ря - десять тысяч лет ему жизни!- глядишь, говорят,  в
руках останется несколько его золотых волос.
   Хо похолодел от собственной наглости, про бороду он придумал сам.
   Молчавший до этого военный громко, с возмущением, сказал:
   -  В яму их за такие слова!
   -  Не горячись, Гао Цзы. Всему свое время. Я думаю, пусть  они  едут  и
надеются на нашу помощь. Но поможем мы не найманам, а  кэрэитам.  Что  еще
есть у тебя?- спросил Хушаху у Хо
   -  Кажется, все
   -  Иди. Постой. Ты хорошо служишь. Возьми - Хушаху кинул ему  небольшой
серебряный слиток.
   Кланяясь, Хо попятился к дверям. В коридоре он шумно вздохнул.
   Началось время второй стражи', когда Хо подходил к дому  Ли Цзяна. Небо
совсем затянули тучи, сквозь них не светилось ни единой звездочки. В узких
улицах города было темно и пусто.
   [' В Китае время от 7 часов вечера до 5 утра делилось на стражи, по два
часа каждая.]
   Старый Ли Цзян в мягких войлочных туфлях, в шелковой  безрукавке  сидел
за столиком, ужинал.
   -  Садись. Давно не был у нас. Цуй, неси гостю чашечку рису.
   Необычно молчаливая Цуй подала на стол. Хо похвастал  слитком  серебра,
но она, едва лишь взглянув на него, ушла во внутренние комнаты и больше не
появлялась. Ли Цзян взвесил слиток на руке.
   -  Три лана будет. Не меньше За что такая милость?
   -  Я и сам не знаю.
   Человек должен знать,  за  что  его  награждают,  за  что  наказывают,-
назидательно сказал Ли Цзян.
   -  Да тут разве что-нибудь поймешь. Сегодня говорят так, завтра иначе.
   -  Э, ты не прав..- Ли Цзян ушел в другую комнату, принес лист  твердой
бумаги, исписанный мелкими иероглифами.- Вот  слушай.  <Расстраивайте  все
то,  что  есть  хорошего  у  ваших  предполагаемых   врагов,    вовлекайте
влиятельных людей в поступки постыдные, недостойные  сана,  и  потом,  при
надобности, обнаруживайте их Заводите  тайные  связи  с  самыми  порочными
людьми ваших врагов,  делайте  помехи  правителям,  сейте  везде  раздоры,
возбуждайте ропот, возмущайте  младших  против  старших,  вводите  музыку,
смягчающую нравы; для окончательного развращения  шлите  к  ним  распутных
женщин; будьте щедры на обещания, подарки и ласковые  слова,  обманывайте,
если нужно для узнавания всего, что делается у предполагаемого  врага,  не
жалейте денег>.
   Ли Цзян положил листок на стол, постучал по нему пальцем.
   -  Теперь тебе все  понятно?  Этому  установлению  должны  следовать  и
высшие сановники, и младшие чиновники, и такие слуги, как ты.
   -  Выходит,  мы  преднамеренно  обманываем  всех  -  кэрэитов,   татар,
меркитов, найманов... А я думал...
   -  Без этого нельзя нам. Пусть чужие народы дерутся друг с другом -  не
будут драться с нами. Мы их держим в повиновении их собственными руками.
   -  Это нечестно,- сказал Хо.
   За стенами дома, в деревьях сада прошумел порыв  ветра.  Крупные  капли
дождя ударили в бумагу окон. Ли Цзян прислушался, потер спину.
   -  Ненастье будет. Любую непогоду за три дня спиной чувствую.
   Старик, как понял Хо, не хотел обсуждать с ним, честно это или нечестно
- преднамеренно и так откровенно обманывать другие народы. Придвинув  чашу
с рисом, Хо начал есть. Скоро чаша опустела и Ли Цзян налил ему чаю. Дождь
все усиливался. Бубном гудела бумага на окнах.
   -  Ты будешь ночевать у нас,- сказал  Ли  Цзян,  прислушиваясь  к  шуму
дождя, посмотрел на неубранный стол, перевел взгляд на двери,  ведущие  во
внутренние комнаты.
