Я поеду, Оэлун. Хатун не к лицу говорить на дороге с рабом.
   Он ударил  хворостиной  коня.  Повозка  скрипнула,  покатилась.  Чиледу
шагал,  опустив  широкие  плечи.  Длинные,  давно  не  стриженные   волосы
свешивались на уши, на затылок.
   Оэлун медленно пошла к своей юрте. В душе была сосущая пустота.
   Подъехав к юрте, Чиледу распряг коня. К нему подбежал  Олбор,  бросился
на руки. Чиледу  подкинул  его  высоко  над  головой.  Мальчик  взвизгнул,
дрыгнул ногами.
   -  Еще!
   -  Хватит с тебя и этого.- Чиледу опустил его  на  землю,  погладил  по
голове.- Оба мы с тобой дети горя.
   -  Ты не дети,- поправил его Олбор.- Ты - мой отец.
   Из юрты выглянула Каймиш.
   -  Мы ждем тебя, Чиледу. Пора ужинать.
   В юрте горели жирники. При их свете  Тайчу-Кури  приклеивал  к  древкам
оперение. В берестяной качалке ворочался сын Тайчу-Кури и Каймиш -  Судуй.
Каймиш сняла с котла деревянную  крышку,  отворачиваясь  от  облака  пара,
выложила куски мяса в корытце.
   -  Тайчу-Кури, бросай работу.
   -  Иду!- Тайчу-Кури отбросил со лба волосы,  отвел  руку  с  оперен ной
стрелкой, улыбнулся.- Хорошо сделал. Молодец Тайчу-Кури.
   -  Расхвастался!- притворно строго сказала Каймиш.
   -  А что? Ты меня никогда не хвалишь. Чиледу - тоже. Что делать?  Хвалю
сам себя. Олбор, я делаю хорошие стрелы?
   Мальчик шмыгнул носом.
   -  Хорошие.
   -  Во! Всегда и всем так говори!- Тайчу-Кури поддернул  рукава  халата,
наклонился над  мясом,  вкусно  почмокал  губами.-  Джэлмэ  прислал  целое
стегно. Любит меня Джэлмэ. Хан Тэмуджин тоже. Другие и  сухого  хурута  не
едят досыта, а у нас мясо.
   -  Ну, хвастун! Ох, и хвастун!- сказала Каймиш.- Можно подумать, что мы
каждый день мясом объедаемся.
   -  Чего захотела - каждый день... Олбор, я не хвастун?
   -  Нет.
   -  Молодец! Ну и молодец!- Тайчу-Кури взял кость, выбил из нее  на  нож
столбик студенистого мозга, протянул Олбору.- Вот тебе  маленькая  награда
за хорошие слова. А твой отец делает плохие стрелы,  да?  Скажи,  плохие,-
еще дам.
   Олбор поглядывал то на Тайчу-Кури, то на Чиледу, молчал.
   -  Ну! Не хочешь? Тогда скажи, что эта тетя плохая тетя.
   -  Она хорошая,- насупясь, сказал Олбор.- Отец хороший.
   Тайчу-Кури рассмеялся.
   -  Ну, умница! Вот умница! Правильно, Олбор! Ты славный парень, Олбор!
   Каймиш шлепнула ладонью по спине мужа.
   -  Помолчи немного! С утра до вечера тебя только и слышно. Мало того  -
во сне всю ночь бормочешь.
   Лениво, без  охоты,  теребил  Чиледу  зубами  твердое,  жилистое  мясо,
размышляя о встрече с Оэлун. В последнее  время  думы  редко  выходили  за
пределы этой юрты. Тут он нашел то, что встречал так  редко,-  дружелюбие,
неистощимую приветливость. Порой казалось, что до этого все время брел  по
сыпучим снегам, коченея от холода, и только сейчас прибился к теплу очага,
начал отогреваться. Эти люди стали до  боли  родными,  бесконечно  своими.
Встреча с Оэлун может все изменить. Если она захочет, он  принужден  будет
покинуть курень. Правда, она вроде бы успокоилась, когда  узнала,  что  он
всего лишь пленный раб, а не подосланный соглядатай, но тревога  за  детей
может оказаться сильнее благоразумия. Для Оэлун, для ее детей он чужой. Но
что он может сделать им худого? Ну, а если бы мог?
