могло быть речи. В массе,
потоками, аудиториями, они, на мой взгляд, неразличимы. Остаются
университетские кафедры, забитые женским полом. Мои милые коллеги, все как
на подбор, ироничны, интеллигентны, чертовски умны. Ou presque. A выглядят
как патлатые худые ведьмы. Результат борьбы за стройность фигуры и
своеобразного протеста против телевизионной рекламы. Ведь как ни включишь
ящик - появляется красотка с шампунем. Вымыла голову, тряхнула пышной
копной волос - тут из-под земли (из волн морских, из кабины "рено-сафран")
выскакивает плейбой с "Картье" на запястье. Поцелуй в диафрагму. Я понимаю,
что наших интеллектуалок тошнит от биошампуньлакового бреда, вот и ходят
непричесанными чучелами, да мне от этого не легче.

...Самая красивая девочка на свете, пританцовывая, двигается по квартире,
хлопочет у плиты, собирает посуду, гладит белье, выговаривает дочери,
проверяет счета (прикусив нижнюю губу), читает книгу. Где юпитеры
телевидения, почему не стрекочут кинокамеры, не слышны аплодисменты
публики? Все оглохли, ослепли? Мне выпала козырная масть, дьявольски
подфартило. Бесплатно, леди и джентльмены, неограниченно по времени (ou
presque) я могу наблюдать это чудо

* * *

Мы с Дженни вернулись из города к шести вечера, когда Джек, после своего
"родительского дня" должен был привезти Элю домой. Дженни занималась
готовкой обеда. Снизу позвонили. Я нажал на кнопку интерфона. Звонки
продолжались. Я открыл дверь на лестницу и услышал задорный вопль Эли:

- Тони! Тони!

- Спустись, - сказала Дженни, - наверно, надо ей помочь. Джек подниматься
не будет.

...Женщины обладают даром периферийного зрения. Она за мной следила, не
отрывая глаз от ножа, которым шинковала морковку.

Я спустился. Эля нетерпеливо прыгала около полиэтиленового мешка, туго
набитого разноцветными коробками.

- Тони, папа мне накупил столько игрушек!

К тротуару припаркована светлая "тойота". Джек сидел за рулем и смотрел
прямо перед собой. Я улыбнулся, сделал ему приветливый знак рукой. Никакой
реакции. Джек застыл, как могильный памятник.

Я намеревался предложить ему поехать в кафе, выпить все, что он пожелает,
поговорить. О чем? В зависимости от обстоятельств. Я постарался бы ослабить
шок первой нашей встречи. Я бы нашел слова, которые, возможно, его бы
удивили и несколько успокоили. Например, что я ему завидую. Ведь у него с
Дженни ребенок и он прожил с ней пять лет. Сильно сомневаюсь, что мне так
повезет. О'кей, догадываюсь, тема рискованная. Тогда об отношениях папы с
дочкой. Счастье, что у Эли есть отец. Никто ей его не заменит. Моей внучке
- она Элина одногодка - папа тоже приносил игрушки и подарки ящиками,
загружал ими лифт, я помогал донести их до квартиры. Я знаю, что такое
разорванная семья... Ее папу расстреляли в Париже автоматной очередью...
Нет, об этом не надо. Джек поймет неправильно, подумает, что я ищу
сочувствия. Моя боль, моя беда, ею нельзя ни с кем делиться. Хорошо, тогда
о...

Но Джек гордо игнорировал мое присутствие.

Обеими руками я поднял мешок и пропустил Элю вперед по лестнице.

Светлая "тойота" с визгом рванула с места. Тормозные фары вспыхнули на
перекрестке, как залп из двух орудий. "Тойота" скрылась за поворотом.

* * *

- Никогда меня не буди, - в полусне сказала Дженни, - забью ногами.

