а друга и проливаете кровь наших братьев.
   -  При чем тут я?
   -  Как при чем? Дай тебе волю - лучше других будешь!
   -  Уж таким, как Таргутай-Кирилтух, не буду!
   -  А каким? Сам не знаешь. Бери молот.
   Вечером, как всегда, Тэмуджин собрался идти к Аучу-багатуру. Кузнец  не
пустил его. Утром Аучу сам приехал в кузницу, спросил:
   -  Почему не пришел?
   -  Ты у меня спрашивай,- сказал кузнец.- Ты его  дал  мне,  я  за  него
отвечаю. Будет ходить взад-вперед. Работать надо, а он будет ходить.
   -  Ладно,- милостиво согласился Аучу,- держи его в строгости.
   -  Нет, беличьим хвостом по щекам гладить буду!
   Аучу-багатур засмеялся.
   -  Мне говорили: ты учишь его так, что весь курень слышит. Так делай  и
впредь.
   -  Без тебя знаю!
   Тэмуджин готов был поклониться  старику  в  ноги:  он  избавил  его  от
ежедневных унизительных разговоров с Аучу-багатуром и  Улдаем.  Но  он  не
поклонился, даже не поблагодарил, вместо этого вечером остался  в  кузнице
и, превозмогая усталость, махал молотом,  овладевая  умением  бить  точно,
соразмерять силу удара. Ему не хотелось, чтобы кузнец считал его никуда не
годным и ни на что не способным.
   Джарчиудай оценил его старание, ругался реже, хотя был таким же вредным
и колючим. Но, как заметил Тэмуджин,  кузнец  и  своих  сыновей,  особенно
Джэлмэ, не щадил. И всем от него доставалось. Он не стеснялся  поносить  и
Аучу, и самого Таргутай-Кирилтуха. Его суждения о  людях  были  меткими  и
злыми... Здесь Тэмуджин начал понимать, что  его  собственные  суждения  о
жизни, о людях были слишком уж простенькими, детскими. Давно ли  он  любил
всем напоминать с заносчивостью:  <Я  -  сын  Есугея!>  Тут,  под  суровым
взглядом Джарчиудая, подобные слова застревали  в  горле.  Тут  эти  слова
ничего не стоили.
   И чем глубже он понимал всю непростоту жизни, зависимости людей друг от
друга, тем сильнее  хотелось  вырваться  отсюда.  Ни  днем,  ни  ночью  не
оставляли его мысли о побеге, и тоска о родных, о воле  давила  на  сердце
тяжелее, чем колодка на плечи.

     XI

   Теплый ветер великой Гоби слизал снега, и на  склонах  щебнистых  сопок
заголубели цветы ургуя, в низинах, прогретых солнцем,  просеклась  молодая
трава; среди метелок седого дэрисуна, обтрепанного зимними буранами, бойко
шныряли суслики; высоко в небе, чуть пошевеливая крыльями, парили коршуны,
сытые, равнодушные к легкой добыче; от озера к  озеру  по  извечным  путям
тянулись несметные стаи перелетных птиц, и вечерние сумерки гудели от шума
крыльев, гогота, кряканья, посвиста; табунные жеребцы, зверея от ревности,
носились по степи, отгоняя от кобылиц бродячих  соперников;  налив  кровью
глаза, взрывая копытами землю, бодались быки; звенели первые,  редкие  еще
комары. И эти звуки, и запахи ветра великой пустыни беспокойно-томительной
радостью входили в душу Тайчу-Кури.
   В стороне от куреня, у родника, выбегающего из  леса,  стояла  одинокая
юрта. Тайчу-Кури направился к ней. Он был бос, и ступни ног, привыкшие  за
зиму к обуви, покалывала сухая трава, но до чего же хорошо было  идти  вот
так, ощущая подошвами траву и прохладу сырой земли.
   Он уже подошел к юрте, когда из-за нее, злобно лая, вылетел тощий  пес,
рванул Тайчу-Кури  за  штаны.  Лягнув  собаку  пяткой  в  бок,  Тайчу-Кури
бросился в сторону, но она снова  вцепилась  в  штаны  Из  юрты  прибежала
девушка, закричала на собаку, и та, опустив хвост, повизгивая, потрусила в
сторону.