   Тайчу-Кури выпил чашку супа-шулюна, лег  на  войлок,  надулся,  показал
Олбору на свой живот,
   -  Бей!
   Мальчик сжал кулак и стукнул.
   -  Крепко? Сиди и ешь. Как твое пузо  станет  таким  же  тугим,  ложись
спать. Делай так каждый день - багатуром вырастешь.
   Немного передохнув, Тайчу-Кури снова принялся  прилаживать  оперение  к
стрелам. Каймиш осуждающе покачала головой.
   -  Хватит тебе, Тайчу-Кури! Скоро от работы горбатым станешь.
   -  Моя жена Каймиш! Послушай  поучительное  слово  своего  мужа.  Живет
человек, будто собака, потерявшая своего хозяина. Он вечно голоден,  любой
его может избить, убить. И вдруг ему привалило счастье - ешь,  как  нойон,
пей, как нойон, спи, как нойон. Что я должен делать? Валяться на  войлоке,
смотреть хорошие сны  и  обрастать  жиром?  Я  должен,  жена  моя  Каймиш,
прилежной работой отблагодарить нашего Тэмуджина.
   Поправив на камне нож, Чиледу  стал  очищать  заготовленные  для  стрел
палки от коры. Тонкие стружки на светлом лезвии ножа  свивались  в  крутые
кольца. Олбор подбирал их и наматывал на пальцы.  С  острого,  как  копье,
пламени жирника стекала черная струйка дыма. Почти каждый вечер они сидели
вот так - работали, разговаривали. В этих вечерах было для  Чиледу  что-то
праздничное, что-то такое, чего он тоже не  знал  раньше.  Сейчас,  слушая
рассуждения Тайчу-Кури, он с удивлением подумал: сын Оэлун,  сам  того  не
ведая, сделал для  него  столько  хорошего,  сколько  не  сделал  ни  один
человек. Не будь его, давно бы издох в собачьей берлоге, заживо  съеденный
блохами. Напрасно опасается Оэлун, что он  может  стать  врагом  ее  сыну.
Только человек, потерявший совесть, может за добро платить злом.  И  не  в
этом лишь дело. Кто станет вредить Тэмуджину, тот  будет  разрушать  покой
этой юрты, слаженную жизнь ее молодых хозяев.
   Перед сном Чиледу вышел из юрты. В курене  мерцали  огни  дымокуров,  у
коновязей фыркали лошади. Низко над головой висели  яркие  звезды.  Чиледу
понял, что сам он никогда не покинет этого куреня. Если понадобится, будет
защищать Каймиш и Тайчу-Кури, Олбора и Судуя, Оэлун и ее детей...

     V

   -  Проснись! Проснись же скорее!
   Джамуха сел,  открыл  глаза.  Уржэнэ  зажигала  светильники, к  чему-то
испуганно прислушивалась. В юрте висела сухая  горькая  пыль,  за  стенами
шумел ветер, хлестал песком по войлоку - горячий ветер Гоби.
   -  Что такое?
   -  В курене неспокойно...
   В шорохе ветра он уловил лай собак, топот копыт, крик людей. Звуки были
смятые, едва различимые - потеха злых духов? Джамуха сунул  босые  ноги  в
гутулы, надернул халат, затянул пояс с  мечом,  выскочил  из  юрты.  Ветер
рванул полы халата, сбил шапку, швырнул в лицо колючий песок. Голоса людей
стали слышнее. Неужели враги? Недавно он откочевал от Тогорила,  поселился
между нутугами Таргутай-Кирилтуха и Тэмуджина, зная, что рано  или  поздно
эти двое схватятся... Неужели поставил себя под удар?
   -  Караульный!
   Напряженный голос караульного донесся откуда-то из-за юрты:
   -  Я тут!
   -  Иди -сюда. Что происходит в курене?
   -  Не знаю. Наша стража не подавала знаков.
   -  Какие сейчас знаки, пустая твоя голова! Веди коня!.. Нет, стой!
   Ветер на мгновение стих, и он  совсем  рядом  услышал  стук  копыт.  Из
темноты на него надвинулась морда лошади, обдала  лицо  влажным  дыханием.
