казалось, что нукеры вернутся и попытаются захватить или украсть  лошадей,
поставленных  у  коновязи.  На  рассвете  он  оделся,  опоясался   ремнем,
захваченным у нукера, взял его сайдак с  луком  и  стрелами.  Проснулся  и
Хасар, поморгал заспанными глазами,  проворно  вскочил  и,  ни  о  чем  не
спрашивая, тоже прицепил к своему поясу меч и нож.
   -  Вы куда?- Мать приподняла с постели голову.
   -  Сегодня покочуем, а у нас стоят петли на тарбаганов. Надо снять.
   -  И далеко стоят ваши петли?- Мать пристально смотрела на него.
   Ему стоило усилий не отвести своего взгляда.
   -  Мы скоро вернемся, мама.
   Разговор разбудил Бэлгутэя. Он тоже увязался с  ними.  Заседлали  своих
коней, остальных пустили пастись.
   -  Я знаю, куда мы поедем,- сказал Хасар.- Я сразу догадался.
   -  Молчи ты!- поморщился  Тэмуджин.
   Поехали по берегу речки. Нукеры от нее удалиться не могут: в  безводной
степи их ждет верная гибель. Тэмуджин думал, что ушли они недалеко. Однако
нукеры, пользуясь ночной прохладой, шли всю ночь. Настигли  их  далеко  от
юрты. Они шагали друг за другом, едва передвигая усталые, не  привыкшие  к
ходьбе ноги. Заметив погоню, остановились, видимо, поняли: это конец-и  не
хотели бесполезным бегством позорить последние мгновения своей жизни.
   Подскакав на верный выстрел, братья спешились,  выдернули  из  сайдаков
луки и стрелы. Вчера Тэмуджин в припадке  неистовой  злобы  мог  задушить,
забить ногами нукеров. Но сегодня той злости не было, и руки, натягивающие
лук, заметно подрагивали, холодная испарина выступила па лбу. Должно быть,
Хасар и Бэлгутэй чувствовали себя не лучше.  Из  трех  стрел  ни  одна  не
попала в цель. Старший нукер выругался,  обозвал  их  сопляками.  Тэмуджин
разозлился на себя, руки его отвердели. Когда они  второй  раз  натягивали
луки, Молодой нукер не выдержал, побежал. Стрела Хасара в то же  мгновение
вонзилась ему меж лопаток. Тэмуджин послал свою стрелу в  грудь  старшему.
Он покачнулся. Стрела Бэлгутэя попала в живот. Нукер медленно опустился на
колени, протянул перед собой руки, будто хотел что-то поднять с  земли,  и
свалился лицом вниз.
   -  Все,- не узнавая своего голоса, сказал Тэмуджин.
   Хасар направился было к убитым, но Тэмуджин остановил его;
   -  Не ходи...
   -  А стрелы?
   -  Потом. Поехали...
   Тяжелой,  безмерной  усталостью  налилось   тело   Тэмуджина.   Кое-как
взобрался в седло.
   Сняв петли, вернулись за стрелами.  Из  ран  на  землю  натекла  кровь,
почернела на солнце, подсохла, по ней  ползали  мухи,  а  в  небе  черными
хлопьями кружились вороны. Тэмуджин  рванул  повод,  ударил  плетью  коня,
поскакал. К горлу подступила, перехватывая дыхание,  тошнота.  И  хотелось
плакать.
   Едва взглянув на него, мать поняла все. Гневное осуждение блеснуло в ее
глазах.

     III

   В Чжунду прибыло посольство Инанча-хана. Хо целую неделю с раннего утра
до поздней ночи незаметно, но неотступно, как тень, следовал за  найманами
- смотрел, слушал, запоминал. Такова была его  служба.  Она  тяготила  Хо.
