ось повернуть коня и быстрее ветра улететь к  своим.  Поднял  руки.
Его узнали и остановились, по рядам воинов,  как  огонь  по  сухой  траве,
полетело:
   -  Джамуха, Джамуха...
   Передаваясь из уст в уста,  весть  мгновенно  достигла  ушей  Ван-хана.
Вместе со своими нойонами он рысью подъехал к  нему.  Нойоны  окружили  со
всех сторон, смотрели с любопытством, но без враждебности. Джамуха слез  с
коня, подошел к Ван-хану, взялся одной рукой за стремя, прислонился лбом к
тощей ханской ноге.
   -  Я пришел, хан-отец... Не губите людей, не гоняйте по степи  племена,
жаждущие покоя, возьмите мою жизнь.
   Ван-хан осторожно отодвинул ногу.
   -  Ты кого собрался воевать?
   Сверху вниз он смотрел на Джамуху, хмурился, но в глазах была жалость.
   -  Я? Воевать?- воскликнул Джамуха.- Это вы обложили меня, будто кабана
на облавной охоте. Вы  пришли  сюда.  Вы  гонитесь  за  моим  народом.  Вы
заставляете меня сражаться. И с кем? С этими людьми,- Джамуха обвел  рукой
круг нойонов.- С ними я ходил в походы, пил из одной  чаши,  согревался  у
одного огня.
   Он услышал одобрительный шумок нойонов. Теперь он  знал,  что  добьется
своего, заставит хана повернуть назад и уйти в свои кочевья. Повышая голос
до крика, раздернул на груди халат.
   -  Убей меня, хан-отец, если я виноват перед  тобой  или  перед  твоими
нойонами!
   -  Ну что ты кричишь?- с укоризной  сказал  Ван-хан.-  Я  не  собираюсь
губить тебя.
   -  Зачем же ты здесь?
   -  Не кричи!- уже сердито сказал Ван-хан.- Для  чего  ты  собрал  такое
войско?
   -  Где хан Тэмуджин, мой анда?- Джамуха обернулся, будто не  знал,  что
Тэмуджина тут нет.- Я  хочу  спросить  у  него  -  для  чего  он  отовсюду
переманивает людей? Для чего ему  большое  войско?  Хан-отец,  ты  и  анда
несправедливы ко мне. Было время, когда я и анда жили душа в душу.  Но  он
сам разрушил нашу дружбу. Он задумал возвеличиться и в звании сравниться с
тобой. И стал ханом. Ни я, ни ты, хан-отец, не гоняли его за это по степи,
не убивали его воинов. Почему же сейчас, когда нойоны племен возвели  меня
над собой, вы набросились на меня? Хотите моей крови - я перед вами.
   Ван-хан велел расседлывать коней. Воины разостлали на траве войлок,  он
пригласил Джамуху присесть, тихо сказал:
   -  Оба вы с Тэмуджином дороги мне и оба терзаете мое сердце. Ты  винишь
его. Он тебя. И оба теряете разум, совесть, не страшитесь гнева небесного.
   -  Если говорить о совести, то у Тэмуджина...
   -  Молчи, Джамуха, ты тоже хорош! Я не стану  преследовать  тебя.  Живи
как знаешь. Но и помощи у меня не проси. Не буду я больше  помогать  -  ни
тебе, ни Тэмуджину.
   -  Обидно мне, хан-отец. За что такая  немилость?  Почему  ты  равняешь
меня с андой?
   -  Не знаешь? Нет, все знаешь  и  понимаешь,  Джамуха.  Многое  я  тебе
прощал. Умен ты, ловок, отважен и этим люб моему сердцу. И Тэмуджин...  Но
сегодня я отворачиваюсь от  вас.  Об  одном  прошу:  не  можете  ладить  -
держитесь друг от друга подальше. Вот мое слово.
   -  Отец, ты слишком суров с  Джамухой,-  сказал  Нилха-Сангун.-  Только
говоришь, что для тебя и он и Тэмуджин одинаковые...
