х осмелеет. Я удивляюсь, почему он до  сих
пор не напал на нас. Будь на его месте я... Ну, неважно. Напугать  родичей
- самая малая часть твоего дела. У них со страху могут подогнуться колени.
Они падут ниц перед Таргутаем  и  начнут  выпрашивать  прощение.  Если  он
простит, мы все погубим. Таргутай-Кирилтух не должен их прощать.
   -  Понятно. Но как я это сделаю?
   -  Подумай. Будь это дело простое, разве стал бы я беспокоить тебя.
   -  Ну что ж, попробую. Для этого  я  должен  стать  своим  человеком  у
Таргутай-Кирилтуха. Я начну чернить  тебя  перед  людьми,  потом  сбегу  к
тайчиутам.
   -  Черни, да не очень.- Тэмуджин нахмурился, он  хорошо  знал,  на  что
способен злой язык шамана.
   -  Все будет в меру. А теперь скажи, Тэмуджин, что  последует  за  всем
этим?
   -  Ты слишком много хочешь знать!
   -  Ого!- усмехнулся Теб-тэнгри.- Советую помнить: я тебе не нукер. Я  -
шаман!
   Тэмуджин поиграл плетью, словно примериваясь,  как  лучше  резануть  ею
шамана. Он только сейчас понял, почему никогда не  любил  этого  человека.
Шаман мнит себя  не  только  всезнающим,  но  и  всесильным,  он,  видимо,
считает, что само небо предопределило ему властвовать над людьми. И,  надо
сказать, властвует. В том числе над ним. И никуда от  этого  пока  что  не
денешься.
   -  После этого будет то, чего ты так хотел, Теб-тэнгри,..
   -  Я в тебе не ошибся, Тэмуджин!
   С презрительным высокомерием взглянув на шамана, Тэмуджин сказал:
   -  Лучше позаботься о том, чтобы не ошибся в тебе я... Твой отец и твои
братья все еще у Таргутай-Кирилтуха?
   -  Да. Они все время на глазах, бежать не могут.
   -  Это к лучшему. Таргутай-Кирилтух скорее поверит тебе.  А  они  пусть
смотрят, слушают и обо всем, что там происходит, через людей доносят  мне.
С собой возьмешь Чаурхан-Субэдэя. Если какая опасность, пусть скачет сюда.
Все. Возвращайся  в  курень  другой  дорогой.-  Тэмуджин  дернул  поводья,
поскакал.
   Все получилось так, как он и рассчитывал. Слухи один тревожнее  другого
поползли из юрты в юрту, от куреня к куреню. На возвышенностях с  утра  до
темноты стояли дозорные, со страхом вглядываясь в  даль,  а  ночью  вокруг
куреней  кружили  конные  караулы.  Встревоженный  Боорчу  несколько   раз
спрашивал:
   -  Мы чего ждем, Тэмуджин? Нас сомнут,  разметают,  если  будем  лениво
почесывать бока.
   -  Друг Боорчу, ты стал пугливым. Помнишь, мы с тобой вдвоем никого  не
боялись. А сейчас у нас есть воины, с нами много друзей, мои родичи.
   -  Ты и шамана считал своим другом, а он сбежал.
   -  Но ты не сбежишь, не сбежит и Джэлмэ. А  когда  мы  вместе,  никакой
враг не страшен. Не беспокойся, Боорчу, и получше  присматривай  за  моими
родичами.
   -  Они ездят друг к другу каждый день.
   -  Вот и хорошо.
   -  Ничего хорошего я не вижу. Сговорятся за нашей спиной.
   Тэмуджин и сам опасался этого. Вроде все предусмотрел, но кто  знает...
Жизнь столько раз опрокидывала все его замыслы и надежды. Опять его судьба
в руках шамана. Если он плохо справится со своим делом - конец. Родичи  не
зовут его на совет. Сейчас они  сообща  думают,  как  без  большого  урона
поддаться Таргутай-Кирилтуху. Кто-то из них, видимо,  скоро  отправится  к
нойону тайчиутов. Наверное, пронырливый Даритай-отчигин.