   -  Укусила?- Девушка остановилась рядом с Тайчу-Кури.
   -  Нет. Только вот штаны...
   Тайчу-Кури выставил вперед правую  ногу.  Ветхие,  много  раз  чиненные
штаны из козьей кожи были разорваны от колена до низа. Девушка засмеялась.
Один верхний зуб у нее был с заметной щербинкой, от этого  она  показалась
Тайчу-Кури некрасивой. На ней был халат из дешевенькой ткани, с засаленным
подолом и обтрепанными рукавами.
   -  Ты идешь к нам?- спросила девушка.
   -  Да, мне нужен хозяин этой юрты.
   -  Он мой дедушка. Но его сейчас нет, тебе придется подождать.  А  пока
давай я зашью штаны.
   -  Мне их снять?
   -  Вот еще!- Девушка покраснела, пошла в юрту.
   Тайчу-Кури тоже покраснел, поняв, что сказал  глупость.  И  ему:  стало
весело от этой своей глупости. Покрутил головой, сел на березовый  обрубок
у входа в юрту. Девушка принесла нитки из сухожилий, иголку,  стала  перед
ним на колени,-принялась за работу. Он смотрел  на  ее  тонкие,  проворные
пальцы с  выпуклыми  ногтями,  на  неровный  пробор  в  гладко  зачесанных
волосах, на розовые уши, и 'ему вдруг захотелось сжать в руках ее  пальцы,
слегка подергать за уши или за волосы. Но он  боялся,  что  девушка  может
рассердиться, и сидел неподвижно.
   -  У тебя есть отец?- спросил он.
   -  Нет. Его убили татары.
   -  А мать?
   -  Мать увели в плен меркиты.
   -  Кроме дедушки, у тебя никого нету?
   -  Никого...
   -  А у меня есть мать,- сказал Тайчу-Кури и, подумав,  что  это  звучит
хвастливо, поправился:- У меня, кроме матери, тоже никого  нет.  Мой  отец
тоже был  воином  Есугей-багатура,  но  его  убили  не  татары,  а  нукеры
Таргутай-Кирилтуха.
   Он замолчал, положил руку на ее голову, провел по волосам.
   -  Ты чего?-  Она  подняла  голову,  в  черных  блестящих  глазах  было
удивление.
   -  У тебя волосы гладкие-гладкие. Ты их маслом смазываешь?
   -  Нет, они сами по себе такие.
   -  А у меня жесткие. Прямо как на хвосте у быка.- Он  наклонился,  взял
ее руку и приложил к своей голове.
   -  И верно,- сказала она, убирая руку.- У кого волосы жесткие, у того и
характер жесткий...
   -  А я не знаю, какой у меня характер... А у тебя?
   -  И я не знаю.-Она откусила нитку, провела ладонью по  шву.-  Ну  вот,
опять как новые.
   Улыбнулась лукаво. Ее лицо с широко расставленными глазами и маленьким,
чуть вздернутым носом на этот раз нисколько не портил зуб со щербинкой.
   Тайчу-Кури стукнул девушку по плечу, со смехом сказал:
   -  Сколько времени сидим с тобой, а я даже не спросил,  как  твое  имя.
Ну, скажи, не дурак ли?
   -  Меня зовут Каймиш.
   На пригорке среди редких осин показался старик с вязанкой тонких  палок
за спиной. Пес вертелся вокруг него, прыгал, весело крутил хвостом. Каймиш
побежала навстречу деду, взяла у него вязанку,  взвалила  на  свои  плечи.
Тайчу-Кури только сейчас вспомнил, что пришел сюда по делу, встал, сдержав
вздох, сказал:
   -  Меня послал сын Таргутай-Кирилтуха Улдай. Он велел тебе сделать  для
него сто стрел.
   Дед равнодушно посмотрел на Тайчу-Кури, ничего не ответил. Он был очень
стар. Худое, с выпирающими скулами лицо изрезали  морщины,  редкие  волосы
усов и бороды были уже не белые,  а  желтые,  как  прошлогодняя  трава.  И
халат, и гутулы на нем тоже были старые, в заплатах. Он устало  присел  на
березовый обрубок.
