Публике это будет подано, как сведение старых
счетов. А мешок с дерьмом - Луи Восемнадцатый выходит сухим из воды. И у
шведских солдат не дрогнет ружейный прицел. Вот что придумали, курвы!
Тюрьму обложили тройной охраной, да тюремные стены имеют уши. Не сегодня,
так завтра появится Бернадот.

Ней подставил табуретку, взобрался на нее и попытался через решетчатое окно
заглянуть в тюремный двор. Стекло покрыл иней, и в синеве декабрьского утра
он бы все равно ничего не увидел. К тому же, подтягиваясь к окну, он
потерял равновесие и чуть не грохнулся с табуретки. От этой неудавшейся
глупой затеи маршал пришел в еще большую ярость.

Merde! Как он ненавидит холода! С зимой у него связаны все неудачи: Эйлау,
отступление из Москвы, переправа через Березину... По иронии судьбы, что
ли, Император дал ему титул Князя Московского? Бр-р-р! Любая выжженная
солнцем испанская провинция, только не Москва. Он ведь по темпераменту
южанин. А Бернадот прижился в Швеции, не зябнет. Неужели Бернадот пришлет
за ним конвой, а сам будет прятаться за спинами солдат? Нет, Бернадот не
трус и в каком-то смысле человек чести, хоть и переметнулся на сторону
коалиции. Недаром, когда Император отрекся в Фонтенбло, военные, и Ней в
том числе, предлагали кандидатуру Бернадота в правители Франции, да Сенат
проголосовал против. Немудрено. Фуше и Талейран уже плели свои интриги...
Конечно, лучше всех Бернадота знал Император. То ли в шутку, то ли всерьез
повторял (и Ней сам его слышал): "Бернадота надо расстрелять или сделать
королем". И сделал. А в благодарность...

"Вот как вы отблагодарили Императора, маршал! - скажет Ней, когда Бернадот
перешагнет порог этой камеры. - А теперь не стыдно ли вам быть на посылках
у толстозадого кретина и всей этой дряни, которые ничего не забыли и ничему
не научились? Видя вашу жалкую роль, я ни секунды не жалею, что в марте
присоединился к Императору. Есть и на моей душе грех, ляпнул сгоряча: "Если
Наполеон высадится на юге, я его поймаю, посажу в клетку и привезу в
Париж". Продажные газеты это напечатали. Но Император забыл мои слова,
Император простил меня. Вот величие души! Увы, нам фатально не повезло при
Ватерлоо. Злой рок. Иначе не гулять бы эмигрантской своре по нашей земле.
Меня обвиняют в измене. Но одиннадцать лет тому назад вы, Бернадот, и я,
Ланн, Массена, Бертье, Даву, Мюрат, Келлерман, получая маршальские звания,
присягали на верность Императору. В чем, спрашивается, измена, кто кому
изменил? В Швеции вас избрали наследным принцем, потому что так захотел
Император. Я, маршал, нисколько не сожалею, что ухожу из жизни в расцвете
сил. Я имел все: славу, почести, богатство, ибо честно служил Императору и
своей стране. Разумеется, "заблудись" я с корпусом, как это сделал в
решающий момент Ватерлоо маршал Груши, - никто бы меня пальцем не тронул.
При нынешнем режиме трусость поощряется. - (Нет, про славу и почести и так
далее говорить не стоит. Получаются жалобы, недостойные офицера.) Надо
сказать так: - С чем вы приехали, маршал? Привезли радостную весть, что
меня не казнят, как вора и разбойника, на гильотине, а расстреляют? Не вам
ли я обязан таким снисхождением? Если "да" - спасибо. Встать перед строем -
это своего рода продолжение армейской службы. Вы, маршал, достойно воевали
в наших рядах, но попадись вы мне под руку после Ваграма, когда вы проявили
удивительную пассивность, я бы первый поставил вас к стенке, у Императора
было такое намерение, да победа все списала".

Шаги! Множество шагов! Шаги по лестнице, шаги по коридору. Четкий строевой
солдатский шаг, приближаясь, гулко резонировал в тюремных стенах.

Маршал Ней накинул на плечи шинель, выпрямился и по-наполеоновски скрестил
руки. Вот так встретит смерть.

Лязгнули засовы, дверь открылась, солдаты в шведской форме внесли
подсвечники, камера наполнилась светом. Ней успел подумать: "Койка не
заправлена, беспорядок", но тут вошел высокий человек в зеленой шинели с
золотыми эполетами, рявкнул что-то на чужом лающем языке (шведском?), и
солдаты оставили их наедине, закрыв за собой дверь.

