и один цветок не может цвести вечно. За расцветом следует увядание.
Из двух несходностей  одна  сменяет  другую.  На  беде  покоится  счастье,
счастье порождает беду.
   Смутен был смысл  этих  слов,  что-то  казалось  верным,  но  что-то  и
настораживало. Нетерпеливо поторопил:
   -  Говорите короче и проще, проще!..
   Старый монах улыбнулся, показав широкие желтые зубы.
   -  Великий государь хочет разом познать то, на что уходит  человеческая
жизнь... Коротко будет так. Человек упал с лошади, сломал руку. Это  беда.
Но он будет после этого ездить на  коне  осмотрительно,  станет  опасаться
новых  несчастий,  научится  быть  неторопливым,  и  ему  при  размышлении
откроется суть  его  дела.  Осторожность  и  осмотрительность  предохранят
человека от напастей, и он проживет  долгую  жизнь.  Понимание  своих  дел
приведет к знатности и богатству. В долголетии и богатстве  -  счастье.  А
источник его - беда. Но и счастье, как говорили, рождает  беду.  Достигнув
предела  богатства  и   знатности,    человек    начинает    забывать    о
рассудительности, его одолевает гордыня, он перестает  вникать  в  дела  и
разоряется. Нищета ведет за собой  болезни,  а  болезни  сокращают  жизнь.
Ранняя смерть - великая беда, Но произошла она  оттого,  что  человек  был
счастлив.
   -  Ну а можно ли избежать бед и напастей?
   -  Наше великое учение гласит: хочешь чего-то добиться  -  не  рвись  к
желанному, иначе только достигнутое обернется  своей  противной  стороной.
Начинай с того, чего не хочешь,  и  оно  само  по  себе  перейдет  в  свою
несходность, и тогда достигнешь желаемого. Другими  словами,  если  хочешь
что-то взять - отдай.
   -  Я понял ваше учение, и оно мне по  душе.  Ваш  Алтан-хан  разбогател
сверх всякой меры, и на его благополучии взросла беда.  Пусть  все  отдаст
мне и снова станет счастливым!- Неприметно, про себя,  усмехнулся.-  Я  же
все делаю по вашему учению. Начал с того, чего  не  хочу.  Желая  покоя  и
мира,  веду  войну.  Боорчу,  доведи  до  всех:  монастырей  не  разорять,
служителей богов и духов не трогать и дани с них не требовать.  Молитесь,-
мудрые, за меня.
   Подумал, что, возможно, зря разогнал мудрецов Джучи. Должно быть,  и  в
их рассуждениях было  немало  интересного.  Правда,  сама  по  себе  любая
мудрость - лошадь без узды, может увезти совсем не  туда,  куда  хотел  бы
уехать... Особенно если своего умишка не много.
   Стало смеркаться, и  слуги  принесли  светильники.  В  двери  заглянула
Хулан, видимо, хотела напомнить,  что  ждет  его.  Но  он  разговаривал  с
гонцами, и жена ушла, ничего не сказав.
   Вести от Мухали и Джэбэ были и впрямь хорошие. Мухали почти без  потерь
взял два города. Потери, конечно, были. Погибло  немало  перебежчиков,  но
они - не в счет. Одни  гибнут,  другие  приходят.  Важно  сохранить  своих
воинов. Кривоногий, невидный из себя, совсем не багатур,  его  Мухали  все
больше выделяется среди других нойонов. Это он  первым  стал  принимать  к
себе людей Алтан-хана - сотников и тысячников. Не отбирал у них ни оружия,
ни  воинов.  Пришел  -  служи.  Хан  относился  к  этому   неодобрительно.
Предатели, они и есть предатели. Мухали думал иначе. Переметнувшиеся сотни
и тысячи он кидал на стены городов, заставляя обагрять руки  кровью  своих
же соплеменников, и путь назад им был заказан...
