ыть. Небо повелело шаману охранять мой род и мой улус.
Вместо этого он захотел возвыситься над моими братьями. И небо  невзлюбило
его. Оно отняло душу, взяло и тело, чтобы не осталось на земле и следа  от
неправедной жизни шамана Теб-тэнгри.
   Теперь  в  улусе  не  осталось  ни  одного  человека,  который  мог  бы
покуситься на его власть. Он  был  недосягаем,  как  дерево,  растущее  на
отвесной скале. Но не радость, а холодок одиночества  почувствовал  он.  В
юрте теперь редко когда спорили, а открыто противиться не смел никто. Даже
друг Боорчу и тот больше помалкивал.
   Возвратился из похода Джучи. Не утрудив войска сражениями, не  отяготив
потерями, сын подвел под  его  руку  киргизов,  ойротов  и  многие  мелкие
племена лесных народов.  Владетели  в  знак  покорности  прислали  дань  -
кречетов, шкурки соболей, лис и белок.
   -  Как же ты обошелся без сражений?
   -  Люди везде умеют думать, отец... Прежде чем обнажить меч, я  говорил
с ними. Они вняли моим словам.
   Он взял сына за плечи,  повернул  лицом  к  нойонам,  отыскал  взглядом
хмурого Хасара.
   -  Смотрите, какой разумный  нойон  вырос  из  моего  сына!  Ему  всего
двадцать два. А кое-кому лет в два раза  больше,  но  во  столько  же  раз
меньше и разума.
   Не избалованный похвалами Джучи чувствовал себя  неловко,  но  на  отца
смотрел с благодарностью и бесконечной сыновней преданностью. Прикажи  ему
сейчас умереть, сын принял бы смерть, как другие принимают  награду.  <Вот
кто - сыновья заменят мне моих друзей>,- подумал хан.
   -  А велика ли добыча?- не удержался, съязвил-таки Хасар.
   Но хану сейчас его злословие было безразлично. Джучи добыл то, чего  он
желал. Теперь можно, не опасаясь удара в  спину,  все  силы  повернуть  на
полдень.
   -  Готовьтесь к большому походу. Мы пойдем по изведанному уже пути -  в
страну тангутов. Я сам поведу войско.

     VII

   Начались сборы. Перед самым  выступлением  пришла  худая  весть:  нойон
Борохул, отправленный покорять хори-туматов, был завлечен в засаду и убит,
а войско его рассеяно. Хан долго не мог ни о чем думать, кроме  скорого  и
жестокого отмщения хори-туматам,  хотел  было  вести  войско  на  них,  но
поостыл и не стал ломать первоначального замысла: слишком многое  зависело
от войны с тангутами.
   В начале третьего месяца в год змеи ' Чингисхан вторгся  в  пределы  Си
Ся. Ань-цюань выслал навстречу большое, но  собранное  наспех  войско.  Во
главе поставил юного наследника престола  Чэн-джэня  -  для  воодушевления
воинов и в случае удачи  для  прославления  его  имени;  в  помощники  ему
определил старого,  испытанного  воина  Гао  лингуна '' -  для  управления
войском и в случае неудачи для сурового наказания. Наследнику  не  суждено
было прославиться,  а  лингуну  держать  ответ  перед  императором  и  его
советом. В первом же  сражении  тангуты  были  разбиты,  наследник  спасся
бегством, а лингун попал в плен.
   [' Г о д  з м е и - 1209 год.]
   ['' Л и н г у н - титул, видимо заимствованный  тангутами  у  китайцев,
означающий в переводе с китайского <его превосходительство начальник>.]
   В четвертом месяце  Чингисхан  взял  крепость  Валохай  и  двинулся  на
Чжунсин. Путь к столице тангутов преграждал Алашаньский хребет. Попасть  в
Чжунсин можно было лишь  через  тесный  проход.  Сюда,  к  заставе  Имынь,
тангуты успели стянуть около пятидесяти тысяч воинов. Всадники Чингисхана,
не привычные к горным теснинам, не смогли взять укрепление Имынь,  потеряв
много убитыми, скатились к предгорьям. Хан  отправил  гонцов  в  степь  за
подмогой.
