ьях. Каждому из  них  достанется
много больше того, что оставил мне мой отец. В этом завещанный небом  долг
каждого родителя.
   -  Вспомни,  каким  привез  тебя  в  наш  курень  твой  отец...   Джучи
становится мужчиной. А у него до сих пор нет  невесты.  Успеваешь  хватать
жен себе.
   Она вышла из юрты, крикнула: <Дети, идите есть>. Возвратившись,  налила
суп в чашки, такие же, из какой пил он, наложила из котла мяса.
   Сыновья  ввалились  в  юрту  шумной  гурьбой.  Увидав  отца,  оторопело
остановились,  старший,  Джучи,  даже  сделал  шаг  назад,  словно   хотел
спрятаться за спины младших братьев. Мужчина... Лицо у него круглое, глаза
открытые, добрые. Не похож он на него... Не похож!
   Растолкав братьев, к Тэмуджину подошла дочь, коротенькая, крепкая вся в
мать. Он притянул ее к себе,  обнюхал  головенку,  розовые  со  сна  щеки,
усадил рядом с собой, отрезал жирный кусок мяса, подал в руки.
   -  Ешь, маленькая. Ешь, Ходжин-беки.
   -  Садитесь, дети!- Борте грубовато  подтолкнула  сыновей  к  столику.-
Видите, нас сегодня навестил наш отец. Это такая радость...
   Потягивая  суп,  он  молча  смотрел  на  детей.   Угэдэй,    скуластый,
широконосый, с узкими лукаво-веселыми глазами, ловко и неприметно  прибрал
к своим рукам лучшие куски мяса, похрустывал  хрящиками,  шумно  тянул  из
чаши - хорошо, вкусно ел Угэдэй.  Чагадай,  смуглый,  подбористый,  гибкий
(таким  был  Хасар  в  его  годы),  чуть  хмурил  разлетистые  брови,  был
молчаливо-строг, ел, не выбирая лучших  кусков  мяса.  Этот  будет  тверд,
независим, своенравен и упорен. Тулуй быстрее  своих  братьев  освоился  с
тем, что тут отец, много и по-детски бестолково говорил, не забывая жевать
сочное мясо. Тэмуджин вспомнил, как Тулуй кричал и сучил ногами  на  плече
татарина, и, как тогда, от страха за него, холодом  опахнуло  нутро.  Нет,
Борте все-таки несправедлива, когда говорит, что он не думает о детях...
   Перевел взгляд на Джучи. Он сидел за столом как  чужой,  боялся  лишний
раз двинуть рукой. Неужели все-таки чужой? Отодвинулся от стола.
   -  Джучи...
   Сын вздрогнул, вскинул голову, борясь с  робостью,  прямо  взглянул  на
него.
   -  Джучи, мать говорит, что пришла пора женить тебя.
   Смущенно кашлянув, Джучи потупился.
   -  Как знаешь, отец. Для меня твоя воля - воля неба.
   Он остался доволен ответом Джучи. Говорит от сердца. Всегда робея перед
ним, Джучи, может быть, больше своих братьев любит  его,  хочет  быть  ему
нужным, полезным. Так уж, видно, небо устроило человека - тянется к  тому,
что далеко от него. Перед Есуй он сам как Джучи... Сын Джучи или  не  сын,
ему не дано знать. Так пусть же будет так,  словно  Борте  и  не  спала  в
постели меркитского сотника. Хочешь владеть душами людей - учись не только
все помнить, но и многое навсегда забывать.
   Тэмуджин разговаривал, думал, но чувство  досады,  с  каким  он  пришел
сюда, не исчезало,  оно  жило  в  нем  мутной  накипью.  И  он  уже  начал
догадываться, что корень тревоги и неубывающей досады  не  в  Есуй,  не  в
засоне караульном, не в вечной боли его - Джучи, а в гораздо  большем.  Он
был недоволен собой. Высоко взлетела его слава, но она-огонь,  бегущий  по
сухой траве. Гудит пламя, рвется к небу, летит по ветру,  а  наткнется  на
реку или сырую низину, опадет, угаснет, исчезнет, будут лишь чадить  сухие
кучи скотского дерьма. Велик его улус, но он - гора песка. Подымется  буря
- бугорка не останется.
