но самый главный и опасный - хан найманский.
   В толпе воинов началось  движение.  Они  выстраивались,  образуя  перед
входом в шатер узкий проход. В первых рядах становились воины  в  железных
шлемах и рыжих накидках из шерстяной ткани, за ними  -  одетые  похуже,  в
кожаных шлемах или просто в шапках. У входа в шатер на огромном войлоке  в
окружении  старших  нойонов  стоял  Тогорил.  Из-под  островерхой   шапки,
опушенной мехом соболя, на виски  опускались  черные  с  проседью  косицы,
малиновый халат тяжелого крученого шелка стягивал пояс из золотых  пластин
с узорной чеканкой, на гутулах  с  круто  загнутыми  носками  поблескивало
золотое  шитье.  Хану  что-то  говорил  его  брат   Джагамбу,    стройный,
подтянутый, тоже в шелковом  халате,  но  без  золотого  пояса.  Сын  хана
Нилха-Сангун проехал на вороном коне по проходу, выравнивая  ряды  воинов.
На  нем  был  позолоченный  шлем  с  назатыльником,  набранным  из  колец,
чешуйчатый железный куяк тускло взблескивал на солнце,  меч  в  серебряной
оправе позванивал о стремя. Молодое, безусое лицо Нилха-Сангуна с  полными
щеками  и  тупым  подбородком  было  надменно-недоступным,  голос   звучал
уверенно, властно,  и  Джамуха  почувствовал  зависть  к  великолепию  его
воинских доспехов, к его власти над  этим  многолюдным,  хорошо  уряженным
войском. Глянул на свой ременный куяк, на яркий, но местами уже  протертый
шелковый пояс, на своих нукеров в простеньких халатах  из  мягкой  кожи  и
нахмурился, стыдясь недавней гордости за дружину.

   Соскочив с коня, он почтительно поклонился хану.  Рябое  лицо  Тогорила
лишь на мгновение осветилось приветливой улыбкой и тут же  стало  строгим,
даже суровым...
   -  Почему ты прибыл только сегодня?
   -  Дорога дальняя. Лошади устали.
   -  Вот это-то и плохо!-  Хан  посмотрел  на  запыленные  лица  воинов.-
Усталые люди, потные лошади... Что скажет посол? Ему станет ясно: я спешно
собрал воинов со всех концов своего улуса.  Это  все,  что  у  меня  есть,
подумает он. Поставь своих воинов в задние ряды. И пусть не высовываются.
   Джамуха занял указанное ему место и остался с воинами,  не  вернулся  к
шатру: обиделся на хана. Дело совсем не в том, что  тот  упрекнул  его  за
опоздание, а в том,  что  хан  не  делает  различия  между  ним  и  своими
нойонами. Улус его племени никогда  не  был  улусом  Тогорила.  Его  племя
вольно выбирать друзей. Он мог сюда и совсем не приходить. Или хан думает,
что если помог утвердиться на месте отца, принадлежащем ему по  праву,  то
может вертеть им так же, как вертит своим хвостом собака?
   Его нукеры тоже были недовольны. Их поставили позади боголов - рабов  -
племени кэрэитов. А они не рабы...
   Среди  воинов  хана  журчал  веселый  говорок,  они  гадали,  будут  ли
состязания и праздничный пир в честь высокого  гостя  и  перепадет  ли  им
кое-что с богатого ханского стола.
   К Джамухе подскакал Нилха-Сангун.
   -  Тебя зовет отец.
   С неохотой ступил Джамуха на войлок перед шатром.
   -  Тебе подобает быть рядом со мной,- сказал Тогорил.
   -  Хорошо, я буду здесь.
   -  Ты чем-то расстроен?
   Джамуха промолчал. Тогорил кивнул одному из нойонов. Тот исчез в шатре,
принес темно-зеленый, расшитый на груди халат,  подал  его  хану.  Тогорил
легонько встряхнул халат, кинул на плечи Джамухе.