Маршалы молча смотрели друг на друга, набычившись, как перед дуэлью. Дуэль?
Почему дуэль? С Бернадотом он не дрался на дуэли. Ней давно не видел
Бернадота, естественно, с годами лицо Бернадота несколько изменилось,
исчезло выражение веселой удали, с которой Бернадот выслушивал поздравления
Нея после Аустерлица, а так Бернадот все тот же... Однако цепкая зрительная
память подсказывала Нею - странные, нереальные ощущения, - что он
встречался с этим человеком в иных обстоятельствах.

Волевым усилием отбросив мистику, Ней начал заранее заготовленную речь:

- Не стыдно ли вам быть на посылках у толстозадого кретина?

- Маршал Ней, - прервал его Бернадот, - у нас мало времени. В саквояже -
как в камере очутился черный саквояж, Ней и не заметил - вы найдете все
необходимое. Быстро сбрить бакенбарды. Быстро переодеться. Надеть парик. А
я пока буду громко читать приговор. Не обращайте на него внимания.
Действуйте!

"Что это значит?" - хотел спросить Ней, но подчинился напряженному
незнакомо-знакомому взгляду.

- "Именем Его Королевского Величества..." - читал Бернадот, уткнувшись в
бумагу, что было весьма деликатно с его стороны: Ней не смог бы раздеться
перед посторонним человеком.

Маршал Ней облачился в мундир шведского офицера, надел зеленую шинель,
темноволосый парик. Бернадот придирчиво его осмотрел, поправил парик,
сложил одежду Нея и синюю маршальскую шинель без погон в саквояж, громко
прочел последние строчки:

- "...приговаривается к расстрелу. Оный произвести во дворе тюрьмы 7
декабря 1815 года".

Потом опять рявкнул на чужом лающем языке. Возник шведский пехотинец и, не
поднимая глаз, схватил черный саквояж, исчез с ним за дверью.

- Маршал Ней, - сказал Бернадот, - минут через десять за вами придут,
выведут во двор и... - тень улыбки замаячила на губах Бернадота, тень
улыбки другого человека, - ...посадят в мою карету. Умоляю, никому не
слова. Рта не раскрывать.

За Бернадотом со скрежетом захлопнулась дверь. Лязгнули засовы. Четкий
строевой солдатский шаг, удаляясь, глухо резонировал в тюремных стенах.

Перед уходом Бернадот загасил свечи. В маленьком решетчатом окне забрезжило
мутное зимнее утро.

Никогда не вспоминал маршал Ней, что он передумал, свой хаос мыслей за эти
десять минут в полумраке камеры. И шведского офицера, жестом пригласившего
его следовать за собой - и говорившего, говорившего на непонятном лающем
языке, а маршал Ней в ответ кивал, будто участвовал в разговоре, - и они
спустились во двор (тюремная охрана им козыряла!) и сели в большую
шестиместную карету с вензелями шведской короны на коричневых лакированных
дверцах - все произошло как во сне. Зато каждую ночь - отчетливо, словно
наяву - он видел фигуру приговоренного, в синей маршальской шинели с белой
повязкой на глазах, которого тюремщики вели под руки через двор, и тот еле
волочил ноги; и били барабаны, и взвод солдат (французских!) вскинул ружья,
а приговоренный стоял у стены, пошатываясь (болен или пьян?), и грянул
сухой залп, и приговоренный рухнул, ударившись спиной об стенку, и застыл в
скрюченной позе.

Перед тем как сесть в карету, Бернадот приказал:

- Маршала Нея похоронить согласно воинскому ритуалу!

* * *

В затемненной комнате придорожной таверны им принесли бутылку вина.
Шведский конвой расположился в общей зале.

- Выпьем за ваше второе рождение, маршал Ней, - предложил Бернадот, - вам
пора взбодриться. Осторожно, не опрокиньте бокал. Я специально не зажигаю
свечи. По правилам конспирации. Скоро сюда явится генерал Паскаль Тордо,
верный вам человек (кажется, он был начальником вашего штаба?) и уведет вас
через черный ход. Куда? Не знаю. Под каким именем вы будете жить дальше -
меня не касается. В какой стране? Не ведаю. Думаю, что ваши друзья обо всем
позаботились.

- Зачем вы это сделали, Бернадот?

- Меня попросили люди, которым мне трудно отказать. Но я это сделал с
удовольствием. Однажды вы меня хорошо прикрыли.