   Отпустив сыновей, он поднялся и сам.
   -  Борте, я скажу шаману, пусть спросит духов, где искать, невесту  для
Джучи.
   -  Надо взять девушку из моего, хунгиратского племени или  олхонутского
- племени твоей матери.
   -  Для тебя все просто, Борте. Слишком просто.
   -  Я хочу только лучшего для своих детей.
   -  И я, Борте... Потому не будем ссориться.  Нет  у  меня  и  не  будет
женщин роднее тебя и моей матери.
   Перед входом в его юрту уже скопились люди, уже ждали его выхода. Снова
надо сидеть и терпеливо разбираться в спорах, ссорах, мирить,  наказывать,
награждать. И сколько ни суди, ни ряди, дел  не  убавляется.  Ему  некогда
оглядеться, спокойно подумать. Нет, так править улусом нельзя. Не копаться
в склоках надо, а зорко поглядывать в сторону  найманов,  меркитов,  да  и
Джамуха, хан всеобщий, снова накапливает силы, ластится к старому Ван-хану.
   Прошел мимо толпы разного люда, в коротком приветствии вскинув руку.  В
юрте уже собрались его ближние друзья и нойоны, братья.  Приехал  зачем-то
из  своего  куреня  и  Даритай-отчигин.  Лучились  морщинки   возле    его
прижмуренных глаз, в умильную улыбку растягивались  губы,  в  почтительном
поклоне согнулась спина. Тэмуджин прошел  на  свое  место,  сел  на  стопу
мягких войлоков, обшитых цветным шелком. Умолкший было говор нойонов сразу
же возобновился. Они будут шептаться и позднее, когда он станет  разбирать
жалобы и прошения. О чем говорят? Об удачной охоте на хуланов,  о  том,  у
кого скакун резвее, кто сколько  кумыса  может  выпить  за  один  присест.
Шутят, смеются. Бездельники!
   -  Вы для чего собрались здесь?
   Его громкий, сердитый голос заставил замолчать нойонов. Они повернулись
к нему, удивленные.
   -  Повелишь уйти?- спросил Боорчу, явно  не  понявший  его  гнева.-  Мы
пришли, как всегда...
   -  ...чесать языки!- подхватил он.-  Я  буду  сидеть  разбираться,  кто
затеял драку, кто у кого украл овцу, почему от одного  к  другому  убежали
домашние рабы, а вы будете чесать языки и зубоскалить!  С  этого  дня  все
будет по-другому. Друг Боорчу и ты, Джэлмэ, я когда-то повелел вам  ведать
всеми моими делами - я отменил свое повеление?
   Боорчу обиженно мотнул головой.
   -  Твое повеление отменили подначальные тебе люди.  Ты  поставил  своих
товарищей ведать и табунами, и стадами, и  кочевыми  телегами...  Кто  чем
ведает? Высокие нойоны не признают никого, только тебя.
   -  Ты  прямодушен,  друг  Боорчу.  Будь  всегда  таким.  Но   и    будь
настойчивым, неуступчивым, выполняя  мою  волю.  Отныне  ты,  Боорчу,  моя
правая рука, ты, Джэлмэ, моя  левая  рука.  Все  остальные  нойоны  любого
рода-племени подвластны вам. Я буду за  все  взыскивать  с  вас,  вы  -  с
нойонов, нойоны - с подначальных им  людей.  Джэлмэ,  иди  и  вместо  меня
выслушай людей. Вы все поняли, нойоны?
   Недружно, вразнобой они ответили, что все хорошо поняли. Но он  в  этом
был не уверен. Их заботы хорошо известны. В дни битв и походов - нахватать
как можно больше добычи, в дни мира - сохранить эту добычу в своих руках.
   -  Кто скажет, сколько в моем  ханстве  коней?  Сколько  воинов  завтра
могут сесть в седло?
   -  Несчетны твои табуны и неисчислимы силы!- выкрикнул Даритай-отчигин.
