да. "Ужасающие орудия
пыток" привлекли посетителей не меньше, чем Галерея Уффици, оставив далеко
позади Музей дворца Питти.

Организаторы зрелища - пара неудачников таксидермистов, питавшихся ранее
останками животных, из которых они делали чучела, стали миллионерами и,
облачившись в новые смокинги, совершили триумфальное турне по всему
континенту.

Посетители приходили, как правило, парами. Они приезжали во Флоренцию из
разных уголков Европы. Туристы долгими часами слонялись между инструментами
страданий, внимательно читая на одном из четырех доступных языков о
достоинствах того или иного аппарата и о том, как им следует пользоваться.
Иллюстрации Дюрера и иных выдающихся художников, так же как и дневники
современников, просвещали посетителей и проливали свет на тонкости таких
пыток, как, например, колесование.

Вот образчик одной из сопроводительных надписей:

Итальянские князья предпочитали ломать кости своим жертвам, бросив их на
землю и подложив под суставы конечностей деревянные брусья. (См.
прилагаемый рисунок.) В качестве орудия перелома использовалось тяжелое
колесо с металлическим ободом. В Северной Европе более популярным был иной
способ. Жертву вначале привязывали к деревянному кресту и нарушали
целостность костей с помощью металлического лома. Затем жертву размещали по
окружности колеса, привязывая к спицам (сломанные конечности придавали ей
требуемую гибкость). Голова все еще продолжала издавать крик. Последний
метод являл собой более красочное зрелище, хотя развлечение могло кончиться
преждевременно при попадании частичек костного мозга в сердце.

Выставка "Ужасающие орудия пыток" не могла пройти мимо внимания человека,
считающего себя знатоком пороков рода человеческого. Однако суть пороков
воплощалась вовсе не в Железной деве или в шесте с шипами для снятия кожи с
живого человеческого существа. Самую мерзкую сущность человеческого духа,
его Изначальное Уродство, лучше всего было видно в выражении лиц зрителей.

В полутемном зале со стенами из камня, под свисающей с потолка
металлической клеткой для обреченных на голодную смерть людей, стоял знаток
и тонкий ценитель деликатесов доктор Фелл и с довольным видом взирал на
бесконечную вереницу проходящих мимо него людей. В левой руке со шрамом
доктор держал очки, прикасаясь кончиком дужки к губам.

Там и увидел его Ринальдо Пацци.

Пацци выполнял уже второе за этот день пустяковое задание. Вместо того
чтобы наслаждаться ужином в обществе супруги, он протискивался сквозь
толпу, чтобы прикрепить на видном месте плакат с предупреждением о
Флорентийском монстре, которого ему так и не удалось схватить. Такой плакат
висел и над его рабочим столом, рядом с объявлениями о других находящихся в
розыске преступниках. Поместить на виду оскорбительный для Главного
следователя плакат распорядились его новые начальники.

Таксидермисты, сообща следившие за кассой, были только рады сдобрить свое
шоу щепоткой современных ужасов. Однако ни один из них не желал оставить
партнера наедине с наличностью. Поэтому они попросили Пацци повесить плакат
без их помощи. Некоторые посетители из числа аборигенов узнали Пацци и,
оставаясь невидимыми в толпе, шипели ему вслед.

Пацци приколол плакат с единственным пялящимся с него глазом к доске
объявлений рядом с выходом, где его могла увидеть большая часть
посетителей, и включил свет. Наблюдая за уходящими парочками, Пацци
заметил, что многие из партнеров, испытывая непреодолимое желание, терлись
друг о друга в толпе у выхода. Ему очень не хотелось снова увидеть
живописно размещенные тела, кровь и цветы.

Поскольку Форте ди Бельведере находился неподалеку от палаццо Каппони,
Ринальдо Пацци решил договориться с доктором Феллом о том, чтобы немедленно
забрать вещи исчезнувшего хранителя. Но когда Пацци отвернулся от доски
объявлений, доктор уже ушел. В толпе на выходе его не было. Там, где стоял
Фелл, остались лишь каменная стена да свисающая с потолка клетка, в которой
скорчившийся, похожий на человеческий зародыш скелет все еще продолжал
молить о куске хлеба.

Пацци ощутил некоторое беспокойство. Протолкавшись локтями через толпу, он
выскочил на воздух, но доктора так и не увидел.

