ария
наверняка служил и служит посмешищем для своих знакомых, а  еще  что  он
родился в результате кровосмесительной связи.
   Грэхем подчеркнул, что Зубастый  пария,  разумеется,  отнюдь  не  так
умен, как Ганнибал Лектер. И пообещал и впредь делиться со  "Сплетником"
своими наблюдениями и выводами. Он сказал,  что  многие  из  его  коллег
относятся скептически к печатному слову, но пока расследование ведет он,
"Сплетник" будет получать материалы из первых рук.
   Лаундс сделал много снимков.
   Главная фотография была сделана в  "вашингтонском  убежище"  Грэхема,
которую он вынужден занимать  до  полной  победы  над  Зубастым  парией.
Только там он, якобы, может "обрести столь необходимое ему  одиночество"
и разобраться в "кровавой чехарде" последних событий.
   На фотографии Грэхем сидел в купальном халате за  письменным  столом.
Было  понятно,  что  он  заработался  допоздна.   Грэхем   рассуждал   о
гипертрофированной "творческой концепции Зубастого парии".
   За его спиной в окне высился Капитолий. А самое главное, в левом углу
окна можно было разглядеть название  очень  известного  мотеля;  надпись
была расплывчатой, но прочитать ее не составляло особого труда.
   При желании Зубастый пария вполне мог отыскать квартиру Грэхема.
   В   здании   ФБР   Грэхем   сфотографировался   рядом   с   массивным
спектрометром. Прибор не имел никакого  отношения  к  расследованию,  но
Лаундсу понравились его внушительные размеры.
   Грэхем даже согласился сняться вместе с Лаундсом, когда  тот  брал  у
него интервью. Они  сфотографировались  на  фоне  оружейной  пирамиды  в
отделе  стрелкового  оружия.  Лаундс  держал  автоматический   револьвер
девятимиллиметрового калибра, того  же  типа,  что  у  Зубастого  парии.
Грэхем  указывал  пальцем   на   самодельный   глушитель,   похожий   на
телевизионную антенну.
   Доктор Блум был удивлен, когда Грэхем за секунду до того, как Крофорд
щелкнул затвором  фотоаппарата,  по-дружески  положил  Лаундсу  руку  на
плечо.
   Интервью  и  фотографии  должны  были  появиться  в  "Сплетнике"   на
следующий день, в понедельник, одиннадцатого августа. Получив  интервью,
Лаундс отбыл в Чикаго. Сказал,  что  хочет  сам  проследить  за  выходом
материала. Они с Крофордом договорились встретиться во вторник  днем,  в
пяти кварталах от западни, подстроенной Зубастому парии.
   Начиная со вторника, когда  "Сплетник"  поступит  в  продажу,  злодея
будут поджидать две ловушки.
   Грэхем  должен  был  каждый  вечер  возвращаться  в  свою  "временную
резиденцию", сфотографированную в "Сплетнике" В  зашифрованном  послании
на страницах той же газеты преступника приглашали  подойти  к  почтовому
ящику в АННаполисе. Если же он отнесется недоверчиво к этому предложению
и решит, что у почтового ящика  его  будет  ждать  засада,  то  квартира
Грэхема, возможно, покажется ему более удобным объектом  для  нападения.
Так, по крайней мере, считали в ФБР.
   Власти Флориды направили охрану к дому  Грэхема  на  отмели  Сахарной
головы.
   В следственной группе царило недовольство:  в  двух  больших  засадах
были заняты силы,  которые  можно  было  использовать  в  другом  месте.
Вдобавок Грэхему приходилось каждый вечер проводить в своем убежище, что
ограничивало возможности его передвижения по Вашингтону.
   Умом Крофорд понимал: избрана наилучшая тактика, однако ему  было  не
по вкусу бездействие. Не покидало чувство, что они играют сами с собой в
темноте, а до полнолуния уже меньше двух недель.
   Воскресенье и понедельник  промелькнули  на  удивление  быстро.  Хотя
минуты тянулись томительно долго, часы летели - не успеешь оглянуться.

