неясно, как мой сожитель
(коварный!) прореагирует на нарушение нашей джентльменской конвенции,
может, от лекарств я взвою! Во-вторых, я уже сказал, что некуда было
деваться. Ведь Инга оформила по всем правилам, с социальной страховкой,
беднягу, который попал в автокатастрофу и до сих пор проходил курс
реабилитации в госпиталях. Оформлять на его место другого было поздно, да и
средств не было. Инга, чтоб спасти курс, пригласила меня полуофициально. В
том смысле, что я француз и у меня во Франции свое securite social. И все
закрыли глаза на то, что американское сейшел секьюрити французское
секьюрити в гробу видало, в Америке оно не действительно. Правда, Инга, как
человек совестливый, меня спросила: "Ты собираешься болеть?" "Никогда не
занимался такими глупостями", - честно ответил я.

Раз слово дано, надо его держать. Не подводить людей. А к здешним врачам
обращаться - никаких денег не хватит. Вернусь в Париж и направлю свои стопы
в отделение ядерной медицины. Или прямиком в небесную медицину. Там по ходу
дела разберемся.

* * *

Как-то после того, как меня в очередной раз забросили в стиральную машину,
я проснулся в середине ночи. Проснулся, перевернулся. Уважая некое подобие
субтропической зимы, никто давно не шлялся у меня по балкону. Но тут
почудилось, что кто-то прилип к стеклу. Я встал, подкрался к балконной
двери, отдернул занавеску. Туману набили, как вату в одеяло. Я с трудом
различал палубные перила. Пространство за ними кончилось. На палубе никого
- ни в трусах, ни без. И тем не менее было ощущение, что мне подали знак.

Коварный враг, как верная жена, заворочался в постели и в полусне
забормотал: "На поиски приключений? Очень не советую. Подумай об утре.
Очень потом пожалеешь..."

И, как верную жену, я успокоил, убаюкал его шепотом: "Какие приключения?
Бессонница. Я хочу немного проветриться. Клянусь, я не буду заходить к ней
в дом..."

Быстро оделся. Вышел на балкон. Плотно притворил за собой дверь. Шагнул.
Еще шаг. Где перила? Еще шаг и... подо мной белое море, а я скольжу по его
поверхности, и далеко внизу, в глубине мелькнула цепочка тлеющих огней
фривея. Всегда было тайной, загадкой, как же я перемещаюсь в своих
путешествиях. Вот так, как писал австрийский поэт Цейдлиц:

По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Не гнутся высокие мачты.
На них флюгера не шумят
И молча в открытые люки
Чугунные пушки глядят.

Только скользил не я один. За мной на приличном расстоянии, но не отставая,
два белых бурунчика. Припомнилось: "За тобой следуют демоны, злые и
беспощадные". Однако, раз они держат дистанцию, значит, рутинное дежурство,
не более того. Что ж, интуиция меня не подвела, сегодня надо было высунуть
нос на улицу и убедиться, что ничего не изменилось.

А дальше? Куда летит корабль? "По синим волнам океана, лишь звезды блеснут
в небесах и молча в открытые люки чугунные пушки глядят". Забыл. Права
Дженни, плохо у меня с поэзией. Ладно, пусть, куда летит корабль -
останется тайной, а я благополучно приземлился на Диккенс-стрит.

На Диккенс-стрит не туман, а туманчик, разведенное молоко. На Диккенс-стрит
экономят - то на фонарях, то на тумане. Я пристроился между красной
"тойотой" и старым "шевроле". Когда-то я смотрел на них с балкона
четвертого этажа, а теперь вот гляжу снизу на темные окна. И если кто-то
оттуда смотрит вниз (молча, в открытые люки, как чугунные пушки), то он
видит то же самое, что и я тогда: кучу опавших листьев, красную "тойоту",
"шевроле"-пикап, но меня он не видит, я в своих путешествиях - невидимка.
Кот с ошейником (тот же самый? другой? - хоть убейте, не знаю) трусцой
пересек улицу. "Сейчас появится зеленый "ягуар", - подумал я, и верно,
появился, только не "ягуар", а длинный-предлинный драндулет. Может, у него
тоже было кошачье имя? Не знаю. На таких обычно разъезжают гангстеры или
звезды поп-рока (рок-попа?). Такой длинный, что он изогнулся, как поезд,
будто состоял из нескольких вагонов, чтобы вырулить из-за угла на
Диккенс-стрит. Вырулил, подъехал к дому Дженни и нагло затормозил
посередине улицы. Сколько их в машине, кто за рулем? Через затемненные
стекла, заиндевевшие, словно они прихватили из соседних кварталов клочья
тумана, я ничего не мог рассмотреть. Не пора ли мне, так сказать,
материализоваться и бежать к телефонной будке, звонить в полицию?