   -  Садись, парень. Или торопишься?
   Тайчу-Кури сел. Солнце склонилось к закату, тени от сопок и  юрт  легли
на степь длинными полосами, в синем небе висело облачко с  золотым  боком.
Пес подошел к старику, положил голову на его колени, розовым языком лизнул
руки, оплетенные темными узловатыми жилами.
   -  Сделаю я стрелы Улдаю,- сказал старик.- Попробуй не сделать!
   Каймиш разожгла возле юрты огонь, стала готовить ужин. Старик достал из
вязанки березовую палку,  прижмурив  один  глаз,  внимательно  осмотрел  -
прямая ли, начал сушить над огнем.
   -  А мне можно?- спросил Тайчу-Кури: ему очень хотелось  быть  полезным
старику.
   -  Попробуй. Только  у  тебя  ничего  не  получится.  Стрелу   сломать,
потерять ничего не стоит. А сделать...  Вот  полдня  проходил,  а  сколько
палок срезал? Штук двадцать, не больше. Палка должна быть  без  сучьев,  с
прямослойной древесиной. Хорошее древко стрелы получается из  березы.  Еще
лучше - из степной карганы. Но за карганой надо далеко ходить,  а  у  меня
сил маловато.
   -  Ты покажи, какие палки нужны,- сколько хочешь нарежу. Мне это ничего
не стоит...
   -  Спасибо. Ты добрый парень.- Старик поворачивал палку над пламенем, и
она дымилась, шипела.
   -  А почему на солнце не сушишь?- спросил Тайчу-Кури.
   -  Огонь лучше. Стрела, высушенная на огне, будет прямой и гибкой.
   Разговаривая со стариком, Тайчу-Кури все время  поглядывал  на  Каймиш.
Иногда их взгляды встречались, и тогда Тайчу-Кури весело улыбался.
   После ужина старик очистил палку от обгоревшей коры,  тщательно  срезал
все неровности, на одном конце сделал полукруглый вырез, другой заострил и
подогнал его к железному наконечнику.
   -  Готово?- спросил Тайчу-Кури.
   -  Нет, еще нет. Надо сварить рыбий  клей  и  приклеить  наконечник.  И
оперение надо приклеить. Самое лучшее оперение получается из крыльев орла.
Но если нет орлиных, сойдут крылья лебедя, луня, вороны, даже сойки. После
всего этого древко стрелы надо зачистить так, чтобы  оно  было  гладким  и
блестящим, будто покрытое китайским лаком. Зачищает стрелы  лучше,  чем  я
сам, моя внучка.
   -  Ты научил меня, дедушка...
   -  Научил, верно. Пальцы у тебя чуткие. Когда я был молодым, мои пальцы
тоже находили неровности, которые не видит самый острый глаз.
   Стемнело. Тайчу-Кури пора было возвращаться домой, но идти не хотелось.
Старик словно угадал его мысли, сказал:
   -  Если хочешь, приходи к нам каждый день. Я  буду  учить  тебя  делать
стрелы.
   -  О,  я  очень-очень  хочу  научиться    делать    стрелы!-обрадовался
Тайчу-Кури.
   Старик посмотрел на него, на внучку,  морщинки  собрались  у  смеющихся
глаз:
   -  Каймиш тоже хочет, чтобы ты научился. А, Каймиш?
   Девушка опустила глаза, стала поправлять головни в огне.
   -  Ну, иди проводи парня, а то собака укусит.
   В нескольких шагах от огня было так  темно,  что  Тайчу-Кури  не  видел
Каймиш, только слышал ее ровное дыхание и шелест травы под гутулами.
   -  Я буду к вам приходить?- спросил он.
   -  Как хочешь. Только...- Она засмеялась.- Штаны покрепче надевай.
   -  Ничего, ты зачинишь?- тоже смеясь, ответил он,-  Да  и  нет  у  меня
других штанов.
   Он протянул руку, обхватил девушку за шею, притянул к себе.  Но  Каймиш
вырвалась, толкнула его и убежала.  Он  медленно  пошел  к  огням  куреня,
останавливался, смотрел на крупные звезды, на  огонек  у  юрты  старика  и
чувствовал, как душа наполняется незнакомой для него радостью.