   <Сейчас  позовет  Цуй>,-  подумал  Хо.  Но  он  тяжело,  с  кряхтеньем,
поднялся, сам убрал посуду, смел со стола  крошки.  Лицо  его,  изрезанное
мелкими  морщинками,  было  слегка  растерянным.  Взял  слиток    серебра,
сделанного в виде чуть искривленного, с прямо срезанным концом  ножа  -  в
древнейшие времена  такими  были  бронзовые  монеты,-  провел  пальцем  по
выпуклой вязи иероглифов.
   -  Кто так щедро одарил тебя?
   -  Хушаху. Но там был и князь Юнь-цзы, и еще какие-то люди. Один совсем
молодой, в красном халате. Он сидел рядом с Юнь-цзы.
   -  Это, должно быть, князь Утубу.
   -  И два военных были. Имя одного - Гао Цзы.
   -  Ты зачем все это рассказываешь? Сколько  раз  говорю:  не  распускай
язык.
   -  И вам нельзя рассказывать, учитель?- удивился Хо.
   Ли Цзян подумал, важно разрешил:
   -  Мне можно... Так, говоришь, Гао Цзы? Все верно, где князь Утубу, там
Гао Цзы. Они большие друзья. Кто еще был?
   -  Елюй Люгэ. У него еще глаза такие... веселые.
   -  Знаю, знаю. Как  не  знать  такого  человека.  Это  один  из  прямых
потомков последнего императора династии Ляо. Важные люди слушали тебя, Хо!
И они хорошо оценили твою работу. Не пригодились ли тебе мои поучения?
   -  Без вас, наставник, я получал не серебро,  а  палки...-  сказал  Хо,
чтобы сделать старику приятное.
   -  То-то же.
   Заснуть Хо долго не мог. Мешал шум дождя, и слишком много было всего, о
чем следовало подумать. Награда все меньше радовала его. Слиток он получил
за ложь. Не придумай он про золотую бороду Алтан-хана, вряд ли расщедрился
бы Хушаху. Да, но и сами сановники, оказывается, лгут  кочевникам.  Почему
так? Что он соврал - понятно. Ему хотелось помочь кэрэитам,  а  значит,  и
семье Есугей-багатура, своей сестре Хоахчин. Он  бессилен  был  помочь  им
чем-либо другим. А для чего неправда сановникам?  В  их  руках  немыслимые
богатства, сотни тысяч воинов. Непонятно...
   В доме было тихо. Все, кажется, уже спали. Хо лег щекой  на  деревянный
подголовник ', закрыл глаза. Надо спать. Завтра целый день будет здесь. Он
переложит печь... Цуй будет помогать ему. Почему она сегодня на себя не
похожа? Не сказала ему ни одного слова.
   [' В Китае вместо подушек пользовались твердыми подголовниками. Их
изготовляли из дерева, кожи, циновок, бамбука, из керамики и фарфора.]
   Утром дождь перестал. Хо вышел в сад. На листьях деревьев, на лепестках
цветов блестели дождевые капли, лужи воды стояли между грядок, на дорожке.
Сбросив туфли и до колен закатав штаны, Хо принялся за работу. Отвел воду,
поправил грядки.
   Пришел Ли Цзян,  сел  на  скамейку,  зажмурился  от  солнца,  казалось,
задремал, пригретый яркими, теплыми лучами. Долго сидел так,  встряхнулся,
подозвал Хо.
   -  Важный разговор с тобой будет.
   Хо сел, вытянул ноги, пошевелил пальцами, сбивая темно-бурую грязь.
   -  Ты хотел печку переделать? Успеешь сегодня?
   -  Не знаю. Но что за беда - закончу завтра.
   -  Завтра нельзя. У меня будут большие гости.  Очень  важные  гости.  О
свадьбе будем сговариваться. Да, да, последняя дочь покинет меня, Хо.  Как
жить буду? Жена болеет, вот-вот позовут ее к себе предки. В  монахи  идти,
что ли?