   Тангутам легко было подтянуть свежие силы,  обрушиться  на  Чингисхана,
но, напуганные первым поражением,  они  сидели  в  проходе,  надеясь,  что
жаркое лето  заставит  монголов  уйти.  Рядом  с  горами  лежала  песчаная
пустыня. Летом пески накалялись, как зола очага, и в них гибло все  живое.
Воины Чингисхана хорошо знали, что ждет их, если  они  не  возьмут  горный
проход. Опасность,  бездействие,  зной  пустыни  томили  людей,  все  чаще
вспоминали они родные степи, прохладные речные  долины,  сопки,  овеваемые
ветрами,  и  с  тоской  поглядывали  назад.  Хан  велел  пресекать  всякие
разговоры о возвращении. Или проход  будет  взят,  или  все  испекутся  на
горячих песках. Он каждый  день  объезжал  войско.  В  халате  из  легкого
холста, в чаруках на босу ногу, с распаренным  лицом  сутулился  в  седле,
смотрел на людей неласково, за самые малые проступки наказывал без жалости
и снисхождения. Рядом с ним всегда были его сыновья  и  Боорчу  с  Мухали.
Остальные нойоны не смели отлучаться от своих тысяч и туменов.
   Кое-когда Джучи удавалось отпроситься у отца на охоту. Вдвоем с  Судуем
они поднимались высоко в  горы,  к  еловым  и  осиновым  лесам,  оставляли
пастись коней где-нибудь на горном лугу, сами  поднимались  еще  выше.  На
высоте было много прохладнее, чем внизу, часто  попадалась  дичь.  Пустыми
почти не возвращались. Больше всего убивали хара-такя '. Это были  крупные
и красивые  птицы  сероватого  с  синевой  цвета,  с  длинными  хвостовыми
перьями, светлыми у основания, отливающими, как клинок  хорошего  меча,  с
красными ногами и щеками и  снежно-белым  горлом...  Они  взлетали  всегда
вдруг, шумно хлопая крыльями и стремительно взвиваясь вверх. Стрелять надо
было быстро и метко...  Изредка  убивали  оленя,  еще  реже  хухэ-ямана  -
голубого козла. Держался яман на малодоступных скалах, был  очень  пуглив.
Заметив охотников, громко, отрывисто свистел и мчался по отвесным  кручам,
еле касаясь ногами выступов. Под вечер он выходил пастись на горные  луга,
тут-то и подкарауливали его охотники.
   [' Х а р а  т а к я - <черная курица>, ушастый фазан.]
   Для Судуя ожидание на закрайке леса  было  самым  счастливым  временем.
Лежи на траве, вытянув натруженные ноги,  слушай  торопливый  шепот  осин,
думай о чем хочешь, а если время раннее, можно и  поговорить  с  Джучи.  И
думы, и разговоры в это время хорошие, честные, чистые, от них теплеет  на
сердце, и верится, что  жизнь  тоже  будет  светлой,  как  луг,  озаренный
вечерним солнцем. Тут Судуй забывал,  что  Джучи  сын  хана,  он  был  его
товарищем, и с ним можно было говорить обо всем. И они говорили обо всем -
о скакунах, об охоте, о войне, о жизни людей, о жизни духов...
   -  Ты, Джучи, скоро станешь нойоном тумена и на  охоту  уже  ходить  не
будешь.
   -  Охотиться я буду всегда...
   -  Воевать надо будет.
   -  Так и сейчас война. Но воевать я не люблю. Охота лучше. А  мой  отец
говорит: каждый мужчина должен быть воином. Только тогда враги станут  нас
бояться; Мы должны быть сильными, говорит отец.-  Джучи  сорвал  травинку,
накрутил на палец,- После похода на ойротов и  киргизов  я  думаю,  как  и
отец: мы должны быть сильными.