   От Джэбэ пришла вовсе радостная весть: Восточная столица  Алтан-хана  в
его руках. Джэбэ  долго  сидел  под  этим  большим  и  хорошо  укрепленным
городом. Все его попытки овладеть  стенами  были  отбиты.  И  он  схитрил.
Снялся, ушел. На радостях жители Восточной столицы  устроили  празднество,
распахнули ворота. А Джэбэ воротился. Дав  воинам  по  несколько  заводных
лошадей, он за одну ночь пробежал расстояние  в  два  дневных  перехода  и
легко взял город. Молодец Джэбэ!
   Елюй Люгэ тоже хорошо укрепился. Он прислал подарки и  смиренно  просил
позволения владеть Ляодуном, именуясь впредь ваном государства Ляо. С этим
потомком киданьских императоров  недавно  свиделся.  Умен,  хитер,  ловок.
Заранее ко всему приготовился и  разом  отхватил  от  владений  Алтан-хана
огромный кусок. И тем хорошо помог ему, хану. Но с  таким  человеком  надо
быть всегда настороже. Сегодня он хочет стать ваном Ляо,  завтра  замыслит
сесть на место Алтан-хана... Как быть с ним? Легче всего отказать. Но  это
будет неразумно. За свое владение Елюй Люгэ будет драться злее, и  кидане,
какие еще служат Алтан-хану, скорее покинут своего господина. Как  говорил
этот старец с бородавкой? <Хочешь что-то взять - отдай>.
   -  Друг Боорчу, скажешь завтра Шихи-Хутагу, пусть заготовит грамоту  на
титул вана.  И  чтобы  все  было  как  это  в  обычае  Алтан-хана - разные
величавые слова, тамгой подтвержденные. А Елюй  Люгэ  пусть  пришлет  сюда
своего сына. Так будет спокойнее.
   -  А не лучше ли послать к этому вану кого-то из нойонов соправителем?
   -  Что ж, ты придумал неплохо. Подбери человека... И  как  думаешь,  не
пора ли нам двинуться поближе к Чжунду?
   Все дела были свершены. Он чувствовал  себя  умиротворенным  и  немного
вялым от усталости. Но Хулан сейчас всю усталость сгонит...
   -  Да, Боорчу, заготовьте завтра повеление моему брату Хасару. Быть ему
во главе тумена под началом Мухали. Довольно ему бездельничать.
   -  А не приставить ли его к вану?
   -  Что ты! Не выйдет из Хасара соправителя. Через три дня раздерется  с
Елюй Люгэ, и все нам испортит.
   Они вышли из юрты. Кругом горели огни.  И  как  огни  воинского  стана,
мерцали звезды. Казалось,  вся  вселенная  -  его.  Стоит  сказать  слово,
взмахнуть рукой.- все огни погаснут и ночь наполнится топотом копыт.

     XIII

   Опальный сановник Хэшери Хушаху жил в  маленьком  селении  под  Чжунду.
Заняться ему было нечем. От безделия и неумеренных выпивок он обрюзг, стал
раздражителен. Слуги боялись громко разговаривать, ходили на носочках, и в
доме стояла недобрая тишина.
   Перемен в своей судьбе Хушаху не ожидал. И  был  очень  удивлен,  когда
император прислал за ним  нарочного  и  свою  легкую  повозку  на  красных
колесах. Хушаху  умылся,  домашние  лекари  натерли  его  тело  свежающими
снадобиями, слуги облачили в дорогой халат, прицепили к поясу меч.
   С припухшими веками,  но  бодрый  явился  он  в  императорский  дворец.
