лем такого унижения.
Человек проработал в министерстве всю жизнь, а теперь его не пускает
рядовой охранник.

В этом вся суть французский бюрократии. Сейчас ты не служишь - не суйся!

Потрясенного отставника я долго отпаивал в кафе бордолешкой
Сан-Эмильонского розлива.

Как бы встретили меня, личность постороннюю?

Мордой об стол.

Это я к тому, что старые связи забываются, а прямых путей не существует.

Неоднократно размышлял на тему: почему французы меня в упор не видели?
(Только не говорите мне про политес, в Системе его не бывает.) Думаю, по
двум причинам, взаимно друг друга исключающим. Или были раздосадованы
(своего рода ревность), что я на них не работаю. Или решительно не хотели,
чтоб я у них работал.

"Вы превратились в крупную международную фигуру, мало управляемую", -
сказала Глубоководная Рыба. В сущности, комплимент сказала, как человеку в
отставке, чтоб потешить его самолюбие. Если бы я продолжал работать в
Системе, мне бы такое не сказали, ибо неуправляемые в Системе не работают.
В Системе все управляемы. Ведь только после Копенгагена я начал вспоминать
подробности, кем я был когда-то. До этого вспоминать было некогда. Вызывали
и поручали: "Шеф отдал нам приказ лететь в Кейптаун..." Есть, будет
исполнено!

Но могло вот что случиться. Всплывают Глубоководные Рыбы - не для того,
чтобы мне мозги прочистить (для этого есть начальство), а для того, чтобы
разъяснить сложность, запутанность и пикантность предстоящей миссии.
Отечески наставляют, разъясняют, а далее неизбежно следует:

- И вот, молодой человек, - (у Рыб все в Системе юноши), - когда я работал
с А...

Подразумевается, что учились службе и всем ее секретам у знаменитого и
почитаемого А.

Другая Глубоководная подхватывает:

- Когда А. еще работал с В.

То есть перенимал опыт у В.

- В. работал у С.

- С. работал у D.

- D. работал у Е.

- Е., он же ученик того самого легендарного F.! Господа, мы просто забываем
прошлое. Именно так, молодой человек, выстраивалась преемственность...

А молодой человек, ваш покорный слуга, вдруг как бы мимоходом замечает:

- Да знаю я F. Только его всему научил G., a G. я посылал в лавку за вином.

И разом рушатся все Святое, Неприкасаемое, Традиционное. Легендарное, на
чем стоит, на чем основана Система. Святотатство!

И главное, такое я могу сказать лишь своим соотечественникам. Факт, никуда
не денешься. Действительно, зимой 1793/94 года я посылал G. в лавку,
правда, не за вином - за чем-то еще, не помню.

* * *

Интенсивная жизнь с Лос-Анджелесом (по телефону) протекала в заранее
назначенные вечера. Этот звонок был неожиданным.

- Я говорила с твоей - (моей???) - Ингой Родней. Она мне все подробно
объяснила. Им срезали бюджет. Она не смогла продлить контракт двум своим
преподавателям. На кафедре плач и стенания. В такой ситуации приглашать
кого-то со стороны, да еще из Европы - нонсенс, скандал. Она абсолютно
ничего не может для тебя сделать.

- Спасибо за хлопоты, - ответил я. - Сам бы не согласился. Не хочу никого
лишать заработка. Мне с сентября определили пенсию (сказал все-таки
словечко, само вырвалось), что-нибудь придумаем. Надеюсь, ты не настаивала?

- Не настаивала. Не имело смысла.

Повесив трубку, я не проделал, как обычно, фигур высшего пилотажа под
потолком. Куда девался волшебный голос? Дженни разговаривала со мной (а я
различаю все ее интонации) так, будто я был занудливым, надоевшим клиентом.
Разозлилась на Ингу, и мне влетело рикошетом? Или разозлилась на меня,
дескать, сидит, увалень, в Париже, размечтался, а здесь от него все
отбрыкиваются?

Но я заранее считал вариант с Ингой дохлым. Почему Джен-ни в него упорно
верила?

Отправил очередные конверты в Монтану и Небраску. Климат северных штатов
мне более привычен. А в Лос-Анджелес буду летать с пересадкой в
Солт-Лейк-Сити.

* * *

Вернулись с океана дети - загорелые, веселенькие. У моей дочери - идиллия.
Ожидается прибавление семейства.