***

   В понедельник после обеда Сперджин, старший инструктор  сил  быстрого
реагирования  в  Куантико,  объезжал  на   машине   район,   в   котором
располагалось убежище Грэхема. Грэхем сидел  рядом  с  ним,  Крофорд  на
заднем сиденье. в четверть восьмого улицы уже безлюдны.  Все  расходятся
по домам обедать, - сказал Сперджин.
   Поджарый, мускулистый, в бейсбольной кепке, которую он всегда сдвигал
на затылок, Сперджин напоминал игрока в бейсбол.
   - Завтра вечером, когда будешь  на  переезде,  подай  нам  сигнал,  -
добавил он, обращаясь к Грэхему, - подгадай, чтобы это  произошло  между
половиной девятого и без двадцати девять.
   Сперджин свернул на стоянку.
   - Здесь не идеально, но могло быть и хуже. Завтра  вечером  поставишь
машину сюда. После этого мы всякий раз будем менять  место  стоянки,  но
оно обязательно останется на этой стороне.  Отсюда  до  входа  семьдесят
пять ярдов. Давай-ка пройдемся.
   Низкорослый,  кривоногий  Сперджин  шел  впереди,  Грэхем  и  Крофорд
следовали за ним.
   Он вычисляет, откуда может выскочить убийца, подумал Грэхем.
   - Скорее всего, это случится по дороге к дому, если вообще  случится,
- сказал Сперджин. - Видишь, машина поставлена прямо напротив  входа,  и
тебе придется идти по середине стоянки. Это довольно  далеко  от  машин,
которые стоят тут  круглосуточно.  Чтобы  подобраться  к  тебе  поближе.
Зубастому парии придется выйти на открытое пространство. У тебя  как  со
слухом?
   - Нормально, - кивнул Грэхем. - Я здесь услышу каждый шорох.
   Сперджин испытующе посмотрел на Грэхема, но не  заметил  в  выражении
его лица ничего особенного.
   - Мы заменим лампы на фонарях на более тусклые,  чтобы  было  труднее
стрелять, - сказал Сперджин, остановившись в центре стоянки.
   - Но твоим людям тоже придется туго, - заметил Крофорд.
   - У  двоих  ребят  стартроновские  ночные  прицелы,  -  успокоил  его
Сперджин. - У меня есть особый спрей. Пожалуйста, побрызгай  им  одежду,
Уилл. Кстати, даже в жару будь любезен носить бронежилет. Ладно?
   - Ладно.
   - Из чего он сделан?
   - Из кевлара. Как он называется, Джек?
   "Второй шанс", да?
   - "Второй шанс", - кивнул Крофорд.
   - Скорее всего, преступник подойдет к тебе сзади или пройдет мимо,  а
потом обернется и выстрелит, - рассуждал Сперджин. -  Он  уже  семь  раз
стрелял своим жертвам в голову. И теперь поступит точно так же, если  ты
зевнешь. Не зевай, Уилл! Я сейчас покажу тебе  кое-что  в  вестибюле,  а
потом поедем на стрельбище. У тебя есть время?
   - У него есть время, - ответил за Грэхема Крофорд.
   На стрельбище Сперджин чувствовал себя, как верховный жрец  в  храме.
Он заставил Грэхема заткнуть уши и надеть наушники,  а  затем  расставил
мишени  в  разных  направлениях  от  стрелка.  Сперджин  с   облегчением
вздохнул, увидев,  что  у  Грэхема  не  стандартный  револьвер  тридцать
восьмого калибра, а другой - особый. Однако ему не  нравилось,  что  при
стрельбе видны вспышки. Тренировка продолжалась около двух часов.  Когда
Грэхем отстрелялся, Сперджин проверил замок  и  барабан  его  револьвера
сорок четвертого калибра.
   Грэхем принял душ и переоделся, чтобы от него не  воняло  порохом.  И
поехал провести последний вечер с Молли и Уилли.
   После обеда повез жену и пасынка в магазин, где они долго и тщательно
выбирали дыни. Грэхем заставил их  купить  побольше  фруктов  и  овощей.
Возле кассы на прилавке лежал предыдущий выпуск  "Сплетника",  и  Грэхем
молил Бога, чтобы Молли не пошла утром за продуктами и не увидела свежую
газету. Ему не хотелось посвящать ее в то, что затевается.
   Когда она спросила, что приготовить ему на обед на следующей неделе -
а он сказал Молли, что должен вернуться в Бирмингем,  -  ему  стало  так
противно, словно он измазался в какой-то липкой гадости.  Он  впервые  в
жизни лгал Молли.
   Грэхем смотрел на  Молли,  шедшую  вдоль  прилавков,  эту  миловидную
женщину, судьба которой  оказалась  тесно  связана  с  бейсболом.  Молли
панически боялась опухолей и требовала,  чтобы  Грэхем  и  Уилли  каждые
четыре месяца ходили на прием к врачу. Еще она боялась темноты,  правда,
не очень. А главное, Молли на своем горьком опыте убедилась в  том,  как
все быстротечно. О, она знала цену времени. И дорожила  каждой  минутой.
Молли и его научила наслаждаться мгновением.
   Канон Пахельбеля звучал в залитой солнечным светом комнате,  где  они
впервые принадлежали друг другу. Они дрожали от счастья. Но даже тоща  у
Грэхема сердце сжималось от страха, который  нависал  над  ним  зловещей
тенью скалы: им так хорошо вдвоем, что это не может продлиться долго!
   Переходя от прилавка к прилавку, Молли перекладывала сумку  с  одного
плеча на другое, словно лежавший внутри револьвер весил не  девятнадцать
унций, а гораздо больше.
   Грэхем, наверное, расстроился бы, увидев себя со стороны:  наклонился
над дынями и злобно бормочет:
   - Посадить этого мерзавца в резиновый мешок -  и  дело  с  концом!  В
резиновый мешок - и дело с концом!
   Каждый из них нес свою ношу: кто сумки с фруктами, кто оружие, а  кто
и бремя лжи. Маленький отряд из трех озабоченных чем-то своим человек.
   Молли чуяла неладное. Погасив свет, они  с  Грэхемом  не  стали,  как
обычно, разговаривать в темноте.
   Молли снились тяжелые шаги сумасшедшего. Он входил в  дом  и  шел  по
комнатам, обстановка которых менялась прямо на глазах.

