то  на
Парк-райт. Машину оставишь там. Кто-нибудь тебя встретит. Он поднесет  к
уху часы, вроде как бы проверяя,  идут  ли  они  и  вылезет  из  машины.
Хорошо?
   - Прекрасно.
   - Ты делаешь пересадку в аэропорту "О'Хара"? Я мог бы приехать...
   - Нет, у нас пересадка в Миннеаполисе.
   - О, Молли! Я приеду за тобой, когда все кончится, ладно?
   - Это будет чудесно.
   Чудесно...
   - Денег тебе хватит?
   - Банк переведет.
   - Куда?
   - На отделение Барклей в аэропорту. Не беспокойся.
   - Я буду по тебе скучать.
   - Я тоже, но сейчас мы все равно не вместе.  Переговариваемся  только
по телефону. Уилли передает тебе привет.
   - Ему тоже привет.
   - Будь осторожен, дорогой.
   Дорогой... Раньше она его никогда не называла дорогим. Но он  плевать
хотел на все эти названия: дорогой, Красный Дракон...  Да  хоть  горшком
назови...
   Офицер, дежуривший ночью, был рад взять на  себя  хлопоты  по  поводу
отъезда Молли. Грэхем прижался лицом к холодному окну и глядел на дождь,
барабанивший по машинам, бесшумно ехавшим внизу по  мостовой,  на  серую
улицу, которая вдруг расцвечивалась пестрыми огнями рекламы.  На  стекле
отпечатались следы его лба, носа, губ и подбородка.
   Молли уехала.
   День  померк,  осталась  только  ночь...  Ночь  и  голос  человека  с
откушенными губами, который бросал ему яростные обвинения...
   Возлюбленная Лаундса держала в своих ладонях головешку, оставшуюся от
его руки, пока все не кончилось.
   - Алло, говорит Валери Лидс. Извините, я  в  данный  момент  не  могу
подойти к телефону...
   - Ты меня тоже извини, - сказал Грэхем.
   Он снова наполнил бокал и сел за стол  у  окна,  пристально  глядя  в
пустое кресло напротив. Он вглядывался в пустоту,  пока  она  не  обрела
очертания и не стала похожа на тень. Грэхем вгляделся  еще  пристальней,
пытаясь рассмотреть лицо. Призрак сидел, не шелохнувшись. У него не было
черт,  однако  это  безликое  существо   смотрело   на   Грэхема   очень
внимательно.
   - Я знаю, тебе туго приходится, - сказал Грэхем. Он здорово  напился.
- Но попытайся остановиться, подержись, пока мы тебя не выследим. Ну,  а
уж если тебе приспичит сотворить свое гнусное дело, примись за меня. Мне
на все наплевать. Так даже будет лучше. Они  теперь  изобрели  кое-какие
средства, чтобы помочь  тебе  остановиться.  Чтобы  охладить  твой  пыл.
Помоги мне! Совсем немножко! Молли уехала, старина Фредди  умер.  Только
мы с тобой остались, приятель.
   Грэхем перегнулся через стол, протянул руку - и призрак исчез.
   Грэхем лег на стол, подложив руку под щеку. Уличные огни  вспыхивали,
освещая отпечатки его лба, носа, рта и подбородка на  стекле.  Лицо,  по
которому растекались капли дождя. Безглазое лицо, полное дождя.
   Грэхем мучительно пытался понять Дракона.
   Порой в чуткой тишине, царившей в доме жертв, пространство, в котором
двигался и существовал Дракон, силилось что-то выразить.
   Иногда Грэхему казалось, что он подобрался совсем близко. В последние
дни им овладело чувство, которое не  раз  возникало  у  него,  когда  он
раньше вел расследования. Это было пьянящее  ощущение  того,  что  он  и
Дракон часто делают одно и то же, что  бытовые  мелочи  их  повседневной
жизни во многом схожи.  Грэхему  казалось,  что  Дракон  ест,  спит  или
принимает душ тогда же, когда и он, только в другом месте.
   Грэхем силился понять его. Пытался разглядеть лицо Зубастого парии  в
стеклах мебели и пузырьков, между строк полицейских рапортов, за  мелким
газетным шрифтом. Он делал все возможное и невозможное.
   Но чтобы понять Дракона, чтобы услышать холодную капель во мраке  его
души, увидеть мир, представший ему в красном тумане, Грэхему  необходимо
было узнать то, о чем он даже не мог догадаться.
   И совершить путешествие во времени...