   Откровенная лесть дяди  покоробила  Тэмуджина.  Не  удостоив  его  даже
взглядом, возвышая голос, спросил снова:
   -  Сколько? Никто не знает. И  я  не  знаю.  Все  эти  годы  я  пытался
установить, кто чем из вас владеет. Не получилось. Мешали войны и вы сами.
Какой же я хан, если не знаю, что у меня есть сегодня и что будет  завтра?
Какой же я хан, если вы, поднявшие меня над собой, глухи к  словам  людей,
правящим мою волю? Мой дядя  хвастливо  кричит:  неисчислимы,  несчетны...
Неисчислимы капли воды в текущей реке, несчетны песчинки на ее дне. А все,
чем владеет человек, должно быть подсчитано. Пересчитайте скот,  пастухов,
воинов и правдиво доложите Боорчу и Джэлмэ. Позаботьтесь, чтобы у  каждого
воина было исправное оружие, и добрый  конь,  и  запас  пищи  в  седельных
сумах. Кто будет плохо радеть, тот  лишится  своего  владения,  кто  будет
лгать и обманывать, тот лишится головы. Знайте,  это  мое  слово  свято  и
нерушимо.
   Нойоны молчали. Теперь-то они все поняли. И все это  им  не  по  нраву.
Должно быть, думают, как изловчиться, чтобы дать ему как можно  меньше,  а
получить побольше. Не выйдет. Он им приготовил хорошую приманку...
   -  Отныне, нойоны, все добытое в битвах будем делить на  число  воинов.
Никто самовольно не должен брать и костяной  пуговицы.  Вышел  в  поход  с
сотней воинов - на сто и получишь, вышел с двумя  нукерами  -  получай  на
двоих.
   В юрту вошел шаман Теб-тэнгри. Нойоны расступились перед  ним.  Он  сел
рядом с Тэмуджином. Этого высокого места ему  никто  никогда  не  отводил,
как-то само собой получилось, что он занял его, без лишних  слов  закрепив
за собой право быть в ханстве Тэмуджина не подвластным никому, даже самому
хану. Приходил сюда, когда вздумается, уходил, когда  хотел.  В  разговоры
вмешивался редко, чаще всего сидел вроде бы отрешенный от  всего  земного,
но Тэмуджин  даже  на  малое  время  не  мог  забыть  о  его  присутствии,
чувствовал  непонятную  внутреннюю    стесненность,    невольно    начинал
примеряться: это будет одобрено шаманом? а  что  он  скажет  об  этом?  И,
поймав себя на такой примерке,  злился,  терял  нить  рассуждений,  сминал
разговор. Так получилось и в этот раз. Замолчал на полуслове, хотя еще  не
все сказал нойонам. Но, вспомнив о Джучи, скосил глаза на шамана.
   -  Хочу женить старшего сына. Погадай, в какую сторону направить коня в
поисках невесты.
   Надеялся, что шаман не мешкая отправится гадать и он без помех завершит
важный разговор с нойонами. Однако Теб-тэнгри  лишь  шевельнулся,  удобнее
усаживаясь на мягких войлоках.
   -  Мне ведомо, где живет невеста твоего сына и жених твоей дочери.
   -  Ходжин-беки еще девочка.
   -  Девочки, хан, быстро становятся девушками.
   -  Это так...- Тэмуджин задумчиво пощипал  жесткие  усы.-  Ну,  и  где,
по-твоему, живут невеста моего сына и жених моей дочери?
   -  У Нилха-Сангуна есть дочь Чаур-беки. Чем не невеста для твоего сына?
У него есть сын Тусаху. Чем не жених для твоей дочери?
   -  В куренях кэрэитов мои предки никогда не искали невест.
   -  Хан,- Теб-тэнгри наклонился к нему, снизил голос  до  шепота,-  твои
предки не искали и улуса кэрэитов.
   -  Ты о чем?
   -  Все о том же...  Ван-хан  стар,  скоро  небо  позовет  его  к  себе.
Нилха-Сангун не унаследовал добродетелей отца...
