ь!- Пухлолицый дернул ногой - золотые узоры, попав в  луч
солнечного света, ослепительно  блеснули,-  повернулся  к  широкобровому:-
Хушаху, это шпион, засланный грязными варварами.
   Хушаху почтительно наклонил голову.
   -  Князь Юнь-цзы, нам очень легко узнать, говорит он правду  или  лжет.
По записям  мы  установили,  какие  люди  были  в  посольстве,  вырезанном
монголами.
   -  О чем ты говорил с чужеземцами?- спросил князь.
   Холодея от страха, но понимая, что от его  точности  сейчас,  возможно,
зависит, быть ли живу, Хо передал весь разговор, стараясь не пропустить ни
слова.
   -  По-моему, он говорит  правду,- сказал  Хушаху.- Татары и  тайчиуты -
извечные враги. А он жил у тайчиутов. Уведите его и закройте под замок.
   -  За что же? Я ни в чем не виноват!
   Хушаху нетерпеливо махнул рукой.  Стражники  снова  подхватили  Хо  под
руки, повели по дорожкам сада. Прошли через задний двор, миновали  конюшни
и оказались в тесном дворике. Человек в военном поясе открыл дверь,  и  Хо
оказался в каменном помещении с  земляным  полом.  Звякнул  замок,  и  все
стихло. Тусклый свет едва сочился в узкую щель под потолком.  В  помещении
был прогорклый, застойный воздух. Хо присел на корточки  в  углу,  облизал
сухие губы. Злой дух принес этих татар! Пропали горшки - труд многих дней.
И еще не известно, останется ли целой его голова.
   Весь день его никто не тревожил. Не дали  ни  пить,  ни  есть.  Полоска
света под потолком медленно угасала. Хо свернулся калачиком, задремал.
   Внезапно дверь открылась. Его повели по темным задним дворам, потом  по
узким переходам. Наконец оказались  в  большой  комнате,  ярко  освещенной
свечами.  Свет  дробился  на  лаковых  шкафах  и  столиках,  на   огромных
фарфоровых вазах. В комнате был один Хушаху. Он сделал знак страже  выйти.
Хо стоял у дверей, смотрел на грязные штаны, на потрепанные  туфли-страшно
было ступить даже шаг по узорчатому полу.
   -  Ты не лгал,- сказал Хушаху.
   -  Я могу идти?- Хо вскинул голову.
   -  Нет, ты мне нужен.
   Хушаху провел Хо в тесную каморку,  приложил  палец  к  губам,  знаками
показал, чтобы слушал, и вышел. Половину пола каморки  занимала  кружевная
решетка.
   Хо прижался лицом к металлу решетки и увидел внизу высокую  комнату.  В
ней  ужинали  те  самые  монголы.  Седой  рвал  руками  мягкие   пампушки,
неторопливо жевал, запивая чаем.
   -  От их пищи я все время чувствую  себя  голодным.  Едят  траву,  пьют
траву - тьфу!
   -  Попросил бы у князя мяса,-сказал его  товарищ  с  сухим,  сморщенным
лицом.- Уж он-то, я думаю, не ест траву - видел, какой жирный?
   -  Ну его, князя... Все они тут жадные. Кругом  шелка,  золото,  а  все
мало. С какой стати мы им платим дань?
   -  Ты потише,- предостерег его третий, мрачный чернобородый багатур.
   -  А что, я это могу сказать и самому князю Юнь-цзы!
   -  И умрешь на деревянном осле,- угрюмо предрек чернобородый.- Как  хан
тайчиутов Амбахай. Напрасно его тогда выдали.
   -  Ну  нет,  не  напрасно!-  возразил  сморщенный.-   Тайчиутов    надо
истреблять!
   -  У нас  один  язык,  одни  обычаи.  Мы  истребляем  их,  они  -  нас.
Выгадывает сын неба '.- Седой взял со столика последнюю пампушку,  положил
перед собой.- Видали, как разговаривал с нами князь? Так говорят со своими
рабами.
   [' С ы н  н е б а - титул китайского императора.]
   -  Надо пробиться к императору и пожаловаться.- Сморщенный  допил  чай,
перевернул чашку.- Император велик и милостив.
