ть котофей не хотел мне хамить. Просто характер.

Я сделал вид, что не услышал вопроса, и закончил цитату.

Кот Y, ласково жмурясь, поведал публике:

- Профессор Сан-Джайст председательствовал на конференции.

...Что не соответствовало истине. Я был всего лишь сопредседателем.

Молодые клыкастые больше не возникали. Их жены сияли улыбками
(дополнительная подсветка для бутылок белого вина на столе, праздничный
антураж), и я заметил, что у дам приятные лица. Позже я понял: Дженни
заметила, что я это заметил.

Итак, трое профессиональных шулеров - Z, Y (я, наверно, в кошачьем обществе
котировался как X) -передернули карты, захватили инициативу, и волны
морские понесли нас к кубинскому кризису, - "холодной войне", Берлинской
стене, в старые добрые времена, когда мы были еще ого-го! И занимались
делами посерьезней. Подтекст: а вы, молодежь, тогда еще лакали молоко из
блюдечка. Хороший тон в такого рода "экзерсисах" требует не бахвальства, а,
наоборот, вспоминать разные ошибки и ляпы. ЦРУ сбрасывало с самолетов над
Кубой листовки религиозного содержания, полагая, что, поверив в Христа
Спасителя, кубинцы восстанут и свергнут бородатого Фиделя. КГБ завалил
половину своей европейской агентуры, пытаясь перехватить Светлану
Аллилуеву. Англичане ровно в шесть часов пополудни прекращали слежку за
советскими шпионами, считая, что джентльмены вечером не работают. Что же
касается западногерманской контрразведки - тихий ужас, инкубатор для
цыплят...

Я рассказал любимую байку Наполеона. Когда Бог создал австрийскую армию,
старик был очень собой недоволен: никуда не годится, все в ней плохо, кого
она будет бить? И тут ему в голову пришла счастливая идея - и он создал
итальянскую армию. Так вот, переиначивая байку на современный лад, когда
Бог соорудил...

-ЦРУ!

- Французские спецслужбы!

- Нет. - Я отбросил шпаргалки котов-злоумышленников. Непедагогично поливать
родные ведомства. - Когда Бог соорудил канадскую разведку...

Стол закачался. Опрокинулся бокал с водой. Канадская разведка! Даже жены
развеселились.

- Так вот, когда Бог соорудил канадскую разведку, старик был очень собой
недоволен. Кого она сможет водить за нос? И вдруг ему в голову пришла
светлая мысль и он создал БHД.

- И все-таки, профессор, вы несправедливы к западным немцам. Они
разоблачили этого парня, гэдээровского крота в канцелярии Вилли Брандта, -
заметил котофей из команды Z.

Сказано было сверхпочтительным тоном. Котофей хотел замять свое предыдущее
выступление и заодно щегольнуть эрудицией.

- БНД разоблачило?

Мы с котами переглянулись. Коты заурчали в предвкушении. (Между прочим, я
не уверен, что они знали все подробности, но в общих чертах имели
представление.)

- К этому времени ЦРУ, над которым мы тут подсмеивались, давно прошло
период ученичества и крепко стояло на ногах. Американцы засекли утечку
информации. Причем информации секретной, которой обладали только главы
союзных правительств. Возникало убеждение, что шпион вхож в кабинет
канцлера Вилли Брандта. Однако туда сунуться ЦРУ не смело, дипломатический
скандал. А БНД намеки игнорировало, дескать, мы сами с усами, у нас все
чисто. И тогда в Восточный Берлин приехали два преподавателя из
американского и французского университетов. И случайно забрели в унылый,
пустой ресторанчик на задворках Карл-Маркс-штрассе. И случайно к ним за
столик подсели два местных жителя. Кто был второй, убейте, не помню, а
первый, холеный красивый немец, хоть и не назвался, но нам случайно было
известно, что это генерал Маркус Вольф. Что-нибудь его имя вам говорит?
Фрэнк, невероятно! Какая нынче образованная и сведущая молодежь!

- Высокого класса профессионал, - вздохнул Z, - умнейший человек. Хватка
железная. Когда его службы взяли меня в оборот, было ощущение, что даже в
собственном туалете за мной наблюдают.

- А какая у тебя была "крыша"?

- Второй секретарь посольства.