Охранник на выходе, узнав Пацци, ничего не сказал, когда тот нырнул под
ограждение и, сойдя с дорожки, зашагал по мрачной эспланаде Форте ди
Бельведере. Подойдя к парапету, Главный следователь посмотрел на
противоположный берег Арно. У его ног лежала старая Флоренция. Вдали
высился залитый светом горб собора, а чуть ближе торчала сторожевая башня
палаццо Веккьо.

Пацци - бедная душа, попав в совершенно немыслимые обстоятельства, -
корчился в муках. Его родной город издевается над ним.

А это американское ФБР окончательно прикончило его, объявив в прессе, что
разработанный Бюро психологический портрет Монстра не имеет ничего общего с
арестованным мистером Пацци человеком. Это было похоже на удар ножа в
спину. "Ла Нацьоне" посыпала соль на рану, сказав, что Пацци просто
"сплавил Токку в тюрьму".

Последний раз Пацци выставлял синий плакат Монстра в Америке. Этот символ
своей победы он повесил на стене Отдела изучения моделей поведения и по
просьбе агентов ФБР поставил на нем автограф. Агенты прекрасно знали его,
восхищались им и приглашали к себе домой. Он и жена были самыми желанными
гостями на побережье Мэриленда.

Стоя у темного парапета и глядя на свой древний город, он вдыхал
солоноватый воздух Чесапикского залива и видел свою супругу на пляже. На ее
ногах были новые белые кроссовки.

В Квонтико Пацци показали изображение Флоренции как некий раритет. Это был
вид города с того места, где он сейчас находился. Лучшего вида старой
Флоренции, чем с Форте ди Бельведере, не существовало. Но изображение было
черно-белым. Это был рисунок карандашом, с нанесенными углем тенями. Самым
интересным в рисунке было то, что он был сделан на оборотной стороне
фотографии американского серийного убийцы доктора Ганнибала Лектера.
Ганнибала - Каннибала. Лектер нарисовал Флоренцию по памяти, и рисунок
висел в его камере в психушке, месте столь же унылом, как и сам Форте ди
Бельведере.

Пацци не знал, в какой именно момент его осенила эта замечательная идея. Но
он не сомневался в том, что ее породило слияние нескольких образов:
реальной Флоренции, раскинувшейся у его ног, рисунка, который только что
всплыл в его памяти, плаката Монстра и объявления о розыске, напечатанного
по заказу Мейсона Вергера. Это объявление висело в рабочем кабинете Пацци,
и на нем был изображен доктор Ганнибал Лектер. За сведения, обеспечивавшие
арест доктора Лектера, Мейсон Вергер обещал огромную награду. Кроме того, в
плакате сообщались некоторые важные детали о преступнике. В частности, там
говорилось:

ДОКТОР ЛЕКТЕР ВЫНУЖДЕН ПРЯТАТЬ КИСТЬ ЛЕВОЙ РУКИ. НЕЛЬЗЯ ИСКЛЮЧАТЬ, ЧТО ОН
МОЖЕТ ПОПЫТАТЬСЯ ПРОВЕСТИ НА НЕЙ ХИРУРГИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ, ТАК КАК
СВОЙСТВЕННАЯ ЕМУ ПОЛИДАКТИЛЬНОСТЬ (ЛИШНИЕ ПАЛЬЦЫ НА РУКЕ) - ЯВЛЕНИЕ ВЕСЬМА
РЕДКОЕ И СПОСОБСТВУЕТ ЕГО ИДЕНТИФИКАЦИИ.

На руке, в которой доктор Фелл держал очки, имелся шрам. Детальный рисунок
Флоренции на стене в его камере. Откуда пришла эта идея? Может быть, ее
родил освещенный город, на который он смотрел с высоты? А может быть, она
спустилась с темных небес? И почему предвестником этой идеи стал привкус
солоноватого бриза, дующего с залива Чесапик?

Как ни странно для человека, мыслящего образами, открытие на сей раз пришло
в сопровождении звука. Так звучит крупная капля при падении на поверхность
стоячей воды.


Ганнибал Лектер бежал во Флоренцию.

Бульк!

Ганнибал Лектер - не кто иной, как доктор Фелл.


Внутренний голос твердил ему, что он, не выдержав моральных мук, сошел с
ума и теперь, как тот скелет в клетке, ломает зубы о железные решетки своей
тюрьмы.