Куда лучше было делать горшки, торговать ими на рынке.  Однажды  осмелился
попросить Хушаху освободить его, но тот даже не удостоил ответом.  Позднее
младший  чиновник,  некогда  проверявший,  правильно  ли    передает    Хо
подслушанный разговор татар, сказал ему недоуменно:
   -  Ты разве не знаешь, что служить императору - счастье?
   -  Знаю, но стать счастливым почему-то не могу.
   -  Жизнь у варваров испортила твою  нравственность.  Придется  учить  и
воспитывать тебя. Ты еще скажешь спасибо мне, старому Ли Цзяну.
   В свободное от службы время Хо приходил к нему домой. Усадьба Ли  Цзяна
была такой же старой, как ее хозяин. Краска на дверях  дома  и  переплетах
бумажных окон потрескалась, облупилась, глиняная ограда местами наполовину
разрушилась, небольшой сад зарос сорными  травами.  Сам  Ли  Цзян  не  мог
справиться с разрухой, а нанять людей было не на что: императорская  казна
скупо вознаграждала ревностную службу младших чиновников. Было у Ли  Цзяна
два сына, но оба погибли на войне с сунами '. Старшую дочь он выдал замуж,
жил с женой и младшей дочерью-подростком. В первый же день старый чиновник
дал понять, что учебу и  заботу  о  его  нравственности  Хо  должен  будет
оплачивать собственным трудом.
   [' В Китае той поры правили две династии: на юге - Сунская, на севере -
Цзиньская. Кроме того, на западе было государство тангутов.]
   Заставив  перекапывать  землю  под  деревьями,  чистить   водоем    или
поправлять садовые дорожки, сам чиновник садился на тростниковую  циновку,
смотрел, как работает Хо, говорил:
   -  Руки у тебя, смотрю, ловкие и умелые, а разум туп - почему?  Потому,
думаю, что мысли мудрых были недоступны тебе. Ты даже  не  знаешь  простых
основ. Запоминай... Все живое на земле делится на пять частей: пернатые  -
раз,- Ли Цзян  загнул  один  палец,-  поросшие  шерстью  -  два,  покрытые
раковиной и панцирем - три, чешуйчатые - четыре, безволосые -  пять.-  Все
пальцы сжались в маленький сухой кулачок.- Высший вид пернатых  -  феникс,
поросших шерстью - единорог, покрытых раковиной  и  панцирем  -  черепаха,
чешуйчатых - дракон, безволосых -  ты,  человек.-  Ли  Цзян  вытянул  руку
вперед, разжал указательный палец, нацелил его в Хо.
   Хо провел ладонью по своей всклоченной голове.
   -  Не очень уж я и безволосый...
   -  Но  очень  глупый!-  рассердился  старик.-  Никакого    понятия    о
человеческих взаимоотношениях, одно варварство! Да  будет  тебе  известно,
что в основе наших  нравственных  правил  лежат  пять  видов  человеческих
взаимоотношений. На первом  месте  -  крепко  держи  это  в  своей  пустой
голове!- стоят отношения между государем и его  подданными,  на  втором  -
между отцом и сыном, на третьем -  между  старшим  братом  и  младшим,  на
четвертом - между супругами и только на пятом - между друзьями. Ты это вот
пятое отношение ставишь на первое место. А кто твои друзья? Люди,  живущие
в  грязных  юртах,  пьющие  молоко  животных',  не  знающие   ни   в   чем
воздержания,- вот кого ты считаешь своими друзьями.
   [' Китайцы не употребляли молока.]
   -  Они такие же люди, как и мы.
   -  Нет, они другие. Им неведом свет древних, но  никогда  не  стареющих
истин, возвышающих душу, смягчающих нравы.
   -  Ладно... Мне хотелось бы знать, какие взаимоотношения должны быть  у
нас с вами?- Хо простовато улыбнулся.-  Мы  и  не  друзья  как  будто,  не
братья, не отец с сыном, не государь и его подданный.
   -  Я  чиновник императора,- важно  сказал  Ли  Цзян.-  Ты  его  простой
подданный. Через меня и таких, как я, ты связан отношениями с императором.