- Дипломатический иммунитет, - вздохнул Y. - Ты бы поработал, как я,
торговым представителем в Лейпциге. Из туалета выходить не хотелось.
Извини, Энтони, мы слушаем.

- Так вот, мы объяснили Маркусу Вольфу, что его агента в окружении Вилли
Брандта рано или поздно обязательно найдут. Но лучше бы раньше. Уж очень он
надоел. И еще нам поручили передать, чтоб за этого парня не беспокоились.
Подержат его пару лет в комфортабельной тюрьме, а потом обменяют. "А что мы
будем иметь с гуся?" - спросил Маркус Вольф. Это русская поговорка. Маркус
Вольф учился в Москве, и о некоторых аспектах моей биографии ему было
доложено. Мы начали торговаться. В какой-то момент генерал рассвирепел:
"Что вы мне тухлятину предлагаете? Мне ведомо, кто меня курирует в КГБ. Мой
человек стоит двадцати ваших. Давайте список!" В конце концов, охая и
причитая, мы вручили ему список. Вот так происходит в разведке.

Я сделал паузу.

- Только все это был театр. Люди, перечисленные в списке, уже находились
под колпаком штази, и Маркус Вольф это знал. Из двадцати человек лишь один
не имел никакого отношения к западным спецслужбам, но именно его генерал
искал. Этот офицер из его ведомства втайне собрал компромат на своего
начальника и передавал его сложными каналами через советское посольство
лично геноссе Вальтеру Ульбрихту. Тут необходимо пояснить. Разведку ГДР
нельзя сравнить с ЦРУ или КГБ - не тот размах, не те масштабы. Но там, где
они работали, они работали лучше всех, ибо почти сразу после войны
восточные немцы перевербовали доставшуюся им в наследство заграничную
агентуру бригаденфюрера СС Шелленберга. В ГДР была повальная слежка. И в
спецслужбах страны все следили друг за другом и стучали друг на друга.
Информация сортировалась и поступала наверх. По своей должности Маркус
Вольф был одним из самых информированных людей в ГДР. Разумеется, он
регулярно докладывал в политбюро, однако Вальтер Ульбрихт подозревал, что
кое-что генерал прячет в загашнике. Как ни странно, Вальтер Ульбрихт знал
себе цену: типичный партаппаратчик, педант - не более того, и опасался, как
бы советские товарищи не решили провести "ночь длинных ножей" (на этот раз
бескровную) и заменить его, Ульбрихта, какой-нибудь другой фигурой, поярче.
Естественно, генерал не был ему соперником, но мог быть союзником его
возможного соперника. Ульбрихт предпочитал иметь на месте Маркуса Вольфа
серого послушного чиновника, целиком ему, Ульбрихту, обязанного. Убрать
просто так главу образцового ведомства Ульбрихт не мог, поэтому и копил
компромат. А всезнающий генерал хотел, чтоб сначала этот компромат проходил
через его руки. Короче, Маркус Вольф отдал шпиона в канцелярии Вилли
Брандта за стукача в своем штабе. Вы скажете: неравный обмен. Да самому
генералу было виднее. Инсценировка в ресторанчике ему понадобилась для
прикрытия. В случае чего он отмажется - мол, мы получили за нашего
засветившегося агента девятнадцать ихних. Арифметика.

Я сделал паузу.

- Операция была задумана и проведена в недрах ЦРУ теми, кого я называю
Глубоководными Рыбами. Мы с американским коллегой служили лишь курьерами.
Маркус Вольф сдержал слово. Через пять дней после нашего отъезда из Берлина
БНД обнаружило у себя под носом такие материалы, что опрометью бросилось к
канцлеру за визой на арест шпиона. Потрясенный Вилли Брандт подписал,
понимая, что тем самым он подписывает свою отставку. На "этого парня",
Гюнтер Гийом его звали, надели наручники.

- Ты был сегодня в ударе, - пропела Дженни в машине. - Небось доволен, что
оказался в центре внимания?