Пацци не помнил, каким образом оказался у ворот Ренессанс, ведущих из
Бельведера на узкую, круто сбегающую вниз, извилистую улицу Коста ди
Сан-Джорджио. По этой улице до сердца Старой Флоренции было не более
километра. Казалось, что ноги сами тащат его по булыжной мостовой,
заставляя шагать быстрее, чем ему хотелось. Ринальдо Пацци внимательно
смотрел перед собой, разыскивая глазами человека, именуемого доктором
Феллом, поскольку именно по этой улице должен был идти домой доктор. Дойдя
до середины склона, Пацци свернул на улицу Коста Скарпуччиа. Продолжив
спуск уже по ней, Главный следователь оказался у самой реки на виа де
Барди. Совсем рядом находился палаццо Каппони - обиталище доктора Фелла.


Запыхавшийся от быстрого спуска Пацци нашел темное местечко как раз
напротив дворца. Это был вход в подъезд жилого дома. Если кто-то пойдет
мимо, можно будет повернуться спиной и сделать вид, что нажимаешь на кнопку
звонка.

Света в окнах дворца не было, и Пацци со своего места мог заметить красный
глазок телекамеры над тяжелой двустворчатой дверью. Он не знал, работает ли
камера постоянно или только тогда, когда кто-то звонит в дверь. Камера
стояла в довольно глубокой нише и, как считал Пацци, вести наблюдение вдоль
фасада не могла.

Он прождал полчаса, прислушиваясь к своему дыханию, но доктор так и не
появился. Возможно, он уже был дома, но свет почему-то зажигать не стал.

Улица была совершенно пустынна. Пацци быстро перебежал на противоположную
сторону и прижался к стене.

Из дома до него едва-едва долетал какой-то звук. Чтобы лучше слышать.
Главный следователь приник ухом к решетке окна. Клавикорды. Кто-то играет
баховские "Вариации на тему Гольдберга". И играет очень хорошо.

Надо выждать, хорошенько проследить и все тщательно взвесить. Рано сливать
лоток. Золото еще не намыто. Надо подумать, как поступить. Ему вовсе не
улыбалось второй раз оказаться в дураках.

Когда Главный следователь Ринальдо Пацци снова пятился в тень на
противоположной стороне улицы, последним на свету оставался кончик его носа.

Глава 21

Согласно легенде, христианский мученик святой Миниато поднял с песка
римского цирка свою отрубленную голову и, взяв ее под мышку, прошагал до
склона холма на противоположном берегу реки, где с тех пор и покоится в
великолепной церкви, получившей его имя.

Тело святого Миниато, широко расправив плечи, а может быть, и сгорбившись,
прошествовало, вне всякого сомнения, по той улице, где мы с вами сейчас
находимся - по виа де Барди. В город пришел вечер, и улица опустела.
Выложенные замысловатым узором камни мостовой блестят под мелким зимним
дождем, недостаточно холодным даже для того, чтобы убить стойкий кошачий
запах. Мы с вами находимся среди дворцов, сооруженных шесть сотен лет тому
назад князьями коммерции - созидателями правителей и великими ценителями
флорентийского искусства эпохи Ренессанса. На расстоянии полета стрелы от
нас, на противоположном берегу Арно, видны злобные зубья парапета палаццо
Веккьо на пьяцца Синьориа - на площади, где был повешен, а затем сожжен
монах по имени Савонарола и где находится Галерея Уффици с сотнями распятых
в ней Христов.

Эти семейные дворцы, законсервированные усилиями современной итальянской
бюрократии, стоят тесно прижавшись друг к другу, внешне очень похожие на
унылые тюремные здания. Но в чреве своем они прячут просторные и молчаливые
залы с высокими потолками и стенами, задрапированными или обитыми
истлевающим шелком. Этих залов никто не видит, хотя их стены вот уже
многие, многие годы украшают менее известные картины самых великих мастеров
Ренессанса, и лишь вспышки столь редких в этих местах молний иногда
выхватывают эти картины из постоянно окружающей их тьмы.

Вот здесь, совсем рядом с вами, стоит дворец, принадлежавший когда-то
семейству Каппони - семейству, славившемуся целую тысячу лет. Один из
Каппони разорвал и швырнул в лицо французскому королю предъявленный тем
ультиматум, а другой Каппони даже занимал Святой престол.