   -  Нашел кому жаловаться! Князь Юнь-цзы только разевает рот, его языком
ворочает император.- Чернобородый поднялся.
   Хо лежал на полу, сплющив нос о железную  решетку.  Когда  татары  ушли
спать, его снова  провели  к  Хушаху.  Начав  пересказывать  разговор,  Хо
заколебался: нужно ли все передавать точно, не принесет  ли  он  несчастье
тем людям?  Но  Хушаху,  чуть  пошевеливая  широкими  сросшимися  бровями,
смотрел ему в лицо и, казалось, ждал, когда он собьется или солжет.  И  Хо
рассказал все, как было.
   Из-за перегородки, расписанной цветами, вышел старик в одежде чиновника.
   -  Он ничего не упустил?- спросил Хушаху у старика.
   -  Нет. Он все хорошо понял и запомнил.
   -  Что ж...- Хушаху прошелся, искоса оценивающим взглядом ощупывая Хо.-
Ты будешь служить у меня.

     VI

   Почесывая оплывшие  бока,  Таргутай-Кирилтух  пытался  припомнить  сон.
Худой был сон. Вот времена настали, ничего хорошего не осталось, сны и  те
снятся только худые. Всю ночь что-то холодное и скользкое, но не змея и не
рыба, обвивало  шею,  шлепало  мокрым  хвостом  по  голой  спине,  шептало
какие-то слова. Что за слова это были?  Вспомнить  бы  два-три,  остальное
разгадает шаман.
   За дверным пологом громко разговаривали и смеялись  нукеры.  Этот  смех
мешал  думать,  злил  Таргутай-Кирилтуха.  Ржут,  бездельники,    дармоеды
беззаботные, и ни почтения, ни уважения.
   -  Эй,вы!
   В юрту вошел  Аучу-багатур.  Все  еще  посмеиваясь,  он  остановился  у
порога. Широкоплечий, с низким,  покатым  лбом,  обезображенным  малиновым
шрамом, Аучу-багатур был храбрым, преданным, но не очень-то умным нойоном.
   -  Что  за  веселье?-  Таргутай-Кирилтух  засопел,   раздувая    ноздри
приплюснутого  носа.-  Только  бы  пили,  жрали  и  хохотали!  Где   шаман
Теб-тэнгри? Я его должен ждать?
   -  Он в  курене.  Ему  сказано.  Скоро  придет.-  Аучу-багатур  отвечал
отрывисто, с обидой в голосе.
   -  Новости?-    пренебрегая    его    обидчивостью,    резко    спросил
Таргутай-Кирилтух.
   -  Вчера меркиты отогнали табун.
   -  Мой табун?
   -  Твой. Табун мы отбили. А меркиты ушли.
   Таргутай-Кирилтух молча сопел, думал. Новости теперь, как и  сны,  тоже
только худые. Эта новость очень недобрая. До сих пор ему удавалось  ладить
с меркитами и татарами. Не они - анда  Есугея  хан  кэрэитов  Тогорил  был
главным и самым опасным врагом. Неужели придется враждовать и с меркитами?
Может быть, они сговорились? Не должны бы. Скорей всего  это  была  просто
шайка удальцов...
   -  Кто сказал, что это были меркиты?
   -  Табунщик Тайчу-Кури. Сын Хучу, воина Есугея.  Того,  что  был  убит,
когда...
   -  Двадцать палок по голому заду табунщика! Чтобы смотрел  лучше  и  не
путал ворон с ястребами. Еще есть новости? Где Сача-беки и Алтан?
   -  Они теперь кочуют отдельно от всех. К ним часто наезжает Хучар,  сын
Некун-тайджи, племянник Есугея...
   -  Что ты сегодня без конца тычешь меня именем Есугея? Как будто  я  не
знаю, чей племянник Хучар! Смотри за ними крепче. Но  не  задирай.  А  что
Даритай-отчигин?
   -  Этот смирно сидит в своем курене. А вот...- Аучу замялся.
   -  Говори!- приказал Таргутай-Кирилтух: пусть все неприятности  выложит
разом.
