о кажется, что если все идет не так, как ты
задумал, то это личное оскорбление. Ничего подобного. Факт, что все идет не
так, как ты задумал, говорит о том, что грех претендовать на роль Г.Б. (На
роль Господа Бога, Тони. А ты что подумал?) (Я уже говорил, скажу еще раз.
Колоссальную вещь сотворил русский язык, по еврейским законам имя Бога
нельзя упоминать вообще - никакого панибратства! Если бы ортодоксальная
церковь переняла этот канон, то Гос. Безопасность и Господь Бог имели бы
двуликое сиамство. Г.Б. и Г.Б. Вот это да! Молох и созидание - классический
закон единства и борьбы противоположностей.)

...Странно, что сегодня есть прямая возможность поспать, а я ни свет ни
заря глаза продрала и строчу это письмо. Мне обидно тебя обидеть, потому
что такое чувство, будто я обижаю саму себя. Я не могу ехать в Париж, хотя
мне, конечно, очень хочется увидеть тебя на фоне этого города. Я вдруг
поняла, что у меня нет сил превратиться из миража в реальность. Я могу от
этого умереть...

...Мне очень скучно часто, хотя бывает и хорошо тоже. Элю досрочно перевели
в последнюю группу садика, специально звонили мне в офис, поздравляли. Я
родителям звоню, хвастаюсь, говорю: "Представляете себе? Ее перевели
досрочно! Вот это да!" А папа мне: "Да, доченька, мы представляем,
представляем". Я на секунду обижаюсь, потом смеюсь - действительно, уж кто
себе представляет, так это они, родители самого показательного ребенка в
радиусе 100 км, какой я была в Риге.

Как смешно тасуется колода или причудливо - Булгаков так говорил. (Булгаков
- это что-то тебе говорит, герр профессор?)

...Сегодня я буду бездетная на часов шесть - восемь, вот уж разгуляюсь...

Ты знаешь, я порой удивляюсь, почему искусствоведы пытаются найти у Босха
признаки какого-то потустороннего источника вдохновения, потому что, по
мне, жизнь - не на Марсе, просто жизнь - такая причудливая штука, что
лучше, чем картиной Босха, ее не охарактеризуешь".

Еще раз прочитал. Да, много туманного, тревожного и загадочного. Особенно
по поводу боязни превратиться из миража в реальность. Но потом я подумал,
что это чисто женская логика - ведь я еще не вернулся в Лос-Анджелес, и
Дженни элементарно себя подстраховывает. Все правильно. А главное, вместо
того чтобы тыкать мне в нос цифрами, Дженни написала красивое и, в
общем-то, ободряющее письмо. И намеки, что, мол, бывает хорошо и вот
разгуляюсь - понятны. Она любит повторять: "Не я, ты от меня уехал".
Значит, не заплывай жирком, сомневайся, нервничай и помни: нельзя женщину
оставлять одну на долгий срок.

Какая умная девочка!

Словом, я себя успокоил. Ou presque. У меня был богатый профессиональный
опыт находить в каждой критической ситуации нечто благоприятное. Нутром я,
конечно, чувствовал: это очень плохо, что она не приедет. И может, она
ждет, что я устрою истерику по телефону с упреками и мольбами, но это лишь
усугубит дело, и меня же побьют моей, мужской, логикой. Причудливо тасуется
колода. Мне больше не прет козырная масть, значит, не надо ломать карту.
Принять как должное. В любом случае нельзя делать глупости, которые от тебя
ожидают (первая заповедь разведчика!). Не помню, есть ли в Лувре картины
Босха? Если нет, куплю альбом, полистаю, может, озарит...

А когда соберусь с духом и позвоню, то не буду выспрашивать, что именно она
имела в виду за каждой строчкой. Не нужно допытываться, не нужно
комментировать. Просто скажу: "Дженни, ты написала хорошее письмо".

* * *

В августе в Париже ничего не происходит. Парижане, все, кто мог, уехали к
морю или в горы. На Лурмель закрылись соседние булочные и кафе. Даже почта
работала с прохладцей. Правда, в июле она поднатужилась и навалила мне
бумаги пенсионных касс и пять вежливых отказов из американских
университетов. Бумаги я заполнил и отослал в первый же день по возвращении.
С тех пор в моем почтовом ящике выросла капуста. И вообще, было ощущение
пустоты. Реакция на напряженный и приятный месяц в Круазике? Или я все-таки
настроился на роль гида, а показывать Париж оказалось некому...