В окнах палаццо Каппони за тяжелыми металлическими решетками сейчас нет
света. Кольца, в которых когда-то ярко пылали факелы, опустели. В
старинном, покрытом волосными трещинами стекле вон того окна вы видите
оставшееся еще с сороковых годов отверстие от пули. Подойдем ближе.
Приложите ухо к холодному металлу так, как до вас это сделал полицейский, и
прислушайтесь. До вас донесется едва слышный звук клавикордов. Кто-то
играет баховские "Вариации на тему Гольдберга" - играет не безукоризненно,
хотя и очень хорошо, демонстрируя прекрасное понимание музыки. Игру нельзя
назвать совершенной лишь потому, что левая рука исполнителя чуть-чуть
зажата.

Если вы верите в то, что вам ничто не грозит, пройдем в помещение. Не
желаете ли вы войти в этот видевший славу и кровь дворец? Согласны ли вы,
разрывая лицом паутину темноты, проследовать к тому месту, где столь
изысканно звучат клавикорды? Глаз телекамеры нас не узрит. Торчащий у входа
насквозь промокший полицейский нас тоже не увидит. Так пойдем же...

В вестибюле дворца царит почти полная тьма. Длинная каменная лестница.
Холодные как лед перила скользят под нашей рукой. Ступени за сотни лет
стерлись, и нам, поднимаясь на встречу с музыкой, приходится с
осторожностью ставить ногу на их неровную поверхность.

Высокая двустворчатая дверь, ведущая в парадный зал, заскрипит, если ее
придется открывать. Однако для вас она предусмотрительно распахнута. Музыка
льется из дальнего, дальнего угла, и в том же углу расположен единственный
источник света. Это дверь в крошечную часовню, в которой мерцают
красноватые огоньки множества свечей.

Приблизимся к источнику музыки. Нам кажется, что мы проходим мимо покрытой
чехлами мебели. Но мы в этом не очень уверены, так как в полутьме и в
колеблющемся отблеске свечей мебель эта представляется нам спящим стадом.
Высокий потолок над нашими головами полностью скрывается во тьме.

Свечи бросают красноватые отблески на богато украшенные клавикорды и на
человека, известного в среде специалистов по Ренессансу под именем доктора
Фелла. Элегантный доктор, сидя за инструментом с горделиво выпрямленной
спиной, целиком погрузился в музыку. Волосы музицирующего поблескивают в
свете свечей, так же как и спина в великолепном шелковом халате, отчего
ткань одеяния становится похожей на кожу.

На поднятой крышке инструмента изображена сцена пира, и колеблющийся свет
свечей создает полную иллюзию того, что фигуры пирующих пребывают в
постоянном движении. Он играет, закрыв глаза. Ему не нужны ноты. На
пюпитре, имеющем форму лиры, перед ним находится лишь скандальный
американский таблоид "Нэшнл тэтлер". Газета свернута так, что мы видим лишь
одно лицо на первой странице - лицо Клэрис Старлинг.

Наш "музыкант" улыбается, заканчивает пьесу, играет еще раз для
собственного удовольствия сарабанду и, как только смолкают последние звуки,
открывает глаза. Мы замечаем, что в центре каждого его зрачка светится
крошечный, с булавочную головку, красный огонек. Он наклоняет голову чуть
набок и смотрит на стоящую перед ним газету.

Затем музыкант беззвучно поднимается и уносит американский таблоид в
маленькую, очень красивую часовню, сооруженную в то время, когда сама
Америка еще не была открыта. Когда он в свете свечей разворачивает газету,
создается впечатление, что святые на иконах над алтарем начинают читать ее,
глядя через его плечо - словно это не святые, а утомленные стоянием в
очереди покупатели. Шрифт размером в семьдесят два пункта кричит: "АНГЕЛ
СМЕРТИ: КЛЭРИС СТАРЛИНГ - МАШИНА ФБР, НЕСУЩАЯ ГИБЕЛЬ".

Он начинает задувать свечи, и лица над алтарем, изображенные в момент
страдания или в состоянии благостной красоты, постепенно исчезают. Чтобы
пересечь главный зал, свет ему не нужен. Когда доктор Ганнибал Лектер идет
мимо нас, мы чувствуем колебание воздуха. Большая дверь скрипит и со стуком
захлопывается. Удар настолько силен, что под нашими ногами дрожит пол.
Тишина.