   -  Оэлун и дети Есугея понемногу оправляются. У них уже есть и  лошади,
и овцы, другой скот,
   -  Где взяли?
   -  Этого я не знаю. Слышал я, старший из детей, Тэмуджин, без  почтения
произносит твое имя. Да что там  почтение!  Грабителем  называет,  мстить,
говорят, собирается. Может быть, и  ему  дать  палок?  Пусть  лучше  чешет
спину, чем чесать языком!- Аучу-багатур, довольный своей  шуткой,  коротко
хохотнул и умолк под взглядом нойона.
   Таргутай-Кирилтух снова  сердито  засопел.  Будь  Аучу-багатур  чуточку
умнее, не смеялся бы. Уже не однажды  доносили:  во  многих  куренях  его,
Таргутай-Кирилтуха, осмеливаются осуждать за жестокое обращение  с  семьей
Есугея. А теперь и Тэмуджин,  щенок  малоумный,  подает  свой  голос.  Его
угрозы - безвредное тявканье. Но в грозу и малый ручей может  превратиться
в большую реку. При неудаче, шаткости найдется немало  пособников.  Нойоны
стали уклончивы, не тверды в своем слове. При  жизни  Есугея  Сача-беки  и
Алтан хорошими  друзьями  были,  а  теперь  -  завистники.  Сами  по  себе
кочуют...
   В юрту, не спросив позволения, вошел Теб-тэнгри.  Не  кланяясь,  прошел
вперед, сел на войлок, скрестил ноги  в  потрепанных  гутулах.  Узколицый,
остроносый, уставился на Таргутай-Кирилтуха взглядом угольно-черных глаз.
   -  Зачем звал? Нездоров?
   -  Небо хранит меня от болезней. Погадай. Аучу, ты  приготовил  баранью
лопатку? Иди разведи на улице огонь.
   Аучу-багатур  вышел.  Теб-тэнгри  остался  сидеть.    Таргутай-Кирилтух
рассказал ему о сновидении.
   -  Ты, слышал, умеешь предвидеть будущее. Скажи  мне,  что  значат  эти
сны? Ни одной ночи не проходит, чтобы я не увидел чего-то такого.
   -  Духи  предупреждают  тебя.  Духи  говорят:  берегись.   Они    тобой
недовольны.
   -  С чего бы? Я не скуплюсь на жертвоприношения.
   -  Ты слишком много  ешь.-  Теб-тэнгри  сожалеюще  цокнул  языком.-  Ты
разжирел, как медведь в осеннем кедровнике. Ты мало думаешь о  людях,  они
тощи, как коровы ранней весной. Духи этого не любят.
   Таргутай-Кирилтух сел на постели, отбросил одеяло.  Ноги,  короткие,  в
редких черных волосках, с толстыми,  будто  опухшими,  пальцами,  проехали
пятками по войлоку, ткнулись в скрещенные гутулы Теб-тэнгри, стронули их с
места.
   -  Думаешь, если ты шаман, то можешь болтать все, что придет в голову?
   -  Ты звал - я пришел. Ты спросил -  я  сказал.  Зачем  же  гневаться?-
Теб-тэнгри чуть отодвинулся.- Если хочешь, уйду.
   Таргутай-Кирилтух глубоко вдохнул в себя воздух. Ему хотелось  схватить
гутул и запустить в острое лицо  шамана.  Но  сдержался,  пересилил  себя.
Шаман знается с духами, а их лучше  не  гневить.  С  людьми  дел  хватает.
Раньше он думал, что стоит лишить власти Есугея - и все  пойдет  так,  как
того он пожелает. Но Есугея давно нет, все его богатство он  раздал  своим
нукерам и нойонам, а чего добился? Друзья и родичи  Есугея  втайне  желают
ему гибели, мутят людей, много говорят о его несправедливости, жадности, а
сами, не забери он улус Есугея, давно бы из-за него перервали  друг  другу
горло.
   Шаман  поднялся,  намереваясь,  кажется,  и  в   самом    деле    уйти.
Таргутай-Кирилтух ворчливо повелел:
   -  Я тебя звал погадать - гадай.