   Он почти угадал. К тайчиутам тайком  поехали  дядя  и  Алтан.  Тэмуджин
приказал, чтобы все его люди были готовы по первому  сигналу  тронуться  в
путь. У коновязи днем и ночью стояли под седлом лошади воинов, сами  воины
спали не раздеваясь, не снимая оружия. Тэмуджин в эти дни не мог ни  есть,
ни спать. Долговязый, сутулый, молча ходил по куреню, проверял исправность
оружия воинов, седловку коней, объезжал дозоры.  Он  опасался  не  столько
нападения Таргутай-Кирилтуха, сколько родичей. От  них  можно  было  ждать
всего.
   Наконец дядя и Алтан возвратились  от  Таргутай-Кирилтуха.  Через  день
Даритай-отчигин приехал к Тэмуджину. По его кислому лицу было  видно,  что
поездка к тайчиутам ничего хорошего не принесла.
   -  Ты чем-то сильно опечален, мой дорогой дядя?
   -  Беда надвигается на всех нас, Тэмуджин. Тайчиуты откармливают коней,
острят стрелы. Они пойдут на нас.
   -  Пусть идут.
   -  Но мы не сможем защищаться!
   -  Что касается меня, то я и не собираюсь защищаться. Ты видел, в  моем
курене все уложено на телеги. Я откочую к моему отцу - хану Тогорилу.
   -  А как же мы? Нас останется совсем мало.
   -  Что вам делать - думайте сами.
   -  Тэмуджин, родственники так не поступают.
   -  А  как  они  поступают?-  вкрадчиво  спросил  Тэмуджин  и   озлился,
закричал:- Как вы,  тайно  сносясь  с  Таргутай-Кирилтухом?  Моей  головой
хотели купить его расположение?
   Дядя сжался, стал совсем маленьким. Обиженно хлюпнул носом.
   -  И как ты мог подумать такое?..
   -  А что, не ездил к Таргутай-Кирилтуху?
   -  Почему же, ездил. Вместе с Алтаном. Об этой поездке я и  хотел  тебе
рассказать. Мы думали добиться мира...
   -  Совсем не важно, чего вы хотели, зачем ездили. Я ухожу от вас, дядя.
   -  Возьми меня с собой, Тэмуджин. Или я не брат твоего отца?
   -  Мы все родичи. И, однако, договориться не можем. Давно пора прийти к
согласию, избрать хана. Тогда и кочевать никуда не нужно. Будь  ты,  дядя,
ханом, я склонил бы перед тобой свою голову  -  бери  моих  воинов,  проси
помощи у Тогорила и громи тайчиутов!
   -  Как мы изберем хана, Тэмуджин, если нам даже нельзя собрать нойонов?
   -  И не надо собирать. Мы могли бы избрать не  всеобщего  хана,  а  для
тех, кто с нами.
   -  Ну что это за хан будет! Одна видимость.
   -  И самый здоровый вол был когда-то маленьким теленком.  Давай,  дядя,
изберем тебя ханом, вручим в твои руки все наши заботы!
   -  Э, нет, таким ханом я быть не желаю! Может быть, Алтана?
   -  Давай изберем Алтана, Сача-беки, Хучара или кого  другого.  Мне  все
равно. Я буду верно служить любому, кто оградит от бед наши кочевья.
   Даритай-отчигин задумался.
   -  Тэмуджин, ханом надо избрать тебя!- Он взбодрился, точно вдруг нашел
верное средство разом избавиться от всех бед.
   -  Дядя, зачем мне взваливать на плечи чужие заботы? К тому же из  всех
вас я самый молодой.
   -  Не отказывайся, Тэмуджин. У тебя улус больше, чем у каждого из  нас.
У тебя опора, какой ни у кого нет,- хан Тогорил.
   Все шло как надо. Но Тэмуджину хотелось, чтобы так же, как дядя, думали
и остальные  нойоны.  Поэтому,  проводив  Даритай-отчигина,  он  пригласил
Боорчу и Джэлмэ.
