лах,-
рассудительно заговорил Эльхутур.- Нойоны племен вольны поступать  как  им
хочется.  Они  захотели  видеть  над   собой    достойного    -    избрали
Джамуху-сэчена. Могли бы поставить над собой и нашего  Ван-хана,  и  тебя,
хан Тэмуджин...
   -  Могли бы, но не пожелали? Ты это хотел сказать?- Тэмуджин положил на
колени подрагивающие руки, начал пригибать пальцы - раз, два, три...
   -  Я не о том,- возразил Эльхутур, но так,  словно  хотел  подтвердить:
правильно, это и хотел сказать.
   -  И я не о том,- едва сдерживая раздражение, сказал  Тэмуджин.-  Пусть
нойоны ставят над собой кого угодно!- Ему противно было  хитрить,  но  что
делать?- Суть не в том, что им захотелось иметь своего  гурхана.  И  не  в
том, что гурханом стал мой анда Джамуха.- Конечно, для него имело значение
- огромное!- и то, и другое.- Суть в том, что под тугом анды Джамухи  наши
зложелатели идут на нас. Ты это, Эльхутур, понять не в силах.
   -  Может быть, идут, а может быть, и нет,- сказал Нилха-Сангун.- Почему
мы должны верить какому-то перебежчику?
   -  Другому перебежчику ты почему-то поверил сразу. Меня это до сих  пор
удивляет.
   -  Не часто ли напоминаешь о прошлом?- спросил Ван-хан.
   Слушая спор, хан шевелил блеклыми старческими  губами,  будто  повторял
слова говорившего или творил молитву, и было видно,  что  речи  нойонов  и
Тэмуджина ему одинаково не по душе, что он смятенно ищет что-то одному ему
известное и никак не может  найти.  Почтительно,  но  с  обидой  в  голосе
Тэмуджин сказал Ван-хану:
   -  Я не хочу быть похожим на человека, который  каждый  день  у  порога
своей юрты спотыкается об один и тот  же  камень.  Еще  не  зажили  старые
ссадины, а мы можем получить новые  или  поломать  ноги.  Как  же  мне  не
напоминать о прошлом, хан-отец? Камень лежит у порога. Его надо или убрать
или поставить юрту в другом месте.
   Ван-хан провел ладонью по задумчивому, печальному лицу.
   -  Устал я. Сколько можно! Даже железо, если его сгибать и разгибать  в
одном месте, ломается... Все чего-то хотят от меня, чего-то требуют...
   -  Хан-отец, я ничего от тебя не хочу, тем более не требую.  Как  бы  я
посмел! Все, что у меня есть,  я  получил  с  твоей  помощью.  Мое  сердце
переполнено  сыновней  благодарностью...  Хан-отец,   я    только    хотел
предупредить тебя. А уж ты поступай по своему разумению. Я, конечно,  буду
защищать свой улус. Возможно, даже скорее всего, погибну. И, умирая,  буду
жалеть об одном-уже  не  смогу  никогда,  ничем  помочь  моему  хану-отцу,
отплатить за его великую доброту.
   Его слова растрогали старого хана.
   -  Зачем так говоришь? Могу ли  оставить  тебя  одного  в  это  трудное
время! Судьба нас связала навеки. Но Джамуха...
   -  Хан-отец, Джамухой правят злые люди!
   Конечно, думал Тэмуджин совсем иначе. Он знал, сколько усилий  прилагал
анда Джамуха, чтобы натравить на него нойонов разных  племен,  правда,  не
предполагал, что ему удастся что-либо  сделать.  Джамуха  -  враг  ловкий,
умный, неутомимый. Но говорить об этом хану преждевременно. Не поверит.
   -  Злые люди...- Ван-хан помолчал, разглядывая свои руки  со  взбухшими
синими жилами,- Нойоны...- Он поднял голову, и взгляд его  стал  строгим.-
Мы двинемся навстречу Джамухе. Но, я думаю, до сражения  дело  не  дойдет.
Сам поговорю с ним.