   -  Джамуха  не  распоряжался  нами,  как  своими  нукерами,-  подхватил
Арин-тайчжи.- А Тэмуджин...
   -  Перестаньте!- болезненно сморщился Ван-хан.- Джамуха, ты ночуешь тут
или поедешь к своим?
   -  Я поеду, хан-отец. Меня ждут.
   Ван-хан не стал его задерживать.  И,  чувствуя  неловкость  перед  ним,
стыдясь смотреть в его опечаленное лицо, Джамуха сел на коня, шагом поехал
в степь.
   Наплывали синие спокойные сумерки, вдали засверкали огни его стана. Мир
был тих, безмолвен. Мягкая трава гасила стук копыт,  и  Джамухе  казалось,
что он не едет, а плывет над землей,  таящей  скорбное  ожидание.  Прошлое
молодечество, разные хитрые проделки за спиной хана - все виделось  сейчас
иначе. Тоска и запоздалая боль совести теснили сердце Джамухи. К чему  все
это - обман, ложь, сражения, походы? Не живешь, а идешь по топкому болоту:
пока вытаскиваешь из липкой грязи одну ногу, вторая увязла еще глубже. Где
твердь?  Куда  можно  безбоязненно  поставить  ногу?  Почему  жизнь    так
немилостива к нему? Он любил Тэмуджина -  тот  стал  непримиримым  врагом,
уважал Ван-хана - старик отвернулся от него,  отстаивал  волю  нойонов-сам
стал гурханом и потому  принужден  укорачивать  эту  же  самую  волю.  Что
случилось? Была же когда-то жизнь иной.  Добры  и  совестливы  были  люди,
умели вместе горевать и радоваться, чтили доблесть и  мудрость,  отвергали
двоедушие и скудоумие. Еще живут отзвуки былых времен  в  трепетном  слове
улигэрчей,  но  и  они  скоро  умрут  вместе  с  последними   сказителями,
поверженными под копыта боевых коней. А если и останется кто-то  в  живых,
что славить им? Свирепую непреклонность анды, порожденного злом и  зло  же
сделавшего своим оружием?
   Перед станом его встретили дозорные. Начали встревоженно расспрашивать,
чем окончились переговоры. Они  вспугнули  его  думы,  он  с  раздражением
сказал:
   -  Вы что, глупые? Видите, я живой,  возвращаюсь  к  вам.  Значит,  все
хорошо.
   С теми же расспросами пристали к нему и нойоны. Они  обрадовались,  что
сражения не будет, устроили пир, веселились, возносили хвалу его отваге  и
мудрости. Пылали огни, жарилось нанизанное на  прутья  мясо.  Джамуха  пил
вино, молчал. Ему больше всего хотелось сейчас  оказаться  в  своей  юрте.
Может быть, бросить все, уйти со  своим  племенем  куда-нибудь  в  дальние
дали, где нет ни властолюбивого анды,  ни  его  покровителя  Ван-хана,  ни
сражений, ни воинов, туда, где растут высокие травы, бегут светлые реки  и
тишину не тревожит звон оружия и стон раненых. Но есть ли такие  земли?  И
почему он должен покинуть  свои  кочевья,  землю  отцов  и  дедов?  Только
потому, что анда Тэмуджин, как взбесившийся волк, рыщет по  степи  и  рвет
горло всем, кто слабее его? Он, наверное, только того  и  ждет.  Останется
здесь единственным хозяином... Нет, не бывать этому!
   Нойоны  становились  разговорчивее.  От  жара  огня,  от  выпитой  архи
раскраснелись  лица,  заблестели  глаза.  Они  совсем  забыли    о    нем,
расхваливали друг друга,  хвастались  друг  перед  другом.  Но  кто-то  на
кого-то обиделся, вспыхнула ссора, в нее сразу же втянулись все. От  ссоры
до драки -  один  шаг.  У  огня  началась  свалка.  Колотили  друг  друга,
выкрикивали ругательства, размазывали по лицам слезы пьяной обиды и  кровь
из разбитых носов. Джамуха поднялся, его качнуло - еле удержался на ногах.
   -  Прекратите!