ГЛАВА 25
Спрингфилд, Миссури, 14 июня 1938 года

   Мэриан Долархайд Тривейн,  усталая  и  измученная,  вышла  из  такси,
остановившегося возле городской больницы. Горячий ветер  хлестал  по  ее
ногам колючими песчинками.  Чемодан  Мэриан  был  гораздо  приличней  ее
застиранного платья свободного покроя. То же  можно  было  сказать  и  о
вязаном кошельке, который она прижимала  к  своему  большому  животу.  В
кошельке лежали две монеты по двадцать пять центов и десятипенсовик. А в
животе сидел Фрэнсис Долархайд.
   Мэриан записалась в приемном покое как Бетти Джонсон. Это была ложь.
   Еще она заявила, что ее муж - музыкант,  но  она  не  знает,  где  он
сейчас. И это была правда.
   Мэриан поместили в отделение, где рожениц  содержали  бесплатно.  Она
лежала, уставившись в пол.
   Через четыре часа ее положили на родильный стол, и Фрэнсис  Долархайд
появился на свет. Акушер  сказал,  что  новорожденный  больше  похож  на
летучую мышь, чем на младенца, и это тоже было правдой. Мальчик  родился
с двусторонними разрывами  верхней  губы  и  твердого  и  мягкого  неба.
Средняя часть верхней челюсти выдавалась  вперед.  Вдобавок  у  младенца
отсутствовала переносица.
   Персонал больницы не решился сразу показать его матери. Врачи  решили
проверить, выживет ли он без кислородной подушки. Под дружный рев других
младенцев Фрэнсиса положили в  кроватку  спиной  к  окну.  Дышать-то  он
дышал, а вот принимать  пищу  не  мог  -  ему  не  давались  сосательные
движения.
   В первый день своей жизни Фрэнсис  плакал  не  так  много,  как  дети
наркоманов, но голосок у него оказался пронзительный.
   К полудню следующего дня он лишь тихонько хныкал.
   Когда в три часа пришла вторая смена, на кроватку малыша упала  белая
тень. Принс Истер Майз, дородная женщина, весившая 260  фунтов,  которая
убирала палаты и была на побегушках у медсестер, скрестив руки стояла  и
глядела на Фрэнсиса. За двадцать шесть лет работы  в  роддоме  через  ее
руки прошло около 39 тысяч младенцев.
   Если этот уродец сможет есть, он выживет, решила она.
   Господь не приказывал Принс Истер  уморить  младенца  голодом.  Да  и
остальной медперсонал вряд  ли  получил  подобный  приказ.  Принс  Истер
вынула из кармана резиновую пробку с изогнутой  стеклянной  трубочкой  и
заткнула ею горлышко бутылочки с молочком. Младенец весь умещался на  ее
огромной ручище. Принс Истер крепко прижала его к груди  и,  убедившись,
что он слышит ее сердцебиение, перевернула на спину и сунула ему  в  рот
стеклянную трубочку. Он выпил примерно две унции и заснул.
   - Угу, - кивнула Принс Истер.
   Она положила младенца в кроватку  и  приступила  к  исполнению  своих
обязанностей.
   На четвертый день  медсестры  перевели  Мэриан  Долархайд  Тривейн  в
отдельную палату. На умывальнике стояли розы  в  эмалированной  жестяной
банке. Они прекрасно сохранились.
   Мэриан была  миловидной  девушкой,  ее  лицо  постепенно  приобретало
нормальный вид. Она глядела прямо в глаза  доктору,  который  говорил  с
ней, положив руку ей на плечо. Мэриан почувствовала, как от руки доктора
воняет мылом. Обратила внимание на морщинки в уголках его глаз. И только
потом до нее дошел смысл его слов.  Когда  это  произошло,  она  закрыла
глаза и не открывала их до тех пор, пока в комнату не внесли младенца.
   Наконец Мэриан отважилась на него взглянуть...
   Услышав ее вопль, врачи плотнее закрыли дверь. И сделали ей укол.
   На пятый день Мэриан выписалась  из  больницы  без  ребенка.  Она  не
знала, куда податься. Домой возвращаться было нельзя:  мать  еще  раньше
сказала ей об этом прямо в глаза.
   Мэриан Долархайд  Тривейн  шла,  считая  шаги  от  одного  фонаря  до
другого. Возле третьего фонаря садилась  на  чемодан  и  отдыхала.  Хоть
чемодан у нее есть - и то слава Богу! А в каждом городе возле автобусной
станции есть ломбард... Она узнала об  этом,  путешествуя  по  Штатам  с
мужем.