- Под Фридландом, когда Багратион атаковал вас с фланга?

- Именно.

Но маршал Ней почувствовал, что Бернадот имеет в виду совсем другое, только
говорить не хочет. И не стал спрашивать, какие люди просили Бернадота,
догадавшись, что Бернадот на этот вопрос не ответит.

- Вы привыкаете к Швеции?

- Народ мне доверил свою судьбу, и, кажется, не ошибся. Я вывел Швецию из
войны и из континентальной блокады. Шведы мне благодарны.

- Я вам тоже благодарен, Бернадот. Единственное, о чем сожалею, - так это о
том бое в Северной Германии, под деревушкой - как ее? забыл! сложные
немецкие названия. Я вам проиграл тогда и отступил. Право, досадно. Однако
в тринадцатом году побить меня было немудрено. Мы комплектовали дивизии из
новобранцев. Великая Армия осталась в российских снегах.

- А вы остались маршалом Неем, - рассмеялся Бернадот, - такая манера
благодарить очень в вашем характере.

Без шума и скрипа отодвинулась часть стены. Потайная дверь? В светлом
квадрате вырос силуэт во французской военной форме, приложил ладонь к
треуголке:

- Votre Altesse monsieur le Marechal Bernadotte! - И этот негромкий голос
сразу успокоил Нея. - Генерал от кавалерии Паскаль Тордо. Смею ли я забрать
моего гостя?

* * *

В карете с зашторенными окнами генерал Тордо докладывал маршалу Нею, что
удалось спасти от конфискации половину его состояния, деньги переведены в
иностранные банки, пас, порта... Тут генерал заметил, что Ней сидит с
закрытыми глазами, вроде бы задремал. Он понял: маршал устал. Еще бы!
Пережить сегодняшнее ужасное утро!

А маршал мучился над загадкой. Он обладал прекрасной зрительной памятью,
такой же, как у Императора, он знал всех своих офицеров в лицо. Так вот,
утром к нему в комнату вошел не Бернадот, то есть копия Бернадота,
абсолютно похожий на Бернадота человек, но взгляд другой, выражение глаз
другое, характерная манера речи - короче, маршал Ней готов был поклясться,
что это был полковник Готар, командир второго драгунского полка, бестолково
действовавший под Иеной и отличившийся при Эйлау. Потом полковника Готара
зачем-то вызвали в императорский замок, а на обратном пути его убили
прусские солдаты-мародеры. Он присутствовал на похоронах полковника, видел,
как гроб опускали в могилу. Однако он готов поклясться всеми святыми, что
сегодня разговаривал с Готаром (недаром при его появлении он вспомнил
дуэль), трясся с ним в королевской карете, пил вино в таверне. Разве такое
возможно? А почему нет? Ведь все, кто утром находились на тюремном дворе,
поклянутся, что своими глазами видели казнь маршала Нея! И человек в
маршальской шинели, с кудрявыми бакенбардами и белой повязкой на глазах,
застывший у стены в скрюченной позе, был, конечно, маршал Ней! Тем не менее
полковник Готар и наследный принц Швеции Бернадот - в одном лице? Все
вопреки здравому смыслу! Но жизнь давно потеряла здравый смысл (уж точно,
начиная с Бородино, когда Император отказался двинуть в бой Старую Гвардию
и сломить сопротивление русских), и в этом маршалу Нею (или кто он
теперь?), наверно, еще предстоит убедиться.

V. ДЖЕННИ

Израиль звонил в семь утра, так было всем удобно: родители как раз
приходили с работы, а Дженни выскакивала из ванной. В разговоре с
противоположной точкой земного шара Дженни не покидало ощущение, что кто-то
из них (она или родители) стоит на голове. Вышколенные папа и мама лишних
вопросов не задавали (сестра - другое дело), но в их интонациях
чувствовалась скрытая тревога: еще бы, бедная девочка, разошлась с мужем,
всеми покинута, кто ее кормит манной кашей? Они звали дочь в Тель-Авив,
обещали сами приехать - пустые обещания, хотя своего рода маленькая
поддержка. Отец недавно открыл кабинет, обрастал, так сказать, клиентурой,
и Дженни понимала: ему нельзя срываться с места. Видя, что он помощник
только на словах, и зная, что дочь озвереет, если тема "манной каши"
прорежется, папа мужественно старался вести светские беседы, рекомендовал
читать экзотических американских авторов, например Чарлза Буковского, то
есть стоял на голове. Мама методично интересовалась подробностями быта и
Элей, и так здорово замаскировалась, что Дженни обомлела, когда услышала:

- У тебя в последнее время изменился голос.