   Тэмуджину было  пока  достаточно  и  этого.  В  походе  он  умело  взял
управление войском в свои руки, благо что Ван-хан не желал утруждать  себя
мелкими заботами, а Нилха-Сангуна Тэмуджин сумел спровадить  с  дозорными.
Все войско, покорное его воле, стремительно двигалось на  восток.  И  там,
где прошли всадники, оставалась полоса помятой спутанной травы,  будто  ее
градом побило. Запах горячей пыли и горькой  полыни  смешивался  с  кислым
запахом лошадиного пота. Тэмуджин не давал  отдыха  ни  людям,  ни  коням.
Короткий привал в полдень, остальное время от утренней до вечерней зари  -
в пути.  Он  очень  спешил.  Надо  было  упредить  Джамуху,  не  дать  ему
возможности собрать все силы, свести их в одно целое, подготовить к битве.
   Этот поход был в тягость  Ван-хану.  Задумчивый,  невеселый,  в  черном
халате и черной войлочной шапке похожий на  старого  ворона,  сидел  он  в
широком, покойном седле, опустив поводья на  луку,  поверх  голов  воинов,
поверх коней и боевых тугов смотрел на голубые сопки, плывущие  в  мареве,
как караван льдин по весенней реке. О чем он думал? Что видел за  голубыми
далями? Хан, видимо, всерьез верит, что может  примирить  его  и  Джамуху.
Возможно, Джамуха даже и согласится на примирение. А что будет потом?  Кто
сможет спокойно  спать  в  юрте,  зная,  что  в  ней  ползает  змея?  Даже
переговоры затевать с Джамухой никак нельзя. Такие  переговоры  все  равно
что удар ножа по натянутой тетиве лука.
   На дню несколько раз Тэмуджин подъезжал к Ван-хану, на ночевках спал  в
его  юрте  -  ограждал  старика  от  соприкосновения    о    нойонами    и
Нилха-Сангуном,  был  с  ним  по-сыновьи  ласков  и   почтителен.    Такое
обхождение,  видел,  было  по  сердцу  хану,  он   оттаивал,    становился
разговорчивым, начинал вспоминать трудные годы своего детства, отрочества.
   -  Ты все время благодаришь меня,- говорил  он.-  Кто  падал  сам,  тот
всегда поможет встать другим. А когда помог и человек окреп, набрался  сил
на твоих глазах, становится он близок твоему сердцу. Вот ты... И  Джамуха!
Оба вы мои сыновья...
   И он ждал, что Тэмуджин откликнется, подхватит разговор. Но Тэмуджин не
хотел и единым, даже вскользь оброненным словом поддержать надежды хана на
мир и согласие между его назваными сыновьями. Скоро тот почувствовал  это,
спросил прямо:
   -  Почему не любишь Джамуху?
   -  Где, когда я говорил, что не люблю?
   -  Поживешь с мое, многое будешь понимать и без слов.
   Пыль набилась в морщины, глубже прорезала их, оттого лицо хана казалось
болезненным, а сам он сильно постаревшим.  Седые  косицы  за  ушами  резко
выделялись белизной и усугубляли тусклость лица.
   -  Плохо все, хан Тэмуджин... Оба вы молоды и  часто  не  ведаете,  что
творите.
   -  Не так уж и молоды, хан-отец. Но ты жил больше,  твои  глаза  многое
видели. Потому я всегда делал  так,  как  ты  скажешь.  Но  ты,  хан-отец,
почему-то не всегда и не все  говоришь  мне.  Думаю  об  этом,  и  скорбью
наполняется моя душа.
   -  О чем ты?..
   -  Прости, хан-отец, что снова напоминаю старое. Но я  до  сих  пор  не
могу понять, почему ты покинул меня на растерзание  найманам.  Ты  говорил
мне, что найман-перебежчик исчез. Кто охранял его? Как он мог убежать?
   -  За ним смотрели нукеры Джамухи...
   -  Джамухи?- Тэмуджин внутренне напрягся - об этом слышал  впервые.-  А
почему нукеры Джамухи?
   -  Потому что они привели его ко мне. Он к ним перебежал.
   -  Вот как!
   Стало многое понятным. Скорей всего все дело рук  хитроумного  Джамухи.