...Стучу по дереву и удаляюсь на цыпочках.

3 сентября на мой счет в банк перевели дополнительную пенсию. Если бы такую
сумму получать ежемесячно! Фигу, дополнительная пенсия - раз в квартал.
Основную буду получать по одиннадцатым числам, а она в девять раз меньше
дополнительной. Все равно, спасибо Франции, в кои-то веки можно жить ни
хрена не делая, совершать для здоровья моцион, покупать Аньке и Леле
сникерсы, булочки, а там, глядишь, скоро еще кто-то появится - судя по
папаше, очень энергичный...

Благодать!

Заведу шуры-муры со строгой дамой из ядерной медицины, приобретя
предварительно, как осторожный француз, счетчик Гейгера. Начнет дама юбку
расстегивать, а я незаметно ей спину счетчиком поглаживаю: если не затрещит
- пожалуйста, дорогая, в постель. А какие у нас будут волнительные,
страстные беседы за столиком в ресторане! "Дорогая, бокал сотерна?" -
"Возьми лучше красного вина, по последним исследованиям американцев, оно
хорошо для сердечно-сосудистой системы". - "Рыбу или мясо?" - "Рыба полезна
для головы, говядина повышает содержание гемоглобина. В качестве приправы,
милый, закажи брокколи. Это тебе против холестерина".

И чтоб совсем скучно не было, стану завсегдатаем кафе, где коротают свой
досуг отставники из министерства внутренних дел. Нет такого кафе? В Париже
все найдешь, если поискать. Еще один путь, неординарный. Связаться с
журналистом из той же "France-Soir", который вхож на Кэ д'Орфевр.
Связаться, подружиться, заинтересовать. Разумеется, полиция ему сливает
дозированную информацию, он лишь ушами хлопает. Но ты ему подготовишь
конкретные вопросики и не в лоб (иначе полицейский чин заподозрит подвох),
а вокруг да около, называется это неводом, вытаскивает невод много тины и,
по теории вероятностей, кой-какую живность. Наметанный глаз разом эту
живность ухватит.

* * *

- При-и-вет! Как настроение?

Я ответил длиннющей тирадой. Дескать, как человек допотопный и не
доверяющий калькуляторам, купил в антикварном магазине бухгалтерские счеты.
Щелкаю костяшками направо и налево. Определяю, какую сумму из ma retraite
оставить на покрытие неизбежных трат - содержание квартиры, налоги и т. д.,
а какую можно безболезненно переводить в Лос-Анджелес. Однако по сравнению
с заработком твоих докторов, которые кадрятся к тебе в госпитале, капитал
получается жалким. Поэтому жду с нетерпением письма из Небраски, обещали
пригласить (тут я вру безбожно!) на второй семестр.

- А тебе никогда не говорили, что не в деньгах счастье? - спросил волшебный
голос.

- Да ну? Первый раз слышу!

- Представь себе, такое бывает. Что же касается докторов - ты прав,
кадрятся с утра до вечера. Я даже малость запуталась. Хочу разобраться,
навести порядок в своей личной жизни, отсечь ненужное.

- Дело хорошее, разобраться - всегда полезно. Отсекай недрогнувшей рукой.

- Не беспокойся. Рука не дрогнет.

* * *

Что-то мне было тревожно за дочь. Не знаю, чем объяснить. То есть знаю; с
годами (моими) начинают мерещиться разные страхи. И поехал я (что делаю не
часто) на бульвар Сульт к Н.К. Пили чай, мирно беседовали. Надо сказать,
вот она с годами изменилась к лучшему. В том смысле, что поумнела. Н.К.
догадывалась, зачем я к ней прихожу. Не ради прекрасных глаз, а как к
посреднику. Дочери вопросов не задаю, задаю мамаше. И через мамашу получаю
отредактированные ответы (правда, не всегда). В общем, перед Н.К. я
всячески заискивал: у тебя с нашим ребенком особые отношения, она доверяет
твоему мнению, а мне она доверяет только детей...

- Антон (покорно откликаюсь; всю жизнь для нее буду Антоном), тебе надо
было в свое время всерьез заниматься воспитанием девочки, а не развлекаться
с бабами по заграницам.

...Так она воспринимала мои служебные командировки.