   -  Цуй - замуж?- ошарашенно спросил он.- Да вы что, учитель?!
   -  Мне не хочется с ней расставаться. Но жених хороший - сын  чиновника
казначейской палаты.
   -  Не выдавайте замуж Цуй, учитель! Нижайше прошу вас!
   -  Да ты что! Как  можно,  чтобы  она  сидела  возле  меня?  Моя  жизнь
заканчивается, а ее только начинается. Старое дерево не  должно  закрывать
свет молодой поросли. Лучше уж уйду в монахи.-  Помолчал.-  А  может,  мне
усыновить тебя, Хо? А? Душа у тебя добрая. Женю на хорошей девушке... А?
   -  Не нужно мне ничего этого!- Хо, не замечая, рвал  листья  миндаля  и
бросал на свои грязные ноги.
   -  Ты  непочтителен.  Разве  можно  так  отвечать  своему  учителю    и
наставнику? Наверное, я  никогда  не  смогу  избавить  тебя  от  дикарских
привычек. Ну вот, зачем листья теребишь!
   Хо поднялся, пошел к дому. У дверей столкнулся с Цуй.  Ее  волосы  были
собраны на макушке в высокий узел и заколоты бронзовой шпилькой.  Прическа
взрослых! Хо только сейчас понял, что и вчера у Цуй была  такая  прическа.
Он просто не успел ее разглядеть.
   -  Замуж собралась?- язвительно спросил он.
   Она часто заморгала, отвернулась.
   -  Я не хочу замуж! Не  надо  мне  мужа,  Монгол!-  Покрутила  костяные
пуговицы халата, сморщилась - вот-вот заплачет.- Поговори с моим отцом.
   -  Уже говорил.
   -  Поговори еще раз, Монгол.
   Он вернулся в сад. Ли Цзян сидел на прежнем  месте,  задумчиво  теребил
бороду.
   -  Учитель, простите меня. Я буду вашим сыном,  домашним  рабом  -  кем
хотите. Только пусть Цуй живет здесь. Не  отдавайте  ее  чужим  людям.  Не
губите свою дочь!
   -  Я думаю, Хо. Я обо всем думаю, а ты мне мешаешь.
   Всегдашняя вежливость Ли  Цзяна  была  сейчас  невыносимой.  Хо  стоило
усилий оставаться почтительным.
   -  Вы для всех делаете плохо: для Цуй, для себя...
   -  С отцом жениха у нас давний уговор. Как я могу нарушить свое  слово?
Я всегда был честным человеком. Но я думаю еще  и  о  другом.  Для  дочери
бедного человека найти хорошего жениха потруднее, чем получить награду  от
высоких сановников.
   Хо ушел от него обозленный. У дома его поджидала Цуй. В черных,  широко
расставленных глазах ее была надежда. Хо молча  дернул  плечами,  постоял,
мучительно соображая, что можно сделать.
   -  Далеко ли дом твоего жениха?
   -  Нет, совсем близко.
   -  Цуй, если ты согласишься, я попытаюсь помочь... Придут завтра гости,
ты скажи, что нездорова.
   -  Мне и так нездоровиться от всего этого. Но зачем так говорить?
   -  Надо, Цуй. Так надо. А теперь покажи мне дом твоего жениха.
   Дом чиновника казначейской палаты  был  много  больше  дома  Ли  Цзяна.
Шелковые занавески, клетки с говорящими  попугаями,  дорогие  статуэтки  я
вазы - все говорило о безбедной жизни. Слуги не пустили Хо дальше  порога,
позвали хозяина. Чиновник, крупный черноусый мужчина в ярком, расшитом  на
груди  халате  и  замшевых    туфлях    с    круто    загнутыми    носками
строго-вопросительно посмотрел на Хо.
   -  Мне надо поговорить с вами,- кланяясь, сказал Хо.
   -  Проходи...
   Чиновник пропустил его в небольшую комнату, запер за собой дверь.
   -  Достойный хозяин, от своего учителя, почтенного Ли  Цзяна,  я  много
наслышан о вас.
   -  А, ты тот самый варвар... Что тебе нужно от меня?