   -  Но ты там не воевал...
   -  Нет. Я им сказал: <Вот мое войско, вы можете собрать воинов больше и
побить меня. Но мой отец соберет еще больше и побьет вас. Лучше покоритесь
ему и живите, как жили>. Они все хорошо поняли, и никто никого не убивал.
   -  А тут убиваем. В Валохае все улицы были  завалены  мертвыми,-  Судуй
вспомнил тела  людей,  порубленные  мечами,  потоптанные  копытами  коней,
безобразно вздувшиеся на жаре,- его передернуло.
   Нахмурился и Джучи. Смотрел перед собой широко открытыми глазами. Потом
тряхнул головой.
   -  Иначе, наверное, нельзя. Если  бы  тангуты  отдали  все,  что  хочет
получить отец, не было бы мертвых.
   -  А почему они должны отдавать свое?
   -  Они богаты, а у нас ничего нет.
   -  Э-э, Джучи... У тебя много всего, а у меня-то, что на- мне. Я должен
приставить нож к твоему горлу?
   -  Когда-то, говорят, так и было... Кто мог, тот и грабил.
   -  Грабили друг друга, а теперь соседей... Э, да не моего ума это дело.
Суслику, спящему зимой в норе, не пристало  судить  о  глубине  снега.  Я,
Джучи, как только вернусь домой, найду себе жену, поставляю  юрту  и  буду
помогать отцу делать стрелы. Самые лучшие - для твоего колчана.
   Однажды их разговор прервал треск сучьев. Замолчали и быстра,  бесшумно
насторожили луки. Раздвинулись ветки осин, и на луг вышли  двое,  по  виду
тангуты, На спине у того и другого топорщились узлы, в руках  были  палки.
Под толстой елью они остановились, сбросили ношу и соли отдохнуть. Джучи и
Судуй, прячась за кусты, за стволы деревьев, подобрались к  ним  шагов  на
двадцать, залегли. Под елью сидели старик и молоденькая девушка.  Развязав
узел, старик достал кусок сыру, разломил надвое, и они стали есть.
   Охотники тихо поднялись и  молча  подошли  к  ним.  У  старика  отвисла
челюсть, изо рта вывалился кусочек  сыру,  девушка  вскочила  и  бросилась
бежать, проламывая грудью стену кустарника. Судуй  обогнал  ее,  подставил
ногу. Девушка упала. Он завернул ей руки за спину, подвел  к  ели.  Старик
сидел на прежнем месте. Коричневое и корявое, как кора  дерева,  лицо  его
подергивалось, незоркие глаза страдальчески-виновато смотрели на  девушку.
Джучи вытряхнул узлы. В них было  одеяло  из  верблюжьей  шерсти,  халаты,
обувь, котел, чашка - все потертое, старое.
   -  Откуда? Кто такие?- спросил он.
   Старик начал что-то говорить, но они не могли  понять  ни  слова  Джучи
махнул рукой:
   -  Ладно... И так понятно - убегаете к своим.
   Девушка все еще пыталась вырваться из рук Судуя. Упав,  она  поцарапала
щеку, и сейчас на подбородок сползала струйка крови. Он усадил ее рядом со
стариком, показал на лук и стрелу-не убегай, догонит!
   -  Ты хотел искать невесту - вот она!- засмеялся Джучи.- А?
   Старик сорвал листок, приложил  к  царапине  на  щеке  девушки,  что-то
сказал. Из ее глаз брызнули слезы,  узкие  плечи  затряслись  от  рыданий.
Джучи показал старику знаками, что надо собрать  узлы  и  идти  вниз.  Тот
замотал головой, забормотал, показывая то на себя, то на  девушку,  то  на
горы.
   -  Он, я думаю, просит, чтобы мы отпустили девушку, а его взяли,-сказал
Судуй и знаками же начал устанавливать, верна ли его догадка.