Не возражаю. Пропускаю мимо ушей. И для нее это уже не упреки, а своего
рода бесплатное угощение к чаю. Далее она говорила по существу, и если
отбросить эмоциональные всплески и еще несколько "домашних пирогов", то вот
резюме:

У них все отлично. Родить третьего - разумнейшая идея. Тем самым глава
семьи будет любить всех детей, как своих. Он человек очень ответственный.
Не напоминай ей про Сережу. Забывать - защитная реакция женщины. Ты не
понимаешь женщин и никогда их не понимал. Женщина инстинктивно забывает
ужасы, чтобы сохранить силы на детей. А у тебя привычка пальцем ковырять
чужие раны. Губительная страсть к правдоискательству любой ценой. Все у них
будет хорошо, если ты не влезешь. Надеюсь, тебе хватило такта промолчать о
публикации во "France-Soir"? Пойми, Антон, нам неизвестна подоплека гибели
Сережи. Да, я тоже плачу, но если бы Сережа думал о детях, он бы не
пускался в авантюры. И вот что наша дочь велела передать: "Скажи папе, чтоб
он не рыпался. Полиция мне гарантировала безопасность детей при условии,
что не будет выхода в прессу. Пусть забудут про них. Иначе у подъезда
нашего дома начнут дежурить фотографы, а газеты - смаковать подробности. Я
не знаю, кто стрелял в Сережу, но я не хочу, чтоб эти люди заинтересовались
его детьми".

И в заключение:

- Антон, я тебя достаточно изучила, вижу, ты возмущен выступлением
"France-Soir" - грязь, сплетни, враки - и жаждешь где-то высунуться,
опровергнуть. Не высовывайся. Искать убийц - дело полиции, а не
профессора-дилетанта. У тебя же намечались какие-то лекции в Америке?
Впервые приветствую твои заграничные планы.

Словом, женская логика. Ее можно оспорить по многим пунктам, но в ней есть
свой здравый смысл. Здравый смысл хотя бы в том, что журналист, которого ты
намеревался использовать, как рыболовную снасть, задаст себе вопрос: почему
этот месье проявляет такое любопытство. И если он не полный болван, то
быстро выяснит, кто ты, и взамен потребует красочных деталей для очередной
статьи. Ты откажешься, он в отместку напишет о твоих "коварных происках",
да еще наплетет такое!

То есть ты чуть было не попал в собственную ловушку и чудом избежал
справедливейшего гнева Ее Высочества.

Мораль:

Продать студию на Лурмель, перевести деньги Дженни, чтоб она погасила долг
и чтоб я, хотя бы поначалу, не выглядел бедным родственником? Это было бы
по-мужски.

Но студия на Лурмель - наследство Ее Высочества, наследство детей. Должен
же я им что-то оставить.

Сдать студию внаем перед отъездом в Лос-Анджелес? Финансово выгодное
решение, только куда я дену свои архивы? Ими забита половина книжных полок.

Который час в Лос-Анджелесе? По идее, Дженни в конторе, сидит за
компьютером.

Набираю номер.

- При-и-вет! Получил приглашение из Небраски?

- Наверно, затерялось на почте. Короче, я как парашютист-десантник. Жду
твоей команды. В любой момент готов спрыгнуть на Диккенс-стрит.

Пауза.

- ...А что ты будешь делать? Я же целые дни в госпитале.

- Что делать? Ходить в библиотеку. У меня обширные планы. Завалю факсами
все университеты Дикого Запада. Когда я за тридевять земель, им легко от
меня отмахиваться, а когда я под боком... Почему-то не слышу энтузиазма в
твоем голосе.

- Плохое настроение. На работе жалуются, что я ко всем цепляюсь и
придираюсь.

- Разборка с докторами?

- Разборка с докторами. И вообще, я стала какой-то вредной. Со мной сейчас
тяжело общаться. Я бы на твоем месте не торопилась в Лос-Анджелес.

- Дженни!!!

И я понес, понес, понес. Дескать, я не буду тебе в тягость. Наоборот,
помощник в трудную минуту, верный друг, утешитель и домработница. Стерплю
все твои капризы. Сочту за счастье.

Бессмысленный набор слов.

Пауза.

- Ладно, дай мне время подумать. Я позвоню на неделе.