   -  Вот  что,  друзья.  Подберите  человек  двадцать  -  тридцать  самых
надежных воинов, садитесь на самых резвых коней и ночью пошумите у  куреня
Алтана или Сача-беки. Сделайте так, чтобы вас  приняли  за  тайчиутов.  Но
смотрите, если правда откроется... Сейчас все висит на волоске.
   Нукеры пошумели, как надо,  всех  переполошили.  Тэмуджина  рано  утром
разбудил стук копыт, говор людей. Он  вскочил,  приоткрыл  дверной  полог,
выглянул из юрты. У коновязи стояли Сача-беки, Алтай, Хучар и около  сотни
нукеров. Все три нойона были одеты в доспехи, вооружены. Ночная  стража  и
Боорчу с Джэлмэ не пускали их в юрту.
   -  Высокородные нойоны, прошу вас - подождите,-  с  вежливой  наглостью
уговаривал их Боорчу.- Тэмуджин так рано не встает и очень сердится, когда
его будят.
   Тэмуджин опустил  полог,  оделся,  позевывая,  вышел  из  юрты,  сделал
испуганное лицо.
   -  Алтан, Сача-беки, Хучар, что такое? Почему вы здесь в  такую  раннюю
пору?
   -  Тайчиуты...
   -  Где?
   -  Ночью они напали на мой курень,-  сказал  Сача-беки.-  Я  их  отбил.
Тогда они кинулись на курень Алтана.
   -  Где они сейчас?
   -  Куда-то ушли. Но они вернутся...
   -  Идемте в  юрту.  Боорчу,  Джэлмэ,  как  вы  смели  задерживать  Моих
родичей! Быстро поднимите людей, пусть разбирают  юрты,  запрягают  волов.
Будем уходить к хану Тогорилу. Не медлите!
   Нойоны понуро побрели за ним в юрту.
   -  Ты в самом деле покидаешь нас, Тэмуджин?-  спросил  Сача-беки.-  Нам
говорил твой дядя, но мы не поверили.
   -  На вас я больше не надеюсь. Ну что это такое, Сача-беки! Ты  отогнал
врагов от своего  куреня  и  лег  спать.  Почему  не  преследовал?  Почему
позволил напасть на курень Алтана?
   -  Прежде чем преследовать, надо знать, сколько перед тобой  врагов.  А
попробуй разберись, если ночь!
   -  Ночь, темнота не оправдание. Каждый заботиться только о своем курене
и никто - обо всех.
   За стенами юрты встревоженно шумел курень. Дробно стучали копыта коней,
плакали  дети,  вздорили  женщины,  кричали  мужчины.  Нойоны   беспокойно
прислушивались к этим звукам. Прибежала Борте с Джучи на руках,  испуганно
спросила:
   -  Почему мы уходим отсюда?
   -  Борте, мне не до тебя. Иди собирайся и ни о чем не спрашивай.
   -  О небо, придет ли покой на эту землю?!
   Алтан снял с головы железный шлем.
   -  Тэмуджин, мы должны держаться вместе.
   -  Я всегда говорил то же самое. А еще раньше так же говорил мой  отец.
Вы не хотели слушать его. Вы не слушаете меня. Вы думаете, я рвусь в ханы.
Но это совсем не так. Становись ханом ты, Алтан, и я буду ходить у  твоего
стремени. Ты немало прожил, ты много видел, и  ты  сумеешь  защитить  всех
нас, прославить род Хабул-хана.
   -  Тэмуджин, тело мое стало слишком грузным, чтобы  мчаться  на  врагов
впереди молодых воинов.
   -  Тогда ты, Сача-беки, возьми поводья в свои руки.  Всем  ведомы  твоя
отвага, сила и крепость твоей руки. Стань ханом, принеси покой народу, и я
буду простым стражем у твоих дверей.
   Сача-беки горделиво расправил плечи, но тут же опустил их, нахмурился.
   -  Я могу скакать на коне и рубить мечом. Однако хан должен  заниматься
не  только  этим.  Примирять  спорящих,  осаживать  торопливых,  подгонять
ленивых я не смогу. Какой же в таком случае из меня хан?