Доволен? Конечно. Кроме всего прочего Система дала знак: у нее ко мне
претензий нет. Это не означало, что если полиция графства Лос-Анджелес
опять заинтересуется профессором Сан-Джайстом, то меня прикроют. Не в
правилах Системы прикрывать кого-то, кто уже вне Системы. Это означало, что
если у Глубоководных Рыб появились какие-то свои идеи по поводу
таинственного французского кавалериста, то эти идеи окажутся на дне
морском, рядом с другими, не менее экстравагантными. Относительно "всего
прочего" я думал, Дженни понравится вращаться в избранном обществе
(разумеется, далеко до приема в Белом Доме - жиденькая репутация моей
грядущей популярности, скажем так), но меня насторожил ее тон. Опыт научил:
когда Дженни начинала "петь", значит, чем-то она была раздражена.
Быстренько разберемся. Во-первых, она привыкла сама быть в центре внимания,
а тут как-то очутилась сбоку припека. Твой промах, твоя ошибка.
Во-вторых... Что же во-вторых? Ara, ты забыл, что человеку, чуждому
Системе, твои соловьиные трели могут показаться хвастовством старпера.

Я объяснил Дженни, зачем нас позвали. Плюс моими устами коты-хитрованы
хотели напомнить бойкой молодежи о своих прежних заслугах, мол, существует
высшая каста "неприкасаемых", где всем известно who is who, поэтому вам,
малыши, рановато под нас подкапываться.

Дженни выслушала и подытожила:

- То есть ты присутствовал в качестве свадебного генерала.

Повторение слов, сказанных "Глубоководной Рыбой" в Вашингтоне! Разные
критерии, разные точки отсчета, а выводы совпадают. Вот как я выгляжу со
стороны.

Еще тревожнее тот факт, что у Дженни накапливаются отрицательные заряды.
Может, ей самой пока неведомо, но я почувствовал: в воздухе пахнет грозой!

Я сделал обиженную рожу и заткнулся. И добился нужного эффекта. Дженни
забеспокоилась и искоса на меня посматривала.

Как обычно, перед сном она принимала ванну. Как обычно (редкая
привилегия!), я тер ей спину. В полном молчании. Высушил полотенцем, отвел
в спальню. Вообще-то, за насмешки над старшими ее полагалось жечь каленым
железом. Наверно, она намеревалась ублажить меня другим способом. Методично
я "клеймил" ее своими губами с ног до головы, не пропуская ни одного
сантиметра. Я никогда не был искушен в любовных науках, обычно предпочитал
говорить, обольщал женщин разговорами, но тут - как я еще мог ей доказать
свою преданность, рабскую покорность?

И тогда она сказала глухим голосом (была в ее голосе интонация, от которой
я сходил с ума):

- Умная собака. Понимает. Вот так всегда у моих ног.

* * *

Чисто материальные заботы звали меня во Францию. Лекции в Калифорнии вилами
на воде писаны, а пенсия во Франции реальна. Пусть накапливается на моем
счету в парижском банке "Лионский кредит", и по мере надобности я буду
переводить деньги в Лос-Анджелес. Но чтоб ее оформить, нужно собрать груду
бумаг, необходимо личное присутствие. Во всем мире полагают, что
легкомысленные французы интересуются лишь винами, бабами и каникулами.
Наивное заблуждение! С младых лет, поступив на работу, француз скрупулезно
подсчитывает, сколько очков ему набежало в разных пенсионных кассах. От
количества очков зависит конечная сумма. Бережнее, чем бабушкины
драгоценности и дедушкины облигации, француз хранит свои fiche de paye
(квитанции зарплаты) - пенсионные кассы их потребуют, чтоб проверить
трудовой стаж. Пенсию француз получает в 65 лет или ранее, если его
трудовой стаж равен сорока годам. Исключение только для военных,
полицейских и водителей электропоездов - у них льготный режим.

В принципе мой трудовой стаж с лихвой превышал все установленные сроки, но
как его доказать? Согласно официальным документам я родился в Москве в 1945
году, репатриирован во Францию в 1971-м. Преподавать в университете начал в
1974 году, после командировки в Восточный Берлин. Значит, в свои пятьдесят
лет я никак не попадал в категорию обычных пенсионеров. Любопытно знать,
что Система придумала, по какой профессии меня провели (машинист
электропоезда?), в каких странах мне набрали недостающий стаж, в какие
пенсионные кассы начисляли очки. "У вас профессорская пенсия, - сказала
Глубоководная Рыба, - все оформлено соответствующе". Каким образом? Ведь
французская бюрократия придирчива.

У меня не было оснований не верить Глубоководной Рыбе, однако я желал сам
удостовериться, проделать все необходимые процедуры и вернуться в Америку
хотя бы минимально обеспеченным человеком.