   Но его, наверное, даже не услышали. Вокруг дерущихся  собрались  воины,
посмеивались, глазели на драку. Джамуха позвал нукеров.
   -  Несите воды! Больше!
   Нукеры принесли десятка два бурдюков, наполненных  грязной,  с  зеленой
слизью водой из высыхающего озера,  начали  обливать  нойонов.  Мокрые,  в
тине, они расползались в стороны. Джамуха лег  на  залитый  водой  войлок,
обхватил голову руками и забылся тяжелым, как бред, сном.
   Утром нойоны собрались вновь и как ни в  чем  не  бывало,  посмеиваясь,
начали вспоминать вчерашнее. Ничтожные людишки! Разве можно с ними одолеть
хана Тэмуджина... Надо искать друзей. У анды теперь осталось три  врага  -
татары, меркиты и найманы. Татары - рядом, но они слабы. Остаются  найманы
и меркиты. Надо идти к ним. Теперь  для  него  друг  тот,  кто  враг  анде
Тэмуджину.
   Поначалу все складывалось удачно. В кочевьях Тохто-беки Джамуха  застал
найманского Буюрука. Он прибыл к владетелю  меркитов  за  тем  же,  что  и
Джамуха. И все трое быстро нашли общий язык -  надо  объединить  силы.  Не
возникло споров и о том, кто  возглавит  эти  силы.  Поскольку  у  Буюрука
воинов было больше, его и поставили во главе  войска.  Спор  непредвиденно
возник из-за  того,  что  Буюрук,  Тохто-беки  и  нойон  Тайр-Усун  начали
настаивать: первым из двух врагов надо разгромить Ван-хана, а Джамуха звал
их прежде на Тэмуджина. Говорил же Ван-хан,  что  не  станет  помогать  ни
одному из них, это значит, что анда останется  один  и  справиться  с  ним
будет не так уж трудно. Но Буюрук, Тохто-беки и Тайр-Усун отвергли  доводы
разума. Буюрук  был  зол  на  кэрэитов  за  два  своих  поражения,  жаждал
захватить, уничтожить Ван-хана, на его  место  снова  посадить  Эрхе-Хара,
помочь ему утвердиться, тогда Тэмуджин сам снимет шапку и пояс. Джамуха не
верил, что Эрхе-Хара сможет завладеть кэрэитским  ханством.  У  него  было
немало способов и возможностей сделать это  раньше.  Не  сумел,  не  смог.
Почему же Буюрук думает, что дело, не удавшееся дважды, удастся  в  третий
раз?
   Тохто-беки  и  Тайр-Усун,  как  и  Джамуха,  считали,  что  содружество
Ван-хана и Тэмуджина  превратилось  в  содружество  всадника  и  лошади  -
Тэмуджин едет, а Ван-хан везет. Но они почему-то решили, что  надо  прежде
всего лишить всадника его лошади (<пеший монгол  -  пропащий  монгол>),  а
потом уж браться и за самого всадника.
   В  поход  Джамуха  отправился  с  тяжелым  сердцем.  Людская  молва   о
выступлении, наверное, давно достигла Тэмуджина. И Тэмуджин,  конечно,  не
ждет, когда они навалятся на хана кэрэитов. Он  слишком  хорошо  понимает,
что конец Ван-хана приблизит и его собственную гибель.
   Так оно и вышло. Едва они покинули кочевья меркитов, получили известие,
что хан Тэмуджин со всем своим войском отправился к Ван-хану.
   -  Ну что, я был не прав?- спросил он у нойона Тайр-Усуна.
   Костлявый, лупоглазый нойон презрительно сплюнул.
   -  Две лисы в одной норе - две шкуры у охотника.
   -  Мало, видать, вас били!- зло проговорил Джамуха.
   -  Нас били и с твоей помощью тоже. Но не  убили.-  Тайр-Усун  надменно
глянул на Джамуху.-  Мы  твоего  Тэмуджина  и  Ван-хана  ногами  затопчем.
Посмотри, сколько нас! Я прожил жизнь, но  никогда  не  видел,  чтобы  под
одним тугом собралось столько воинов сразу.