***

   В 1938 году в Спрингфилде еще  не  делали  пластических  операций.  С
каким лицом человек родился, с таким он и жил всю жизнь.
   Хирург,  работавший  в  городской  больнице,  сделал   для   Фрэнсиса
Долархайда все, что мог: выкроил верхнюю губу из мягких тканей,  залатал
квадратным (сейчас это вышло из моды) лоскутком кожи. Подобная операция,
разумеется, не превратила ребенка в красавца.
   Хирург  долго  думал  и  наконец  принял   правильное   решение:   не
оперировать твердое небо, пока ребенку не исполнится пять лет. Иначе это
. Может исказить черты его лица.
   Местный стоматолог вызвался изготовить  пластинку,  закрывающую  небо
младенца, чтобы молоко не заливалось в носовую полость.
   Полтора года Фрэнсиса держали в спрингфилдском  доме  ребенка,  потом
перевели в сиротский приют Моргана Ли.
   Приют возглавлял преподобный С. Б. Ломаке по прозвищу  Братец  Бадди.
Он собрал всех мальчиков и девочек и рассказал им, что у Фрэнсиса заячья
губа, но они ни в коем случае не должны его дразнить.
   Братец Бадди просил детей молиться за Фрэнсиса.

***

   Родив Фрэнсиса, его мать быстро встала на ноги во всех отношениях.
   Вначале   Мэриан   Долархайд   поступила   машинисткой   к    деятелю
демократической партии Сент-Луиса. С его помощью ей удалось  расторгнуть
брак с отсутствовавшим мистером Тривейном.
   При разводе о ребенке не упоминалось.
   С матерью у Мэриан был полный разрыв.
   - Я тебя вырастила не для  того,  чтобы  ты  стала  подстилкой  этому
ирландскому ублюдку! -  заявила  миссис  Долархайд  на  прощанье,  когда
Мэриан уходила из дома с Тривейном.
   Однажды бывший муж позвонил Мэриан на работу и заявил торжественным и
благочестивым тоном, что спас свою душу и хочет узнать, не могут ли  они
с Мэриан и ребенком, "которого он не  имел  счастья  лицезреть",  начать
втроем новую жизнь. Похоже, дела у него были хуже некуда.
   Мэриан сказала, что ребенок родился мертвым, и повесила трубку.
   Муж напился и пришел с чемоданом в пансион, где  жила  Мэриан.  Когда
она велела ему убираться, он сказал, что во всех бедах  виновата  только
она. И добавил, что ребенок, скорее всего, был не от него.
   Мэриан Долархайд пришла в ярость,  описала  в  подробностях,  что  за
сыночка породил муженек, сказала, что он того заслужил, не преминув  при
этом напомнить, что в семье Тривейнов было двое с волчьей пастью.
   Мэриан выставила бывшего мужа за дверь и велела ему больше никогда не
появляться. Он и не появлялся, но через несколько лет,  к  тому  времени
Мэриан вышла замуж за богача  и  жила  припеваючи,  напившись  в  доску,
позвонил ее матери.
   Тривейн рассказал миссис Долархайд о ребенке-уроде и  заявил,  что  в
рождении монстра виноваты не Тривейны, а  Долархайды  -  ведь  у  миссис
Долархайд тоже торчат зубы.
   Через неделю трамвай в Канзас-сити разрезал Майкла Тривейна пополам.
   Узнав от Тривейна о том, что у Мэриан есть ребенок, миссис  Долархайд
провела без сна всю ночь. Высокая, худощавая бабушка Долархайд видела  в
кресле-качалке и глядела в горевший камин. К утру она  обхватила  руками
голову и стала медленно раскачиваться в кресле.
   Где-то на верхнем этаже ее большого дома кто-то громко  вскрикнул  во
сне. Над головой бабушки Долархайд скрипнули половицы: кто-то поплелся в
ванную.
   Затем раздался тяжелый стук упавшего на пол тела и стон.
   Бабушка Долархайд, не отрываясь, смотрела на огонь. Она раскачивалась
все быстрей и быстрей, и стоны наверху постепенно стихли.