Отступив, выдернул меч.
   -  Кто такой?!
   -  Это я, твой нукер Курух... Беда, повелитель! Твой брат Тайчар...
   Подъехали еще люди.  Звон  стремян,  оружия,  сопение  коней  заглушили
последние слова Куруха.
   -  Заходите в юрту.
   Глаза,  забитые  песком,  слезились.  Огни  светильников   расплывались
маслеными  пятнами.  Уржэнэ,  одетая,  бледная,  стояла  посередине  юрты,
держала в руках его  боевой  шлем.  Нукеры  молча  внесли  в  юрту  что-то
длинное, завернутое в грязную попону, положили на пол.  Ветер  рванулся  в
двери, смахнул огни светильников. Джамуха выругался.
   -  Я сейчас!- сказала Уржэнэ.
   Она разгребла горячие угли очага, вытянув губы, подула  на  них.  Пламя
скакнуло на сухие травинки. Взяв зажженный светильник, Джамуха поднял  его
над  головой.  Попону  уже  развернули.  На  ней,  вытянув   вдоль    тела
безжизненные руки, лежал Тайчар.
   -  Что с ним?
   Толкнув кому-то светильник, он опустился  на  колени,  повернул  голову
Тайчара. Полуприкрытые глаза брата мертвенно отражали свет, правый  висок,
щека были черными от  запекшейся  крови.  Неверными,  непослушными  руками
Джамуха раздвинул воротник халата, припал ухом к оголенной груди,  тут  же
выпрямился. Все нукеры, опустив глаза, стояли на коленях.
   -  Кто его убил?- сипло, чужим голосом спросил Джамуха.
   Курух ткнулся лбом в край попоны.
   -  Мы  отогнали  табун  коней  от  одного  из  куреней  Тэмуджина.  Нас
настигли... Не уберегли мы твоего брата и нашего друга. Велика наша  вина,
безмерно горе...
   -  Скулить будешь потом! Люди Тэмуджина гнали вас до куреня?
   -  Нам, кажется, удалось оторваться. Но ты не  беспокойся.  Мы  подняли
воинов. Курень не спит...
   -  Идите. Смотрите. Слушайте. В случае чего дадите знать...
   Нукеры рады были покинуть юрту. Поспешно вскочили,  тесня  друг  друга,
вывалились за порог. Уржэнэ поставила все светильники в изголовье Тайчара.
Жир шипел, потрескивал, пламя колебалось, мутный от пыли свет  метался  по
оголенной груди Тайчара, по его  темному  лицу  с  удивленно  приоткрытыми
губами. Единственный брат... Джамуха всегда думал, что Тайчар будет славой
и гордостью рода. Нет Тайчара, нет брата. Он,  Джамуха,  остался  на  этой
земле один... Случись что и с ним - навсегда угаснет очаг рода...
   Ветер усиливался. Шу-шу-шу, шу-у!- бил песок по войлоку юрты.
   Уржэнэ сидела напротив, широко открытыми глазами смотрела перед собой.
   -  У нас нет детей, Уржэнэ, не стало и брата...
   Она  вздрогнула. На  ресницах  копились,  набухая,  слезы,   сорвались,
прокатились по щекам.
   -  Не надо, Уржэнэ. Монгольские женщины не плачут.-  Он  поднялся.-  За
смерть Тайчара убийца заплатит своей  жизнью.  Будь  я  проклят,  если  не
прикончу его и всех его родичей! Кто бы он ни был,  пусть  даже  сам  анда
Тэмуджин... Караульный!- Он ударил кулаком по  решетчатой  стенке  юрты  -
хрустнули тонкие прутья,- и когда нукер заскочил в юрту, торопливо прикрыв
за собой полог, приказал:- Позови Куруха и Мубараха.
   -  Ты что хочешь делать?- встревожилась Уржэнэ.
   -  Поведу воинов на курень убийцы. Снесу всем головы, растопчу юрты.
   -  Не спеши, Джамуха. Твоим разумом правит гнев.
   -  Мой гнев не угаснет, пока не насажу  на  конец  своего  меча  сердце
убийцы!