   Хвастливая самоуверенность нойона и его неуместные намеки на то, что он
когда-то с андой и Ван-ханом ходил на меркитов, покоробили Джамуху.
   -  Много волос на голове, но все их  можно  сбрить!  Велико  стадо,  но
овцы, мала стая, но волки.
   -  Если так думаешь, зачем идешь с нами?
   -  Идти больше не с кем!- с горечью сказал Джамуха.-  Оскудела  великая
степь, все меньше багатуров  и  мудрых  вождей,  все  больше  высокомерных
дураков и пустых барабанов-хвастунов.- Джамуха хлестнул коня,  поскакал  к
своим.
   Войско собралось и в  самом  деле  огромное.  Тысячи  всадников,  сотни
повозок с запасом  пищи,  табуны  дойных  кобылиц,  стада  овец  заполнили
широкую долину, неумолчный шум движения разносился  далеко  окрест,  пугая
табуны хуланов и дзеренов, загоняя в норы сусликов  и  тарбаганов,-  серая
осенняя степь с засохшими травами казалась  мертвой,  под  холодным  небом
тускло поблескивали солончаковые озерки с белым налетом гуджира на  голых,
безжизненных берегах и горькой, как отрава, водой. Вечерами в темном  небе
гоготали гуси, свистели крыльями утки - птицы летели в теплые края.
   Тэмуджин и Ван-хан, избегая битвы, беспокоя  ночными  налетами  дозоры,
отходили на полдень. Тяжелое, обремененное обозами,  стадами  и  табунами,
неповоротливое войско Буюрука медленно тащилось следом - вол, впряженный в
повозку, догонял неоседланного скакуна. Буюрук, обозлившись, оставил  обоз
под небольшой охраной, попытался налегке настигнуть Тэмуджина и  Ван-хана.
Но они непостижимым путем оказались в тылу и чуть было не захватили обозы.
   Уверенность в легкой и скорой победе стала сменяться  тревогой.  Нойоны
Джамухи все  чаще  шептались  о  чем-то  за  его  спиной,  и  он  затылком
чувствовал их растущую недоброжелательность.  Он  попытался  поговорить  с
ними.
   -  Мы вступили на путь, с  которого  нет  возврата.  Или  мы  уничтожим
Тэмуджина, или он нас. Надо идти до конца.
   В ответ - ни слова.
   Начались холода. Все чаще дули ветры.  Воины  в  легкой  летней  одежде
жались по ночам к жару  огней,  нередко  обгорали,  не  высыпались,  утром
садились на коней угрюмые, злые. Между племенами все чаще вспыхивали ссоры.
   Степь кончилась. Впереди вставали крутые  горы.  Над  скалами  курились
облака. Тэмуджин и Ван-хан по узкому ущелью поднялись  вверх,  укрылись  в
лесу. Дул пронзительный ветер, нес снег, смешанный с  песком.  Надвигалась
ночь. Продрогшие воины по ущелью, по голому склону полезли к  лесу  -  там
было затишье, топливо. В гору, навстречу ветру, идти было  трудно,  лошади
то и дело падали на колени, кровенили ноги. Едва приблизились к лесу  -  в
них  полетели  тучи  стрел.  Много  воинов,  лошадей  было  убито,   трупы
покатились  вниз,  сбивая  живых.  Буюрук  приказал  остановиться.  Быстро
стемнело. Ветер гудел  все  сильнее.  Песок  обдирал  кожу.  По  склону  с
грохотом катились- камни, обрушенные  воинами  анды  и  Ван-хана.  Джамуха
потерял своих. Коченеющими руками нащупал углубление в земле, лег в  него,
уткнув лицо в ладони. Ветер рвал полы халата, сыпал за  воротник  песок  и
снег. В вое, грохоте раздавались крики людей,  наполненные  ужасом.  Скоро
Джамуху стала колотить дрожь. Он поднялся. Порыв ветра кинул его на землю.