ГЛАВА 19

   В международном аэропорту Сент-Луиса "Лэмберт" есть  газетный  киоск,
где продаются почти все газеты, выходящие, в Соединенных Штатах. Газеты,
издающиеся в Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго и  Лос-Анджелесе,  отправляют
туда самолетом и продают уже в день публикации.
   Как  и  большинство  подобных  киосков,  он   принадлежит   газетному
концерну, поэтому наряду с уважаемыми изданиями здесь продается и всякая
макулатура.
   В десять часов вечера, в понедельник,  в  киоск  доставили  чикагскую
"Трибьюн", а рядом, прямо на пол, выгрузили кипу "Сплетника". В середине
кипы газеты были еще теплыми.
   Продавец уселся  возле  полок  на  корточки  и  принялся  рассовывать
"Трибьюн". Работы у него было  невпроворот.  Работавшие  днем  напарники
никогда не наводили на полках порядок.
   Неожиданно в поле зрения продавца попали  черные  сапоги  на  молнии.
Может, кто-то зашел полистать журналы? Но нет, носки сапог прямо у  него
под носом. Кому-то от него что-то нужно,  черт  побери!  Продавец  хотел
было закончить с раскладкой газет, но от столь  назойливого  внимания  у
него мурашки забегали по спине.
   Он работал временно, а поэтому считал, что не обязан; быть вежливым с
покупателями.
   - Ну, чего тебе? - буркнул он, уставившись в колени незнакомца.
   - Дайте "Сплетник".
   - Погоди, пока я разложу эту стопку.
   Сапоги не отодвинулись, а наоборот, подошли еще ближе.
   - Я же сказал, тебе придется подождать, пока я разложу газеты. Понял?
Ты что, не видишь? Я работаю!
   Рука взметнулась вверх, сверкнула  сталь,  и  веревка,  которой  была
перевязана кипа газет, с треском лопнула. На пол  упала  монета  в  один
доллар. Незнакомец выхватил из середины пачки экземпляр  "Сплетника",  и
все лежавшие сверху газеты рассыпались по полу.
   Продавец вскочил на ноги. Его щеки пылали гневом.  Зажав  газету  под
мышкой, незнакомец шел к двери.
   - Эй! Эй, ты!
   Мужчина повернулся.
   - Я?
   - Да, ты! Я же тебе сказал...
   Мужчина вернулся и подошел уж слишком близко.
   - Что вы мне сказали?
   Обычно грубость продавца возмущает покупателей. Этот же вел себя так,
что продавцу стало не по себе.
   Он опустил глаза.
   - Получи двадцать пять центов сдачи.
   Долархайд повернулся и вышел. У продавца пылали щеки целых полчаса.
   Да, думал он, этот парень на прошлой неделе тут околачивался. Но если
он еще раз сунется, я его выставлю к ебеней матери!  У  меня  для  таких
ублюдков кое-что припасено под прилавком.
   Долархайд не стал просматривать  "Сплетник"  в  аэропорту.  Последнее
послание Лектора, которое он прочитал во вторник, вызвало у  него  самые
противоречивые чувства. Конечно,  доктор  Лектер  прав.  Он  назвал  его
красавцем. Он с таким восторгом перечитывал эту фразу! Он  действительно
красавец! Но Долархайд слегка презирал доктора за  то,  что  Лектер  так
боится полиции. А в общем, Лектер мало чем отличается от общей массы.
   И тем не менее Долархайду не терпелось узнать, есть ли в  газете  еще
какая-нибудь весточка от Лектора. Однако он решил  сперва  добраться  до
дома. Долархайд гордился своим самообладанием.
   По дороге домой он долго думал о продавце газет.
   В былые времена Долархайд извинился бы за то, что помешал человеку, и
больше никогда и близко бы не подошел  к  этому  киоску.  Как  долго  он
терпел бесконечные издевательства. Но  теперь  -  все!  Этот  тип  может
оскорбить Фрэнсиса Долархайда, но он ничего не  может  сделать  Дракону.
Именно так начинается Преображение.