***

   Незадолго до того, как Фрэнсису Долархайду исполнилось  пять  лет,  в
приют пришла первая и последняя посетительница.
   Он сидел в насквозь провонявшей убогой пищей столовой. К нему подошел
большой мальчик и отвел его в кабинет Братца Бадди.
   Там его ждала высокая, пожилая, густо  напудренная  женщина  с  тугим
пучком на затылке. Ее лицо было белее мела.  Ее  седые  волосы,  зубы  и
глаза, казалось, были покрыты желтоватым налетом.
   Фрэнсиса больше всего поразило то, что, увидев его, женщина  довольно
улыбнулась. Это он запомнил на всю жизнь. Еще бы  -  такого  никогда  не
случалось! И не случится...
   - Это твоя бабушка, - сказал Братец Бадди.
   - Здравствуй! - улыбнулась миссис Долархайд.
   Братец Бадди утер губы длинными пальцами.
   - Скажи "здравствуйте". Ну же!
   Фрэнсис научился говорить кое-какие слова,  закрывая  ноздри  верхней
губой, но с приветствиями у него было туго. - "Ддаффу", -  все,  что  он
мог сказать.
   Но бабушка пришла в еще больший восторг.
   - А "бабушка" ты можешь сказать?
   - Постарайся сказать "бабушка", - велел Братец Бадди.
   Взрывная "б" никак не выходила у Фрэнсиса. Он разревелся.
   Рыжая оса жужжала и билась в потолок.
   - Ничего, - успокоила  его  бабушка.  -  Я  уверена,  что  ты  можешь
сказать,  как  тебя  зовут.  Такой  большой  мальчик   наверняка   умеет
произносить свое имя. Ну, скажи! Для меня!
   Мальчик просиял. Большие ребята научили его говорить  это  слово.  Он
так хотел угодить бабушке. Он сосредоточился и отчетливо произнес:
   - Выблядок.

***

   Спустя три дня бабушка Долархайд забрала Фрэнсиса из  приюта.  И  тут
же, не откладывая, начала учить его говорить. Они упорно разучивали одно
и то же слово: "мама".