Я сообщил о своих планах Дженни. (Заботливо заменяя русское слово "пенсия"
на французское retraite. Конечно, Дженни привыкла к нашей ситуации, но все
же есть слова, которые в определенном контексте могут шокировать
двадцатишестилетнюю женщину.) Планы она одобрила:

- Разумно. Я вижу, ты нервничаешь из-за того, что не даешь мне денег. -
Помолчав, добавила: - Ты устал жариться на южном солнце, ты соскучился по
детям, ты хочешь передохнуть от интенсивных общений со мной. Заодно ты
попытаешься добыть кое-какие сведения у французских спецслужб, используя
информацию, полученную тобой от Кабана. Ты не выбросил это дело из головы и
не выбросишь.

Я ответил пылкой тирадой, дескать, всегда мечтал жить на содержании баб и
завидовал капитану Отеро, у которого был романчик с молодой вдовой,
хозяйкой ресторана "Провансаль" - она кормила и поила Отеро бесплатно!
Далее, развивая тему, вспомнил пикантные подробности своих отношений с
прелестницей Лили (прокутила со мной заработанные "определенными услугами"
франки в кабачке), с фрекен Эльзой в гостинице Тронхейма, где граф Карл
Валленберг останавливался, приезжая с Севера, и с миссис Барнс в
Филадельфии.

Дженни сдвинула брови:

- Про миссис Барнс первый раз слышу.

Я с охотой поведал, как в отсутствие мистера Барнса, почтенного банкира,
имевшего лучший дом в квартале лучших домов Филадельфии, забирался через
окно к миссис Барнс, и миссис Барнс в лучших традициях лучших домов
Филадельфии потчевала меня ужином (в перерыве между утехами), и однажды,
когда мистер Барнс вернулся домой раньше, чем его ждали, мне пришлось
выпрыгнуть из окна в сад, и я подвернул ногу. В общем, своими историями я
изрядно позабавил мою девочку и был рад, что ее последняя реплика как бы
осталась незамеченной.

Ведь Дженни в двух фразах четко сформулировала то, о чем я частенько
подумывал, сам боясь себе в этом признаться.

* * *

Накануне она запаковала мне чемодан, утром доложила все, что я забыл в
ванной (бритву и зубную щетку), мы отвезли Элю в детский сад, я поцеловал
ее, как обычно, в щеку, потом мы поехали в аэропорт, не по фривею, а через
город, и по дороге обсуждали какие-то будничные проблемы, и в аэропорту
было не до лирики: найти место в паркинге, найти тележку, марш-бросок по
переходам и коридорам в поисках стенда компании "Юнион Эруэйз", регистрация
билета, сдача багажа, и опять по коридору мимо бесчисленных "бутиков" и
"Макдоналдсов" к залу ожидания, всюду полно народу, все спешат, на ходу
пьют кока-колу, жрут биг-маки, у всех деловое приподнятое настроение - нет,
современные аэропорты для лирики не приспособлены (романтика почтовых
дилижансов - в мареве дождя появляется упряжка, интимность заснеженных
железнодорожных полустанков - все в прошлом), здесь не прощаются
(некогда!), здесь отовариваются во фри-шопах.

Дженни протянула свой фотоаппарат японцу, и он нас щелкнул.

И вот я стою около двухвагонного автобуса (похожего на трамвай), солнце
шпарит, водитель в маечке поторапливает зазевавшихся пассажиров, которые
спускаются по винтовой наружной лестнице из зала ожидания, и, пока автобус
набивается живым фаршем (как трамвай в час пик), я смотрю на зеркальную
стену аэровокзала и не вижу, не могу понять - там ли еще Дженни, стоит ли и
смотрит на меня или давно уехала в госпиталь (как всегда, у нее завал
работы), на всякий случай несколько раз машу рукой зеркальной стене,
слепящей солнечными бликами, и потом автобус долго везет публику, петляя
между ангарами, на другой конец аэропорта, к самолету, который должен
перенести нас - всего-то за четырнадцать часов! - на другой конец света. И
я думаю, что напрасно не уговорил вчера Дженни купить в супермаркете вторую
канистру питьевой воды. В канистре пять литров, до моего возвращения им не
хватит, и Дженни придется самой тащить канистры на четвертый этаж.