***

   В полночь на его письменном  столе  все  еще  горел  свет.  Послание,
опубликованное в "Сплетнике", было расшифровано и скомканное валялось на
полу. Обрезки "Сплетника" так и остались лежать там,  где  Долархайд  их
бросил, делая вырезки для своего  стенда.  Огромный  стенд  стоял  возле
картины с изображением Дракона, клей, которым он приклеил новые вырезки,
еще не успел высохнуть. Прямо под  ними  Долархайд  прикрепил  к  стенду
маленький полиэтиленовый пакетик, пока пустой.
   Рядом было написано:
   "Этим Он Меня Оскорблял".
   Теперь Долархайд встал из-за стола.
   Он сидел на лестнице, которая вела в подвал и была покрыта  грязью  и
плесенью. Долархайд шарил лучом фонаря по зачехленной мебели, по грязным
зеркалам, которые когда-то висели в доме, а теперь стояли, повернутые  к
стене.
   Наконец  Долархайд  разглядел  в  дальнем  углу  очертания  какого-то
высокого предмета, тоже накрытого чехлом. Пока он до него добрался,  его
лицо было все в паутине. Стягивая  покрывало,  Долархайд  расчихался  от
пыли.
   Он поморгал, смахивая  слезу,  и  посветил  фонарем  на  показавшееся
из-под чехла старое дубовое кресло  на  колесах  -  инвалидную  коляску.
Кресло было массивное, крепкое, с высокой спинкой. В  подвале  хранились
три таких кресла. Власти передали их бабушке в сороковом  году,  ког  да
она устроила у себя дома лазарет.
   Долархайд стал толкать кресло к двери.  Колесики  отчаянно  скрипели.
Хотя коляска была очень тяжелой, Долархайд легко  поднял  ее  наверх  по
лестнице. Завез в кухню и смазал колеса. Маленькие передние колесики все
еще поскрипывали, но задние вертелись свободно,  стоило  дотронуться  до
них пальцем.
   От их мерного жужжания его  ярость  мало-помалу  улеглась.  Долархайд
крутил колесики и тоже жужжал, подражая звуку, который они издавали.

ГЛАВА 20

   Когда во вторник около полудня Лаундс вышел из редакции  "Сплетника",
он шатался от усталости и был страшно взвинчен. В  самолете  по  пути  в
Чикаго успел подготовить материал. Придя в редакцию, уже  через  полчаса
положил готовое интервью на стол редактору.
   Остальное время он упорно трудился над своей брошюрой, не отвечая  на
телефонные звонки.  Лаундс  работать  умел  и  уже  подготовил  солидный
материал в пятьдесят тысяч слов.
   Когда Зубастого парию  поймают,  останется  только  сочинить  броский
заголовок и рассказать о самом процессе ареста преступника. А  так  весь
материал готов. Лаундс  уже  договорился  с  тремя  лучшими  репортерами
"Сплетника", которые в считанные  часы  после  ареста  убийцы  разузнают
подробности его биографии, пусть даже он родился и вырос в Африке.
   Агент Лаундса называл цифры  с  несколькими  нулями,  Лаундс  нарушил
данное Крофорду обещание и заранее обговорил  содержание  своей  будущей
книги с импресарио. На  контракте  условились  проставить  число  потом,
когда преступник будет схвачен.
   У Крофорда в  руках  оказался  солидный  козырь:  он  записал  угрозы
Лаундса на магнитофон. За  такое  можно  посадить,  и  не  спасет  ничье
покровительство. Кроме того, Лаундс прекрасно знал, что у него возникнут
неприятности с налоговым управлением, стоит Крофорду позвонить туда хотя
бы разок.
   Лаундс умел видеть все в истинном свете и не питал иллюзий по  поводу
своей работы. Однако его увлечение брошюрой было в  чем-то  сродни  пылу
религиозного фанатика.
   Он мечтал о лучшей жизни, которую можно купить за деньги. Несмотря на
пакости - их он успел совершить предостаточно, - Лаундс остался  в  душе
мечтателем. Теперь некогда угасшие мечты воскресли и вспыхнули  с  новой
силой.
   Убедившись, что  фотоаппараты  и  магнитофон  в  исправности,  Лаундс
отправился домой, намереваясь поспать три часа и вылететь  в  Вашингтон,
где они договорились встретиться с Крофордом возле ловушки, подстроенной
Зубастому парии.
   Но  в  подземном  гараже  всегда  возникали  какие-то  непредвиденные
осложнения. На сей раз черный фургон, стоявший рядом, залез за черту.  А
ведь на стене было ясно и четко написано: "Мистер Фредди Лаундс"!
   Лаундс широко распахнул дверцу своей машины и шарахнул ею по фургону.
На его боку осталась вмятина. В другой раз ублюдок будет внимательней.
   Фредди уже запирал свою машину, когда за его спиной открылась  дверца
фургона. Лаундс хотел обернуться и даже уже  начал  поворачиваться,  как
вдруг кто-то съездил ему в ухо. Защищаясь, журналист поднял руки, но ему
сдавили горло и стало нечем дышать. Когда же,  наконец,  его  измученные
легкие смогли наполниться воздухом, Лаундс вдохнул хлороформ.