Дорогой думал, что его старый недруг Гао Цзы свернул  себе  шею...  Однако
Гао Цзы был у императора. Жилистый, тонкогубый,  он  посмотрел  на  Хушаху
ничего  не  выражающим  взглядом.  Кроме  Гао  Цзы,  у  императора    были
главноуправляющий  срединной  столицей  коротконогий,  сутулый  Туктань  и
болезненно  бледный,  со  страдальческими  глазами  князь  Сюнь.  Пока  он
припадал к ногам императора, все молчали, но, едва распрямился, продолжили
начатый разговор.  Хуанди  не  сказал  ему  ни  слова.  Будто  и  не  было
оскорбительной ссылки. Утопив  полное  тело  в  подушки  сиденья,  Юнь-цзы
держал на коленях свиток бумаги,- карту  своих  владений.  Твердая  бумага
скручивалась. Концы свитка угодливо подхватили с одной стороны Гао Цзы,  с
другой - Туктань. Сутулому Туктаню почти не пришлось нагибаться, а Гао Цзы
сгорбился так, что под шелком халата обозначился гребень хребтины.
   -  Вот крепость Цзюйюгуань. Грязный варвар  брать  ее,  как  видно,  не
намерен. Обошел и движется сюда, к городам  Ю-чжоу  и  Чу-чжоу.  Из  этого
становятся понятны его намерения - подбирается к Чжунду,
   Жирный палец с розовым лакированным ногтем  ползал  по  бумаге,  Хушаху
ощутил прилив ненависти и отвращения  к  императору.  Изображает  из  себя
великого воителя и провидца. Не государством бы тебе править, а дворцовыми
евнухами. Этот откормленный человек всегда мешал  Хушаху.  Это  он,  князь
Юнь-цзы, неумно дергал сеть, вязавшую по рукам и  ногам  кочевые  племена,
рвал нити, высвобождая грозные силы. Теперь ищет виноватых, позорит, потом
зовет к себе. Для чего?  Чтобы  посмотреть,  как  он  к  старым  глупостям
прибавляет новые.
   -  Туктань, тебе надлежит укреплять город и днем и ночью.
   -  Осмелюсь сказать, светлый государь наш, что лучшая защита столицы не
стены, а расстояние, отделяющее от нее врагов. Надо бить врага на  дальних
подступах.
   -  Бить будем. Гао Цзы, тебя и еще двух-трех юань-шуаев  я  отправлю  в
сторону Ю-чжоу и Чу-чжоу.  Тебе,  Хушаху,  надлежит  оберегать  столицу  с
севера.
   -  Осмелюсь заметить, светлый государь. Враг силен. Победить его  могут
люди крепкого духа и великого разума.- Маленькие и круглые,  как  пуговицы
на халате, глаза Туктаня остановились на Гао Цзы.- Я не хочу сказать,  что
вот он - плох, я хочу сказать, что есть люди лучше.
   Хушаху едва  удержался,  чтобы  не  кивнуть  одобрительно  головой.  Но
радость его была преждевременной. Круглые глаза Туктаня  уже  смотрели  на
него.
   -  Я не хочу сказать, что высокочтимый Хушаху слаб духом...
   <Это ты и хочешь сказать, горбун зловредный!> Хушаху отвернулся,  будто
речь шла не о нем; стал разглядывать росписи на дворцовых стенах.
   -  Однако,- продолжал Туктань,- удача покинула  его,  и  мы  не  знаем,
когда она возвратится.
   Теперь только стало понятно Хушаху, что Гао Цзы все-таки  свернул  себе
шею, его от императора оттеснил Туктань. До сей поры Гао Цзы, видимо,  еще
на что-то надеялся. Но сейчас и ему  все  стало  ясно.  Он  приблизился  к
Хушаху. Переглянулись. Всегдашней  неприязни  не  было  в  этих  взглядах.
Туктань примирил...
   Император сердито сопел. Он скорее всего был недоволен словами Туктаня,
но и отвергнуть их так  просто  не  мог.  Князь  Сюнь  покашлял  в  кулак,
проговорил:
   -  Ты, Туктань, я думаю, чрезвычайно строг. Скажи мне, кто, когда,  где
побил варвара? Несчастья, неудачи преследуют всех нас. Зачем же  винить  в
них Хушаху и Гао Цзы?
   -  Делайте, как я сказал!- положил конец  разговору  Юнь-цзы,  подумав,
добавил:- Тебе, Хушаху, надо помнить о прежней вине.