   Дома его ждали гости.  В  юрте  у  очага  сидели  Сорган-Шира  и  шаман
Теб-тэнгри Мать упрекнула его:
   -  Где ты ходишь? Я уже хотела тебя искать.
   -  Я не теленок, мама, не потеряюсь.
   -  Тайчу-Кури, ты видишь Тэмуджина?- спросил Теб-тэнгри.
   -  Нет, с тех пор, как он работает у Джарчиудая, я его не вижу. Я к ним
не хожу. Этот кузнец очень сердитый. Вот старик, делающий стрелы,  хороший
человек!
   -  Подожди, Тайчу-Кури,- остановил  его  Сорган-Шира,  понизив  голос.-
Теб-тэнгри приехал просить нас помочь Тэмуджину бежать отсюда.
   -  Помогать надо было раньше, пока жил у нас.
   -  Вот и я говорю то же,- сказал  Сорган-Шира.-  Теперь  как  поможешь?
Каждому своя жизнь дороже чужой.
   Булган, сидевшая в стороне, поднялась, удивленно всплеснула руками.
   -  Да вы что? Разве Тэмуджин перестал быть нашим природным  господином?
Разве его отец не оказывал милостей тебе, Сорган-Шира? Разве не  в  одежде
Тэмуджина вырос ты, Тайчу-Кури?
   Теб-тэнгри, слушая Булган, одобрительно кивал головой.
   -  Так, так... Какие времена настали: женщина говорит языком мужчины, а
мужчина - языком женщины. Ты боишься за свою жизнь  Сорган-Шира?  А  гнева
духов не боишься? Вы знаете, что  мне  Таргутай-Кирилтух  угрожал  вырвать
язык. Однако я пришел сюда, не испугался. Духи открыли мне: тот, кто будет
помогать Тэмуджину, обретет покровительство неба.
   -  Зачем так много говорить?- удивился  Тайчу-Кури.-  Помочь  я  всегда
готов. Только как поможешь? Подумать надо.
   -  Будем думать вместе,- сказал Теб-тэнгри.
   Было уже очень поздно,  когда  они  закончили  разговор.  Теб-тэнгри  и
Сорган-Шира направились к юрте кузнеца  Джарчиудая.  Тайчу-Кури  подождал,
когда в ночи стихнут их осторожные шаги, посмотрел в ту сторону, где  была
юрта деда Каймиш. Там все еще мерцал слабый огонек.

     XII

   В шестнадцатый день  первого  летнего  месяца  на  Ононе,  как  всегда,
проводились состязания борцов, стрелков из лука и скачки. А за два дня  до
праздника меркиты напали  на  айлы  пастухов  Даритай-отчигина  и  Хучара,
разграбили юрты, угнали много скота, увели с собой десять молодых парней и
около двадцати девушек.
   Нукеры Таргутай-Кирилтуха могли перехватить меркитов,  отбить  людей  и
скот, но они не сделали этого.
   Кузнец Джарчиудай, узнав, как все было, ругался целый день.  В  плен  к
меркитам вместе с другими парнями попал его племянник, тоже умелый кузнец.
   -  Видишь, какие вы нойоны!-  говорил  Джарчиудай  Тэмуджину.-  Собаки,
когда волк нападает, вместе держатся, глупые овцы и те в  кучу  сбиваются.
Только вы можете стоять в стороне и даже радоваться, когда с других  летят
клочья шерсти.
   Тэмуджину было не по душе, что Джарчиудай говорит о  нойонах  вот  так,
без разбору. Всех свалил в одну кучу и тут же,  походя,  причислил  его  к
ним. Заспорил и, разгорячившись, даже начал защищать Таргутай-Кирилтуха.
   -  Откуда тебе знать, почему он не напал на меркитов?  А  если  сил  не
хватило!
   -  Молчи!- прикрикнул кузнец.- Осилить меркитов ничего  не  стоило.  Но
Таргутай-Кирилтуху это невыгодно. Твой дядя Даритай-отчигин того  и  гляди
уйдет из-под его власти. Что плохо  для  Даритай-отчигина,  то  на  пользу
Таргутай-Кирилтуху. Вот и выходит: одного нойона грабят, другой радуется.