Я симулировал активную деятельность, сочинял, отправлял послания в штаты
Среднего Запада. И понимал, что это арьергардные безнадежные бои. Раз
университеты на Тихоокеанском побережье, где кое-что про меня слышали, не
изъявили желания, на что прикажете рассчитывать в американской глубинке?

Права моя девочка: кто-то из нас двоих обязан зарабатывать деньги. Я даже
догадываюсь, на кого она намекала. Посмотрим, какую пенсию мне выведут, но
вряд ли это будет решение проблемы.

Цыганка раскидывала карты, колода тасовалась причудливо, и дорога дальняя
(не знаю, как казенный дом) мне не грозила.

Хандра.

Тем не менее то ли благодаря Круазику (купаниям?), то ли правильному,
полуспортивному (и аскетическому!) образу жизни, я привел себя в полный
порядок. Физически я был ого-го! И даже "иго-го", хоть запускай как рысака
на ипподром. В разговорах с Лос-Анджелесом я старался не показывать своего
плохого настроения, однако Дженни чувствовала, что я - цитирую ее слова -
"в дауне", и всячески меня успокаивала: мол, не волнуйся, вернется из
отпуска Инга Родней, я с ней поговорю, не может такого быть, чтоб она для
тебя чего-нибудь не придумала.

Какая вера в мою репутацию (не столько в профессорскую, сколько в мужскую)!

И, кладя телефонную трубку, я каждый раз расправлял крылышки и делал
пируэты под потолком... А наутро опять переход из миража в реальность. И
однажды, просчитав варианты, включая самые мрачные, я осознал одну вещь:
да, надо быть ко всему готовым, сердце красавицы склонно, разница в
возрасте и тпр и прр, и, скорее всего, карта ляжет не причудливо, а логично
- все так! все можно пережить! - но если наступит момент, когда мне некому
будет звонить в Лос-Анджелес, я от этого просто умру.

* * *

В августе в Париже ничего не происходит. Газеты высасывают из пальца
новости и раздувают из мухи слона. Я вздрогнул, увидев в журнальном киоске
на первой полосе "France-Soir" фотографию Сережи. Старая фотография, уже
публиковавшаяся в "Figaro" сразу после Сережиной смерти.

Принес номер домой и стал внимательно вчитываться. Сереже была посвящена
целая страница. Подпись под фотографией: "Известный golden boy, жертва
русской мафии в Париже". Подзаголовок, набранный жирным шрифтом: "Дмитрий
Копытин, предполагаемый убийца, арестован в аэропорту Франкфурта и передан
в руки французской полиции".

Собственно говоря, новость заключалась вот в чем. Французская юстиция не
дремала и в ходе рутинной проверки списков пассажиров, прилетавших из
России, обратила внимание на некоего Юрия Козлова, который побывал в Париже
в трагические для Сережи дни. Запросили немцев. Немцы ответили, что эта
фигура им знакома. Часто наведывается в Германию и, похоже, выполняет
"деликатные" поручения. Похоже, за ним тянется мокрый след. Но прямых улик
у немецкой полиции нет. Запросили Москву, российское МВД медлило с ответом
и потом вдруг сообщило: мол, знаем субчика. Только никакой он не Юрий
Козлов, а Дмитрий Копытин, бывший уголовник, ставший во время перестройки
бизнесменом. И за границу он выезжал с паспортом на имя Юрия Козлова, был
разоблачен за подлог, однако попал под амнистию. Теперь юридически он перед
законом чист, но МВД на всякий случай хранит в своем архиве часть
документации, конфискованной у Копытина-Козлова при обыске.

Французский следователь не поленился, полетел в Москву, получил доступ к
архиву и обнаружил в бумагах среди прочего фотографию Сережи, план его
парижской квартиры, фотографию входной двери, номер кода. Зная
коррумпированность московской милиции (так пишет "France-Soir"),
французский следователь никому ничего не сказал о важной находке, попросил
лишь разрешение снять копии, дескать, ему тоже нужно для архива.