   Из дворца Хушаху ушел, едва сдерживая бешенство.  Он-то  надеялся,  что
хуанди выразит сожаление за причиненную обиду! Уж лучше бы Юнь-цзы  совсем
забыл о нем. Теперь случись что, его накажут не ссылкой - голову снесут. И
все потому, что судьбе было угодно вознести на трон  человека  без  ума  и
достоинства. Но главный виновник бед и несчастий не подлежит  суду  людей.
За него будут расплачиваться головой другие.
   Войско, принятое Хушаху, в первом  же  сражении  было  изрядно  помято,
отступило.    Божественный    хуанди    незамедлительно    выразил    свое
неудовольствие, указав, чтобы впредь не оставлял ни одного селения. Хушаху
сказался больным. Но император не отрешил его от  должности.  Не  поверил.
Все понятнее становилось: Юнь-цзы погубит его, обесчестив, как труса.  Что
делать? Покорно ждать?
   Меньше всего хотелось Хушаху погибнуть от рук ничтожного властелина. Он
стал сближаться с людьми, когда-либо обиженными императором. Таких, на его
счастье, оказалось немало. И  сам  по  себе  родился  дерзостный  замысел.
Собрав у себя сотников и тысячников, открыл им великую <тайну>.
   -  В срединной столице злоумышленные люди хотят  убить  благословенного
хуанди. Свое гнездо эти ядовитые змеи свили в самом дворце.  Мы  проливаем
кровь, а они ради своих выгод готовят  неслыханное  преступление.  Храбрые
военачальники, мы может спасти жизнь государя. И боги и люди  будут  вечно
благодарны каждому из нас.
   -  Что мы можем сделать? В срединной столице крепкие  стены  и  большое
войско.
   -  Делайте все, что вам будет велено, и мы свершим великое дело.
   Не давая времени на раздумья, он повел войско к столице. Вперед  выслал
гонцов объявить городу, что враг в  несметном  количестве  приближается  к
нему. И перед ним беспрепятственно открылись ворота  Чжунду.  Сам  Туктань
встретил Хушаху. Он подскакал, спросил торопливо:
   -  Где варвары?
   -  Ты их скоро увидишь. Но не они самое страшное. Мне стало ведомо, что
бесчестные люди готовы сдать город, выдать хану императора  и  тебя.  Вели
быстро сменить  дворцовую  охрану.  У  нас  еще  есть  возможность  спасти
императора и обезвредить заговорщиков. Поставь моих воинов. Они надежны.
   Туктань беспокойно завертелся в седле, оглядываясь по сторонам.
   -  Ну что ты медлишь!- с отчаянием крикнул Хушаху.
   Его отчаяние не было  поддельным.  Если  Туктань  что-то  заподозрит  -
конец. И его крик лучше всяких доводов и слов убедил Туктаня. Воины Хушаху
встали на места дворцовой охраны, разоружив ее.
   -  Теперь идем к императору, и я все открою.
   Они вошли во дворец. У всех дверей  стояли  воины  в  грязной,  пыльной
одежде и грубых боевых  доспехах.  Среди  блеска  красок  расписных  стен,
пышных ковров, резьбы и лепки дворца они казались чужими, лишними.
   Тревога в  городе,  внезапная  смена  стражи  напугали  императора.  Он
бросился к Туктаню, забыв свою величавость, лакированные пальцы впились  в
плечо сановника.
   -  Что такое? Почему я в неведении?
   -  Сейчас, великий государь,-  живи  десять  тысяч  лет!-  я  все  тебе
скажу.- Хушаху посмотрел на сановников, сбившихся  за  спиной  императора,
замялся:- Пусть все выйдут, останется один Туктань.
   Сановники  покинули  покой  императора.  Хушаху   стоял    у    дверей,
прислушиваясь. Воины должны были схватить всех и запереть. Шума не слышно.
Все прошло благополучно.
   -  Говори быстрее!- поторопил его Юнь-цзы.