***

   Через два года после того, как Мэриан Долархайд  развелась  с  первым
мужем, она вышла замуж за Говарда Вогта, преуспевающего юриста, имевшего
большие связи в  высших  кругах  Сент-Луиса  и  среди  бывших  приятелей
Пендергаста в Канзас-сити.
   Вогт, вдовец с тремя малолетними детьми,  человек  в  высшей  степени
честолюбивый, был на пятнадцать лет старше Мэриан  Долархайд.  Всю  свою
ненависть  он  сосредоточил  на  сент-луисской  газете   "Пост-Диспетч",
которая здорово подпалила ему перышки,  раздув  скандал  с  регистрацией
выборщиков в 1936 году, а в 1940 году помешала стать губернатором штата.
   К 1943 году звезда Вогта снова  начала  восходить.  Он  был  выдвинут
кандидатом в законодательное собрание  штата  и  имел  все  шансы  стать
делегатом предстоящего съезда.
   Мэриан проявила себя как  очаровательная,  гостеприимная  хозяйка,  и
Вогт  купил  прекрасный  старинный  особняк  на  Олив-стрит,   где   они
устраивали пышные приемы.
   Через неделю после того,  как  Фрэнсис  Долархайд  поселился  в  доме
бабушки, она повезла его туда.
   Миссис Долархайд ни разу не была у своей дочери. Служанка,  открывшая
ей дверь, разумеется, не знала ее.
   - Я - миссис Долархайд, - сказала бабушка  и,  громко  топая,  прошла
мимо служанки.
   Ее комбинация на  три  дюйма  висела  сзади  из-под  платья.  Бабушка
провела Фрэнсиса в большую гостиную, в которой уютно потрескивал камин.
   - Кто там, Виола? - раздался сверху женский голос.
   Бабушка торопливо прошептала:
   - Иди к матери, Фрэнсис. Иди к матери. Беги!
   Он отшатнулся и съежился под ее пронзительным взглядом.
   - Иди к матери! Быстро! - Бабушка схватила его за плечи и  подвела  к
лестнице. Он взобрался по ступенькам  и,  оглянувшись,  посмотрел  вниз.
Бабушка кивком показала наверх.
   В конце незнакомого коридора он увидел открытую дверь.
   Мать сидела за туалетным столиком и красилась, глядя  в  зеркало,  по
краям которого горели лампочки. Она готовилась к политическому  митингу,
куда не полагалось являться слишком нарумяненной. Она  сидела  спиной  к
двери.
   - Меме, - пропищал Фрэнсис, как его учили. Он очень  хотел,  чтобы  у
него получилось. - Меме!
   Она увидела его отражение в зеркале.
   - Если тебе нужен Нед, то он еще не вернулся из...
   - Меме! - он вышел на свет, на безжалостный свет...
   Мэриан  услышала  внизу  голос  матери,  требовавшей  чаю.  Ее  глаза
округлились. Она сидела все в той же позе, потом вдруг быстро  выключила
лампы, освещавшие зеркало, и ее изображение исчезло. Мэриан издала тихий
жалобный стон и всхлипнула. Может, она горевала о себе, а может, о нем.
   После этого бабушка водила Фрэнсиса на  все  политические  сборища  и
объясняла, кто он  и  откуда.  И  со  всеми  заставляла  здороваться.  А
"здравствуйте" они дома не разучивали.
   Мистер Вогт проиграл выборы, не добрав 1.800 голосов.