Запомни это!
   Жена Ли Цзяна болела, редко выходила из внутренних комнат. Все домашнее
хозяйство вела его дочь Цуй. Заботы о семье сделали девушку  не  по  годам
самостоятельной. У Хо с ней установились  беззлобно-насмешливые  отношения
(пятый вид, как определил Хо,- дружеские). Цуй прозвала Хо  <Монголом>,  и
эта кличка так пристала к нему, что даже старик иногда называл его  не  по
имени.
   Хо выполол в саду сорняки, посыпал дорожки  крупнозернистым  песком,  у
водоема построил легкую беседку, высадил вокруг нее  вьющиеся  растения  и
цветы. Потом исправил стену, выбелил ее известью, покрасил окна и двери...
Ли Цзян похвалил его:
   -  Мысли мудрых пошли тебе на пользу.
   -  Ты еще учи его, отец,- сказала Цуй,- смотришь, вымостит двор красным
кирпичом.
   -  Да, дочь, учить надо, учить... И он будет знать  не  меньше,  чем  я
сам. Если, конечно, прилежание и наперед останется в  числе  его  немногих
добродетелей.
   Цуй всегда была рада его приходу.  Едва  он  стукнет  железным  кольцом
калитки и ступит во двор, она уже кричит:
   -  Отец, наш Монгол идет!
   Хо даже казалось: Цуй поджидает его - ни разу не пришел незамеченным.
   Ей очень нравилось верховодить им.  Он  подчинялся  со  снисходительной
покорностью. Что бы он ни делал, Цуй, живая, подвижная, крутилась тут  же,
нередко бралась помогать, но  только  мешала.  А  ему  с  ней  было  много
интереснее, чем с ее чопорным отцом. Хорошо еще, что старику  или  надоело
делить все на пять частей  и  видов,  или  кончились  его  познания  основ
сущего,  он  переключился  на  историю,  стал  рассказывать  о  знаменитых
императорах и прославленных династиях.
   От него Хо узнал, что около трехсот  лет  тому  назад  северные  соседи
Китая - племена киданей - объединились под властью умного и храброго вождя
Апаки. Они  стали  вмешиваться  в  дела  империи,  поддерживать   мятежных
военачальников и продажных сановников. Кончилось это тем, что  им  удалось
посадить  на  императорский  престол  одного  из  военачальников.    Новый
император заплатил за это уступкой из своих владений части богатых  земель
и ежегодной данью в триста тысяч кусков  шелковой  ткани. Мало  того  -  в
сношениях с Апаки он должен был именовать себя его внуком. Столь жалкое  и
унизительное положение вознамерился было изменить  преемник  незадачливого
императора. Но кидане разбили его  войска,  взяли  город  Бянь - тогдашнюю
столицу империи, пленили самого императора. Независимым остался юг  Китая,
где позднее возвысилась династия Сун. А кидане образовали свою  империю  и
по китайскому обычаю присвоили основанной династии новое имя - Ляо '.
   [' Л я о - железо.]
   Бесконечные войны Ляо с  Сунами  не  смогли  ничего  изменить.  Но  лет
семьдесят  назад  на  севере  объявился  новый  опасный  вождь.  Им    был
предводитель  кочевого  народа  чжурчжэней  Агуда.  Суны,    как    могли,
подстрекали Агуду и, чем могли, помогали его войскам.  <Железная>  империя
киданей,  просуществовав  два  века,  пала.  Агуда    провозгласил    себя
императором, присвоив династии имя  Цзинь.  Он  сказал,  что  кидане  были
неразумны  и  недальновидны,  назвав  свою  династию  Ляо.  Железо  металл
хороший, но его съедает ржавчина. Достаточно было  доброго  удара,  и  все
разлетелось вдребезги. Цзинь - золото - никогда не теряет  своих  свойств,
через века и тысячелетия оно будет сиять первозданной  чистотой,  и  блеск
его затмит все, что знали народы до этого.