   -  Измена, государь!- Хушаху опустил руку на рукоятку меча.
   -  Изме-е-на? Где?
   -  Здесь.- Хушаху вынул меч, поднес острие к шее Туктаня.- Вот  главный
изменник!
   Туктань отпрянул, вылупил пуговицы-глаза.
   - Ты... ты зачем клевещешь? Что это такое?.. А-а!- вдруг догадался он.-
Предатель! Обманщик!
   Часто перебирая ногами, подбежал к окну,  кулаками  ударил  по  бумаге,
вцепился в затейливо-узорную раму, закричал:
   -  Ко мне! Нас предали! Хуша...
   Удар меча  оборвал  его  крик.  Руки  с  клочьями  бумаги  меж  пальцев
проползли по стене. Туктань осел, свалился на бок,  захрипел.  Из  раны  с
хлюпаньем вырвалась кровь, растеклась  по  цветным  плитам  пола.  Юнь-цзы
оцепенело смотрел на умирающего сановника, на лужу крови. Щеки его  опали,
будто из них  разом  ушла  жизнь,  кожа  обвисла  на  подбородке,  яшмовый
императорский  пояс  скатился  под  толстое  брюхо.  Хушаху  опустился  на
императорское место, вытер меч о ворсистый ковер, толкнул в ножны.
   Юнь-цзы, осторожно ступая на неверные, подрагивающие ноги, не  в  силах
отвести взгляда от лужи крови, боком подался к своему месту.  Увидев,  что
там сидит Хушаху, вздрогнул. Взгляд заметался по сторонам, Хушаху охватила
мстительная радость. Он поднялся, с  преувеличенным  раболепием  склонился
перед Юнь-цзы.
   -  Садись, государь... Я присел нечаянно.
   Во взгляде Юнь-цзы затеплилась надежда. Он сел,  искательно  поглядывая
на Хушаху, уперся руками в подушки, чтобы скрыть дрожь, со слезой в голосе
сказал:
   -  Я так верил Туктаню.
   -  Ты слишком многим верил. И не верил тем, кому следовало бы.
   -  Людское коварство... Тебе надо было верить... Но теперь... Теперь ты
будешь при мне всегда?
   Он спрашивал. Он ни в чем не был уверен.  Страх  мешал  ему  думать.  И
этого страха он Хушаху никогда не простит.
   -  Пойдем, государь, в другие покои. Тут приберут. У нас много дел.
   Император покорно поплелся за ним. Хушаху устал. Но  ему  некогда  было
отдыхать. Дело  сделано  только  наполовину.  В  руках  верных  императору
юань-шуаев войска. Только у Ванянь-гана сто тысяч воинов. Если он  поведет
их на столицу...
   -  Государь, пошли указ  Ванянь-гану.  Пусть  прибудет  в  столицу  для
разговора с тобой.
   -  О чем с ним должен быть разговор?
   -  Есть о чем. И еще один указ нужен. О том,  что  ты  назначаешь  меня
великим юань-шуаем. Все войска должны быть в моей воле.
   Юнь-цзы не воспротивился и в этот раз.  Ванянь-ган  примчался  налегке.
Был схвачен у ворот города и убит. Та же участь постигла всех, кому Хушаху
не мог довериться. Теперь император ему был не нужен. Он пригласил к  себе
главного дворцового евнуха, сказал с глазу на глаз:
   -  Наш  светлый  государь  пожелал  удалиться  к  своим  благословенным
предкам. Проводи его.
   Ночью Юнь-цзы был удушен.
   Хушаху объявил себя  временным  правителем  государства.  Доброжелатели
советовали ему принять титул императора. Сделать это было не трудно:  трон
сына неба в его руках. Но он колебался. Боялся, что последуют неизбежные в
этом случае распри. Перед лицом врага они будут пагубны. После мучительных
раздумий он возвел на трон князя Сюня. В дела Сюнь влезать  не  будет - не
такой он человек,- и власть останется в его руках.