Далее в Париже была разработана хитроумная комбинация. Через Интерпол в
европейские страны, связанные Шенгенским соглашением, разослали ордер на
арест Дмитрия Копытина. И стали ждать. Дело в том, что Москва наверняка
отказалась бы выдать российского гражданина, против которого имеются лишь
косвенные улики, а сам Копытин мог быть предупрежден. Возможно, Копытин
предполагал, что Интерпол разыскивает некоего Юрия Козлова, но о
существовании Дмитрия Копытина Интерполу ничего не известно. И вот 17
апреля Дмитрий Копытин, ни о чем не подозревая, прилетел во Франкфурт, чтоб
пересесть на самолет Люфтганзы, отправляющийся в Нью-Йорк (Зачем пересадка?
Почему не прямой рейс из Москвы? "France-Soir" ставит три вопросительных
знака), и тут при регистрации билета голубчика взяли под белы ручки. В
карманах у Копытина оказалось семь с половиной тысяч долларов, а в чемодане
- фотография Дмитрия Кабанова и его домашний адрес в Бруклине, план
квартиры, фотография дома. Дмитрий Кабанов, пишет "France-Soir", не кто
иной, как друг и компаньон русского golden-boy, убитого в Париже. Ранее
Кабанов тоже проживал во Франции, но после ночной автоматной очереди в
восьмом районе сбежал в Америку и там прятался, опасаясь мести русской
мафии. Что же касается Дмитрия Копытина, то тот, будучи в немецкой тюрьме,
нанял за большие деньги адвоката, и адвокат ходатайствовал, чтобы его
клиента оставили в Германии или выслали в Россию. Видимо, ехидно замечает
"France-Soir", Дмитрию Копытину очень не хотелось отвечать на вопросы
французского правосудия, да отвечать придется. Копытина два дня тому назад
привезли в парижскую тюрьму Санте.

Что еще? Газета во фривольном духе пересказывала биографию Сережи: любитель
длинноногих девиц и ночных заведений, деньги делал как будто из воздуха.
Знал, что ему угрожали, но в роковой для себя день дал отпуск своему
телохранителю. Пассаж по поводу загадочной русской души...

На той же страничке были подверстаны другие материалы о "новых русских".
Как они сорят долларами на французском Лазурном берегу, как отмывают деньги
через оффшорные фирмы или скупая недвижимость. Информационная колонка о
деятельности русской мафии на Западе: торгуют наркотиками, оружием, нефтью,
плутонием, привозят проституток, занимаются рэкетом.

Все статьи без подписи.

И вроде бы подверстанные статьи не имели прямого отношения к Сереже,
рисовали общую картину, но получалось, что Сережа и русские мафиози -
одного поля ягоды.

Противно.

Между прочим, благодаря Сереже Франция получила доступ на российский
продовольственный рынок, заключив миллиардные контракты. И Сережа как
посредник имел с этих контрактов проценты официально и законно.

Об этом ни слова.

А ведь когда-то самая серьезная французская газета "Монд" писала о Сереже
как о лидере нового поколения французских бизнесменов. И его приглашали
прочесть курс лекций на экономическом факультете в Жусье.

А ведь когда-то... Думаю, что Великая французская революция допустила
существенную ошибку. В эпоху террора надо было принять декрет и согласно
ему рубить голову людям, которые говорят: "А ведь когда-то..." Жестоко,
конечно, но дураков было бы меньше.

Ну что требовать от желтой прессы? Им плевать на Сережу. У них свои
проблемы. Август. Читатели разъехались. Залегли на морском песочке, на
лодке, на бабе. Тиражи падают. Надо как-то стащить читателей с пляжных
лежаков, заставить покупать газеты. А тут полиция сливает информацию. Грех
не воспользоваться и не порезвиться на модную у публики тему.

Опыт учит сдерживать эмоции. (Вранье! На самом деле опыт ничему не учит,
иначе мы бы не бились лбом в одну и ту же стену.) Ты в данном случае
пристрастен и не можешь судить объективно.

И все-таки попытаемся обмозговать новые факты.

Московская милиция арестовала гражданина Копытина. Провели обыск, изъяли
документацию. Искали, естественно, местный компромат. Ясно, что фотография
Сережи заинтересовала! Почему обратили внимание на листок с планом квартиры
и фотографию какой-то двери? Для москвичей это китайская грамота. По
принципу - пусть лежит в папочке, а там что-нибудь всплывет. Подозревали,
что у Копытина параллельно бизнес особого рода? Вполне вероятно.