   Узкое лицо шамана оставалось непроницаемым, но по губам тенью скользила
лукавая усмешка. Неизвестно, какие духи помогают шаману, добрые или  злые,
но  такого  изворотливого  ума  нет  ни  у  кого.  Далеко  вперед  смотрит
Теб-тэнгри и многое там видит. Давно нацелил свои острые глаза на владения
хана-отца. И вот все продумал - принимай, хан Тэмуджин, еще  один  подарок
шамана. О, если бы все  получилось,  как  замыслил  Теб-тэнгри!  Завладеть
улусом Ван-хана без большой крови... Такого  ему  не  снилось  и  в  самых
светлых снах.
   -  Я думаю, Теб-тэнгри, Чаур-беки будет подходящей женой моему старшему
сыну...
   К ним боком, незаметно придвинулся  Даритай-отчигин,  навострил  уши  -
лиса, учуявшая зайца.
   -  Чего хочешь, дядя?
   -  Прости за докучливость. Один я остался из  братьев  твоего  отца.  И
вот... Когда возвращались  из  похода  на  татар,  телеги  других  нойонов
прогибались от тяжести добычи. А  мне  да  Алтану  с  Хучаром  нечем  было
порадовать жен и детей. И воинов вознаградить было нечем.
   Даритай-отчигин говорил, склонив голову. В поредевших волосах  блестела
седина.  Голос  прерывался  от  обиды.  К  их  разговору    с    интересом
прислушивались нойоны. Тэмуджин недовольно хмыкнул,  и  дядя  заторопился,
зачастил скороговоркой:
   -  Твой гнев был справедлив. Но и огонь гаснет, и лед тает.  Верни  нам
свою милость. У других некуда девать табунов и рабов... А мы, кровные твои
родичи, пребываем в бедности. Не по обычаю это!
   -  Подожди, дядя... Ты говоришь: мой гнев был справедлив - так?
   -  Так, хан, так,- с готовностью подтвердил Даритай-отчигин.
   -  Чего же хочешь? Справедливость заменить несправедливостью?
   -  Умерь свой гнев... Грешно принижать родичей...
   -  У тебя  с  языка  не  сходит  это  слово  -  родичи.  Я  возвышаю  и
вознаграждаю людей не за родство со мной - за ум, верность и храбрость. Ты
слышишь, за порогом с народом от моего имени говорит Джэлмэ, сын  кузнеца.
Почему не ты, не Алтан, не Хучар? Эх, дядя... Если кто-то из моих  родичей
выделяется достоинством, я радуюсь  больше  других  и  отмечаю  его,  если
совершает проступок, я печалюсь больше других и наказываю.
   -  Мудры твои слова. Как бы радовался, слыша их, твой отец и мой  брат!
Смени гнев на милость, удели нам, недостойным, часть того, что отнял.
   -  Не дело правителя менять  вечером  то,  что  установлено  утром.  Не
слезными жалобами, а верностью мне, прилежанием добиваются милостей.
   Голый подбородок Даритай-отчигина судорожно дернулся, лицо  сморщилось,
как у старухи, маленькие руки крепко прижали к груди шапку.
   -  Обидел ты меня, племянник,- тихо сказал он.- Обидел!

     II

   Глухой  ночью  в  курень  Алтана  прокрался  одиночный  всадник.  Перед
нойонской юртой слез с коня. Из дымового отверстия в  черное  небо  летели
искры. А курень спал - ни лая собак,  ни  переклички  караульных.  Всадник
осторожно приподнял полог, заглянул в юрту. В ней горел очаг, было  душно,
жарко.  Алтан  сидел  без  халата,  рыхлый  живот,  лоснясь    от    пота,
перевешивался  через  опояску.  Перед  ним  на  столике  грудой   высились
обглоданные кости, лежала опрокинутая чашка.
   Всадник шагнул в юрту. Услышав его шаги, Алтан рявкнул:
   -  Прочь! Я кому сказал - не заходите!
   -  Кажется, не в обычае степняков так встречать гостей?
   -  А-а?-  Алтан  повернулся  всем  телом,  недоверчиво  протер  глаза:-
Джамуха?
   <Кажется, пьян>,- морщась, подумал Джамуха.