   -  Ничего. Но я узнал, что вы жените сына на дочери Ли  Цзяна.  Девушка
умна и красива. Но она, бедняжка, страдает, как я  слышал  от  нее  самой,
неизлечимым недугом. Может быть, это и не так...
   -  Погоди... Ты чего болтаешь? О каком  недуге  речь  ведешь?  Ли  Цзян
знает, что его дочь больна?
   -  Нет, он ничего не знает Я тоже узнал случайно.
   -  Ты врешь! Не может Ли Цзян не знать... Вот я спрошу его!
   -  Достойный господин, вы только не говорите, что  это  вам  сказал  я.
Если скажете, я погиб!
   Чиновник брезгливо дернул губами.
   -  Ты, я вижу, глуп! Мне не к лицу ссылаться  на  такого,  как  ты.  Но
почему ты пришел ко мне? Не забота же о благе моего сына привела тебя сюда?
   -  Забота, господин, забота, и ничего больше.
   -  Врешь. Тебе, признайся, захотелось заработать на этом?
   -  Ну,  это  само  собой.  Я  бедный  человек.  Мне  ли    пренебрегать
возможностью заработать?
   -  Так и говори...
   Чиновник принес связку медных монет ',  побренчал  ими,  встряхивая,  с
презрением бросил под ноги Хо. У него не было сил  наклониться  и  поднять
деньги.
   [' В Китае монеты  выпускали  с  квадратным  отверстием  посредине,  их
нанизывали на шнур в связки определенного достоинства.]
   -  Что, мало?- насмешливо спросил чиновник.- Ты думал,  я  сделаю  тебя
богачом?
   Хо поднял связку, подоткнул под пояс и, позабыв поклониться, вышел.

     IV

   На место новой  стоянки  прибыли  поздно  вечером,  юрту  поставить  не
успели, переночевали под открытым небом. Утром все принялись за работу,  а
Бэлгутэй заседлал коня и поехал посмотреть, где водятся тарбаганы.
   Поставив  юрту,  разожгли  очаг,  принесли  жертву  духу  этих  мест  и
священным куклам - онгонам. Разбрызгивая пальцами капли  молока,  Тэмуджин
смотрел на синие горбы гор, врезанные в чистое, светлоголубое  небо.  Ниже
синь гор незаметно  переходила  в  зелень  лесов,  в  них  узкими  языками
втискивалась степь, пепельно-серая, с коричневыми пятнами песчаных наносов
и выдувов. Речка Сангур  крутой  дугой  огибала  предгорье,  на  обоих  ее
берегах жались к воде кусты  тальника,  словно  охраняя  воду  от  степных
суховеев. Неподалеку  зеленели  высокие  камыши,  сквозь  них  видна  была
светлая полоска озера. Над камышами кружились кряковые утки.
   Где-то неподалеку отсюда была та стоянка,  с  которой  Тэмуджина  увели
нукеры Таргутай-Кирилтуха... Вспоминать об этом Тэмуджину не хотелось.  Он
зашел  в  юрту,  принялся  сшивать  лопнувший  повод  уздечки.  Хасар  сел
напротив, достал из ножен меч, начистил его кусочком войлока,  посмотрелся
в зеркально блестевшее лезвие, поцарапал пальцем под носом - там, где чуть
обозначились темные усики. Любимое занятие  Хасара  -  наводить  блеск  на
лезвие  меча  и  рассматривать  отражение  своего  лица.  Торопится  стать
взрослым...
   -  Дай-ка сюда...
   Тэмуджин взял из рук Хасара меч, поднес к своему лицу. В узкой  полоске
начищенного железа Тэмуджин увидел длинные всклоченные волосы. Надо как-то
побрить голову и заплести на висках косы, а то голова,  как  у  последнего
харачу. Если с такими волосами поехать к Дэй-сэчену,  вряд  ли  он  отдаст
Борте. Волосы у него почему-то почернели, рыжий оттенок еле заметен.  А  у
отца голова была красная, цвета медного котла. У него тоже цвета  медного,
но словно закопченного котла.