* * *

Звонка не последовало. И я решил, что недостойно мне выступать в роли
мучителя моей девочки. Надо взять инициативу на себя. Через десять дней
позвонил сам:

- Жива, здорова? Мое настроение? Превосходное. Знаешь, чем я занимался?
Штудировал в парижской национальной библиотеке своды юридических законов.
Начиная с Нантского эдикта. И не нашел ни одного декрета, который бы тебя
обязывал. Никакие присяжные заседатели, никакой народный суд не может тебя
заставить жить со мной. Не существует в природе такой юрисдикции. Зато
вычитал аналогичную историю. Он: "Кармен, тебя я обожаю, Кармен, тебе я все
проща-а-аю". Она: "У любви, как у пташки, крылья". Новелла Мериме, написана
в прошлом веке. Нет ничего нового под солнцем. Цитирую не Мериме, а
либретто оперы? Вот видишь, какие мужики обманщики. Я рад, что удалось тебя
развеселить. Буду продолжать в том же духе по телефону с твоего, конечно,
позволения. Позволяешь? Целую тебя, моя девочка.

* * *

Когда Дженни еще не было (неужели когда-то Дженни не было?), я мечтал:
выйду на пенсию - планировалось сие лет через пятнадцать - и засяду за
трехтомный исторический труд, посвященный ключевым событиям последних двух
веков.

Французская революция.

Наполеоновские войны и передел Европы.

Гражданская война в Американских Штатах.

Первая мировая война и Русская революция.

Вторая мировая война.

Мир в эпоху "холодной войны".

Часть материала взял бы из своих старых лекций, перекомпоновал, выстроил по
схеме. Материал надо строго отредактировать, очистить от полемики.
Например, в моем курсе по истории Французской революции я постоянно
полемизировал с Оларом и Мишле, хотя отношусь к ним с глубоким почтением. У
лекций своя специфика, но в книге полемизировать с классиками считаю
недостойным приемом - сколько людей сделало себе имя в науке на
конъюнктурной полемике! Моя задача - обосновать свою концепцию, и тут
требуется не кавалерийский наскок (чем я, каюсь, злоупотреблял на лекциях),
а годы упорной пахоты. В первую очередь желательно перечитать те книги,
которые когда-то меня многому научили, а это - полтысячи томов! То есть, в
сущности, у меня времени - в обрез. Дай Бог здоровья и сил проработать с
полной выкладкой еще лет двадцать...

Ведь предчувствовал, что попаду в цейтнот, и это послужило дополнительным
поводом для ухода из Системы! Хватит оперативных игр и странствий, не тебе
решать судьбы мира, вернись к себе самому - не буквально, буквально
вернуться невозможно, - но ты был задуман как личность, которая впитала в
себя идеи Монтескье и Руссо, ты был теоретиком.

Автоматная очередь в Париже через застекленную дверь напомнила библейскую
истину: кто-то предполагает, а кто-то на самом деле располагает.

А потом появилась Дженни. И ты тоже кое-что предчувствовал...

Нет, так просто я ее не отдам. Что бы там ни было - увлечение, роман,
перепад настроения - не важно, не хочу знать! - ты должен вести себя так,
как вел под Эйлау свой полк на русскую стену штыков, а более безнадежной
ситуации в твоей жизни не встречалось.

Рассмотрим хладнокровно диспозицию.

Госпитальный долг. Пусть он тебя не волнует. Как-нибудь выкрутишься,
где-нибудь что-нибудь сдвинется. В крайнем случае купишь билет на самолет в
Осло и отправишься к северным фиордам. Не бывало такого, чтобы женщины не
получали от тебя денег. С какой стати традиция будет нарушена?

Дженни, Дженни, Дженничка... Сними розовые очки, вспомни все ее вольные или
нечаянные исповеди. "Мы - поколение, совершившее сексуальную революцию".
Она - современная девочка, ты у нее... десятый... тридцатый... сотый... по
счету любовник (к черту арифметику!), у нее с ними сложился стереотип
отношений. Она их неожиданно бросает (любовников, не отношения, впрочем, по
логике - есть логика? - отношения тоже), и гордые мужчины ни хрена не
понимают (ведь еще вчера клялась, божилась, любила!), ревнуют, причитают,
хнычут, надоедают, преследуют ее... Раньше мужики уходили первыми, теперь
первыми уходят женщины, - поветрие, мода изменилась, а мужики все еще не
разобрались, не очухались!

По настороженной интонации ее голоса чувствуется, что она ждет подобного
поведения и от тебя.

Сломай стереотип, и все встанет на место.

Повторяй себе: нет ничего отвратительнее влюбленного старикашки, лепечущего
жалкие слова. Ты профессор и по великой милости разрешаешь своей студентке
быть с тобой на "ты".