На четвертом этаже, в гостиной, вспыхнул верхний свет. Погас. И сразу
зажегся на лестнице. Кто-то спускался. Облегченно вздохнув и не таясь (ведь
невидимка!), я пересек улицу. Отнюдь не желая вмешиваться в личную жизнь
Дженни, я просто хотел поближе поглядеть рок-попу, которой подают такую
посудину.

Открылась входная дверь. Он спускался по ступенькам наружной лестницы.
Сапоги, белые лосины, оливковый сюртук без погон. Косая челка рассекала
лоб.

Повторяю, я знал, что невидим, но автоматически вытянулся во фрунт.

Поравнявшись со мной, он остановился. Он меня увидел.

- Знакомое лицо, - проговорил он командным тоном. - Вы служили в кавалерии?

- Так точно, Ваше Величество, - отрапортовал я. - Второй драгунский полк...

- ...Из корпуса маршала Нея. Помню, помню. Вы еще бестолково маневрировали
при Йене. Впрочем, - он милостиво улыбнулся, - при Эйлау вы дрались
отменно, я был вами доволен.

Его лицо вдруг исказилось несвойственной ему болезненной гримасой.

- Теперь много пишут, вы, наверно, читали: непобедимый маршал Ней.
Непобедимый... Он мог управлять корпусом, десятитысячной армией - не
больше. Какой из него стратег? Интриган.

Резким движением он приложил руку к виску, хотя на голове у него не было
треуголки, и державным шагом направился к машине. Замер на полдороге.
Обернулся. Пальцем поманил меня. Я беспрекословно повиновался. По
ироническому блеску его глаз я понял, что он видит меня насквозь. Правда, в
данный момент видеть сквозь меня ни для кого не представляло труда.
Император же читал мои мысли и, кажется, тайные помыслы тоже. И взгляд его
тяжелел от обиды и гнева.

- И вы туда же? Проторенным путем? Послушайте, полковник, сколько лет
прошло? Зачем же повторять за всеми? Давайте взглянем трезво, без эмоций.
Ну как я мог на Бородинском поле отправить в бой Старую Гвардию? Там уже
никто и ничто не контролировал - сплошная мясорубка. Остаться под Москвой
без резерва? Бестолковщина!

Император сел на заднее сиденье, драндулет бесшумно тронулся и на
перекрестке, выруливая с Диккенс-стрит, изогнулся, как поезд.

Туман начал быстро сгущаться. Создавалось впечатление, что туман, как
публику во время посещения объекта Важной Персоной, сдерживала полиция.
Оцепление сняли - туман повалил со всех сторон. Исчез слабый свет фонаря
над входной дверью четырехэтажного дома. Туман забивался за ворот плаща,
его наваливали мне на плечи и утрамбовывали лопатами. И вот в этом
белесо-темном вареве меня озарило, и я хлопнул себя ладонью по лбу: "Прав
Император. Действительно, ты бестолочь. Взгляни трезво и без эмоций. Ведь
Дженни, пока у вас была любовь, тебя не обманывала. Она тебе открытым
текстом сказала, что Император тайно приезжал к ней в Мальмезон и никто про
это не знал. И ты не догадался? Ну не может женщина сказать яснее. Женщина,
исповедуясь, рассказывает про прошлое - и - никогда! - про настоящее".

Я проснулся от острой боли. Свело левую ногу. Помассировал ее, подождал,
чтоб отпустило. Проковылял к балконной двери, отдернул занавеску.

На улице густая вата тумана, как в моем сегодняшнем сне. Тут я обратил
внимание, что левая нога распухла. Не так, чтоб очень, но заметно. С
некоторыми сложностями запихнул ее в ботинок и отправился на утреннюю
прогулку. Я знал, что обязательно надо прох