   Чуть повернул меч, и по лезвию  пробежало  отражение  высокого  чистого
лба, показались светлые глаза под тяжелыми верхними века ми,  над  ними  -
брови, короткие, прямые, слишком  далеко  отодвинутые  от  переносья.  Под
носом, на подбородке, пробились жесткие волосы. Тут они рыжие,  ничего  не
скажешь, наверное, такие вот и были  у  отца.  И  все  равно  Хасар  много
красивее его.  У  брата  чуть  скошенный  назад  лоб,  резко  обозначенные
надбровные дуги, длинные, словно бы взлетающие острыми  концами  к  вискам
брови,- на такого раз взглянешь, и сразу видно, что это  за  человек,  вся
его резкая, стремительная натура видна. У  Бэлгутэя  характер  другой.  Он
мягче, сговорчивее Хасара. И в лице нет ничего резкого, все  закругленное,
пухлое...
   -  Фуджин! Фуджин!- послышался испуганный голос Хоахчин  -  Ой-е,  люди
едут. Тэмуджин, тебе бежать надо!
   Тэмуджин и Хасар выскочили из юрты. С верховьев реки рысью приближались
шесть всадников. Тэмуджин огляделся по сторонам - бежать некуда!  Вернулся
в юрту, схватил лук и стрелы. То же сделал Хасар. Мать встала перед  ними,
будто хотела собою  заслонить  от  взглядов  неизвестных  людей.  Тэмуджин
обошел ее, направился навстречу всадникам.
   А всадники остановились, сбились в кучу, о чем-то  поговорил>  и  вдруг
галопом помчались в сторону от юрты.
   -  Что такое? Куда они?- спросил Хасар.
   Но Тэмуджин и сам не понимал, чего хотят всадники. В той стороне,  куда
они мчались, на пригорке паслись овцы  и  лошади.  Овцы  побежали,  высоко
вскидывая курдюки.
   -  Воры!- закричала мать.- Тэмуджин!
   Тэмуджин побежал, перерезая им дорогу.  Но  где  пешему  состязаться  с
конными! Они завернули лошадей и погнали в степь.  Из-под  копыт  взлетала
пыль и легким облачком  плыла  над  травой.  Тэмуджин  и  Хасар  выпустили
стрелы, они, не долетев, воткнулись в землю. Один из  всадников  придержал
лошадь, крикнул что-то, засмеялся, поскакал за своими  товарищами.  Братья
смотрели вслед грабителям, пока они не скрылись из виду. Потом вернулись к
юрте. Мать сидела на телеге, подпирая ладонью щеку, смотрела в  степь,  из
ее глаз катились слезы. Хоахчин тоже плакала, всхлипывая и громко причитая:
   -  Ой-е, как жить теперь будем!
   Тэмуджин до боли стиснул зубы. За что их  наказывает  небо?  Не  успеют
справиться с одной бедой, другая тут как  тут.  Осталась  одна  лошадь  на
всех-это ли не беда! Ни перекочевать, ни уехать. Вот тебе и женитьба...
   Приехал Бэлгутэй, слез с коня, расстегнул подпруги.
   -  Не расседлывай,- сказал Тэмуджин.
   Он набил колчан стрелами, прицепил к поясу меч.
   -  Я, мама, поеду.
   Мать безнадежно махнула рукой. Хасар взял лошадь под уздцы.
Домой! Ветер тихо шелестит в увядающей траве, ласково гладит  щеки,  грива
   -  Отстань!
   -  Что случилось? А? Что случилось?- Бэлгутэй испуганно вылупил глаза.
   -  Ослеп, что ли?- зло крикнул Тэмуджин.- Где наши кони?
   Взлетев в седло, с силой резанул  плетью  по  боку  коня.  Всхрапнув  и
прижав к затылку уши, он понес его в степь. Сначала просто  скакал  в  том
направлении, где скрылись грабители, потом спохватился - так он  их  может
потерять. Стал искать следы. Ему повезло. На белом солончаке (голая  земля
словно бы припорошена снегом)  увидел  свежие  отпечатки  копыт.  Идти  по
следам было трудно, на возвышенностях с низкой жесткой растительностью они
исчезали совсем. Все время нужно было смотреть под ноги, чтобы не уехать в
сторону.