   -  А ты, Хучар, что скажешь? Неужели откажешься и  ты?  Прими  на  себя
высокую заботу, и я буду твоей стрелой - куда пошлешь, туда и полечу...
   Хучар угрюмо покусывал ногти.
   -  Зачем нам разводить эти разговоры? Я, как и наш  дядя,  считаю,  что
только ты можешь оборонить нас от недругов. Тебе и  быть  ханом.  Вот  мое
слово.
   -  Для меня, как и для вас, ханская шапка не  радость.  Время  грозное.
Еще мудрый кузнец Джарчиудай говорил  мне,  что  он  видит,  как  в  степи
рождается буря. А кому неизвестно, что первыми под натиском  ветра  падают
высокие деревья?
   -  Одинокие деревья падают еще раньше,- сказал  Алтан.-  Ты  не  будешь
одинок.
   -  Но я молод и слаб.
   -  За тобой хан кэрэитов,- сказал Сача-беки.- Уже одно то, что  станешь
ханом, остановит  тайчиутов.  Они  хорошо  знают,  какая  участь  постигла
меркитов.
   Тэмуджин закрыл глаза,  словно  прислушиваясь  к  самому  себе.  Вот  и
сбывается то, к чему он шел в последнее время, не давая себе передышки...
   -  Хорошо, родичи. Видит небо, не ради  своей  выгоды,  не  из  желания
прославиться, не из пустого стремления повелевать я приму на  себя  тяжкое
бремя.  Скачите  в  свои  курени,  разбирайте  юрты.  Перекочуем  в  более
безопасное место и там совершим обряд возведения в ханы,  принятый  нашими
предками. Вы согласны со мной?
   -  Да, мы согласны.
   -  Ну, не теряйте времени! Пришлите сюда по сотне воинов.  Я  буду  вас
охранять во время перекочевки.

   ...На высоком  равнинном  берегу  Онона,  покрытом  первой  зеленью,  в
стороне от куреня стояла большая белая юрта. Перед входом, на почтительном
расстоянии от нее,  полукругом  выстроились  воины,  вооруженные  длинными
копьями. За ними толпились нукеры, простолюдье, женщины, подростки,  дети.
В  белой  юрте  начался  курилтай.  Здесь  были  все  родовитые    нойоны:
Даритай-отчигин, Алтан, Бури-Бухэ, Сача-беки  и  его  брат  Тайчу,  Хучар,
братья Тэмуджина, люди высокого возраста из разных  племен,  приставшие  в
свое время к Тэмуджину. Говорил старый Усун из рода баринцев,
   -  Волос из гривы коня легко  разорвет  и  ребенок...  Но  если  волосы
сложить один к одному и свить из них веревку,  на  ней  можно  удержать  и
дикого скакуна, и свирепого быка...
   Тэмуджин сидел напротив дверей, смотрел на замершую в  ожидании  толпу.
Пышные речи казались излишне длинными. Без них каждому все понятно. Нойоны
надменно поглядывают на толпу, всем своим видом давая понять, что они  тут
главные вершители. Даритай-отчигин даже как будто в росте  прибавился,  на
безбородом лице строгость. Алтан брезгливо выпятил толстые губы, Сача-беки
хмуро ломает брови,- возможно,  сейчас  он  жалеет,  что  так  опрометчиво
отказался от ханства. Поздно думать об этом, Сача-беки!
   Усун кончил говорить, поклонился Тэмуджину и пошел из юрты. Все встали,
кланялись ему и выходили вслед за Усуном. Поднялся к Тэмуджин.
   Перед входом в юрту нойоны разостлали  большой  войлок,  стали  по  его
краям. Тэмуджин сел на войлок, скрестив  ноги.  Усун  коснулся  рукой  его
плеча, громко сказал:
   -  Возвысь  голову,  посмотри  на  синее  небо,  узри  вечного  творца,
которого ты - тень.  В  течение  своего  правления  сообразуй  поступки  с
божественной волей, дабы сделаться выше там, на небе, чем на  земле.  Если
воспротивишься всевышней воле, будешь наказан в этом мире, от  всех  твоих
богатств останется один только войлок, на котором ты  сидишь,  из  всех  с
тобой идущих - твоя собственная тень.