   -  Джамуха, ты не забывай, Тэмуджин - твой анда... Подняв на него  меч,
ты преступишь клятву, уронишь свою честь.
   -  О своей и о моей чести должен  был  подумать  он,  направивший  руку
убийцы!
   -  А если он не направлял?
   Джамуха замолчал. Уржэнэ, возможно, права. Об убийстве Тэмуджин  скорей
всего не знает. Коней-то отогнал Тайчар... За похитителями, как и водится,
кинулась погоня... Ну, нет, при таком  рассуждении  он  оправдает  убийцу.
Кровь брата взывает о мести. И он отомстит!
   Вошли Курух и Мубарах.  Почему-то  на  цыпочках  прошли  мимо  Тайчара.
Глаза, нахлестанные ветром, были с красными, воспаленными веками.
   -  Как в курене?
   -  Пока спокойно.
   -  Садитесь. Говорить будем долго.
   -  Ты хочешь знать, как все  это  было?-  осторожно  кашлянув;  спросил
Курух.
   -  Я не хочу ничего знать. Тайчар мертв, и это главное.
   -  Он был убит стрелой Дармалы.
   -  Какого Дармалы?
   -  Того, что приезжал вместе с Хорчи посланцем от Тэмуджина.
   -  А-а... Помню. Глупый, самодовольный и ничтожный. А  такого  человека
сгубил!- В горле Джамухи запершило.- Много воинов в том курене?  Сможем  с
ходу захватить его?
   -  Сможем. Но...- Курух замялся, глянул на  Мубараха,  словно  прося  у
него поддержки.
   Они, видимо,  догадывались,  что  он  им  предложит,  и  уже  обо  всем
поговорили. Это его рассердило.
   -  Чего запинаешься, как колченогий конь? Говори.
   -  Курень сейчас наверняка насторожен...
   -  Ты не то хотел сказать, Курух!
   -  Мы опасаемся этой внезапной войны,- сказал Мубарах.- Мы не готовы  к
ней. Мы не знаем, сколько сил у Тэмуджина.
   -  Трусы!- крикнул   он.
   Курух и Мубарах потупились. Он видел - не от стыда, от обиды и упрямого
несогласия с ним. Оба они были  отважными  и  разумными  воинами,  первыми
мужами его племени, и он, конечно, не должен был говорить с ними так.
   -  Вы хотите, чтобы кровь Тайчара осталась неотомщенной?
   -  Этого нет в наших мыслях.- Мубарах поднял голову, нахмурился.-  Надо
искать помощи. У Тогорила...
   -  Тогорил не даст ни одного воина. Если он узнает, что  мы  собираемся
напасть на Тэмуджина, помешает нам. Неужели  это  не  понятно?  Мы  найдем
помощь в другом месте. Я поеду к тайчиутам. Мы сокрушим Тэмуджина.
   -  Джамуха, он твой анда,- вновь тихо, печально напомнила Уржэнэ. И  он
вдруг понял то, что, кажется, раньше его поняла Уржэнэ, потерял не  только
кровного брата, но и своего анду. До этого, несмотря ни на что,  в  сердце
жила  надежда,  крошечная,  не  всегда  заметная,  что  когда-нибудь  небо
сведет-таки их дороги в одну, но, если он сейчас обнажит свой  меч  против
Тэмуджина и меж ними ляжет кровь, дороги уже никогда не сойдутся.
   -  Курух, ты поедешь к Тэмуджину.
   -  К Тэмуджи-ину?..
   -  К нему. Склони перед ним голову и скажи так: <Анда  мой,  злое  горе
обрушилось на  мою  юрту,  болью  и  кровью  залито  мое  сердце,  скорбью
наполнена душа. Единственный брат покинул меня. Он ушел не по  зову  неба,
его увели не духи, творящие зло, а люди твоего улуса.  Рассудив,  что  моя
боль - это и твоя боль, моя скорбь - это и твоя скорбь,  прошу  тебя,  мой
клятвенный брат, вместе со мною воздать по заслугам злодею и роду его>.
   -  Я запомнил твои слова. На рассвете  я  отправлюсь  в  путь,-  сказал
Курух.
   -  В путь ты отправишься сейчас.