Одно из двух: или он сносился с найманами  и  совместно  с  Коксу-Сабраком
замыслил зло, или сам, один все подстроил.  Может  быть,  и  в  сговоре  с
Нилха-Сангуном. Нет, в этом случае Нилха-Сангун  сумел  бы  увернуться  от
Коксу-Сабрака. Скорей всего сам, один. Ну, Джамуха, ну и хитрец!.. Сказать
об этом хану? Пока не стоит.
   -  Хан-отец, ты спрашивал, почему я не люблю Джамуху. После тебя больше
всех других людей, больше кровных братьев я любил его. Чем он ответил мне?
Когда я был еще малосилен, он покинул меня. Потом его брат Тайчар  воровал
коней в моем улусе. Потом Джамуха запер меня в ущелье Дзеренов и  едва  не
лишил живота. Сейчас хочет отобрать мой улус. А за что? Ты,  хан-отец,  по
своей доброте не замечаешь что это человек  с  испорченным  нутром.  Легко
рушит клятвы, предает друзей...
   -  Не знаю, Тэмуджин... Мне он ничего плохого не сделал.
   -  Но и  хорошего  тоже!  Где  он  был,  когда  на  твое  место  уселся
Эрхе-Хара? Кто ходил с тобой воевать татар? Не Джамуха, а я. Разве не так?
   Ван-хан промолчал. Пусть пережует пока это. Потом  можно  подбросить  и
еще кое-что. Понемногу  поумнеет.  Но  когда  это  будет?  А  ждать  никак
невозможно. Алгинчи - передовые - уже соприкоснулись с караулами  Джамухи.
Не далее как завтра войска встанут  друг  перед  другом.  И  если  Ван-хан
затеет переговоры с Джамухой - быть беде.
   Своими тревогами и  размышлениями  он  поделился  с  Боорчу,  Джэлмэ  и
Мухали. Его друзья стали прикидывать, как  без  урона  для  дела  помешать
Ван-хану  встретиться  с  Джамухой.  К  ним  подъехал  шаман   Теб-тэнгри.
Прислушался к разговорам, сочувственно усмехнулся:
   -  Тут не ваш ум нужен. Зайти на врага слева, справа - вот ваше дело.
   -  Ты знаешь, как мы должны поступить?- спросил Тэмуджин с надеждой.
   -  Знаю. Кто мешает, того убирают. Ван-хан мешает...
   -  Не говори глупостей, Теб-тэнгри!- рассердился Тэмуджин.
   -  Я глуп. А вы  умны?  Пусть  будет  так.-  Шаман  понукнул  низенькую
смирную лошаденку, потрусил прочь, выпрямив узкую спину.
   Тэмуджин догнал его и, подавляя желание  стукнуть  кулаком  по  острому
лицу, сказал:
   -  Я тебя не отпускал - куда бежишь?
   -  Я ветер, гуляющий по степи. Одним ласкаю лицо,  с  других  сбрасываю
шапки. Кто удержит меня? Только вечное синее небо.
   <Убить тебя мало, мангус остроносый!>- подумал Тэмуджин.
   -  Не обижайся, Теб-тэнгри. Помоги мне.
   -  А как?- Шаман резко повернулся к  нему,  в  бездонной  черноте  глаз
всплеснулась насмешка.- Ты умный, я глупый...  Приложи  ум  к  глупости  -
выйдет неразбериха, глупость к глупости - посмешище, только  ум  к  уму  -
мудрость.
   -  У нас совсем мало времени, Теб-тэнгри...
   -  Ты хочешь убрать Ван-хана на время или совсем?
   Несносный человек! Вечно влазит в потемки твоей души, и  тычет  перстом
указующим,  и  смотрит,  как  ты  корчишься,  уворачиваешься,-  у-у,  змей
ползучий! Глотая слюну, комом застрявшую  в  горле,  Тэмуджин  выдавил  из
себя:
   -  На время...
   -  Так бы  и  говорил.  А  то  хочешь  реку  перебрести  и  в  воде  не
замочиться.- Неожиданно передразнил:- Хан-отец, хан-отец...
   -  Замолчи, или я ударю тебя!