***

   Долархайд поставил фургон за домом, вылез и потянулся. Всю дорогу  от
Чикаго дул сильный ветер, и его руки ныли от усталости. Он  взглянул  на
ночное небо. Скоро должен начаться метеоритный дождь, и ему не  хотелось
его пропустить.
   Откровение:
   "Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их  на  землю..."
Это его деяния в ином времени. Он должен увидеть их и запомнить.
   Долархайд отпер черный ход и, как обычно, обследовал весь дом.  Перед
выходом наружу надел на голову маску из чулка.
   Он открыл фургон и откинул подножку. Затем  вытащил  Фредди  Лаундса.
Тот был в одних трусах и с завязанными глазами.  Изо  рта  торчал  кляп.
Хотя Лаундс пребывал в полубессознательном состоянии,  с  кресла  он  не
сползал, а, напротив, сидел очень прямо, плотно прижав голову  к  спинке
старинного дубового инвалидного кресла на колесах. От затылка до пят  он
был приклеен к креслу эпоксидным клеем.
   Долархайд вкатил кресло в дом и поставил его в углу гостиной лицом  к
стене, словно Лаундс провинился.
   - Вам не холодно? Может, дать одеяло?
   Долархайд снял бинты, закрывавшие рот и глаза журналиста. Лаундс,  от
которого разило хлороформом, не откликнулся.
   - Все-таки я вам дам покрывало. - Долархайд  взял  с  дивана  вязаный
шерстяной плед и накрыл им Лаундса до самого подбородка, затем поднес  к
его носу пузырек с нашатырем.
   Лаундс выпучил глаза  и  уставился  в  грязные  стены.  Откашлялся  и
пролепетал:
   - Несчастный случай? У меня тяжелые травмы?
   За его спиной раздался голос:
   - Нет, мистер Лаундс, с вами все в порядке.
   - Жжет кожу. Я не обгорел? О Боже, неужели я обгорел?
   - Обгорели? О, нет. Вы просто тут отдыхаете. Я немного побуду с вами.
   - Позвольте мне прилечь. Послушайте, я хотел бы позвонить на  работу.
Боже мой! Я в гипсе! Скажите честно: у меня сломан позвоночник?
   Шаги удалились.
   - Почему я здесь? - на последнем  слове  голос  Лаундса  сорвался  на
визг.
   Откуда-то издалека донесся ответ:
   - Вы искупаете свою вину, мистер Лаундс.
   Лаундс услышал, как кто-то поднимается  по  лестнице.  Потом  зашумел
душ. Постепенно сознание Лаундса прояснялось. Он вспомнил, как вышел-  с
работы, как ехал в машине. Но что было потом?.. Он ощущал шум в  висках,
и его подташнивало от запаха хлороформа. Лаундс испугался,  что  сидя  в
такой позе, он может захлебнуться собственной блевотиной, если его вдруг
вырвет. Он широко раскрыл рот и задышал глубже, прислушиваясь  к  биению
сердца.
   Лаундс надеялся, что все это сон. Попытался поднять руку,  напрягаясь
все больше, пока, наконец, боль в кисти  и  предплечье  не  стала  такой
сильной, что от нее и мертвый бы встал. Нет, нет, это, конечно, не  сон.
Он начал лихорадочно соображать, что ему делать.
   Ценой неи