   Суны,  так  жаждавшие  отвоевать  руками  чжурчжэней  свои    владения,
просчитались. Едва утвердившись, чжурчжэни повернули оружие  против  своих
покровителей, отбросили их  далеко  на  юг,  за  реку  Хуай-Хэ,  заставили
уплачивать ежегодную дань - двести пятьдесят тысяч лан' серебра  и  двести
пятьдесят тысяч кусков шелка.
   [' Л а н - денежная единица (кит.).]
   -  Отсюда,- Ли Цзян назидательно  поднял  палец,-  по  примеру  древних
можно вывести поучение: несчастье приходит в ту дверь, которую ему открыли.
   -  Если я правильно понял, учитель, золотая династия - несчастье?
   -  Я не буду тебя учить, варвар! Ты глупее земляного червя, у  которого
нет головы!
   -  Достойный учитель, я ни о  чем  плохом  не  думал.-  Хо  почтительно
поклонился.
   Ли Цзян смягчился.
   -  Нельзя так говорить! Нами правит пятый государь  золотой  династии.-
Он молитвенно сложил руки.- Пусть  небо  пошлет  десять  тысяч  лет  жизни
благословенному Ши-цзуну?- И тут же  своим  обычным  голосом:-  Ши-цзун  -
китайское имя. А по чжурчжэнски его зовут Улу, что означает - Свищ.
   Чтобы совсем успокоить старика, Хо сказал:
   -  Хорошее имя! А как зовут по-чжурчжэнски князя Юнь-цэы?
   -  Его имя Чунхэй.
   -  Достойный учитель, заранее прошу не сердиться. Я все хочу спросить у
вас: почему монголов вы называете дикарями и варварами? Только потому, что
они кочевники? Но и чжурчжэни были кочевниками...
   -  Молчи,  неразумный!  Чжурчжэни  теперь  живут  по  нашим  обычаям  и
законам.  А  все,  кто  не  признает  этих  законов  и    обычаев,    есть
невежественные, грязные варвары.
   -  Я это понял, учитель. Мы умны и мудры, мы лучше всех. Но  из  степей
приходят варвары-кидане и правят нами двести  лет.  За  ними  идут  другие
варвары - чжурчжэни - и...
   Старик боязливо оглянулся, попросил:
   -  Помолчи, глупый!
   -  Должен же я разобраться.
   -  Разбирайся про себя. Будешь разбираться вслух - уедешь к предкам  на
спине деревянного осла. Это говорю тебе я, старый  Ли  Цзян,  видевший  на
своем веку столько несчастий, сколько нет  на  твоей  голове  и  волос.  В
молодости, не зная отдыха, я познавал  премудрости  наук.  Мне  предрекали
высокий путь. А я застрял на самой первой ступени чиновной лестницы. И все
потому, что, как ты сейчас, любил задавать неуместные вопросы.  Я  мог  бы
стать богатым, но не брал взяток, как делают все, и этим навлекал на  себя
подозрения. Теперь я стал умнее...
   -  Вы принимаете взятки?
   -  Нет. Но я ни у кого ни о чем не спрашиваю. И свои суждения  оставляю
при себе. Живу поэтому, как ты сам видишь, спокойно. Да. Но  самый  лучший
завтрашний день не вернет вчерашнего... И сыновей мне никто не вернет.
   Незоркие глаза  Ли  Цзяна  стали  тусклыми,  невыразительными,  сам  он
сгорбился, под тонким стареньким халатом из дешевой  материи  обозначились
острые лопатки. Хо, жалея его, сказал:
   -  Ли Цзян, если вы пожелаете, я буду для вас как сын...
   -  Э-э, Монгол, даже самый лучший вол не заменит  скаковую  лошадь.  Не
обижайся. И будь осторожен, Хо. Ты служишь в горячем  месте.  Ошибешься  -
сгоришь, как бабочка в пламени свечи.