Она спала на боку, повернувшись к зеркальному шкафу (идеальное место для
установки скрытой кинокамеры, да я бы не отважился смотреть хронику
Дженниных забав). Я лежал на спине, не смея к ней прикоснуться. Шторы не
пропускали в комнату ни малейшего отблеска уличных фонарей, их и не было в
закрытом внутреннем дворике, куда выходили окна нашей спальни. Нашей! Пять
лет здесь располагался законный муж, который, проснувшись в середине ночи,
естественно, желал воспользоваться своими законными правами. Пользовался?
Неважно. "Забью ногами" - атавизм их прежних отношений, видимо, не очень
нежных. Впрочем, кто знает, кто знает... Неважно. Я не потревожу покой моей
девочки. Моей девочки в нашей спальне! - как сказочно звучит, хотя это не
мечты, а реальность - протянуть руку, коснуться... В полной темноте я
выстраивал светлые планы на будущее, сияющий хрустальный дворец диковинной
конструкции, где четко различал верхние этажи:

Мы с Дженни

с Элей и нашим сыном

приезжаем в Израиль останавливаемся в гостинице

на следующий день родители Дженни присутствуют на моей лекции публика
рыдает ибо я рассказываю совершенно неизвестные подробности о последних
днях шведского посла в Венгрии графа Рауля Валленберга

и потрясенные родители Дженни

альтернативный этаж: крышу оставляю - мы с Дженни и т. д., но сначала я
выступаю в дискуссии по израильскому телевидению. Родителям Дженни звонят
друзья, поздравляют. И уж потом мы всем нашим семейством появляемся у них
дома. Плавное течение ужина прерывает телефон. Отец Дженни прикрывает
ладонью мембрану и сдавленным голосом сообщает, что со мной хотят
поговорить из канцелярии премьер-министра. Я беру трубку. Разумеется, мы с
моей женой чрезвычайно польщены приглашением. Когда господину премьеру
будет угодно. За нами пришлют машину? Сенкью вери мач!

Красивая конструкция?

Самое интересное, что основания для этих бредовых химер имелись.
Премьер-министр Израиля обязательно захочет со мной побеседовать в
неофициальной обстановке, если Система ему доложит, кто я такой (а Система
доложит - у нее свои выгоды). Вопрос в другом. Как забраться в верхние
этажи моего хрустального дворца? Чтоб этажи не рухнули, надо заложить
фундамент. То есть найти работу в Америке, то есть подвести материальную и
финансовую базу и, наконец, жениться на Дженни. По поводу работы и денег:
не то положение в академическом мире, чтоб меня в Америке встретили с
распростертыми объятиями. Устроиться в рамках Системы? Система злопамятна,
мне не простят, что я ушел добровольно в отставку, несмотря на уговоры. А
главное - Дженни. Даже если ее чувства ко мне не остынут (что очень
проблематично), я не могу ей сделать предложение.

...В темноте спальни я отчетливо видел, как мой воздушный замок распадается
на куски.

Я еще не был у нее под каблуком, еще была возможность дать задний ход, но я
по себе знал - я стремительно летел в пропасть, которая называется
последняя любовь. Мы с ней жили без году неделя, однако и малого отрезка
времени хватило, чтоб понять: Дженни моя жена и только так я к ней буду
относиться. (На что она рассчитывала, когда приказала мне собрать чемоданы,
- на приключение, на авантюру? Или интуитивно угадала?) Как прекрасно все
складывалось в этом лучшем из миров! Да вот одна закавыка - Дженни пригрела
потенциального убийцу. Я не имею права ломать ей жизнь. Если моя наводка
подтвердится, то я достану Кабанчика. Значит, мне обеспечено жилье в
Америке (зря волновался!) в казенном доме до конца моих дней. Какая
радужная перспектива для моей любимой девочки! Кто ты, Дженни? Подарок
Господа Бога за мои страдания или ловушка дьявола, чтобы сбить меня с пути?
Так или иначе, но я обязан выполнить свою миссию. Вот если окажется, что
мистер Кабанов сбоку припека, не замешан, а человек, стрелявший в Париже,
исчез бесследно в бескрайних просторах России, куда моя рука не дотянется,
- вот тогда, дорогая Дженни, не соблаговолите ли стать моей женой, наше
будущее безоблачно... Ищу лазейку? Трусливо надеюсь, что стечение
обстоятельств позволит мне укрыться в тихой гавани, изменить своей клятве?

...Закутавшись в плащ (зимние ночи здесь холодные), я вышел на балкон,
закурил. Шерман-Окс, спальный пригород Лос-Анджелеса, безмятежно дрых. По
Голливуд-бульвару в любое время суток проносились машины, а тут - мертвая
тишина. Неспешной походкой Диккенс-стрит пересек кот, уселся под фонарем.
Задрал голову. Меня рассматривал? Плавно, почти без звука, подрулил зеленый
"ягуар", остановился у противоположного тротуара. Я ждал, что откроется
дверца. Не открылась. "Ягуар" постоял-постоял и укатил. Тоже из семейства
кошачьих, решил сам прогуляться, без водителя.