   -  Не может быть...
   Джарчиудай не дал ему говорить, свирепо глянул в лицо, спросил:
   -  Почему ты здесь? Почему на твоей шее березовая канга? Почему тебя не
освободит твой дядя Даритай-отчигин или двоюродный брат Хучар? Или  Алтан?
Или Сача-беки? Или Бури-Бухэ? Вон сколько у тебя родичей! А  ты  тут  Надо
было не березовую - железную колодку надеть на  твою  шею,  раз  ты  такой
малоумный!
   Кузнец притронулся к тому, о чем в последнее время  с  растущей  обидой
думал Тэмуджин. Почему его судьба безразлична для близких родичей? Или все
они такие, как Таргутай-Кирилтух? Да и кто такой  Таргутай-Кирилтух?  Тоже
человек одной с ним крови, тоже  родич,  хотя  и  не  такой  близкий,  как
Даритай-отчигин, Хучар, Алтай, Сача-беки и Бури-Бухэ.  Неужели  родичи  не
понимают, что, унижая  его,  Таргутай-Кирилтух  унижает  весь  род?  Верно
говорят: где поселилась робость, оттуда ушла гордость.
   Перед праздником вечером  к  юрте  Джарчиудая  подскакал  Аучу-багатур,
резко осадил коня, нетерпеливым жестом руки подозвал Тэмуджина.
   -  Рано утром вместе с Тайчу-Кури пойдешь на празднество. Будешь носить
дрова, воду, чистить котлы.
   -  Он будет помогать мне,-  сказал  Джарчиудай  -  Слуг  у  вас  и  без
Тэмуджина хватает.
   -  Но такой - единственный. Пусть те,  кто  заносится  слишком  высоко,
посмотрят на него и подумают, какая участь  ждет  их,  если  воспротивятся
воле Таргутай-Кирилтуха. А ты, кузнец, не суйся, когда тебя не спрашивают.
Что-то больно уж часто свое своенравие выставляешь. Доберусь и до тебя.
   -  Хотела лисица волком быть. Коня за хвост поймала, да зубы потеряла,-
пробурчал кузнец.
   Шрам на  лбу  Аучу-багатура  набряк,  кожа  на  скулах  натянулась.  Но
Тэмуджин ничего этого не заметил. Он предвидел, как будут пялить  на  него
глаза любопытные и  насмехаться  недоброжелатели,  стиснул  зубы,  замотал
головой.
   -  Не  буду  прислуживать!  Это  твое  дело    -    ползать    у    ног
Таргутай-Кирилтуха.
   Аучу-багатур поднял над головой плеть. Тэмуджин отскочил в  сторону,  и
под удар попал Джарчиудай. Ветхий, сопревший от пота халат  на  его  плече
лопнул, но кузнец не сдвинулся  с  места,  он  будто  окаменел,  не  мигая
смотрел на Аучу-багатура. Тот с бранью умчался. Кузнец плюнул  ему  вслед,
потер оголенное плечо.
   -  Так награждают нас нойоны за острые копья и  звонкие  мечи.  Джэлмэ,
позови Сорган-Шира Поговорить надо...
   Сорган-Шира часто захаживал к Джарчиудаю, они подолгу о чем-то говорили
наедине В последний раз разговор кончился спором. Сорган-Шира быстро вышел
из юрты,  испуганно  оглядываясь  и  вытирая  пот  с  лысеющей  головы.  А
Джарчиудай долго после этого бубнил что-то под нос,  сердито  передергивал
косматыми бровями.
   Когда пришел Сорган-Шира, кузнец пригласил его в юрту, закрыл за  собой
полог. Тэмуджин вместе с Джэлмэ и Чаурхан-Субэдэем остались сидеть у огня.
В курене было шумно: люди готовились  к  празднику.  Из  степи  подъезжали
всадники, тянулись повозки. У белых юрт Таргутай-Кирилтуха горели  большие
огни, возле них толпились люди. Недалеко от куреня, там, где  должны  были
состояться состязания, тоже горели огни - их  разожгли  гости  из  дальних
куреней и айлов.