   Теб-тэнгри  вышел  из  юрты   жечь    на    огне    баранью    лопатку.
Таргутай-Кирилтух  с  кряхтеньем  обулся,  надел  шелковый  халат,    туго
подпоясался поясом, украшенным серебром. На шамана он  больше  не  злился.
Шаман, кажется, говорит верно. В самом деле, разжирел сверх  всякой  меры.
Слишком уж много времени проводит в пустой праздности. Не из-за  этого  ли
откололся Сача-беки? Не потому ли глупый мальчишка Тэмуджин позволяет себе
угрожать ему?
   На  бронзовом  подносе  Теб-тэнгри  принес  обугленную  лопатку.  Кость
дымилась, потрескивала, наполняя юрту  запахом  гари.  Теб-тэнгри  присел,
разглядывая  трещины.  Таргутай-Кирилтух  стоял  за  его  спиной  и   тоже
всматривался в кость.
   -  Видишь две трещины? Эта - твоя жизнь. Эта - смерть. Они идут  рядом,
то сближаясь, то расходясь. Сближение показывает на опасность,  угрожающую
твоей жизни. Пока таких опасностей было немного.  Но  смотри  дальше.  Все
чаще и чаще линия жизни сближается с  линией  смерти.  Тебя  ждут  большие
испытания Теперь смотри на эти линии. Их  много.  Это  обиды,  причиненные
тобой. Они сливаются в одну глубокую и пересекают линию  жизни.  Это  твой
конец. Ты не умрешь своей смертью.
   Таргутай-Кирилтух перестал смотреть на  кость  и  слушать  шамана.  Все
верно. Это он чувствовал и без гадания. Хватит сидеть!  Он  не  даст  всем
обидам слиться в одну. Не даст погубить себя.
   -  Ты можешь узнать у духов, как избежать  опасностей  и  укрепить  мой
улус?
   -  Попробую. Но не сейчас. Сейчас могу лишь сказать то, что думаю  сам.
Я езжу по всем куреням, я слушаю и смотрю. Плохо живут  люди.  Старших  не
уважают младшие, бедных обижают богатые, слабых унижают  сильные. Установи
порядок, и твой улус будет крепнуть, а сам ты - благоденствовать.
   Вспомнив,  что  шаман   сын    Мунлика,    верного    нукера    Есугея,
Таргутай-Кирилтух с подозрением оглядел его.
   -  Тебе что за дело до моего улуса? Или ты хочешь быть первым человеком
у меня, как был твой отец у Есугея?
   -  Может быть, и так.
   -  Ты многознающий шаман, а все равно дурак. Кто доверится чужому коню,
к чужим и попадет. Пошел отсюда!
   В глазах Теб-тэнгри полыхнуло пламя, но губы  сами  собой  сложились  в
мягкую, как будто даже виноватую улыбку, он скорбно качнул головой.
   -  Гордый нойон, сейчас ты сам придвинул  линию  своей  жизни  ближе  к
трещине, означающей смерть.- И вышел.
   От гнева  у  Таргутай-Кирилтуха  перехватило  дыхание,  хотел  повелеть
схватить шамана, но из груди вырвалось  лишь  сипение.  Пока  справился  с
собой, пока дозвался нукеров, образумился Пусть дерзкий шаман  до  времени
идет своей дорогой. Не с него надо начинать.

     VII

   Гасли звезды. Небо на востоке, светлея, окрашивалось в  мягкий  розовый
свет. Утро было безветренное, теплое. Вода в реке, розовая,  как  и  небо,
сонно хлюпала. Тэмуджин с Хасаром, Бэлгутэем и Хачиуном, босые, в коротких
затрепанных штанах, шли друг за другом. Из-под берега, заставив  Тэмуджина
вздрогнуть, с шумом, истошным  криком  вылетела  птица.  Хачиун,  шагавший
позади всех, догнал старшего брата, боязливо прижался к нему.
   -  И трус же ты! Утки испугался.
   -  А может быть, это вовсе не утка. Может быть, это злой дух.
   -  Не болтай о чем не следует!- рассердился Тэмуджин.