- В какую сторону? - осторожно спросила Дженни и посмотрела на дверь в
спальне. Дверь закрыта, Тони дрых.

- По-моему, в лучшую.

- Мама, у меня роман. Пока тайна. Не феерия. Не могу сказать, что я безумно
счастлива. Но мне очень спокойно. Наверно, сейчас для меня это главное. То,
что доктор прописал. Поздравляю, твоя интуиция тебя не обманывает.

* * *

Доктор прописал:

В первую очередь сесть за руль. В своем "понтиаке" пикапе она
преображалась. Летчик-истребитель. Ас. Матвей Абрамович, муж Гали и бывший
подполковник советских ВВС, так комментировал ее вождение: "Покрышкин в
воздухе!" По словам Матвея Абрамовича, во время войны немцы очень боялись
товарища Покрышкина и поднимали тревогу, завидев в небе его самолет.
Ахтунг, ахтунг! Покрышкин в воздухе! Разумеется, у кота Покрышкина
(конечно, кот, нет людей с такой фамилией!) были свои сложности с немцами,
зато больше пространства. И полицейские машины на "стоп" кота Покрышкина не
караулили. Главное - избегать фривея. Фривей, кроме как ночью, братская
могила, там не развернешься. А на магистралях Лос-Анджелеса можно сделать
глубокий вираж и огородами (боковыми улицами) выйти на оперативный простор.
На светофоре стойбище "ниссанов" и "тойот" - япошки замуровали. И справа
поджимает "мерседес". Но мы, пользуясь преимуществом тяжеловесной
категории, отодвинем "мерседес", руль налево, руль направо, газ, в
сантиметре разминулись с "фордом" (у дядечки инфаркт!), мертвая петля на
бульваре Санта-Моника и... свободный полет на Беверли-Хиллз.

Тормозили у библиотеки. На тротуаре нас ждет и.о. профессора Богомолова,
неприступный и недоступный для всего мира. До сих пор Дженни удивляется,
что она говорит ему "ты". Ее профессор, ее собственность! Сейчас противным
голосом спросим:

- Много накопал сегодня, Тони?

Тони приучен. Ее подковырки пропускает мимо ушей.

- У меня выстраивается курс лекций. К весне подготовлю резюме и разошлю по
университетам Западного побережья.

Aгa! По американским. Не Сорбонна. Это то, что доктор прописал. Наверно,
Тони искоса за ней наблюдает. Какая будет реакция? Сохраним каменную рожу.

- Тема?

- Две войны как предтечи двадцатого века: гражданская в Америке и
франко-прусская. Их итоги повлияли не только на исторический ход событий,
но и на дальнейшее развитие экономики, философии, нравственности...

А-ап! Фигура высшего пилотажа на Фэрфакс-авеню. Даже у самой дыхание
перехватило. Извини, Тони, не было иного выхода. Этот бульдог, водитель
"ленд-ровера", видимо, полагает, что едет на танке.

- Дженни, ты чуть-чуть не задела автобус.

- Чуть-чуть не считается. Или я задела, или не задела. Тони, я за рулем с
шестнадцати лет. Моя вторая профессия. Сиди. Не дергайся. Я тебя
внимательно слушаю.

- О чем я говорил?

- "Генерал Шерман прекрасно изучил военные теории Клаузевица. Прорыв фронта
южан и рейд по тылам..." Ты так ясно все излагаешь, что нечего терять
время. Пиши резюме.

- Если ясно, то плохо. Для американцев я чужак. Претендую на чье-то место.
У тебя в мире бизнеса простота приветствуется. В университетском -
наоборот. Им подавай нечто экстравагантное, шибко заумное и
сверхзапутанное. Если никто ничего не поймет, тогда меня примут с
распростертыми объятиями.

- Профессор, я поднимаю лапки. Каждый дока в своем ремесле. Пойдешь со мной
в детский сад за Элей?

Пойдет. Знает, что ей приятно, когда он ее сопровождает.

По Лорел-каньону ползем сомкнутыми рядами. Публика из центра валит домой, в
долины. Темная обходная аллея, но и она забита красными тормозными
фонарями, не одна Дженни такая хитрая, все норовят ловчить. С вершины
перевала последний взгляд на огни Лос-Анджелеса Вниз покатились порезвее.