   -  Это я привез из страны  Алтан-хана  китайского.  Для  тебя.-  Взгляд
умных глаз Тогорила задержался на хмуром лице Джамухи.- У меня два сына  -
Нилха-Сангун и ты. И оба  близки  моему  сердцу.  Я  понимаю,  ты  утомлен
дальней дорогой. Но крепись.  Пусть  Коксу-Сабрак  увидит,  какие  у  меня
молодцы.
   На холмике перед куренем показался всадник, помахал руками и помчался к
куреню.
   -  Едут!
   Вслед за ним на холмике появились еще всадники, и у  шатра  прошелестел
взволнованный  шумок.  Всадники  шагом  приблизились  к   рядам    воинов,
спешились, пошли  по  проходу.  Над  воинами  взлетели  бунчуки  и  копья,
зарокотали  барабаны,  пронзительно  завыла  медь  трубы.   Впереди    шел
узкогрудый и узкоплечий человек в простой одежде, без  доспехов,  лишь  на
широком ремне пояса с железной пряжкой висел короткий меч. Джамуху удивила
не простота одежды, а то, что у знаменитого найманского полководца  совсем
не богатырский  вид.  Он  перевел  взгляд  на  Тогорила.  Лицо  хана  было
каменно-непроницаемым, как у  истуканов,  поставленных  в  степи  древними
народами, сходство с ними увеличивали темные рябинки на лбу и на щеках.
   Коксу-Сабрак  остановился  в  двух  шагах,  в  знак  уважения  к   хану
приспустил пояс с мечом и только после этого  ступил  на  войлок,  склонил
голову в поклоне, хриплым,  но  неожиданно  сильным  для  тщедушного  тела
голосом сказал:
   -  Мой повелитель, отважный и мудрый Инанча-хан велел передать, что  он
любит тебя, как дядя своего племянника.
   Ноздри у хана Тогорила затрепетали, глаза гневно сузились,  руки  легли
на золотой пояс.
   -  Я по отношению к великому  Алтан-хану  китайскому  сын.  Разве  твой
повелитель признай братом Алтан-хана, чтобы называть меня племянником?
   -  Кто осмелится  сравниться  с  величием  и  могуществом  сына  неба!-
воскликнул Коксу-Сабрак.- Но его от нас отделяет много дней пути,  а  наши
нутуги лежат рядом, наши лошади пьют воду из одних и тех же рек.
   Лукавый Сабрак ловко спрятал в обертку из вежливых слов угрозу.  А  что
ответит хан?
   Тогорил поджал губы, обвел взглядом ряды воинов, ощетинившихся копьями,
чуть наклонился к Сабраку.
   -  Когда у человека есть отец даже в дальнем курене, он  ближе  сердцу,
чем дядя в соседней юрте. Мне жаль, что твоему мудрому и почитаемому  мною
повелителю незнакома такая простая истина.  Готов  по-братски  помочь  ему
уяснить эту, а попутно и другие истины.
   Тогорил не поддался нажиму, на  угрозу  ответил  угрозой.  Теперь,  как
понимал Джамуха, посланцу Инанча-хана  остается  одно  из  двух:  прервать
переговоры и  убраться  восвояси  или  принять  условия  Тогорила.  Сабрак
переглянулся с советниками, дружелюбно улыбнулся хану.
   -  Мой повелитель эту истину знает  Ведомо  ему  и  другое:  важны  узы
родства, а не то, как они называются.
   -  Твой повелитель прав. Но я считаю,  что  самые  крепкие  узы  -  узы
братства.
   -  Даже крепче тех, что связывают отца и сына?
   После короткого раздумия Тогорил ответил:
   -  Да, если братья идут одной дорогой, а отец - другой.