   С пыхтением Алтан поднялся,  на  нетвердых  ногах  подошел  к  Джамухе,
стиснул его руку выше локтя, вгляделся в лицо.
   -  Джамуха!- Рассыпался легким смешком.- Сам  гурхан  Джамуха  в  гости
пожаловал. Сам!- Смачно плюнул, громко высморкался в ладонь и вытер  ее  о
штаны.- Все стали ханами, гурханами... А кто я?
   Презрительно смежив длинные ресницы. Джамуха как плетью щелкнул:
   -  Раб.
   -  Верно. Раб  хана  Тэмуджина,  собака  у  его    порога.-    Внезапно
спохватился:- Что ты сказал? Я - раб? Как  ты  смеешь!  Мои  род  идет  от
праматери Алан-гоа, от Бодончара... Я - внук Хабула, первого хана монголов!
   -  Знаю, знаю, кто ты...
   -  То-то... Сейчас архи пить будем. Подожди, позову баурчи.
   -  Никого звать не надо. Я не хочу, чтобы меня тут видели.
   -  Ха-ха! Боишься?
   -  Боюсь. Но не за себя, за тебя. Если Тэмуджин узнает, что я был твоим
гостем, что с тобой сделает? Табун коней подарит?
   Алтан кулаками растер виски.
   -  А что, и подарит. Если преподнесу ему твою голову.
   -  Давай...- Джамуха снял с руки плеть  с  рукояткой  из  ножки  косули
(копытца были оправлены бронзой), сунул ее за  голенище  широкого  гутула,
сел возле старика.-  Таким,  как  ты,  что  остается?  Торговать  головами
нойонов, рожденных благородными матерями.
   Свирепо раздув щеки, Алтан выдохнул:
   -  Ну... ты!.. Не брызгай ядовитой слюной! Не посмотрю, что гурхан...
   -  А что ты можешь сделать? Голову с моих плеч, Алтан, еще снять  надо.
И не много получишь за нее у анды. Лучше уж  побереги  свою.  Неумна  твоя
голова, но все же голова.
   -  Оскорблять меня  приехал?  Меня,  в  моей  юрте?-  Алтан,  багровый,
потный, горой надвинулся на Джамуху, протянул  руки,  норовя  вцепиться  в
воротник.
   Выхватив из-за пояса нож, Джамуха приставил  лезвие  к  рыхлому  животу
Алтана.
   -  Полосну, как будешь кишки собирать?
   Алтан отступил на шаг, быстро глянул на стенку  с  оружием  -  далеко!-
засопел, куснул губу, грязно  выругался.  Толкнув  нож  в  ножны,  Джамуха
сказал с горькой усмешкой:
   -  Ни годы, ни невзгоды не прибавили  тебе  ума,  Алтан.  Расхрабрился.
Багатур! А где была твоя храбрость, когда закатывали в войлок Сача-беки  и
его брата, когда ломали  хребет  Бури-Бухэ?  А  они,  как  и  ты,  потомки
Бодончара... Не я ли говорил  Сача-беки,  и  тебе,  и  Хучару:  берегитесь
Тэмуджина, темны его помыслы, безжалостно сердце. Вам казалось,  вы  умнее
меня, хитрее Тэмуджина. За свое безрассудство Сача-беки  заплатил  жизнью.
Придет и твой черед, внук Хабула.
   -  Не пугай меня. Не пугливый.
   -  Не пугать пришел - вразумить. А ты, наполнив брюхо  архи,  утопив  в
вине остатки рассудка, лезешь в драку - тьфу!
   Джамуха вскочил, шагнул к выходу.
   -  Постой...- Алтан растопырил руки,- Не уходи. Нам не надо ссориться.-
Торопливо смахнул со столика кости, налил в чаши  архи.-  Давай  выпьем  и
поговорим. Садись.
   Джамуха опорожнил чашу  одним  глотком.  Алтан  пил  медленно,  трудно;
мутное вино стекало по засаленному подбородку, тяжелыми каплями  шлепалось
на голое брюхо. Выпив, как будто протрезвел, притих.