С появлением Эли теоретический диспут в "понтиаке" закончился. Эля сама
любительница выступать. Ей зубы не заговоришь. "Мама, почему...", "Мама, а
что..." - "Эля, прочти лучше "У лукоморья дуб зеленый". Как дальше? "Златая
цепь на дубе том". Как я и Тони. Эля, Тони Пушкина в детском саду не учил,
он тебя слушает с удовольствием. "И днем и ночью кот ученый все ходит по
цепи кругом". Между прочим, кота зовут Покрышкин. Тони, кто такой
Покрышкин? Советский маршал авиации? С ума сойти! Откуда ты знаешь фамилии
всех маршалов на свете?

На Вентура-бульваре завернули к супермаркету. Тони взял тележку, и Дженни
повела свой партизанский отряд по торговым рядам. Пока она выбирала
основную еду - мясо, рыбу, овощи, фрукты, йогурты, - ее партизаны шустрили
вовсю. Супермаркет единственный магазин, где Тони оживал и развивал бурную
деятельность: тащил в тележку воду, спиртные напитки, закуски. Причем
высматривал, что подешевле. Эля безошибочно находила всевозможную отраву,
выставленную на самых видных местах, а именно: пирожные, шоколадные
конфеты, леденцы, "Marc", киндер-сюрприз. Тележка набивалась доверху, и
тогда Дженни устраивала ревизию. С Элей был разговор короток: "Сахар - это
яд. Хочешь стать такой же толстой, как эти тетки? Гадость я выбрасываю.
Возьми себе орешки и сушеные фрукты". Маленькая притворщица корчила рожицу,
как будто слышала мамины слова впервые. Затем наступала очередь Тони. С
брезгливой гримасой Дженни выуживала со дна тележки пакет уцененной
ветчины, держала его двумя пальцами, как дохлую крысу, перед лицом
профессора (Тони отводил глаза), заменяла на что-нибудь приличное. Дженни
повторяла Тонин маршрут, выгружала русскую водку, ставила "Абсолют",
выгружала дешевые вина. Напрасно Тони бормотал, что он знаток - Дженни
верила не этикеткам, а ценам. Сомнениям не подвергались лишь пятилитровые
канистры с питьевой водой.

Двигаясь к кассе, Дженни украдкой заглядывала в тележки молодых женщин.
Ассортимент продуктов красноречиво свидетельствовал о семейном положении.
Точнее, есть мужчина в доме или нет. И гордо платила кредитной карточкой.
(Ранее несколько раз Тони пытался рыпаться, но она его отшила.)

Зато в их подземном гараже командовал профессор. Вручил ей и Эле по легкой
сумке, остальное навьючил на себя.

Позже всем семейством они спустились в гараж, чтобы загрузить стиральную
машину. Дженни отмеривала дозы порошка. Эля кидала в щель кватеры. В
обязанность Тони входило переложить белье в сушилку, когда Дженни будет
укладывать Элю спать.

На вечерние телефонные звонки Дженни почти не реагировала, лениво
прослушивала голоса, записываемые автоответчиком... Знакомая докторша,
клиент из Сиэтла, Лариса... Что у них за страсть беспокоить людей после
работы? Впрочем, Ларисе надо бы перезвонить, давно не болтали, обидится
подружка, ладно, может, завтра... Сегодня почему-то вспомнила, как еще
несколько месяцев назад она, шастая по дому, не расставалась с переносной
телефонной трубкой и нажимала на кнопку при первом треньканье...

Дженни кормит Элю. Тони смотрит последние известия по телику. Трубка... Где
трубка? А черт ее знает!

Наконец Дженни запихнула ребенка в кровать. Появляется профессор с охапкой
чистого белья. Успеет ли она погладить? Поздновато, пора накрывать на стол.

- Что было интересного в новостях?

Тони открывает рот.

- Какие суки! - говорит за него Дженни. - Показывают только свою Америку.

- Но действительно, девочка, - возмущается профессор, - форменное
безобразие. Что мы видим? Скандал со строительством коттеджей в Сакраменто,
недовольство повышением местных налогов, убийство в Сан-Хосе, Клинтон в
Вашингтоне оправдывается, дескать, двусмысленных предложений я этой мисс не
делал, репортаж о гололеде в Чикаго, концерт рокера в Нью-Йорке, открытие
нового магазина биологически чистых продуктов в западном Голливуде. Все! В
остальном мире ничего не происходит!

- Ты прав, - вторит ему Дженни, увертываясь из его рук, - такая скучи