   Тэмуджину вспомнился тот праздник, где он участвовал в скачках. Как  он
радовался тогда красному халату, сшитому матерью,  как  не  терпелось  ему
помчаться на гнедом по зеленому лугу, каким счастливым  он  был,  оставляя
позади наездников.
   И там проклятый Таргутай-Кирилтух впервые зло, несправедливо обидел его
Если бы не он, угрюмый и безжалостный Таргутай-Кирилтух, его жизнь была бы
совсем иной.
   -  Ты возьмешь меня на праздник?- спросил у Джэлмэ Чаурхан-Субэдэй.
   Но и Джэлмэ было не до него Он все время прислушивался к глухим голосам
в юрте, ему так хотелось узнать, о чем  ведут  речь  отец  и  Сорган-Шира,
однако разобрать слова было невозможно, а тут еще мешает брат. Полазал ему
кулак.
   -  Вот тебе праздник! Неотвязный, как чесотка.
   Джэлмэ встал и ушел от огня.
   -  А вот я, когда вырасту большим, буду всех маленьких ребят  брать  на
праздник,- с обидой в голосе сказал Чаурхан-Субэдэй.
   Тэмуджин, вспомнив своих братишек, обнял мальчика, подумал  вдруг,  что
этот вечер, теплый, с яркими звездами  над  головой,  с  огнями  в  густой
темноте, возможно, последний в его жизни. Он не будет прислуживать  гостям
Таргутай-Кирилтуха. Пусть лучше убьют. Если суждена такая  жизнь,  к  чему
она?
   От горестных дум, от жалости к себе хотелось плакать, и он  все  крепче
прижимал к себе худенькое тело Чаурхан-Субэдэя, не  хотел,  чтобы  мальчик
видел слезы на его глазах.
   Из темноты неслышно подошел Джэлмэ, наклонился к Тэмуджину.
   -  Они хотят, чтобы ты убежал домой.
   Тэмуджин не сразу понял смысл его слов, а поняв, встрепенулся.
   -  Врешь?
   -  Пусть злые мангусы вынут и съедят мою печень, если  вру!  Ты  должен
бежать, так они говорят.
   И все равно Тэмуджин не поверил. Скорей бел-камень сам по себе треснет,
чем Джарчиудай станет думать о  его  побеге.  Зачем  ему  рисковать  своей
головой? Нет, Джэлмэ что-то напутал.
   -  А куда он побежит?- спросил у брата Чаурхан-Субэдэй.
   -  Молчи  ты,  настырный!-  Джэлмэ  стукнул  его  по  спине.-   Сболтни
где-нибудь!
   -  Тэмуджин, скажи ему, чтобы не дрался. Я не маленький, не сболтну.
   -  Не дерись, Джэлмэ. А ты, Субэдэй, конечно, не маленький, и ты никому
ничего не скажешь. Даже отцу.
   Как хотелось бы  Тэмуджину,  чтобы  Джэлмэ  ничего  не  напутал!  Он  с
нетерпением смотрел на двери юрты. В узкую щель пробивалась полоска света,
голосов кузнеца и Сорган-Шира не было слышно. Они, видимо, стали  говорить
совсем тихо.
   Наконец Сорган-Шира вышел, настороженно огляделся и  исчез  в  темноте.
Тэмуджин  ждал,  что  Джарчиудай  позовет  его.  Но  он  позвал  Джэлмэ  и
Чаурхан-Субэдэя.
   -  Ложитесь спать.
   -  А ты? А Тэмуджин?- спросил Джэлмэ.
   -  Мы пойдем в кузницу. У нас есть работа.
   Кузнец правой рукой взял за  воротник  Джэлмэ,  левой  Чаурхан-Субэдэя,
впихнул их в юрту.
   -  Высунетесь - побью!- и опустил полог.
   В кузнице Джарчиудай молча осмотрел железный  запор  на  колодке,  взял
клещи, молоток, вырвал штырь. Звякнув запором,  колодка  упала  на  землю.
Тэмуджин постоял, растирая  шею,  сделал  шаг  и  чуть  не  упал,  потеряв
равновесие без пр