   Тэмуджин  оглянулся - не  слушает  ли  кто  их  разговор?  Но    воинов
поблизости не было, а Боорчу, Джэлмэ и Мухали приотстали, о  чем-то  бурно
спорили меж собой.
   -  Ты  можешь  меня  побить,  даже  убить.-  Теб-тэнгри  чуть   выждал,
продолжил:- Но чего этим достигнешь? Я хочу от тебя одного: будь  со  мной
честен и прям. Мне надо  знать  все,  о  чем  ты  думаешь.  Для  твоей  же
пользы... Я помогу тебе. Бей  своего  брата  Джамуху,  не  оглядываясь  на
хана-отца. Он тебе не помешает.
   -  Что ты сделаешь?
   -  Я сказал: Ван-хан тебе не помешает. Сведи меня с ним  и  делай  свое
дело.
   Вечером Тэмуджин привел  его  в  юрту  Ван-хана,  попросил  погадать  о
будущем. Шаман жег бараньи лопатки, рассказывал, что ждет их, Тэмуджина  и
Ван-хана,  впереди.  Будущее  сулило  обоим  мир,  покой,   благоденствие,
уважение  племен  и  преклонение  подданных.  Застуженная  душа   Ван-хана
отогрелась, он повеселел,  подарил  Теб-тэнгри  голубую  фарфоровую  чашу.
Потом вместе поужинали. А утром хан занемог.
   Он не жаловался  ни  на  какие  боли,  кутаясь  в  мерлушковое  одеяло,
полулежал на повозке. Взгляд  был  тусклым,  равнодушным.  Когда  Тэмуджин
начинал говорить о делах, Ван-хан безучастно махал рукой. Шаман  неотлучно
находился при нем, поил хана настоем трав, произносил заклинания. Но лучше
хану не становилось...
   -  Что же делать, хан-отец?- Тэмуджин соскочил с седла, пошел  рядом  с
повозкой, поймал взгляд Теб-тэнгри.
   -  Хан Тэмуджин,- сказал шаман,- пусть печаль не терзает твоего сердца:
хан поправится. Но ему нужен покой.
   -  Да-да,  покой,-  подтвердил  хан.-  Где  Нилха-Сангун?-  спросил  и,
кажется, тут же забыл о вопросе.- Я скоро встану. Пока прими на  себя  мои
заботы, Тэмуджин.
   Больше  Тэмуджину  ничего  и  не  требовалось.  Он  подивился  поистине
непостижимой силе шамана, а когда удивление чуть прошло - испугался: такой
человек опаснее любого врага.
   Войска побратимов встретились  между  озерами  Буир-нур  и  Кулун-нур в
урочище Куйтэн. Вокруг не было ни гор, ни высоких сопок,  ни  кустарников,
ни  деревьев,  насколько  хватало    глаз    тянулись    пологие    увалы.
Зеленовато-серые  вблизи,  увалы,  отдаляясь,   словно    бы    наливались
голубизной, словно вбирали в себя синь  безоблачного  неба.  Многотысячное
войско Джамухи оградилось  повозками.  Оно  собиралось  защищаться,  а  не
нападать,  и  это  говорило  о  неуверенности  новоявленного  гурхана.   У
Тэмуджина, прибравшего к своим рукам и кэрэитов, воинов  было  меньше,  но
они уже привыкли действовать  сообща,  войско  было  единым  целым,  а  не
сбродом, поспешно стянувшимся под боевой туг анды. Нойоны  племен,  скорее
всего, будут трубить всяк в свою трубу и, если  хорошо  ударить,  побегут,
как дзерены от весеннего пала.
   У Тэмуджина не было ни колебаний, ни  страха.  Он  разделил  войско  на
десять частей,  расслоив  кэрэитов  своими  воинами  (на  всякий  случай),
торопливо совершил обряд  жертвоприношения  и  приказал  начать  сражение.