   Мальчик хотел сказать еще что-то  о  злых  духах,  но  Тэмуджин  строго
прикрикнул, и дальше пошли молча. Скоро совсем  рассвело.  Солнечные  лучи
заскользили по вершине Бурхан-Халдуна, высветляя зелень  леса,  над  водой
поплыли прозрачные пряди тумана. По крутому  яру  спустились  на  песчаную
косу. Босые ноги оставляли  на  песке  глубокие  вмятины,  и  они  тут  же
заполнялись прозрачной водой.  У  широкого  омута  остановились.  На  воде
покачивались берестяные кругляши-поплавки  -  тут  стояла  сеть.  Тэмуджин
сбросил штаны, сунул ногу в воду - холодная. Всхлипывая, забрел по грудь в
омут, ухватился за  конец  сети,  потянул.  Сеть  заметно  подрагивала,  и
Тэмуджин забыл про холодную воду: что-то есть! У берега за  нижнюю  тетиву
сети схватился  Хасар,  стали  потихоньку  выбирать.  Из  воды  показалась
розово-золотистая рыбина. За ней  вторая,  третья.  Четыре  крупных  ленка
упруго бились в волосяной сети  на  мокром  песке.  Богатый  улов!  Хачиун
по-щенячьи взвизгивал, смеялся, лез к  сети,  мешая  Тэмуджину  и  Хасару,
Бэлгутэй хватал рыбин за хвост и тоже смеялся.
   Оставив сеть и рыбин на берегу, спустились ниже. Здесь река прижималась
к высокому утесу, круто заворачивала. На повороте была глубокая яма. В нее
Тэмуджин вечером закинул крючки, наживленные хариусами, если есть таймень,
возьмет.
   На спокойной голубовато-зеленой воде лежала темная тень скалы, у берега
блестели  омываемые  течением  черные  острые  камни.  Оставив    братьев,
Тэмуджин, прыгая с камня на камень, добрался  до  удочек.  Проверил  одну,
другую - пусто. Оставалась последняя. Она стояла в конце ямы  под  молодым
ильмом,  росшим  в  узкой  расщелине.  Белая  волосяная  леска  была  туго
натянута.  Тэмуджин  подергал  ее,  с  огорчением  подумал  -  зацепилась.
Придется нырять в воду, не лишаться же  драгоценного  крючка!  Вдруг  леса
сама по себе прослабла. Тэмуджин, недоумевая, стал  выбирать  ее.  Но  что
это? Снова натянулась. Нет, идет. Коряга за ней тащится, что ли?..  Так  и
есть, вон темнеет. Целое бревно тащится.
   И в этот момент <бревно> рванулось в сторону. Тэмуджин упал, но лесу из
рук не выпустил. Она до крови врезалась в руку. Упираясь ногами в  камень,
стискивая зубы, Тэмуджин держал леску. Таймень хлобыстнул хвостом по воде,
повернул против течения. Тэмуджину стало легче.
   -  Хасар! Скорее сюда!
   Горячий пот заливал лицо,  щипал  глаза.  Пальцы  на  перетянутой  руке
посинели, из-под  лески,  охватившей  ладонь,  сочилась  кровь.  Хасар  не
услышал его крика. А таймень снова  повернул  вниз,  заметался,  калиновый
хвост тяжко бухал по речной глади, вода бурлила, словно кипяток  в  котле.
Боль в руке стала невыносимой. У Тэмуджина потемнело в глазах.
   -  Хасар!
   Брат услышал. Козленком прыгая с камня на камень, подбежал, вцепился  в
натянутую до звона  лесу,  потянул.  Вдвоем  быстро  умучили  тайменя.  Он
подошел к берегу с широко распахнутой пастью - зубастое страшилище.
   -  Лезь в воду!
   Хасар сбросил штаны, ринулся в воду, бесстрашно запустил руки под жабры
тайменя. Ловкий, с клочьями  обгорелой  кожи  на  черной  спине,  братишка
сейчас как нельзя лучше оправдывал свое имя '.
   [' Х а с а р - хищный зверь.]
   На берегу рыбина упруго изогнула литое тело, забилась, пачкая  хвост  в
сухих листьях и земле. Тэмуджин схватил камень, с веселой яростью  обрушил
на черную голову тайменя - сухо хрустнули кости
   -  На тебе! На!