   Следуя всюду за людьми из посольства хана найманского, примечая, с  кем
они встречаются, о чем говорят, Хо  много  раз  вспоминал  наставления  Ли
Цзяна.  По  всему  чувствовалось,  что  на  севере  медленно  скапливаются
грозовые тучи. К цзиньскому двору  зачастили  степняки.  Дважды  приезжали
татары, следом побывал посланец меркитского владетеля  Тохто-беки,  только
он уехал -  прибыл  хан  кэрэитов  Тогорил,  а  теперь  вот  найманы.  Все
стараются заручиться поддержкой Алтан-хана и его сановников,  жалуются  на
своих соседей. Сановники никому не отказывают, обещают  помощь  и  тем,  и
другим, и третьим.  Посланцу  Тохто-беки,  надменному  нойону  Тайр-Усуну,
Хушаху обещал помочь расправиться с тайчиутами, Тогорилу  он  сказал,  что
хан может и должен  потеснить  Тохто-беки.  С  найманами  Хушаху  и  князь
Юнь-цзы  тоже  любезны,  обходительны,  одаривают  их  дорогой    одеждой,
доспехами,  оружием  Сабрак  наговаривает  на  хана  Тогорила,    и    они
благосклонно внимают его речам Почему так делают, Хо не мог понять.
   Стремление найманов  выставить  хана  кэрэитов  -  побратима  Есугея  -
человеком, вынашивающим честолюбивые и потому опасные  для  всех  замыслы,
было  неприятно  Хо.  Он   злился    на    длиннорукого,    хриплоголосого
Коксу-Сабрака. Назвал его про себя  обезьяной  и  с  особым  удовольствием
запоминал каждое его опрометчивое слово, сказанное среди своих.  Последний
день пребывания найманов в  срединной  столице  Хо  провел  на  посольском
подворье. Скорчившись, сидел в  тесной  потайной  каморке,  вслушивался  в
голоса ничего не  подозревающих  найманов.  За  дни  слежки  он  устал  от
постоянного  напряжения  и  был  очень  обрадован,  что  найманы  говорили
недолго. Им надо было хорошо отдохнуть перед дорогой, почти сразу же после
ужина они ушли спать.
   Тайными переходами он вышел из посольского подворья. Солнце только  что
село. Раскаленные днем глиняные стены оград еще не остыли,  от  них  несло
теплом, как от хорошо протопленного кана',  воздух  был  густой,  пахнущий
пылью,  небо  наполовину заволокли низкие черные тучи. Хо торопливо, почти
бегом, направился к дому Хушаху. Сановник приказал ему прибыть  сразу  же,
как  только  найманы улягутся спать. Но торопился Хо и по другой  причине.
Много дней он не  был в доме Ли Цзяна, если удастся  быстро  управиться  с
делом, можно будет зайти еще сегодня.
   [' К а н - отапливаемая лежанка в китайских домах.]
   У ворот дома Хушаху стояли  четыре  стражника  в  одинаковых  бронзовых
шлемах, у  каждого  в  руках  боевой  трезубец.  Хо  показал  им  железную
пластинку с выбитыми на ней иероглифами, и  стражники  расступились.  Едва
начало смеркаться, а во  дворе  уже  зажгли  бумажные  фонарики.  Красные,
зеленые, синие,  желтые  -  всех  цветов  и  всевозможной  формы:  в  виде
корабликов, ажурных башен, сказочных птиц и зверей  -  они  сияли  ровным,
торжественным светом.  У  дверей  дома  тоже  стояли  четыре  стражника  с
трезубцами. И фонарики, и усиленная стража означали, что в доме  находится
князь Юнь-цзы Хо свернул в сторону, вошел в  дом  через  двери  для  слуг.