   Джамуха,  позабыв  обиду,  напряженно    внимал    разговору,    дивясь
неуступчивости Тогорила. Но то, что хан так легко согласился  пожертвовать
своей договоренностью с китайским императором, показалось ему  не  слишком
дальновидным, даже  опрометчивым.  Напрасно  Тогорил  думает,  что  добрые
отношения с найманами важнее  покровительства  Алтан-хана.  Платить  дань,
конечно, тягостно и  унизительно,  но  зато  из  Китая  придут  купеческие
караваны с товарами. А что можно получить от найманов?  Голову  Эрхэ-Хара.
Однако стоит ли из-за  его  головы  перерезать  караванные  пути  дорогами
войны? Навлекая гнев Алтан-хана, Тогорил рискует сам  и  ставит  под  удар
улусы соседних племен - неужели ненависть к  брату  до  того  затмила  его
разум, что он этого не понимает?
   Но все оказалось не так просто. Тогорил, вынудив Сабрака  признать  его
равным с Инанча-ханом, пригласил посольство, старших нойонов  в  шатер,  и
здесь за чашами с кумысом начался главный разговор.
   Сабрак повел речь о том, что степные племена, беспрестанно враждуя друг
с другом, заливают землю кровью, от них нет покоя улусам  мирных  народов.
Налеты, грабежи чаще всего остаются безнаказанными.  Налетели  -  исчезли.
Преследовать их все равно что гоняться на лошади за мышами. Так бесконечно
продолжаться не может. Пришло время взнуздать нойонов  степных  племен.  А
сделать это можно лишь объединенными усилиями.
   <Вон чего захотели!>-  с  удивлением  и  тревогой  подумал  Джамуха,  и
узкогрудый, хриплоголосый Коксу-Сабрак стал ему неприятен.
   Тогорил сидел, стиснув в кулаке подбородок, внимательно слушал  Сабрака
Позволив ему выговориться, спросил.
   -  Как здоровье моего любимого брата?
   -  Эрхэ-Хара здоров и весел.
   -  Я соскучился по нему за долгие годы разлуки и хотел бы его видеть.
   Сабрак развел руками.
   -  Сейчас это невозможно. Дороги опасны . Вот когда  утвердим  в  степи
свой порядок, он сможет приехать к вам.
   К удивлению Джамухи, Тогорил не стал настаивать на выдаче брата.
   -  Пусть будет так,- сказал он.- Каждому свое. Орлу -  высота,  щуке  -
глубина, тарбагану - нора...
   На опорном шатровом столбе, увитом разноцветными лентами, висел большой
бронзовый крест. Тогорил поднял глаза на крест, добавил:
   -  Не нам менять установленное господом богом.
   Сабрак тоже посмотрел на крест  быстрым,  обеспокоенным  взглядом.  Он,
кажется, ожидал, что Тогорил будет спорить и торговаться из-за  Эрхэ-Хара.
Если  этого  не  делает  -  почему?  Джамуха  понял  причину  уклончивости
Тогорила. Вольные племена чаще всего  беспокоят  найманов.  Мир  в  степях
приведет к тому, что найманы  усилятся,  но  именно  этого  Тогорил  желал
меньше всего. С другой стороны,  Тогорил  не  смеет  прямо  и  определенно
отклонить предложение Инанча-хана. Какой дорогой обойдет  он  затруднение?
Где уступит? Чем пожертвует? Для Джамухи и его соплеменников все это важно
не меньше, может быть даже больше, чем для кэрэитов.
   К досаде Джамухи,  хан  прервал  переговоры.  Баурчи  и  его  подручные
принесли вино и угощение. Джамуха любил пиры, веселье, но в этот раз выпил
совсем мало, его не прельстили крепкие китайские вина и сушеные фрукты  из
сада, как уверял Тогорил, самого Алтан-хана. С возрастающим  беспокойством
старался он предугадать, что надумает хан Тогорил, какое  примет  решение.
Ясно, что он постарается извлечь из всего этого возможно  большую  выгоду.
Но то, что выгодно Тогорилу, не всегда выгодно соседствующим  с  кэрэитами
племенам.