   Курух прислушался к ветру за  стеной  юрты,  потер  воспаленные  глаза,
обреченно вздохнул.
   -  Я готов отправиться сейчас.
   -  Буду ждать тебя. Не медли. С убийцей на  аркане  или  один  поскорее
возвращайся сюда.
   Танчар лежал безучастный ко всему. К  левому  гутулу  пристала  веточка
колючего репейника. Выходя, Мубарах наклонился,  отбросил  ее.  Нога  чуть
шевельнулась. Судорожный всхлип застрял в горле Джамухи.  Он  закрыл  лицо
ладонями, выдавил из горла глухой стон.
   Уржэнэ развела огонь в очаге, подогрела  котелок  архи,  налила  полную
чашу, подала ему.  Он  выпил,  сам  наполнил  чашу  еще  раз,  поставил  к
изголовью брата.
   На рассвете у юрты собрался почти весь курень. Он вышел к людям.  Бурые
тучи пыли  неслись  над  землей,  прикатывая  траву,  гнули  спины  людей,
взметывали полы одежды. Метущаяся, гудящая завеса скрывала долину,  сопки,
небо...

     VI

   Песчаная буря разгульно гудела над кочевьями две ночи и два дня.  Такой
бури не помнили и старики. Ветер изломал, вывернул с корнем  многие  кусты
тальника и черемухи на речке Сангур, а те,  что  остались,  уныло  шуршали
иссушенными, покоробленными листьями, роняли их  в,мутную,  взбаламученную
воду.
   Буря нанесла немалый  урон  улусу  Тэмуджина.  Много  ветхих  юрт  было
опрокинуто, войлоки растрепаны в клочья, пропал табун лошадей, ветер угнал
далеко от куреня, раскидал по степи  стада.  Нукеры,  пастухи  рыскали  по
долинам в розысках скота. Тэмуджин и сам выезжал  на  поиски.  Целый  день
провел в седле. Лошади устали. Домой возвращался  шагом.  Нукеры  тащились
сзади, растянувшись на  полет  стрелы.  Недалеко  от  куреня  повстречался
Джэлмэ.
   -  Нашли табун?- спросил Тэмуджин.
   -  Нет. Табун,  кажется,  угнали.  Перед  самой  бурей  какие-то   люди
захватили косяк лошадей в курене Бури-Бухэ. Дармала его отбил. Но те  люди
могли...
   Тэмуджин круто повернулся, седло под ним резко скрипнуло.
   -  И ты говоришь об этом только сейчас!
   -  Я и сам не знал. Мне сегодня сказали.
   -  Плохо все это, Джэлмэ! Меня подняли на войлоке, и мы уже думаем, что
создали ханство. Где оно, ханство? Как и прежде, мы трое - я, ты да Боорчу
- все на  себе  тянем.  А  воз  стал  грузным,  и  дорога  ведет  в  гору.
Остановимся - воз попятится назад, и мы окажемся на том месте, с  которого
тронулись в путь.
   Джэлмэ с ним не согласился:
   -  Нас не трое. У нас много нукеров.
   -  Нукеров, сколько бы их ни было, никогда не будет много. И  коней.  И
колчанов со стрелами. И кочевых телег.  И  рабов-пастухов.  Потому  ничего
терять не должны. Но как мы не будем терять, если о  нападении  на  курень
Бури-Бухэ я узнаю через несколько дней? С кого я взыщу за пропажу табуна?
   -  Виновного найти не трудно.
   -  Знаю. Только почему я должен искать  виновного?  Мы  сделаем  иначе.
Всеми табунами будут ведать  одни  люди,  верховыми  скакунами  -  другие,
овечьими стадами - третьи,  волами  -  четвертые.  Я  буду  всегда  знать,
сколько  чего  есть  в  моем  улусе,  с  кого  взыскать  за  утрату,  кого
вознаградить за приобретенное.  И  каждый  будет  знать  свое  дело.  Кого
назначим ведать табунами?
   Джэлмэ оглянулся на нукеров. Каждого из них Джэлмэ  знал  не  только  в
лицо, но и когда, откуда они пришли к Тэмуджину, у кого какой нрав.