Затем мы слышим шаги в другой комнате. Звук шагов отражается от стен - они
здесь ближе к нам, чем в зале, - и от потолка, который все так же высок и
резкое эхо от него долетает с опозданием. В неподвижном воздухе ощущается
запах старой веленевой бумаги, пергамента и погашенных свечных фитилей.

Мы слышим, как в темноте шелестит бумага и скрипит стул. Это доктор Лектер
усаживается в огромное кресло в легендарной библиотеке Каппони. Его глаза
частенько отражают красный свет, но сами они красным светом не горят, как
клятвенно заверяют некоторые. В библиотеке царит полная тьма. Доктор
предается размышлениям...

Да, доктор Лектер действительно создал вакансию в палаццо Каппони, устранив
прежнего хранителя. Для решения этой чрезвычайно простой задачи
потребовались лишь несколько секунд работы со стариком и немного денег -
ровно столько, сколько стоят два мешка цемента. Но после того как путь был
расчищен, пост этот он получил по справедливости, продемонстрировав
Комитету по изящным искусствам экстраординарные лингвистические
способности. Доктор Лектер без всякой подготовки легко переводил
средневековую латынь и староитальянский с густо исписанных черной готикой
манускриптов.

Здесь он обрел покой, который постарается сохранить. За время пребывания во
Флоренции он никого не убил, за исключением своего предшественника,
естественно.

Пост переводчика и хранителя музея Каппони в силу целого ряда причин
представляет для него особую ценность.

После стольких лет в крошечной камере сами размеры помещения и высота
потолков стали иметь для него очень большое значение. Кроме того, он
испытывает к дворцу особое влечение. Палаццо Каппони - единственное частное
здание, которое своими размерами и убранством приближается к тому образу
дворца, который он тщательно лелеет в памяти с самого детства.

Библиотека дворца является уникальным собранием рукописей и писем, уходящих
в прошлое, к началу тринадцатого века, и она может позволить ему узнать
больше о себе самом.

На основании довольно разрозненных семейных преданий доктор Лектер считал,
что его род восходит к некоему Джулиано Бевисанге (фигуре весьма зловещей в
истории Тосканы двенадцатого века), а также к семействам Макиавелли и
Висконти. Палаццо Каппони - идеальное место для исследования прошлого.
Несколько абстрактный интерес доктора ко всему этому вовсе не связан с
удовлетворением потребностей его эго. Доктор Лектер не нуждается в столь
тривиальном ублажении своего тщеславия. Эго доктора, интеллект и
способность к рациональному мышлению не поддаются измерению обычными
средствами.

По правде говоря, психиатры расходятся во мнении, можно ли вообще считать
доктора Лектера человеком. В течение долгих лет коллеги-психиатры, многие
из которых пострадали от его ядовитого пера, считали доктора не
человеческим существом, а чем-то совсем Иным. Для удобства они называли его
Чудовищем.

Сейчас Чудовище сидит в темной библиотеке и мысленно пишет цветные картины,
вдыхая воздух средневековья. Он размышляет о полицейском.

Щелкает выключатель, и вспыхивает невысокая настольная лампа.

Теперь мы видим доктора Лектера в библиотеке Каппони. Он сидит за трапезным
столом шестнадцатого века. За его спиной полки с множеством ячеек,
заполненных рукописями и гроссбухами в парусиновых переплетах, самым старым
из которых более восьмисот лет. Перед ним на столе лежит пачка писем
шестнадцатого века от посла Флоренции в Венецианской республике. Чтобы
письма не рассыпались, на них стоит небольшая статуэтка, отлитая
Микеланджело в то время, когда скульптор прорабатывал варианты своего
будущего рогатого Моисея. Чуть дальше на столе, между Моисеем и старинной
чернильницей, располагается портативный компьютер, связанный с Миланским
университетом и позволяющий вести исследования в диалоговом режиме.

Красные и синие пятна рядом с серыми и желтыми стопками пергамента и
веленевой бумаги есть не что иное, как экземпляр "Нэшнл тэтлер". Тут же
лежит и флорентийское издание "Ла Нацьоне".

Доктор Лектер выбирает итальянскую газету и начинает читать свежие нападки
на Ринальдо Пацци, вызванные заявлением ФБР в связи со скандалом в деле
Монстра. "Характер обвиняе