...Но, как студент к экзамену, я готовился к каждому телефонному звонку в
Лос-Анджелес. Следил за тем, чтоб мой голос был бодр и весел, старался ее
рассмешить какой-нибудь заранее придуманной байкой. И когда это удавалось,
- удавалось! - я говорил: "Целую тебя, моя девочка" - и вешал трубку.

* * *

Особенно тяжело ранним утром. Просыпаешься совершенно беззащитный, не успев
облачиться в дневную броню. И сразу как током бьет: "Нет Дженни!"

Недаром изощренные палачи казнят приговоренных к смерти на рассвете.

И мне, чтобы справиться с болью, надо было тут же вскакивать и мчаться
куда-то по неотложным делам (чаще всего иллюзорным) или, наоборот,
продолжать валяться в постели, постепенно погружаясь в сладкий поток
химерических планов, в апофеозе которых я вручал Дженни чек на шесть
миллионов долларов (почему шесть? а почему нет? какая, в сущности,
разница...) или приносил примерно такую же сумму в наволочке наличными
(причем всерьез размышлял, поместятся ли банкноты в наволочку), а потом с
непроницаемой рожей удалялся, даже не прикоснувшись к руке моей девочки.

Слабо?

Мною овладела идефикс: сделать Дженни подарок, ведь, кроме цветов, я ей
ничего не дарил. Подарок - "Мерседес-500", "БМВ-328i", дом на Беверли-Хиллз
- получай, пожалуйста, ключи, а я отваливаю и ни на что не претендую.
Естественно, подразумевалось, мол, дальше посмотрим. Но дальше смотреть
было неинтересно (честное слово!), я категорически себе запрещал (и это
удавалось) воображать какие-либо постельные сцены. Бредовые фантазии с
наволочкой, набитой банковскими пачками зеленых бумажек, служили мне чем-то
вроде пуленепробиваемого жилета, и когда я его на себя натягивал, то с
легким сердцем и чувством исполненного долга топал в национальную
библиотеку.

В "Мемуарах" Талейрана (том III) обнаружил такое место:

"Осенью 1828 года по какой-то надобности я оказался в Брюгге (пропускаю
описание красот этой северной Венеции) и там случайно встретился с одним
любопытным человеком. Мне его представили как шведского аристократа (не
помню имени), выправка и манеры вполне тому соответствовали, более того,
угадывалась военная биография. Впрочем, как только он произнес несколько
фраз - беседовали по-французски, - я понял, что этот швед парижской
закваски, вырос на парижских дрожжах. Неудивительно. По Европе тогда
бродило множество авантюристов, осколков Великой империи. Ведь Император в
благом расположении духа мановением руки чеканил в больших количествах
"фонов", графов, баронов - поди теперь проверь, кто из них подлинный, кто
фальшивый.

Мне сообщили, что этот "швед" обладает обширной информацией. Действительно,
кое-что он знал.

Но когда он сказал: "Граф Д'Артуа не сможет долго управлять Францией, его
прогонят" - я чуть не грохнулся на пол от изумления.

Меня поразили не столько его слова (как приверженцу Орлеанской династии мне
их приятно было услышать, к тому же они подтверждали и мои наблюдения),
сколько слог. Мой собеседник говорил на жаргоне французских санкюлотов! О
Боги, революция кончилась почти тридцать пять лет тому назад, сменились
эпохи, а "шведский аристократ" каким-то чудом сохранил младенческую
прямолинейность суждений Якобинского клуба!

Я ответил, что желаю долгого царствования Его Величеству королю Шарлю
Десятому, и поспешил перевести разговор на другую тему.

Я не боялся, что это был провокатор или шпион из департамента, получившего
мировую известность при моем "друге" Фуше, хотя шпионов мне подсылали
регулярно. Не тот профиль. Революционеров по заказу полиции не делают,
революционерами рождаются, и то поколение практически уже вымерло. Откуда
такой феномен? Прятали в пирамиде, как египетскую мумию? Возможно, шведский
санкюлот был бы чем-то полезен, однако, по моему мнению, в политической
интриге, которую мы, орлеанцы, вели в ситуации, назревавшей во Франции,
имело смысл использовать военных, банкиров, крупных торговцев, фабрикантов,
журналистов, противников реставрации, сторонников Шарля Десятого -
сторонн