   Беспокойство превратилось в тревогу, когда после пира хан  сказал,  что
Джамуха вместе с воинами может возвращаться в  свой  курень.  Это  значило
одно: Тогорил не желает, чтобы Джамуха присутствовал на переговорах.
   -  Хан-отец, я благодарен тебе, что ты не задерживаешь  меня  здесь.  В
родном курене меня  ждет  молодая  жена  и  забота  о  благополучии  моего
племени.- Джамуха изо всех сил старался быть любезным, но сердце болело от
обиды и тревоги.
   Длинный путь по бескрайней степи, удалые песни воинов,  прихвативших  в
дорогу вина, не успокоили его. До сих пор Тогорил  был  милостив  к  нему,
по-отечески ласков и заботлив. Не будь хана,  его  ждала  бы  участь  анды
Тэмуджина. Где он сейчас, его брат и друг, что с ним?  Слух  был,  что  он
ушел от Таргутай-Кирилтуха. С тех пор его никто не видел Может быть,  даже
в живых нет. Сколько раз хотел он отбить Тэмуджина, но  Тогорил  не  велел
даже думать об этом война с тайчиутами сейчас была бы гибельной. И  он  не
думал о  спасении  анды  Все  делал  по  велению  Тогорила.  И  седлал,  и
расседлывал коней по его слову - он, нойон вольного племени Нужен  -  будь
под рукой без опоздания, не нужен - отправляйся домой без промедления.
   По сравнению с огромным шатром хана собственная юрта показалась Джамухе
бедной и тесной. Жена сама, без помощи слуг, приготовила ужин. После ужина
она взяла хур ' и стала петь лукавые, веселые песни. Он покрутил головой:
   -  Не надо, Уржэнэ.
   [' Х у р - музыкальный смычковый инструмент.]
   Она  удивленно  замолчала.    Его    жена    не    отличалась    особой
привлекательностью, но у нее был редкостный голос. Чистый, сильный, он мог
тронуть и самое черствое сердце. Для Джамухи не было  ничего  дороже,  чем
песни жены, он мог ее слушать бесконечно. И Уржэнэ знала это.  Вот  почему
она так удивилась. Но посмотрела на него, и удивление на ее лице сменилось
сочувствием, словно она разом поняла его душевную сумятицу.
   -  Хочешь послушать улигер?- спросила она.
   Джамуха кивнул головой.
   Старинных сказаний она знала великое  множество.  В  них  говорилось  о
храбрых  багатурах,  которые  умели  отражать  врагов,  хранить    дружбу,
устраивать веселые игры и забавы.
   -  <Могуч  был  Хутула-хан,-  начала  Уржэнэ.-  Голос  его  можно  было
услышать через семь  холмов;  кисти  его  рук  как  лапы  медведя;  самого
сильного человека он  сгибал  пополам  и  переламывал,  словно  деревянную
стрелу...>
   А Джамуха с грустью думал, что древним  багатурам  было  проще  жить  и
легче биться. Тогда племена не истребляли друг друга. Если  угрожал  враг,
все они  объединялись  и  шли  сражаться,  а  в  мирное  время  жили  всяк
по-своему, и не  нужно  было  угождать  какому-нибудь  Таргутай-Кирилтуху,
бояться Тохто-беки или жеребенком бежать возле повозки хана Тогорила.
   Тихо  звенели  струны  хура.  Уржэнэ  вполголоса  не  то  пела,  не  то
рассказывала  нараспев  о  старинных  обычаях,  о  сражениях  и  дружеских
состязаниях. И Джамуха все острее понимал,  что  наступают  иные  времена.
Скоро совсем не будет вольных племен. Что будет, если Тогорил сговорится с
Инанча-ханом? Они, по всей видимости, сговорятся. Недаром же хан  выставил
его из своего куреня. Значит, замыслил что-то такое, что может быть не  по
нраву ему,  Джамухе,  нойону  свободного  племени  джаджират.  Что  бы  ни
замыслил хан, ему трудно помешать. Эх, если бы во  главе  тайчиутов  стоял
Тэмуджин! Уж вдвоем бы они никому не  позволили  посягать  на  обычаи,  по
которым живут племена с незапамятных времен. Но Тэмуджин  неизвестно  где,
если он и жив, вряд ли у него есть даже лошадь с седлом... Так  что  нужно
полагаться только на самого себя. А что он может сделать?