ГЛАВА 26

   В бабушкином  доме  Фрэнсиса  Долархайда  повсюду  окружали  ноги  со
вздувшимися сизыми венами.
   Еще три года назад бабушка основала дом престарелых. С тех пор как  в
1936 году умер ее муж, бабушке хронически не хватало денег. Дело в  том,
что ее воспитали как леди, поэтому она не умела в одном месте купить,  в
другом перепродать.
   У нее был  большой  дом  и  куча  долгов,  оставленных  мужем.  Брать
постояльцев она не могла - дом располагался в  очень  уединенном  месте.
Бабушка могла потерять дом.
   Когда газеты объявили о том,  что  Мэриан  вышла  замуж  за  богатого
мистера Говарда Вегга, бабушка расценила это как дар  небес.  Она  много
раз писала дочери, умоляя о помощи, но так и не получила ответа. А когда
звонила ей по телефону, служанка всегда отвечала одно и то  же:  "Миссис
Вогт нет дома".
   Потеряв последнюю надежду, бабушка договорилась с  властями  и  стала
селить у себя неимущих бездомных стариков, за каждого получая деньги  от
окружных властей.
   Иногда,  если  властям   удавалось   разыскать   родственников   этих
несчастных, перепадали кое-какие денежки и от них.
   Бабушка едва сводила концы с концами, пока не надумала селить у  себя
в частном порядке стариков, принадлежащих к среднему классу.
   За все это время Мэриан не оказала ей ни малейшей поддержки. А ведь у
нее были средства!
   Теперь Фрэнсис Долархайд играл на полу  в  окружении  множества  ног.
Фрэнсис играл в машинки с бабушкиными  пластинками  маджонг,  обвозя  их
вокруг узловатых старческих ступней, похожих на скрюченные корни.
   Миссис  Долархайд  удавалось  содержать  в   чистоте   одежду   своих
постояльцев, но ей никак  не  удавалось  побороть  их  привычку  снимать
тапочки.
   Старики сидели целыми  днями  в  гостиной  и  слушали  радио.  Миссис
Долархайд поставила для их развлечения маленький аквариум  с  рыбками  и
пригласила плотника настелить поверх паркета линолеум  -  кто-нибудь  из
стариков непременно страдал недержанием мочи.
   Они сидели рядком на кушетке и  в  креслах  на  колесиках  и  слушали
радио, глядя давно выцветшими глазами на рыбок или куда-то  вдаль,  видя
там ими кого-то или что-то из далекого прошлого.
   Фрэнсис на всю жизнь запомнил шарканье  ног  по  линолеуму  в  жаркий
день, запах тушеной капусты и помидоров, доносившийся  из  кухни  и  эту
ужасную вонь - так воняет от долго пролежавшего на солнце пакета  из-под
сырого мяса. Так воняло в доме бабушки от стариков. И еще там никогда не
выключали радио.
   "Если хочешь постирать.
   Надо "Ринсо" покупать..." Фрэнсис все время торчал на  кухне,  потому
что поварихой у бабушки работала Королева-мать, с детства прислуживавшая
семейству Долархайдов. Иногда она приносила Фрэнсису в кармане передника
сливу и называла его "маленьким соней-опоссумом". На кухне было тепло  и
уютно.
   Но вечером мамаша Бейли уходила домой...

Декабрь 1943 года

   Пятилетний  Фрэнсис  Долархайд  лежал  в  постели  на  втором   этаже
бабушкиного дома. Окно было занавешено черными шторами. От  японцев.  Он
не мог произнести слово "японец". Фрэнсису  хотелось  в  туалет.  Но  он
боялся темноты.
   Фрэнсис позвал бабушку, которая спала внизу:
   - Бе-бе...
   Фрэнсис блеял, как козленок.
   Он звал, пока не утомится.
   - Пыжалста, бебе...
   Вдруг ему на ноги брызнула тонкая, горячая  струйка.  А  потом  стало
холодно, и ночная рубашка прилипла к телу. Фрэнсис не знал, как быть. Он
глубоко вздохнул и повернулся лицом к двери.  Ничего  не  случилось.  Он
опустил ноги на пол, встал. Рубашка словно  приклеилась  к  ногам,  щеки
пылали от стыда. Фрэнсис кинулся  к  двери.  Наткнувшись  на  ручку,  он
шлепнулся на пол, но моментально вскочил и  ринулся  вниз  по  лестнице,
цепляясь за перила. Он бежал к  бабушке!  Подкравшись  в  темноте  к  ее
постели, Фрэнсис забрался под одеяло, в тепло...
   Бабушка повернулась. Ее тело напряглось.  Фрэнсис  почувствовал,  что
спина, к которой он прижимался щекой, словно окаменела.  Затем  раздался
шепот:
   - В жижни не шлыхала...