Здесь его уже поджидал безбородый мрачный евнух - главноуправляющий  домом
Хушаху. Ни о чем не спрашивая, он повел его по ярко освещенному  коридору,
остановился перед пламенно-красной дверью, трижды легонько стукнул.  Дверь
бесшумно  отворилась  Хо  оказался  в  комнате  с  потолком  и    стенами,
расписанными листьями лотоса и нежно-розовыми цветами пионов. За столиком,
заваленным бумагой, на светло-голубом пушистом ковре сидел Юнь-цзы,  рядом
- юноша в красном халате, с другой стороны стола - двое военных,  судя  по
одежде и поясам, не очень большого чина. Хозяин дома в длинном,  до  пола,
зеленом халате, подпоясанный серебряным с золотыми насечками поясом, стоял
чуть в стороне.
   Пока Хо старательно кланялся, подавляя свою робость, все молча смотрели
на него. Но едва он выпрямился, князь Юнь-цзы спросил:
   -  Довольны ли найманы приемом и дарами?
   -  Они очень расхваливали подарки.
   -  Что они говорили при этом?
   -  Они считают, что их здесь высоко ценят.
   На полных губах Юнь-цзы появилась довольная  усмешка,  он  взглянул  на
Хушаху.
   -  Ну?
   -  Это еще ничего не означает.- Широкие  сросшиеся  брови  Хушаху  были
насуплены.- А не говорили они о том, что собираются делать,  возвратившись
домой?
   -  Говорили. Они  считают,  что   надо    немедленно    воспользоваться
поддержкой нашего милостивого государя, поставить  на  колени  кэрэитов  и
покорить племена, кочующие у Онона и Керулена.
   -  Что-то много они захотели!- князь Юнь-цзы поморщился.
   -  Они еще и не этого захотят,- сказал Хушаху и присел к  с  голу.- Нам
нельзя поддерживать Инанча-хана. В той  стороне,- он неопределенно  махнул
рукой,- два опасных для нас врага - тангуты и найманы.
   -  А мне  кажется,- один  из  военных,  широколицый  человек  с веселым
взглядом узких глаз, слегка наклонил перед  Хушаху  голову,-  лучше  иметь
дело с одним Инанча-ханом, чем с десятками  кичливых  и  ничтожных  вождей
племени.
   Хушаху насупился еще больше.
   -  Елюй Люгэ,- сказал он,- ты хороший воин, но...
   -  Елюй Люгэ судит правильно,- оборвал его Юнь-цзы, глянул на Хо -  Что
же еще говорили найманы?
   Хо уловил, что Хушаху по каким-то причинам не расположен к найманам,  а
князь, напротив, сочувствует им. В этом споре он мысленно стал на  сторону
Хушаху, быстро припомнил все, что говорили нелестного  найманы  о  великом
Алтан-хане.
   -  Еще я слышал, как Сабрак сказал своим людям:  нам  надо  торопиться.
Источники - и те иссякают, о благоволении  золотого  государя  и  говорить
нечего, оно кончится в любое время.
   Хо показалось, что Хушаху посмотрел на него одобрительно, продолжал уже
смелее:
   -  Еще Сабрак сказал: если мы успеем покорить племена и хана  Тогорила,
благоволение золотого государя будет нужно, как шуба в летнюю жару.
   Юнь-цзы беспокойно завозился, что-то шепнул юноше в красном  халате,  и
тот, соглашаясь, кивнул головой. Военный, до этого молчавший, переглянулся
с Хушаху, а Елюй Люгэ презрительно-насмешливым взглядом окинул Хо с ног до
головы.
   -  Говори, говори...- Хушаху это произнес так, словно приказал Хо найти
что-то еще, похожее на уже сказанное.
   -  Дальше они говорили, что, если сумеют выполнить задуманное, они - Хо
замялся, покорно поклонился Юнь-цзы и Хушаху -  Такие  слова  я  лучше  бы
забыл, только ваш приказ заставил меня запомнить их.
   -  Мы слушаем,- наливаясь краской, сказал Юнь-цзы.
   -  Если они успеют укрепиться, то.  то  могут  подергать  за  бороду  и
самого нашего госуда