   -  Молодые тайчиуты Морчи и Мухалку, я думаю, хан,  годятся  для  этого
дела. Оба неутомимые, легкие на ногу, глазастые.
   -  Пусть будут они.- Тэмуджин тоже оглянулся на нукеров, и они под  его
взглядом стали подтягиваться.- Над агтанинами  -  конюшими  -  я  поставлю
брата Бэлгутэя. Он спокоен нравом и знает  толк  в  верховых  лошадях.  За
овечьими пастухами будет приглядывать Дегай.
   -  Дегай?- слегка удивился Джэлмэ.- Он же неповоротлив...
   -  Тут проворный и не нужен. Поставь  моего  брата  Хасара,  так  он  и
пастухам спать не даст, и овец  загоняет!  Дегай  подойдет.  А  его  брата
Гучугура приставлю смотреть за кочевыми телегами. Он тоже  не  резв,  зато
скуповат и запаслив. Уж он зря не утратит ни тележной чеки, ни ремешка  из
упряжки.
   -  Хитро рассудил!- одобрительно сказал Джэлмэ.
   -  Хитра, Джэлмэ, лиса, скрадывающая зайца. А я - хан, мне нельзя  быть
простоватым.
   Далеко впереди, на увале, показались всадники -  человек  пять.  Ходкой
рысью они скакали навстречу. Джэлмэ выслал вперед двух нукеров,  остальным
велел подтянуться и приготовить оружие.  С  беспокойством  озирая  вершины
сопок, он недовольно проговорил:
   -  Не дело хана искать пропавший табун!  Коней  не  найдешь,  а  голову
потеряешь.
   -  Не будет на то воли неба, не потеряешь и волос с головы.-  Однако  и
он почувствовал беспокойство, но не  хотел,  чтобы  Джэлмэ  заметил  это.-
Почему не спросишь, чем ведать будешь ты?
   -  Зачем спрашивать? Что дашь, то и приму.
   -  Вы с Боорчу мои самые первые, самые верные друзья. Вам ведать  всем,
что у меня есть. Вы будете над всеми, а над вами - один я.
   -  Если так, я хотел бы знать, чем будут ведать твои родичи?
   -  Они, Джэлмэ, утомлены заботами о своих куренях...
   Он хорошо знал: родичам будет не по вкусу то, что он собирается ввести.
Его власть еле терпят, а тут окажутся подначальными нукеров.
   -  Нас, кажется, встречает Боорчу,- сказал Джэлмэ.
   Тэмуджин вгляделся и тоже узнал среди всадников  Боорчу.  Вороной  конь
под ним шел легко, едва касаясь копытами земли, черная грива била по бедру
Боорчу.  Подскакав,  он  круто  развернулся,  натянул    поводья,    конь,
приплясывая, закусывая удила, пошел рядом с усталой лошадью Тэмуджина.
   -  Хорошая новость, хан Тэмуджин!
   -  Нашел табун?
   -  Табун я не нашел. Зато встретил Улук-багатура, нойона племени чонос.
   -  Это старик, с которым как-то охотились?
   -  Тот самый, хан Тэмуджин. Чоносы откочевали от тайчиутов. И, кажется,
надумали  пристать  к  нам.  Старик  лукав,  прямо  об  этом  не  говорит.
Принюхаться хочет. Я его проводил в курень, а  сам  не  утерпел,  бросился
искать тебя.
   -  Молодец, друг Боорчу! За такую новость я бы смертному врагу  подарил
жизнь... Племя чонос,- это, самое  малое,  две  сотни  воинов!  Со  старым
Улук-багатуром мы сговоримся.
   -  Еще одна новость, не знаю, хорошая или худая. Люди Даритай-отчигина,
разыскивая скот, подобрали в степи Куруха, ближнего нукера твоего анды. Он
был еле жив. В бурю ехал к тебе. Лошадь под ним пала...
   Тэмуджин остановил коня.
   -  Ехал ко мне? В бурю? Зачем? Где он сейчас?
   -  Я его не видел. Велел, как только сможет сидеть в  седле,  доставить
его к тебе. Это было утром. Сейчас, думаю, Курух уже в твоем курене.
   Подозвав одного из нукеров Боорчу, Тэмуджин пере