   В чистом, безоблачном  небе  купался  жаворонок,  ласкал  слух  песней.
Далеко-далеко, курлыча, пролетели журавли. Усун снова тронул пальцами  его
плечо:
   -  Говори.
   Он обвел взглядом нойонов. Они возвышались над ним, заслоняя солнце.
   -  Будете ли вы делать то, что прикажу, пойдете ли  туда,  куда  пошлю,
принесете ли то, что велю принести?
   -  Да?- не очень дружно ответили нойоны.
   -  Так знайте же: отныне слово мое - ваш щит и меч!
   Нойоны ухватились за края войлока, подняли его, понесли к толпе. На шее
Сача-беки вздулись синие жилы, громко  сопел  Бури-Бухэ,  кровью  налилось
лицо Алтана, гнул  угрюмо  голову  Хучар,  казалось,  на  их  плечи  легла
непосильная тяжесть; один Даритай-отчигин  шагал  легко,  еле  придерживая
войлок короткой рукой.
   -  Пусть живет многие годы хан Тэмуджин!- громко крикнул Боорчу.
   Толпа колыхнулась, как ковыль от ветра, стала  на  колени.  Воины  тоже
преклонили  колени,  нагнули  копья.  Его  пронесли  вдоль  ряда   воинов,
возвратились к юрте, опустили войлок на землю. Все нойоны стали на колени,
трижды коснулись лбами истоптанной травы. Усун поднял голову.
   -  Пусть видит небо и ведают  народы,  живущие  на  земле:  наш  хан  -
Тэмуджин! Хан Тэмуджин, отныне мы  по  твоему  слову  будем  бросаться  на
врага. Добытые в битвах прекрасные девы, расторопные рабы-боголы,  статные
мерины - твои. На облавной охоте убьем одного зверя - он твой, убьем много
- половина тебе. Твое установление отныне никто не смеет порушить. А  если
случится такое в покойное, мирное  время - лишай нас наших  рабов,  жен  и
детей, изгоняй из своих владений, если случится такое в дни битв и  тревог
- руби наши головы! Припадая к твоим ногам,  клянемся  в  верности.-  Усун
наклонился, коснулся губами его гутула.
   Нойоны переглянулись. Когда они договаривались, как возводить Тэмуджина
в ханы, об этой клятве речи не было. Тэмуджин нетерпеливо дрыгнул ногой.
   -  Вы тоже клянитесь!
   Они по одному подползли к нему, тыкались губами в гутул.
   Тэмуджин и видел, и не видел сгорбленные спины нойонов. В  голове  было
тесно от горделиво-радостных мыслей. Он - хан. Он сделал то, чего не успел
благородный отец и не сумел заносчивый  Таргутай-Кирилтух.  Он  прошел  по
пути, уготованному злой волей людей, через страх, горе, унижения.  Он  мог
околеть в зимней степи, сгинуть в лесах Бурхан-Халдуна, утонуть  в  Ононе,
пасть от  стрелы  нукеров  Аучу-багатура.  Он  был  и  голоден,  и  нищ, и
беззащитен. Но духи добра уберегли от гибели, помогли найти верных  друзей
и помощников, собрать под туг отца храбрых воинов. И ныне  по  соизволению
вечного неба он поднялся над всеми. Клянитесь и кланяйтесь, люди! Я -  ваш
хан.

     III

   Зимовал Джамуха в верховьях Онона, всего в полутора-двух днях  пути  от
Тэмуджина. Он много и удачно охотился, радуясь вновь  обретенному  чувству
независимости. Но и на охотничьих пирах в лесной глуши, и в  юрте,  слушая
древние сказания и тоскующие звуки хура, он не забывал  о  Тэмуджине.  Все
надеялся, что анда спохватится, приедет к нему. Но зима прошла, и  ни  сам
анда, ни его люди не посетили курень Джамухи. Стало понятно:  анда  в  нем
больше не нуждается. Оставаться и дальше в этих местах  не  было  никакого
смысла. К тому  же  недалеко  старые  враги - найманы - и новые - меркиты,
тайчиуты. Эти не простят ему помощи Тэмуджину, пронюхают, что  он  остался
один, будут здесь.  Эх,  анда,  анда,  самые  лучшие  думы  разметал,  как
обгорелые головни...