   Джамуха совсем перестал слушать жену. В его голове увертливо  крутилась
хитрая задумка...
   Утром он поднял воинов, приказал каждому  взять  по  заводному  коню  и
повел их в степь, туда, где соприкасались кочевья кэрэитов и найманов.  На
первой ночевке у озера с горько-солоноватой водой он сказал воинам:
   -  Мы должны перехватить Сабрака и убить. Иначе узел дружбы, завязанный
двумя ханами, затянется на нашей  шее.  Одному  небу  известно,  что  ждет
каждого из нас. На время забудьте, что вы люди славного племени джаджират.
Вы кэрэиты. Будут ломать кости, вырезать из спины ремни - вы кэрэиты.  Кто
не надеется на себя, может возвращаться.
   Никто не возвратился.
   Скрытно, никем не замеченный, подобрался  Джамуха  к  тому  месту,  где
должен  был  пройти,  возвращаясь  домой,  Коксу-Сабрак.  Здесь   владения
найманов  и  кэрэитов  разделяла  небольшая  река  с  берегами,  заросшими
красноталом. За рекой стоял большой курень. Джамуха велел воинам спешиться
в кустах и ждать его возвращения. Сам направился к куреню. Вброд  переехал
речку, не выезжая из кустов, слез с коня, снял с себя доспехи, подпоясался
недоуздком и пошел к юртам.
   Перед куренем на пологом холме, опираясь на  копье,  стоял  караульный.
Рядом  паслась  подседланная  лошадь.  Караульный  с  любопытством    ждал
приближения Джамухи.
   -  Ты кто такой?- спросил он еще издали.
   -  Не видишь - кэрэит. Лошадь у меня убежала на вашу  сторону.  Соловый
конь с белыми передними ногами. Не проходил здесь?
   -  Нет, не проходил. А ты из-за реки?
   -  Из-за реки.
   -  Пешком?
   -  Вот чудак. Говорю - конь убежал. Значит, пешком.
   -  А почему у тебя гутулы сухие? Перепрыгнул через  речку?-  Караульный
подозрительно всматривался в Джамуху.
   -  Ты, наверно, нойон, и гутул у тебя много. А у меня они одни. Поэтому
реки перехожу босиком.
   -  Га! Бойкий какой! Пощекочу копьем - засмеешься?
   -  Ты что, не знаешь разве - у нас  был  ваш  Коксу-Сабрак.  Мы  теперь
будем жить в мире.
   -  Да уж знаю. Коксу-Сабрак только вчера возвратился с вашей стороны, а
сегодня ты идешь сюда искать  лошадь.  Завтра  захочешь  найти  тут  целый
табун. Убирайся.
   Джамуха хмуро, исподлобья, посмотрел на караульного:  не  врет  ли?  Да
нет, не врет. Помирились-таки ханы. И помешать миру  невозможно.  Опоздал.
Ушел Сабрак.  Что  же  теперь  делать?  Джамуха  вглядывался  через  плечо
караульного  в  юрты  куреня.  Напасть  на  курень?  Сил  мало,    слишком
рискованно. Если  только  устроить  хороший  переполох...  Что  это  даст?
Найманы легко отобьют нападение, кинутся преследовать. Да, так...  А  если
вывести погоню на курень кэрэитов? Получится неплохо. Это,  пожалуй,  даже
лучше, чем убийство Сабрака.
   -  Не шарь глазами возле наших юрт. Нет там твоего коня.
   -  А вот и есть! Видишь, стоят лошади у коновязи? Одна из них, кажется,
моя. Пойду посмотрю.
   -  Я сказал: убирайся!- Караульный был  неумолим.  Его  тешило  чувство
превосходства вооруженного человека над безоружным.