Он покатился по склону, задержался на  чем-то  мягком.  Пошарил  руками  -
человек. Мертвый. Лихорадочно стащил с него халат, накинул на голову,  сел
и стал сползать вниз. Наткнулся на труп лошади. Он был еще горячий. Лег  к
лошадиному животу, укрылся халатом. Снег закручивался  за  трупом  лошади,
оседал  на  него  сугробом.  Понемногу  он  отогрелся,  перестал  дрожать,
прислушивался  к  приглушенному  снегом  и  халатом  вою  ветра,   твердил
обреченно:
   -  Все пропало! Все пропало!
   К утру ветер ослабел. На рассвете воины стали сползать вниз. Но многие,
очень  многие  навсегда  остались  лежать  на  склоне  -  убитые  камнями,
окоченевшие. Внизу, сбившись в кучу, стояли лошади.  Воины  ловили  первую
попавшуюся и уносились в степь, подальше от проклятых  гор.  Джамуха  тоже
вскочил на чьего-то  коня,  поскакал  собирать  своих  воинов  и  нойонов.
Собрались те, кто остался жив, довольно быстро.  Оглянув  воинов,  Джамуха
похолодел - такого урона не нанесла бы самая жестокая битва.
   -  Ничего, нойоны и воины, за все взыщем с Ван-хана и Тэмуджина.
   Нойон  салджиутов  с  обмороженными,  почерневшими    щеками    сказал,
простуженно кашляя:
   -  Все, Джамуха. Ты нам не гурхан, мы тебе не подданные. Себе  на  горе
возвели мы тебя!
   Он повернул коня и поскакал. За ним - все салджиуты. Потом и хунгираты,
и дурбэны, и катакины... С ним остались  его  джаджираты.  Джамуха  догнал
уходящих воинов, чуть не плача, закричал:
   -  Остановитесь! Опомнитесь!
   Но воины грубо оттолкнули его и  умчались.  Он  бросился  к  Буюруку  и
Тохто-беки. Но и они решили уходить. Его уговоров даже слушать  не  стали.
Джамуха возвратился к своим  джаджиратам  -  горстка  обмороженных  людей.
Будьте же вы прокляты, вольные  нойоны!  Не  драться  за  вас,  а  рубить,
давить, вбивать в землю копытами коней!
   По дороге в свои кочевья он разграбил курени нойонов-отступников.

     XIV

   Зиму Тэмуджин провел у подножья  Бурхан-Халдуна,  недалеко  от  родного
урочища. Бездельничать, отсиживаться в юртах никому не дал -  ни  друзьям,
ни братьям, ни родичам, ни простым воинам. Одна облавная  охота  следовала
за другой.  Добыли  много  мяса  и  мехов,  и  женщины  благословляли  имя
Тэмуджина. Но главное было даже не в том, что он дал своему  народу  много
пищи. Важно было держать войско под  рукой,  не  давать  ленивой  и  сытой
сонливости завладеть душами воинов. Облавы приучили воинов  выполнять  все
его повеления точно, без промедления. Тэмуджин убеждался не раз, что  сила
войска  не  всегда  в  его  многочисленности.  Тысяча,  если  она  обучена
сражаться и едина, может стоить целого тумена, если он рыхл, малопослушен.
   Не забывал Тэмуджин и о расширении своего улуса. Слал гонцов к  нойонам
племен, отпавших от гурхана  Джамухи,  с  прельстительными  речами.  Может
быть, ему бы и удалось склонить их на свою сторону, но все испортил Хасар.
Без его ведома сделал набег на курени хунгиратов, побил,  похватал  немало
людей, отогнал табуны. Ограбленным оказался даже  тесть  Тэмуджина  старый
Дэй-сэчен. После этого его прельстительным речам нойоны перестали  верить.
Хасара он обругал  самыми  последними  словами.  А  ему  -  хоть  бы  что!
Остальные братья в его дела не  лезут,  живут  тихо,  а  Хасар  все  время
норовит показать, что он нисколько не хуже его, хана.