   Ночь застала его в степи. Стреножив лошадь, он лег на  землю,  подложив
под голову седло. Очень хотелось есть. Но еды он с собой не захватил...
   Низко  над  головой  висели  крупные  яркие  звезды.  Было  тихо,  лишь
похрумкивала лошадь, срывая траву. Тэмуджин смотрел  на  звезды,  тоскливо
думал о том, что слабым в этом мире жить очень трудно. Будь у него нукеры,
разве посмели бы подлые грабители так нагло,  на  глазах  у  всех,  угнать
лошадей. Они бы обошли его юрту далеко стороной. Надо что-то  делать.  Так
жить невозможно. Рано или поздно зловредные люди погубят всех.
   Утром он снова тронулся в путь. К полудню добрался до небольшого озерка
с горьковато-соленой водой. Здесь  грабители  ночевали.  Вокруг  потухшего
огня трава была  истоптана,  валялись  чисто  обглоданные  кости,  обрывок
волосяной веревки и клочок кошмы. Тэмуджин пнул ногой кости  -  нестерпимо
хотелось есть. Напоил лошадь, напился сам.
   И вторую ночь пришлось ночевать в  степи.  Укладываясь  спать,  подумал
было - уж не возвратиться ли?-  но  представил,  как  встретят  его  мать,
братья, и отогнал от себя эту мысль. Без лошадей он не вернется.  На  край
земли поедет, будет драться один против трех, десяти,  целого  куреня,  но
своего не отдаст.
   Чувство голода притупилось. Только слабость  во  всем  теле  напоминала
ему, как давно он не ел. Конь тоже измучился, шерсть на его боках и  спине
была мокрой от пота. Надо было остановиться, дать отдых  лошади,  поискать
для себя дикого лука, корней судуна и  подкрепиться,  но  он  боялся,  что
трава, примятая копытами коней, выправится и идти по  следу  будет  совсем
трудно.
   Неожиданно впереди блеснула  речушка,  На  ее  берегу  пасся  небольшой
табун, у шалаша, крытого шкурами, горел огонь.  Тэмуджин  остановил  коня,
всмотрелся в табун. Его лошадей здесь не было. Подъехал к шалашу. Из  него
на четвереньках выбрался молодой парень. На  нем  был  короткий  халат  из
хорошей материи, на витом ременном поясе висел нож с  костяной  рукояткой.
Парень с безбоязненным любопытством рассматривал Тэмуджина. А Тэмуджин, не
слезая с коня, настороженно заглянул в шалаш. Там больше никого  не  было.
Это его успокоило.
   -  Ты кто такой?- спросил парня.
   -  Я Боорчу, сын Наху-Баяна.
   -  Ты не видел здесь людей?
   -  Видел. Утром проехали.
   -  Это воры.
   -  Воры? Как хорошо, что они не заметили ни меня, ни моего  табуна!  Ты
их хочешь догнать и отбить коней? Один?
   -  Один.
   -  Ты смелый. Но что можешь сделать один?- Боорчу поцарапал затылок.- Я
поеду с тобой.
   -  Сначала накорми меня. Есть у тебя что-нибудь?
   -  О, у меня всего вдоволь! Я тут пасу  и  дою  кобыл.  Хочешь  молока?
Кумыса? Хурута?
   -  Давай все сразу!- Тэмуджин улыбнулся: парень, кажется, славный.
   Пока он ел, Боорчу  поймал  в  табуне  двух  коней,  привел  к  шалашу,
расседлал савраску Тэмуджина.
   -  Пусть отдыхает. На нем сейчас ни  догнать,  ни  убежать.  Поедем  на
наших конях.
   -  А табун? Так, без присмотра, и оставишь?
   -  К вечеру приедет за молоком отец. Присмотрит. Надоело мне  все  это.
Живу один, людей не вижу.- Боорчу заседлал коней, положил в седельные су