Первая из десяти частей под началом Субэдэй-багатура  сорвалась  с  места,
проскочила низину с засоленной лужей, с воем и визгом понеслась  на,  стая
Джамухи. Перед станом она рассыпалась, как  горсть  дресвы,  брошенная  на
ветер, воины, уворачиваясь от стрел, на ходу постреляли и почти без потерь
возвратились обратно. И тут же  на  стан  повели  своих  воинов  Хулдар  и
Джарчи. Отошли они, настала очередь Нилха-Сангуна...
   Словно волны взбесившейся реки - на  крутой  берег,  катились  на  стан
Джамухи воины Тэмуджина. Удар за  ударом.  Пока  одни  обстреливали  стан,
другие приводили себя в порядок, отдыхали. А у воинов Джамухи не  было  ни
мгновения передышки. Но держались они стойко; Перед  станом  увеличивалось
число трупов, садилось солнце, а Тэмуджин не  видел  признаков  того,  что
стан анды дрогнет, попятится...
   С наступлением темноты сражение пришлось прекратить. Но едва забрезжила
утренняя заря, Тэмуджин поднял воинов. И вновь волна за волной  покатилась
на стан. И так целый день. К вечеру воины  гурхана  Джамухи  не  выдержали
напряжения,  разметали  проходы  в   ограждении,    бросились    навстречу
нападающим, потеснили их, Тэмуджину пришлось ввести  в  сражение  запасную
тысячу отборных воинов. Воины Джамухи дрогнули, стали отходить. Среди  них
он увидел ненавистное лицо Аучу-багатура и, забыв обо всем на свете, начал
пробиваться к нему. И почти пробился. Помешал молодой воин.  Он  преградил
дорогу к Аучу-багатуру, поднял меч, и Тэмуджин всем телом отпрянул  назад.
Удар пришелся по передней, окованной железом луке  седла,  меч  со  звоном
переломился. Воин остался безоружным. Но не бросился убегать,  не  показал
затылок, вертелся в седле, и  все  попытки  Тэмуджина  достать  его  мечом
оказались  пустыми,  удалось  лишь  смахнуть  с  головы  кожаный  шлем.  В
иссиня-черных, коротко обрезанные волосах воина белела седая прядь.
   -  Сдавайся!- крикнул Тэмуджин.- Убью!
   В ответ воин показал ему кулак, отскочил в сторону, выхватил из саадака
лук и стрелу. Удар пришелся в предплечье-будто кузнечным молотом стукнули.
Тэмуджин с сожалением подумал, что напрасно не  надел  доспехи.  В  глазах
потемнело. Кровь теплым ручейком побежала по  руке.  Повернул  коня  и,  с
трудом удерживаясь в седле, не думая об опасности, поехал обратно. К  нему
подлетел Джэлмэ, обхватил за плечо.
   -  Ранен?- И заорал  на  кого-то:-  Куда  смотрели,  ротозеи?  В  куски
изрублю!
   Его положили на повозку. Прискакал  Теб-тэнгри,  туго  перевязал  рану.
Боль сразу стала тише. Он сел, спросил Джэлмэ:
   -  Как там?
   -  Угнали за ограждение.
   -  Не крутись возле меня. Найди Боорчу. Деритесь так, будто я с вами.
   Его стало знобить. Звенело в голове. В этот звон  вплетался  отдаленный
гул битвы, то утихая, то возобновляясь вновь. Казалось, порывы ветра гудят
в вершинах деревьев. Шаман напоил его горячим и горьким снадобьем.  Внутри
разлилось тепло. Он заснул  и  проспал  до  утра.  Разбудил  его  Ван-хан.
Здоровый,  бодрый,  он  сидел  на  коне,  за  ним  теснились  его  нойоны.
Наклонился к Тэмуджину, спросил:
   -  Ну как ты?
   -  Все хорошо.- Голова у него была ясной, свежей, не  беспокоила  рана,
он чувствовал лишь жжение и толчки крови.- Что Джамуха?
   -  Ночью все бежали. Джамуха уходит  вниз  по  Эргуне.  Аучу-багатур  и
сыновья Тохто-беки бегут в верховья Онона. Татары - в свои кочевья. Почему
ты не снесся с Джамухой?
   -  Он мог бы послушать тебя,  но  не  меня,  хан-отец.  Да  что  теперь
говорить об этом! Надо добивать врага. Джэлмэ, вели приготовить мне  коня.