   Этот поступок многих расположил к  Хушаху.  Человек  стоял  у  подножья
пустого трона,  а  вот  не  воссел.  Даже  Гао  Цзы  примчался  к  нему  с
заверениями в верности...
   А тем временем  войска  хана  овладели  сильной  крепостью  Цзюйюгуань,
прикрывающей столицу с севера, взяли на западе города  Ю-чжоу  и  Чу-чжоу.
Пользуясь замешательством во дворце, к врагам  перешло  много  изменников,
некоторые правители округов вслед Елюй Люгэ объявили себя самостоятельными
владетелями.
   Вражеские разъезды временами доходили до  стен  Чжунду.  Хушаху  взялся
наводить в войсках порядок. Заменял  одних  командующих  другими.  Но  это
порождало неуверенность и озлобление.  Стали  поговаривать,  что  сам  он,
великий юань-шуай, только и делал, что показывал врагу затылок.
   Хушаху нужно было самому одержать победу. Случай благоприятствовал ему.
Получив донесение, что тумен вражеской  конницы  движется  к  реке  Хойхэ,
намереваясь переправиться по мосту на другую сторону, он во главе двадцати
тысяч пеших и конных воинов вышел из города.
   Варваров было в два раза меньше,  но  бесчисленные  победы  сделали  их
уверенными, и дрались они с озлоблением, презирая раны и  смерть.  Вначале
даже казалось, что и в этот раз Хушаху придется бежать, и он  сам  сел  на
коня. Кидался на врагов, взбадривал воинов. Натиск монголов  сдержали.  Но
вражеский воин кольнул его копьем в ногу. В седле сражаться он  больше  не
мог, пересел на  открытую  повозку  и  носился  по  полю  сражения.  Тумен
отступил. Однако вечером к нему подошло подкрепление.  Это  означало,  что
утром сражение возобновится.
   Боль в ноге заставила Хушаху возвратиться в Чжунду. Он  велел  Гао  Цзы
взять еще пять тысяч воинов и не медля и часу идти  к  месту  сражения.  А
утром узнал: Гао Цзы все  еще  не  выступил.  В  страшном  гневе  приказал
схватить Гао Цзы и казнить на дворцовой площади как злостного  бунтовщика.
Император Сюнь, давний друг Гао Цзы, вступился  за  него.  Не  время  было
спорить, и Хушаху уступил.
   -  Иди,- сказал он Гао Цзы,- и разбей врагов. Победа для тебя -  жизнь,
поражение - смерть на площади.
   Строптивый Гао Цзы ушел, одарив его на прощанье ненавидящим взглядом.
   Нога у Хушаху распухла, рана ныла, все тело охватило жаром. Он лежал  в
своем доме, пил кислое снадобье. За стенами шумел ветер. В  саду  надсадно
скрипели деревья, шелестел песок, ударяясь о бумагу окон.  В  покоях  было
руках.
Гао Цзы никаких вестей не было.  И  это  тревожило  его.  Неужели  упустит
победу? Тогда он должен будет сдержать свое слово, предать Гао Цзы  казни.
А император Сюнь?..
   Вечером нога разболелась еще сильнее, и он  велел  никого  до  утра  не
впускать. Под шум ветра забылся мутным, тяжелым сном. Разбудили его крики,
грохот, треск выламываемой двери. Вскочил с постели, наступив  на  раненую
ногу. Пронзительная боль проколола насквозь, Стиснув  зубы,  придерживаясь
руками за стену,  запрыгал  к  черному  ходу.  Кому  нужна  его  голова  -
императору или Гао Цзы?
   Двое воинов из охраны подбежали к нему, подхватили на руки,  вынесли  в
сад. Ветер гнул деревья, ветви больно хлестали по лицу. Полная луна быстро
катилась среди рваных  облаков.  Воины  поднесли  его  к  кирпичной  стене
ограды. Громоздясь на их  плечи,  он  полез  вверх.  Пальцы  скользили  по
шершавым кирпичам, в л