Какая ерунда у меня в голове! Вот лорд Байрон чувствовал значительность
момента, принимал байроническую позу, закутывался в плащ и вещал: "Прощай
навек, а если уж навек, то навсегда прощай". Тоже любил путешествовать,
хромой бесенок. Между прочим, когда он встретился во Флоренции с Карлом
Валленбергом (Байрону рекомендовали графа как человека информированного),
граф посоветовал ему не ехать в Грецию:

"Милорд, зачем вам эта авантюра? Там странная война с непредсказуемым
исходом, и на самом деле совсем не ясно, кто и за что воюет". Но Байрон не
мог отказаться от своей затеи, ведь в Равенне торжественно объявил: "Прощай
навек, а если уж навек..." Вынужден был соответствовать своей репутации. И
красиво у него получалось.

Мне на таком пекле в плащ не закутаться, впору снять пиджак, да там
документы, выпадут из карманов... У Байрона был высокий полет мыслей, а
меня заботят канистры... "Прощай навек". Ну почему, моя радость? У нас же
нормальная житейская ситуация. Я уезжаю, так сложились обстоятельства. "А
если уж навек, то навсегда прощай!" Нет, я вернусь, и мы обязательно
поженимся. Я, правда, не знаю, когда вернусь. Не от меня зависит.

В общем, что-то свербило у меня в груди, но, поднявшись в самолет, я с
облегчением вдохнул лимонный эр-кондишэн.

* * *

За двести с чем-то лет (я нахожусь в том возрасте, который обычно стараются
не уточнять) я имел всего лишь одну официальную жену. Этот мировой рекорд,
видимо, не скоро будет побит. Правда, Дезире Клери выходила замуж не за
меня, и не я ей клялся в верности перед церковным алтарем. Более того, если
верить Дезире, то между нами ничего такого не было (вот и верь после этого
женщинам!), тем не менее мы вместе с ней присягали шведской короне в 1811
году как законные престолонаследники. И король Карл Четырнадцатый,
занимаясь проказами с придворными дамами, помнил, что у него жена в Париже.
И нас с Дезире не разводили, просто я сам исчез с горизонта. Первый, хоть и
двусмысленный, брак навсегда определил мои отношения с другими женщинами. Я
заранее предупреждал: дескать, воля ваша, моя драгоценная возлюбленная, вам
решать, как нам жить дальше, однако учтите, у меня есть жена. И дамы в
зависимости от своего воспитания и темперамента (и моего общественного
положения) или посылали меня к чертям собачьим, или всеми силами пытались
увести меня от особы, которая давно уже почила в бозе. Конечно, следовало
бы им говорить: у меня была жена. Да, была. И она была Королевой. И на
меньшее я был не согласен.

Создается впечатление, что я порхал, как ловелас, от цветка к цветку. На
мой же взгляд, я выбрал единственно правильную линию поведения. Вообразите,
я связываю с собой женщину брачными узами, а потом, по прихоти Системы,
буквально испаряюсь в воздухе, не оставив никаких следов, и возникаю,
материализуюсь непонятно в какую эпоху, непонятно в какой стране, непонятно
в каком облике. То есть только лет через тридцать я вдруг спохватываюсь,
что где-то за тридевять земель меня ждет (если ждет) близкий человек. И вот
я являюсь к почтенной матроне: "Bonjour, Madame, comment allez-vous?
Случайно меня не припоминаете?" Разумеется, среди слабого пола бывают
любительницы острых ощущений, но, думаю, несколько иного рода.

Кстати, о родах. Каролина, которую Диса родила в Тронхейме, вполне могла
оказаться моей дочерью. У меня в голове иногда всплывает трогательная
сцена: Диса спускается по ступенькам собора с очаровательным младенцем на
руках, запеленутым в розовое одеяло с белыми кружевами.

...В конце 1896 года в Стокгольм вернулся граф Алекс Валленберг, молодой
американский офицер, сын знаменитого полковника Карла Валленберга,
доблестно сражавшегося в армии генерала Шермана во времена гражданской
войны в Штатах. Титулованного гостя с охотой принимали в знатных домах.
Однажды граф вычислил, что его приглашают в дом, хозяйка которого может
оказаться дочерью баронессы Рапп. Граф бегом бросился в порт и сел на
пароход, отправляющийся во Францию. Увидеть свою дочь сгорбленной,
шамкающей старушкой - помилуйте, это за пределами человеческой психики!
Между прочим, в тот раз во Францию я попал после восьмидесятилетнего
о