Хан-отец, я попробую догнать Джамуху.
   -  А нужно ли?
   -  Хан-отец, недобитый враг как тощий волк  -  зол,  нахален,  от  него
можно ждать всего.
   Ван-хан долго молчал. Наконец нехотя сказал:
   -  За Джамухой я пойду сам. Ты догоняй Аучу-багатура.
   Скакать на коне Тэмуджину было трудно. Каждый толчок  отдавался  болью,
холодная испарина покрывала тело. Но он крепился.
   Аучу-багатура и  сыновей  Тохто-беки  настигли  через  три  дня.  После
короткой схватки враги рассеялись. Тэмуджин велел остановиться на отдых.
   Вечером в его походную юрту пришел Чилаун, сын Сорган-Шира.
   -  Хан Тэмуджин, среди воинов тайчиутов был  мой  друг  Джиргоадай.  Он
хочет служить тебе.
   -  Зови его сюда.
   Переступив порог юрты, воин снял пояс с мечом  и  саадаком,  положил  к
ногам Тэмуджина.
   -  Почему покинул своего господина? Почему ушел от Аучу-багатура?
   -  Он носит звание багатура, но отваги у него не больше, чем у  старого
тарбагана. Он замышляет битвы, но ума у него  не  больше,  чем  у  степной
курицы.- Ни в голосе, ни во  взгляде  раскосых  глаз  Джиргоадая  не  было
обычной в таких случаях робости.
   Еще когда воин вошел в юрту и снимал пояс, в его  лице,  в  порывистых,
резких движениях Тэмуджин уловил что-то знакомое.  Сейчас  он  все  больше
убеждался, что уже видел его где-то. Внезапно догадался, приказал:
   -  Сними шапку!
   Воин обнажил голову - в черных волосах  белела  седая  прядь.  Тэмуджин
поднялся и, кособочась от боли  в  потревоженной  ране,  подошел  к  нему,
спросил:
   -  Узнаешь?
   Джиргоадай качнул было отрицательно головой, но вдруг густо покраснел -
узнал. Краска тут же отлила от лица, оно стало бледным. Но глаза  смотрели
без страха.
   -  Узнаю.- И голос прозвучал твердо.- Я не знал, что ты хан.
   Его прямота и откровенность обезоружили Тэмуджина. Мстительное  чувство
колыхнулось и тут же улеглось. А вспомнив, как  Джиргоадай  показывал  ему
кулак, он даже улыбнулся.
   -  Ну, а если бы знал, что я хан?
   -  Не состоялась бы эта встреча.
   -  Почему?
   -  Один из нас был бы мертв.
   <Не каждый найдет в себе мужество  ответить  так,-  подумал  Тэмуджин.-
Убивать его просто жалко. Но и оставить в  живых  нельзя:  он  пролил  мою
кровь, кровь хана, и нет более тяжкого преступления. Однако кто  знает  об
этом? Только двое. А может, не знает этого и он?>
   -  Ты погубил моего коня. Смертельно ранил...
   -  Коня?- удивился  войн,- Мне  казалось...
   Тэмуджин перебил его:
   -  Красивый был конь! Саврасый, с черным ремнем на  хребтине  и  белыми
задними ногами. Ты хорошо владеешь копьем?
   -  И копьем, и мечом, и луком. Я - воин.
   -  Коня, такого же, какой был у меня, добудешь  в  сражении  и  вернешь
мне. И еще. Человека по имени Джиргоадай больше  нет. Теперь  ты  Джэбэ '.
Мое копье.
   [' Д ж э б э - копье.]

     XIII

   Узнав, что за ним гонится один Ван-хан, Джамуха решился на смелый  шаг.
Без нукеров и оружия он выехал ему навстречу. Была надежда, что Ван-хан не
захочет пятнать свое имя его кровью. Он скакал к нему безбоязненно, и  все
же, оказавшись перед  лицом  кэрэитского  войска,  идущего  крепко  сбитым
строем, один,  безоружный  и  беззащитный,  он  стиснул  зубы  от  страха,
захотел