   Покочевал на реку Толу, во владения хана кэрэитов.
   -  Ты напрасно оставил Тэмуджина одного,- сказал Тогорил.
   -  Хан-отец, я так давно не видел тебя,  что  в  мое  сердце  вселилась
печаль.
   Хан разрешил ему поставить  курень  по  соседству.  Почти  каждый  день
Джамуха вместе с Уржэнэ и братом Тайчаром  обедали  в  просторном  ханском
шатре. Хан был с ним ласков, сажал  выше  многих  своих  нойонов,  называл
сыном. Но Джамухе вскоре стало тоскливо под ласковой отеческой  рукой.  Он
был тут гостем. Хан вел дела, не спрашивая его совета.
   Однажды во время обеда, когда  в  шатре  было  полно  людей,  откуда-то
прискакал  Нилха-Сангун,  соскочил  с  лошади,  быстро  прошел  к    отцу,
наклонился, что-то тихо сказал на ухо.
   -  Зови их сюда,- сказал хан.- Нойоны, прибыли вестники от  моего  сына
Тэмуджина.
   Рябое лицо хана осталось спокойным. Значит, вестники не принесли ничего
плохого. Джамуха повернул голову ко входу.
   В шатер вошли два пожилых нукера, с достоинством поклонились Тогорилу.
   -  Великий хан  кэрэитов!  Нойоны,  багатуры  Ононо-Керуленской  земли,
известные своей отвагой, собрались  на  курилтай  и  нарекли  своим  ханом
Тэмуджина.
   Джамуха вздрогнул. Он ждал чего угодно, только не этого. Еще один  хан!
Вечное небо, что же это делается! Его анда, еще недавно нищий, как  черный
раб, объявляет себя властелином земель между Ононом и  Керуленом  -  своих
кочевий, кочевий тайчиутов и его, Джамухи, родовых кочевий. Не  величайшей
ли глупостью было помогать такому человеку, пусть бы  лучше  он  сгинул  в
безвестности! Но что скажет Тогорил? Поглаживает на груди  тяжелый  крест,
свысока поглядывает  на  своих  нойонов.  Можно  подумать,  это  он  нарек
Тэмуджина ханом.
   -  Я счастлив, вестники радости, что ваши земли стали  владением  моего
сына!  Вы  возвели  в  ханы  достойного,  будьте  же  покорны   ему,    не
раздергивайте узел единодушия, завязанный вами! Передайте Тэмуджину,  сыну
моему и вашему повелителю: мое сердце наполнено радостью.
   Джамуха только сейчас заметил, что в одной руке держит ребро барашка, в
другой нож. Бросил ребро в корытце с мясом,  толкнул  нож  в  ножны.  Чему
радуется старый глупец? Хотя что  ж,  ему  выгоднее  иметь  дело  с  одним
Тэмуджином, чем с десятком нойонов. Но хан  Тогорил  заблуждается,  думая,
что Тэмуджин все тот же парень, который  просил  у  него  помощи  и  дарил
соболью доху. Не много получит от анды хан Тогорил!
   Пользуясь тем, что хан и его нойоны все внимание  обратили  на  гостей,
Джамуха потихоньку выбрался из шатра и поехал в свой курень. Вдоль  берега
Толы вилась узкая тропинка. Зеленые кузнечики со стрекотом взлетали из-под
копыт лошади, над свежей травой, над белыми, желтыми,  красными,  голубыми
цветами мельтешили легкие бабочки, бормотали быстрые струи Толы, прыгая по
круглым, скатанным камням,  в  зеркала  тихих  широких  плесов  смотрелись
кудрявые ильмы с прозрачной молодой листвой.
   Тоска  теснила  сердце  Джамухи.  Сейчас  он  понял,  что,  отстав   от
Тэмуджина,  допустил  непростительную  ошибку.  Он  думал,  что   Тэмуджин
растеряется и не сможет