Днем дежурный звонок Дженни с работы:

- Ты плохо спал сегодня?

Кто настучал? Кот?

Я рассказал, что такое со мной бывает. Разыгралась фантазия. Представил
себе, как мы поедем в Израиль к твоим родителям.

- Мне не нравится твоя бессонница. Или ты недоел или недопил. Пожалуйста,
по вечерам не изображай из себя спартанца. Не тот возраст.

...Возраст. Все-таки всплывает тема. Если это ее уже беспокоит...

* * *

Вентура-бульвар мне скоро надоел, и я изобретал новые маршруты, например
вверх по Стоун-каньону, уютной зеленой улице почти без тротуаров и без
машин. Каждый дом не похож на соседний: белое английское колониальное
ранчо, миниатюрный замок с башенками, фруктовый торт с окнами,
бесхитростный барак, модерновый слон с четырьмя лапами (второй этаж
покоится на железных балках) - и этот шустряк прилепился, как ласточкино
гнездо, в середине крутого склона и оттуда гордо взирает на публику...
Объединяло их одно: на каждом объявление - дом оборудован электронной
охраной такой-то фирмы. Подстриженные газоны, цветочные клумбы, гигантские
пальмы, сосны с бесстыжей наготой стволов, скромные березы и какие-то
незнакомые мне деревья с зелеными лимонами на ветках, что позволило мне
сделать вывод - это... Правильно! Таежная пихта!

Дачный ботанический рай тянулся... Не знаю, мне становилось лень переть в
гору и я возвращался. Однажды рано утром я заметил на лысой крутизне трех
койотов. Откуда они прокрались, чем промышляли в заповедной зоне? Может,
как и я, присматривали себе конуру?

Нет, на конуру я не согласен. Пожалуй, вот этот трехэтажный теремок я бы
купил для Дженни и Эли. Фальшивый массивный фасад меня не обманывал. Я
видел, как тут возводят стены (несколько домов ремонтировали мексиканские
рабочие) - из тонких досочек! Боязнь землетрясения... По сравнению с
французским деревенским жильем, сложенным из камня, - фанерные коробки.
Однако здешние фанерные коробки весили до миллиона долларов (деньги для
Франции неслыханные) - плата не за прочность конструкции, а за место под
калифорнийским солнцем.

Прохожих на Стоун-каньоне я встречал редко (разве что выведут собаку), но
бывало, только я приценюсь к домику, глядь, поднимается дверь гаража и на
синей "хонде" (на сером "мерседесе") выезжает дамочка с детишками, смотрит
на меня, как на заблудшего койота, потом приветливо здоровается:

- Хай!

- Хай!

Слова из трех букв. Поговорили. Машина ложится на курс по направлению к
Вентуре. Дверь гаража опускается, электронная охрана включена, профессор,
не зарься на чужую собственность.

"Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу". Данте на
пороге Ада.

Земную жизнь пройдя - скажем так осторожно - до упора... я очутился в
живописной долине, куда стремятся попасть все преуспевающие американцы
(тогда как остальное сбрендившее человечество грезит об Америке). Профессор
Сан-Джайст на пороге. Чего?

Ей-богу, меня не манили эти фанерные дворцы, где внутри, конечно, все было
оборудовано по последнему всхлипу моды - копии салонов магазинов мебели и
бытовой техники. Телевизоры, принимающие 120 программ, телефоны с
переносными трубками и автоответчиками, все круто закондишено и
компьютеризовано (интересно, имелись ли книжные шкафы или хотя бы
единственная книжная полка?). Да, я знал, что Дженни никогда и никуда
отсюда не уедет, что она мечтает приобрести нечто косолапо-аляповато
двухэтажное и двухгаражное, с газоном, цветником, апельсиновым или лимонным
деревом и бассейном на заднем дворе.