   Весной Тэмуджин стал готовиться к походу  на  татар.  Послал  Хасара  к
Ван-хану с приглашением принять участие в походе.  Брат  и  там  ухитрился
напортить. С нойонами Ван-хана и его братом Джагамбу вел  себя  вызывающе,
всячески возвеличивался перед ними  да  и  хану  не  выказал  достаточного
почтения. Нойоны и без того не жаловали Тэмуджина, а  тут  не  Тэмуджин  -
Хасар начинает помыкать ими... Джагамбу, Хулабри, Эльхутур, Арин-тайчжи  и
Алтун-Ашух тайно сговорились  скинуть  Ван-хана,  посадить  на  его  место
Нилха-Сангуна. Но Алтун-Ашух выдал их замысел Ван-хану. Джагамбу  бежал  к
Таян-хану найманскому; Хулабри, Эльхутура,  Арин-тайчжи  успели  схватить.
Старый хан, вне себя от гнева, бил их по щекам, плевал в лицо. И все,  кто
в это время был в его юрте, тоже плевали на заговорщиков. А  ночью  кто-то
помог им бежать. Они, как и Джагамбу, ушли к Таян-хану.
   Идти на татар  Ван-хан,  конечно,  отказался.  До  войны  ли  с  чужими
племенами, когда такое шатание в своем собственном улусе.
   Рассерженный Тэмуджин сказал брату:
   -  Еще раз окажешь мне такую услугу - отправлю коз пасти!
   Ни слова не сказав, Хасар горделиво вскинул голову и вышел из юрты.
   -  Не давай ему таких дел - спокойно жить будешь,- сказала Борте.
   Жена и брат ненавидели друг друга. Борте опасалась,  что,  если  что-то
случится с Тэмуджином, не ее дети, а Хасар унаследует улус, и не  упускала
случая бросить тень на него, часто была несправедлива. Зная это, Тэмуджин,
обычно веривший ее уму, не слушал Борте,  когда  она  говорила  о  Хасаре.
Поддаться ей, так она доведет до того, что брата будешь считать врагом,  а
их и без Хасара достаточно. Разобраться, Хасар не очень и виноват.  Просто
он высек искру, когда все было готово к пожару. И не нойоны,  не  Джагамбу
главные противники Ван-хана.  Из-за  их  спин  выглядывает  толстая  морда
Нилха-Сангуна. Никак не может  примириться,  что  он,  Тэмуджин,  которому
когда-то не в чем было показаться на  глаза  нойонам  и  который  рад  был
напялить на себя тесное тангутское платье, возвысился до того, что  с  его
волею приходится считаться не только Нилха-Сангуну, но и самому  Ван-хану.
Прав был шаман Теб-тэнгри: ханство кэрэитов станет враждебно ему.
   От похода на татар отказаться было невозможно. Они, по слухам,  собрали
большое войско и готовы ударить на него. Выступил  в  начале  лета.  Вновь
прошли вниз по Керулену. Татары поджидали  его  в  урочище  Далан-нэмурге.
Строй татарского войска был похож на  птицу,  широко  раскинувшую  крылья.
Правое крыло своим концом упиралось в берег реки Халхи, левое простиралось
по  всхолмленной  равнине,  туловище  составляли  тысячи,  поставленные  в
затылок друг другу. Тэмуджин, сутулясь, сидел на коне, думал и за себя,  и
за татарских нойонов, стараясь проникнуть в их  замысел.  Если  его  воины
потеснят середину,  крылья  обхватят  войско  с  двух  сторон,  стиснут  в
смертельных объятиях.
   Почему-то вспомнилось первое в жизни большое сражение - с меркитами  за
рекой Хилхо. Тогда он пялил глаза на  строй  вражеских  воинов  и  не  мог
вникнуть в  повеления  Ван-хана,  ничего  не  понимал  из-за  возбуждения,
похмельной тяжести в голове и нетерпеливого желания  прорваться  к  Борте.
Давно он уже не тот. Холоден и трезв его рассудок, еще не начатая битва  и
раз, и два, и три проходит перед его мысленным взором, он расставляет свои
тысячи то так, то иначе. И постепенно из всего этого вызревает решение.