Чертова амнистия. Приходится выпустить птичку из клетки. Обидно. А бумаги
сохранили. У милиции на Копытина зуб. Может, еще пригодится. Логично.

Французы запрашивают сведения о Козлове, сиречь Копытине. Не в традициях
МВД делиться секретами с иностранными службами. Здесь ставим большой знак
вопроса. Но, с другой стороны, почему не воспользоваться случаем и не
подстроить гражданину Копытину гадость руками французов? Очень даже
заманчиво. Faisable.

Представляю себе, как французский следователь подпрыгнул до потолка,
наткнувшись на план, код и фотографию, которые ему так много говорили.

Пока все логично!

И ловушку французы придумали элегантную. Поздравляю. Научились мышей
ловить. И какой улов! Ведь ежу понятно, с какой целью господин Копытин
хотел навестить мистера Кабанова в Бруклине. Правда, это косвенная улика,
но сколько совпадений!

Слишком много совпадений. Слишком много счастья.

Наверно, я мегаломан, сошел с ума на старости лет (вполне допускаю!), но
впечатление, что вся эта информация, полученная французами, адресована не
столько им, сколько мне, персонально.

Правда, не стыкуется одна вещь. Французский следователь побывал в Москве
явно раньше предполагаемых событий. Подчеркиваю, предполагаемых. То есть
многоходовая шахматная комбинация. Вручили французу на блюдечке с голубой
каемочкой бумаги, которые он и не мечтал заиметь, и спрятались за удочку.
Это называется домашней заготовкой.

Далее, я считаю по календарю. Через двадцать дней после нашей задушевной
беседы с Димой Кабановым в Лос-Анджелесе выпускают из Москвы Копытина.
Техника элементарна: некто "заказывает" Кабанова, заказ срочный, и так как
запасной паспорт отсутствует (добиваться его хлопотно и рискованно, однажды
уже нарвался), Копытин решает лететь со своим. Вдруг пронесет? Ведь
посулили небось солидную сумму. (Спинозы в московских спецслужбах
неукоснительно руководствуются правилом: жадность фраера сгубила.) Копытин
не знает, что в Европе ждут не Козлова - его самого. А пересадка в Европе
обязательна. Российские киллеры набрались опыта, известно, что в первую
очередь начнут просматривать списки пассажиров из Москвы и
Санкт-Петербурга. Но полиция во всех европейских аэропортах на стреме,
фамилия Копытина в компьютере. И как бы Копытин ни петлял и ни мудрствовал
лукаво, он угодит в сети Интерпола - промахнуться невозможно.

А в чемодане у Копытина отмазка на Диму Кабанова. Дескать, мальчик Дима не
только не замешан в убийстве Сережи, но за ним еще и охотятся. Как будто
мне послание открытым текстом: "Уважаемый профессор Сан-Джайст, вот вам
жирный след русской мафии. Пожалуйста, успокойтесь и прекратите
партизанские вылазки".

Малость переборщили. Не удержались от издевательской ухмылки: Копытин,
Козлов, Кабанов - все с копытами!

Повторяю, или это паранойя, тогда все просто: бегом к психиатру. Или...
Тогда все очень сложно, учитывая, что по ряду обстоятельств прямых путей на
Кэ д'Орфевр у меня нет.

* * *

Вчера волшебный голос из Лос-Анджелеса сказал:

- Иногда иду по нашим с тобой маршрутам, ты же любил кружить по соседним
улицам, и кляну себя. Ведь рядом со мной шагала живая история - История с
большой буквы, герр профессор, - а я болтала какие-то глупости и не задала
миллиона вопросов, которые можно - и нужно - было задать.

Не скрою, мне было приятно это услышать. Конечно, для приличия я
возмутился, - мол, мой вечерний театр одного актера уже забыт? - и
пообещал, что, когда вернусь в Лос-Анджелес, не буду закрывать рта и кто-то
еще взвоет от моих мемуаров.

Мне кажется, я догадываюсь, как она каждый раз воспринимает звонок из
Парижа - действительно ему рада или только делает вид...

Там все время меняется настроение.

* * *

Уезжая из Гармиша в Париж, я спросил в приватной беседе у начальника школы:
могу ли я в экстремальных ситуациях обращаться за помощью к французам?
Толстяк американец добродушно рассмеялся:

- Разумеется, Сан-Джайст. Если к вам в квартиру ломятся вооруженные
грабители - немедленно звоните в полицию. А так, других поводов не вижу.