Повторяю, земную жизнь пройдя до, я был уверен, что уперся в стену -
тюремную или (в лучшем случае) моей парижской студии, с пожелтевшими от
табачного дыма обоями, заваленную книгами и манускриптами (мой дом - моя
крепость), где намеревался провести остаток рабочих и пенсионных лет,
читая, сочиняя мемуары, общаясь с моими большими и маленькими детьми. И
вдруг в глухой стене распахнулась дверь. За ней дорога - в ад, чистилище,
рай? - неважно, в жизнь, имя которой Дженни. Поэтому мои прогулки по
Стоун-каньону превращались - нет, не в пытки, не надо плести напраслину - в
испытание соблазном. Земную жизнь пройдя от А до Я, впервые сожалел, что не
накопил на счете в банке несколько миллионов или не зарыл в укромном месте,
в жестяной банке, золотые монеты и драгоценные камни. Причитавшаяся мне
зарплата и далее пенсия, честно заработанная, вполне обеспечивали комфорт
на rue Lourmel, покрывали (я рассчитал до франка) банковский заем, а иначе
откуда у меня средства разъезжать по миру, охотясь на
парно-непарнокабановых? Но в спальном районе Лос-Анджелеса, под пальмами и
табличками электронной охраны, котировались другие суммы, которых у
парижского профессора не было.

Взбалмошной девочке пришла в голову идея меня приодеть. Я хотел ответить
каким-нибудь экстравагантным подарком... и затаился, как старый скряга.
Чеки "Америкэн экспресс" я разменивал только для оперативных расходов.

И еще я составлял конспекты будущих лекций, рассылал письма с обратным
адресом ближайшей почты на Вентура-бульваре. На Вентуре моя душа отдыхала.
Жуть, а не бульвар. Как тут люди живут? Впрочем, здесь и не жили -
покупали, обедали, сидели в конторах, ездили взад-вперед, заправлялись
бензином и платили квотеры за стоянку машин. Зато на Вентуре рано зажигали
фонари и по его тротуарам можно было топать до посинения.

Топаю и краем глаза фиксирую, мимо чего проношусь. Двухэтажный стеклянный
центр ксерокопий, народ там плавает, как рыба в освещенном аквариуме.
Магазин пластинок, лазерных дисков и видеокассет - продавец вешает на дверь
табличку "closed". Банк, без единого огня внутри здания. Лавочка женской
одежды. Кафе, три посетителя у стойки. Магазин электроламп, торшеры
вытянули шеи, как жирафы. Китайский ресторан, окна занавешены. Банк.
Химчистка. Диетический ресторан, несколько пожилых пар за столиками.
Церковь методистов, в витрине книги с изображением Христа. Зубоврачебный
кабинет. Лавочка дамского белья. Магазин антикварной мебели. Офис
архитектора. Ресторан, у входа сидит мускулистый мексиканец, швейцар и
охранник, меня уже заприметил и здоровается, как с давним знакомым
(немудрено: после восьми вечера прохожих можно по пальцам перечесть).
Перекресток со светофором. За ним - если продолжать движение по бульвару -
пустырь (Пропадает земля! Или после землетрясения снесли развалины, а
построить ничего не успели?), дальше - мотель. Но мне пора поворачивать
обратно, скоро Дженни уложит Элю...

Вечером огни витрин скрашивали чудовищные фасады Вентуры. А днем ощущение,
будто попал на Дикий Запад (если не замечать потока машин и пары
многоэтажных коробок страховых компаний, торчащих, как плотницкие гвозди,
которые забыли забить). Дикий Запад! Наверно, такое же чувство было и у
Дженни, иначе зачем она пообещала купить мне ковбойскую шляпу и лассо?

Кого ловить?

Разве похож твой профессор (твой, Дженни, твой) на ковбоя-героя, способного
заарканить Золотого Тельца? На этот раз я преследую неаппетитную добычу, и
правила охоты таковы, что мой меткий выстрел рикошетом заденет и меня. Ce
la vie, Дженни, и не я ее придумал.

Кстати, получил от Доула объективку на мистера Остапчука, хозяина ресторана
в Сан-Диего. Действительно, был в биографии виртуоза русских трех букв
лесоповал, но якобы по политическим мотивам. Впрочем, с точки зрения
американской администрации судебный приговор за хозяйственные хищения
выглядел как подавление частной инициативы. Политика! Короче, Доул нашел
подельника Остапчука в том же Сан-Диего, а я объяснил Доулу, о чем с ним
надо беседовать. О проблеме перевода. Нюансы юридических терминов. Если
перевести "хозяйственные хищения" как воровство, то добренькое
иммиграционное ведомство шибко разгневается, со всеми вытекающими
последствиями. Дружок Остапчука, парень смекалистый, выразил горячее
желание встретиться с господином Кабановым и обсудить с ним заманчивые
перспективы совместного бизнеса. Нормальное предложение, подозрений не
вызывает, а Доулу свистнут, когда Кабанчик появится на горизонте.