   -  Ладно, я пойду.- Джамуха успел наметить  пути  подхода  к  куреню  и
дорогу для отступления.- Но ты мне в наших нутугах на глаза не  попадайся.
Я запомнил твое лицо!
   Караульный угрожающе поднял копье. Джамуха благоразумно отступил, пошел
к кустам, оглядываясь на юрты куреня.
   Вернулся к воинам и стал ждать наступления ночи.
   На бледном небе проклюнулись первые звезды, от реки  в  степь  поползла
сырая свежесть,  в  курене  замерцали  огни.  Джамуха  подтянул  подпруги,
вскочил в седло.
   -  Пора!
   К  куреню  приближались  молча,  шагом.  Лишь  когда  заорал,  поднимая
тревогу,  караульный,  рванулись  галопом  на  юрты.  У  огней  заметались
огромные  уродливые  тени,  заплакали  дети,  завизжали  женщины,  залаяли
собаки. Воины Джамухи метались  возле  юрт,  опрокидывая  котлы  с  пищей,
отвязывали от коновязей лошадей, хватали седла, одежду, оружие - все,  что
подвернется под руку. Найманы сбились в центре куреня, возле большой  юрты
своего нойона. В небо с воем понеслись сигнальные стрелы, и  почти  тотчас
над нападающими засвистели боевые стрелы. Одна из них чиркнула  по  рукаву
Джамухи, с треском разорвав шелк подаренного Тогорилом халата.  Два  воина
свалились с лошадей у огня и корчились в предсмертных  судорогах.  Джамуха
приказал их поднять и дал сигнал к отступлению.
   Найманы, как и рассчитывал Джамуха, не удержались от погони. Он  уходил
не торопясь, сберегая силы лошадей. А найманам, должно быть, казалось, что
они вот-вот настигнут его и  рассчитаются  за  дерзкое  нападение.  Теперь
Джамуха боялся только одного - сбиться с пути  и  проскочить  мимо  куреня
кэрэитов.
   Низко над степью висела полная луна, и  степь,  залитая  белым  светом,
казалась седой. Птицы, спавшие под кустиками ковыля  и  полыни,  испуганно
взлетали из-под копыт лошадей. Впереди блеснул слабый огонек, рядом возник
и затрепетал другой.  Курень  кэрэитов!  Джамуха  перескочил  на  заводную
лошадь и прибавил  ходу.  То  же  сделали  и  его  воины.  Найманы  начали
отставать.
   Джамуха промчался мимо куреня,  встревожив  его  топотом  копыт,  круто
повернул на восток, к своим кочевьям. Дело было  сделано.  Теперь  найманы
неминуемо, словно камень, пущенный с горы, обрушатся на курень кэрэитов. А
те не замедлят дать им отпор. Начнется вражда,  яростная  и  непримиримая,
потому что каждая сторона будет считать виновной другую.
   Натянув  поводья,  Джамуха  перевел  лошадь  на   неторопливую    рысь,
улыбнулся. Нет, не ушло еще время вольных степных племен!

     II

   На расстоянии полета  стрелы  друг  от  друга  в  траве,  за  кустиками
дэрисуна, притаились Тэмуджин,  Хасар  и  Бэлгутэй.  Перед  ними  стлалась
опаленная солнцем степь с торчащими кое-где на  высоких  стеблях  голубыми
шарами мордовника. Вдали, расплываясь  в  дрожащем  воздухе,  маячили  два
всадника - младшие братья Хачиун и  Тэмугэ-отчигин.  Они  двигались  то  в
одну, то в другую сторону, медленно приближаясь. Тэмуджин до ряби в глазах
всматривался в степь, но ничего не видел перед всадниками: мешала  текучая
дрожь воздуха над травой. Но он знал: где-то, теперь уже не очень  далеко,
настороженно оглядываясь на всадников,  идут  тяжелые  птицы  дрофы.  Если
Хачиун и Тэмугэ