   Вдвоем  выволокли  его  из-под  утеса.  Хачиун  и  Бэлгутэй  с  опаской
разглядывали огромную рыбину, тыча палками в светло-серое брюхо.
   Разожгли огонь, зажарили двух ленков, поели. Тэмуджин заставил  братьев
разбирать  сеть,  сам  лениво  растянулся  на  траве.  Солнце  уже  начало
припекать. Трещали кузнечики, в  кустарнике  за  рекой  пели  птицы.  Ныла
нарезанная леской рука, но на душе было светло и  покойно.  Он  становится
мужчиной, главой и кормильцем семьи. Страшная зима  с  зелеными  огоньками
волчьих глаз в гудящей и стонущей темноте уже не повторится.  Он  научился
ловить рыбу, бить из лука птиц, добывать жирных  тарбаганов.  Он  научится
владеть мечом и боевым копьем, станет воином, таким же знаменитым, как его
отец   Есугей-багатур.   Пусть   тогда   дрожит    от    страха    толстый
Таргутай-Кирилтух!
   Но не о мести ненавистному нойону больше всего думает теперь  Тэмуджин.
Почему-то все чаще вспоминается его нареченная невеста Борте -  девочка  с
тугими круглыми щеками, рассудительная и упрямая. Какой стала она  теперь?
Захочет ли Дэй-сэчен, ее отец, отдать  Борте  ему  сейчас,  когда  у  него
единственный нукер - собственная тень? Когда-то он был добр и внимателен к
нему. Но это было при жизни отца. В ту пору все были добры к нему,  к  его
матери, его братьям. Люди уважают, прав Теб-тэнгри,  одно  -  силу.  И  он
будет сильным.
   Тэмуджин сел, потянулся, посмотрел на  свои  ноги  с  исцарапанными,  в
ссадинах ступнями, на муравья, деловито бегущего вверх по тонкой травинке,
на тайменя с круглыми, как пуговицы, глазами, перевел взгляд на речку,  на
пологие лесистые холмы, и ему захотелось запеть  от  беспричинной  радости,
наполнившей душу.
   Братья возились с сетью у самой воды. Хасар и Бэлгутэй выбирала из ячей
траву, листья, тину. Хачиун собирал на отмели цветные камешки. По  берегу,
с той стороны, где  была  юрта,  бежал  младший  братишка  Тэмугэ-отчигин.
Штанишки сползали с его тонкого зада, и он на  ходу  их  поддергивал.  Вот
глупый, подвязать не догадается!
   Подбежав к Тэмуджину, Тэмугэ-отчигин не сразу  мог  что-либо  сказать -
запыхался. Глазенки выпучены, на носу  мелкие  капельки  пота,  одна  рука
поддерживает штаны.
   -  Тэмуджин...  тебя  ищут!-  наконец  сказал  он.-  Приехали    нукеры
Таргутай-Кирилтуха. Они ругали мать. Ударили Хоахчин. Я сюда.
   Тэмуджин посмотрел на  небыстрое,  в  мелкой  ряби,  течение  реки,  на
тальниковые кусты, склонившие ветви к воде. Все, что говорил сейчас  малыш
Тэмугэ, не воспринималось им как угроза. Но тут а поле его  зрения  попали
всадники. Пять человек. Они подвернули к берегу реки, остановились. Должно
быть, ехали следом за Тэмугэ-отчигином и, потеряв его из виду,  не  знали,
куда направиться. Тэмуджин заволок тайменя в кусты, прикрыл  его  ветками,
травой, лихорадочно  обдумывая,  что  делать.  Всадники  увидели  Хачиуна,
бегающего по отмели, погнали коней.
   -  Хасар!- крикнул Тэмуджин.- Я спрячусь. Скажи - уехал куда-то.
   Он побежал, пригибаясь, в кусты. Всадники, кажется, успели его увидеть.
Вскоре он услышал тяжелый топот копыт за спиной, треск ломаемых кустов. Не
убежать! Впереди были реденькие тальники, справа  тянулась  болотистая,  в
кочк