На почту, к окошку "до востребования", я регулярно наведывался за
корреспонденциями от Доула. С ответами на мои письма университеты не
торопились. Что ж, логично. Поэтому я очень удивился, получив фирменный
конверт университета Джорджтауна. Меня приглашали на две лекции в Вашингтон
и просили дать адрес, по которому можно прислать билеты на самолет, дело
срочное. Какой приятный сюрприз! Правда, в Джорджтаун я не обращался,
считая, что Вашингтон слишком далеко от Калифорнии, но университетский мир
тесен. Молодцы, ребята, среагировали первыми. Тут же черкнул записку,
указав адрес Дженни. Дженни ничего не сообщил из суеверия. Конечно,
Джорджтаун - организация солидная, да ведь и там могли напутать.

Через пять дней курьер "Федерального Экспресса" меня вытащил из ванны и
вручил пакет. В пакете письмо от декана исторического факультета, мне
предлагалось повторить, с вариациями, лекции, прочитанные в Сан-Диего (вот
откуда наводка!), и прилагался билет "Union Airways", причем дата вылета из
Вашингтона не проставлена. Гуляет университет? Или хотят на меня посмотреть
и, в зависимости от впечатления, поговорить о чем-то более существенном?

В самолете писал тезисы. Я оценил благожелательность декана и все-таки
повторяться права не имел, надо было держать марку. Молодой сосед слева с
любопытством заглядывал в мои каракули.

- Разрешите спросить: чем вы занимаетесь?

- Готовлюсь к лекциям.

Ну, рассказал немного, на какую тему.

- Интересная у вас специальность, - почтительно произнес сосед, - а я
рекламирую холодильные установки. Рутина.

Знакомое словечко!

Впрочем, я давно заметил, что реклама тащит в свой лексикон не только
цитаты из классики, но и жаргон других ведомств.

Коллеги с факультета встретили в аэропорту (держали в руках картонный
плакат с моим именем), в машине мы обсудили некоторые детали. Меня
доставили в гостиницу в центре города, на Коннектикут-авеню. Деловые и
неназойливые ребята со мной попрощались в вестибюле: дескать, отдыхайте,
располагайте своим временем, а завтра к вечеру, перед лекцией, мы за вами
заедем.

Я поднялся в номер. Две комнаты, спальня и кабинет. Апартамент,
предназначенный для министров или крупных фирмачей, которым надо с утра
принимать посетителей. Жалко, что не удалось привезти с собой Дженни, она
бы еще с порога воскликнула: "Отдаться мало!" Пусть бы увидела, как
принимают ее бедного профессора. А может, в университетской бухгалтерии
спятили? За кого они меня принимают?

В дверь настойчиво стучали. Наверно, я не сразу услышал.

Мой любознательный молодой попутчик, специалист по холодильным установкам,
ввел в кабинет двух седовласых джентльменов с генеральской выправкой, в
безукоризненных штатских костюмах. Оба, естественно, главные, но тот, кто
главнее, первым подал голос:

- Профессор Сан-Джайст? Извините за вторжение. Хотим вас пригласить
спуститься в ресторан. Гарантируем отличную кухню.

И все трое улыбнулись: "Чииз".

- У вас фотогеничное лицо, - ответил я. - В том смысле, что часто мелькает
в газетах и по телевизору. Минуточку, я сейчас вспомню. Вы...

- Правильно. Я работаю в аппарате Помощника Президента по безопасности.

Второй главный, не гася улыбки, развел руками:

- Не обладаю такой известностью. Зато вы догадались, откуда я. ЦРУ.

- Садитесь, господа. - Я указал на кресла. - Не спрашиваю, откуда молодой
человек. Но мои коллеги из университета...

На лицах гостей проступило смятение. Хором:

- Что вы, что вы! Мы не имеем к Джорджтауну никакого отношения. Просто мы
решили воспользоваться вашим присутствием в Вашингтоне. Здесь состоится
встреча на довольно высоком уровне. Желательно ваше участие.

Ситуация прояснялась, но я хотел понять ее до конца и пошел на мелочную
проверку. Генералы в штатском, конечно, поймут, что это мелочная проверка,
однако простят меня.

- Я устал, господа. Четыре с половиной часа в самолете, да и в машине было
неудоб