Франция меня приняла нормально, согласно легенде (сын французского
военнопленного вернулся на родину), никто палок в колеса не вставлял и
никто не оказывал протекции, - свое профессорское звание я заработал
честно. Сначала я поселился в университетском общежитии, рядом с парком
Монсури, в корпусе для младшего преподавательского состава и аспирантов.
Все было бы хорошо, если б не впечатление, что мою комнату регулярно
посещают. Я решил схулиганить, написал на листке: "Господа из Д.С.Т.! Не
хочу мешать вашим трудам праведным, однако извольте все мои бумаги класть
на место. Je vous prie d'agr[EACUTE]er, Monsieurs, l'expression de mes
sentiments distingues", - и сунул листок в конспекты лекций. Сунул и забыл.
И вот как-то прихожу домой часа в три ночи после... гм, галантной свиданки,
зажигаю свет, в комнате порядок, а на середине стола, отдельно от
конспектов и книг, лежит мой листок. Я еще подумал: может, я сам его
вытащил? Да зачем мне его класть так, чтоб он сразу бросался в глаза?

Загадка осталась неразгаданной, но с тех пор в мои апартаменты во Франции
(включая, естественно, и студию на Лурмель) привидения не являлись.

В "служебные" командировки меня всегда отправляли в загранку, и Боже упаси,
чтоб они затрагивали "национальные интересы" (цитирую Глубоководную Рыбу)
моей страны. Более того, когда действия координировались, французы меня
прикрывали, как, например, в Бейруте. С Жан-Пьером мы просидели двое суток
в подвале разрушенного дома, тепленькое было местечко, наверху все
полыхало, друзы бомбардировали город из тяжелых орудий, мы пытались
высунуться, но невозможно было понять, где христиане, где мусульмане, а
ошалевшие от жары, дыма и наркотиков боевики палили во все четыре стороны,
во все, что двигалось. У нас имелась бутылка воды, и мы отпивали из нее
крошечными глоточками, экономили. "Герд, - говорил мне Жан-Пьер (не знаю
его настоящего имени, а я был западногерманским технарем), - если мы
выберемся целехонькими из этого пекла, то ставлю тебе шампанское". Да,
помнится, по легенде, Жан-Пьер был бельгийским журналистом, однако после
первой моей фразы он спросил: "Ты, немчура, в каком квартале живешь в
Париже?" Когда над головой трясется потолок и в любой момент фугасный
снаряд может распотрошить наше убежище - языки развязываются. Мы обсуждали
достоинства и недостатки каждого ресторанчика на бульваре Сен-Жермен. Жрать
было нечего. В ночь на третьи сутки нас нашел посыльный от генерала Ауна...
Разве такое забывается?

Забывается, когда прикажут забыть.

Я встретил Жан-Пьера на авеню Клебер, он сделал стеклянные глаза и прошел
мимо.

Все правильно. Ведь я числился по иностранному ведомству.

Лет десять тому назад мне потребовалось навести справки по одному вопросу.
В принципе можно было позвонить куда надо, представиться, взять rendez-vous
- дело было вполне невинное. Нет, решил я, раз французы меня не замечают
(якобы!), зачем возникать первому? Найди пенсионеров, они словоохотливы.
Короче, раскопал по телефону отставного дипломата, который, по моему
разумению, был в курсе некоторых событий, объяснил ему, кто я и что мне от
него нужно. Отставник надулся от важности (это я почувствовал по его тону)
и назначил мне свиданку в здании на Кэ д'Орсэ. Я еще удивился, почему не на
нейтральной территории? Потом понял: дипломат желает мне
продемонстрировать, что он до сих пор причастен к министерству. В
ресторанчике мы бы с ним беседовали на равных, в здании Кэ д'Орсэ - в
библиотеке, в кантине или хоть за столиком в вестибюле - я поневоле
проникнусь уважением к старому грибу.

Ладно, о'кей! Я его подождал у метро "Инвалидов", мы пересекли улицу,
направились к служебному входу. За дверью - полицейский. Дипломат ему тычет
свое удостоверение (наверняка просроченное) и что-то вещает. В ответ
надменный жест: не положено!

Я уж не знал, куда глаза девать, чтоб не быть свидете