   -  У тебя что за праздник?- Джамуха  брезгливо  прикоснулся  пальцем  к
столику, залитому вином, заляпанному белыми чешуйками застывшего бараньего
жира.
   -  Какой там праздник!.. Никого не хочу видеть... Сижу  один.  Думаю  и
пью. Потом пью и думаю.
   -  О чем?
   -  О чем, о чем... Как  будто  не  знаешь!-  Лицо  Алтана  вновь  стало
густо-багровым.- Ты все знаешь, хитрый Джамуха.
   -  Да, я знаю много,- миролюбиво подтвердил Джамуха.- Если бы вы  вняли
моим словам в то далекое время... Но что говорить о прошлом! Тебе,  Алтан,
от отца, не от Тэмуджина,  досталось  богатое  владение  -  тучные  стада,
быстрые кони, ловкие пастухи и храбрые нукеры. В чьих руках твое владение?
Люди моего анды, вчерашние  харачу,  правят  твоим  владением.  Вместе  со
своими воинами и ты в битве добывал хану  победу,  но  добро,  захваченное
тобой, ушло нукерам Тэмуджина. И это только начало...
   -  Не натирай солью мои раны, Джамуха.
   -  Без соли пресен суп, без горькой правды  бесполезны  речи.  Чего  ты
ждешь, Алтан, на что надеешься? Черная ворона не станет пестрым рябчиком...
   -  Теперь уже ничего не сделаешь!- Алтан обреченно вздохнул,  потянулся
к архи, но передумал, махнул рукой.- Волчонка-сосунка затопчет и телок, но
и бык не устоит перед матерым  волком.-  Алтан  судорожно  глотнул  слюну,
вновь покосился на кадку с архи.- Говори, Джамуха, что тебе надо, и уходи.
   Аргал в очаге прогорал. Круг света сузился, в сумраке едва  угадывались
решетки стен юрты, густые тени легли на лицо  Алтана.  Джамуха  расшевелил
огонь. То, что он хотел сказать, было очень важно, и  ему  нужно  было  не
только слышать голос Алтана, но и видеть его глаза.
   -  Алтан, когда в кочевье забредет один волк и зарежет овцу, его только
проклинают; когда волк приведет с собою стаю, весь  курень  подымается  на
облаву. За Тэмуджином сейчас  идет  стая.  Это  его  и  погубит.  За  него
возьмутся найманы, им помогут меркиты, нойоны вольных племен, не утопившие
разум в архи...
   -  Я своего разума не утопил. Тут еще кое-что  есть,  Джамуха!--  Алтай
постучал себя пальцем по лбу.- Потому говорю тебе: с Тэмуджином  никто  не
сладит.
   -  Сладить с андой  трудно,  пока  такие,  как  ты,  дрожа  от  страха,
помогают ему.
   -  Что мы? За ним Ван-хан. Вдвоем они кому хочешь голову свернут,  даже
самому Таян-хану найманскому.
   -  На этот раз Ван-хан не будет ему помогать. Об этом я позабочусь.
   Алтан коротко хохотнул.
   -  Хо!  Будто  Тэмуджин  сидит  и  ждет,  когда  ты  позаботишься!   Он
приготовил  две  веревки,  которыми  привяжет  к  своему  седлу  и  твоего
Ван-хана, и Нилха-Сангуна.  Он  задумал  женить  на  дочери  Нилха-Сангуна
Джучи, а свою дочь отдать за его сына.
   -  Откуда ты взял?- с короткой заминкой спросил Джамуха.- Сороки на ухо
настрекотали?
   -  Сорочий стрекот слушай сам, Джамуха. А мне говорил  Даритай-отчигин.
Мы с Хучаром отправили его вымолить у Тэмуджина милостей. Нас он теперь на
глаза не пускает... А Тэмуджин и дядю родного чуть было из юрты не выгнал.
Вот каким стал! А о сватовстве Даритай-отчигин слышал разговор Тэмуджина и
слуги злых духов - шамана Теб-тэнгри.
   Джамуха сжал кулаки, опустил  на  грязный  столик.  Подпрыгнули  пустые
чашки.
   -  Этой свадьбе не бывать!
   -  Ты помешаешь?- А