   Все верно, он, старик, будет чистить одежду  и  обувь,  варить  пищу  и
седлать коня, только пусть воины отпустят девушку.
   -  Ему-то как раз идти к нам незачем!- Джучи свел к  переносью  брови.-
Убьют.
   -  Джучи, давай отпустим...
   -  Старика?
   -  И старика, и девушку. Не воины же... Пусть живут. А, Джучи?..
   -  А разве жена тебе не нужна?
   -  Нет. Вернее, нужна, но... Мать взяла с меня клятву. Мне нельзя...
   Джучи недоуменно дернул плечами.
   -  Не понимаю... Хочешь, я возьму ее для тебя?
   -  Не надо, Джучи. Не хочу  я  этого.  Отпусти...  Небо  принесет  тебе
счастье-удачу.
   -  Так ты на всю жизнь без жены останешься. Пусть идут!
   Кинув  на  плечи  старику  и  девушке  узлы,  Судуй  показал  рукой  на
горы-уходите. Старик покосился  на  луки  и  стрелы,  подтолкнул  девушку,
пошел, заслоняя ее собой и  беспрестанно  оглядываясь.  Скрылись  в  чаще.
Немного погодя старик неожиданно возвратился,  приложил  руки  к  груди  и
низко поклонился. Засовывая стрелу в колчан и провожая, взглядом  старика,
Джучи задумчиво сказал:
   -  Наверное, мы сделали правильно. А что за клятву ты дал матери?
   -  Она была в плену... Ну, и не хочет...
   -  А-а... Моя мать тоже была в  плену  у  меркитов...-  Джучи  внеэапно
умолк и помрачнел.
   -  Ты хороший человек,  Джучи!  Ты  будешь  когда-нибудь  ханом.  Самым
лучшим ханом! А я у тебя - самым лучшим стрелочником!
   В другой раз встреча с тангутами закончилась иначе.
   Тангуты и монголы стояли друг перед другом уже два  месяца.  Из  степей
подошли свежие силы, и хан готовился к сражению. Джучи  с  трудом  удались
отпроситься  в  лес.  Как  всегда,  лошадей  оставили  на  лугу  и   стали
подниматься  к  горным  вершинам.  Выше  лес  становился    реже,    всюду
громоздились обломки скал,  вздымаясь  порою  над  деревьями.  Шли  молча,
старались не шуметь  на  каменистых  россыпях,  осторожно  отводили  ветки
деревьев. Подошли к высокой скале, стали ее огибать. И тут почти  лицом  к
лицу столкнулись с десятком тангутских воинов.
   На короткое время те и другие замерли, разглядывая друг друга. Судуй  и
Джучи повернулись, бросились бежать. Рядом в  скалу,  высекая  голубоватые
искры, ударили стрелы. Бежали, прыгая с  камня  на  камень,  сминая  кусты
колючей харганы. Тангуты не отставали. На бегу  выпускали  стрелы,  что-то
кричали.
   Выскочили в редколесье. Здесь бежать было легче: меньше  стало  камней.
Неожиданно сбоку выскочили два воина, пересекли им дорогу. Судуй  и  Джучи
присели, разом выпустили две стрелы. Недаром  они  учились  стрелять  птиц
влет. Один из тангутов упал, другой отбежал и спрятался за деревьями.
   Почти кувырком скатились по крутому  косогору  к  лошадям.  Вскочили  в
седла. И в это время тангутская стрела скользнула по ноге Джучи,  вспорола
голенища гутула, резанула по телу.
   Сбежали к караулам, и сотни воинов  отправились  вылавливать  тангутов.
Рана у Джучи была неопасной, он даже не хромал. Но хан, встревоженный тем,
что враги просочились через дальние караулы и  почти  приблизились  к  его
ставке-орду, учинил Джучи и Судую строгий  допрос.  Тут  же  велел  Мухали
проверить все караулы, обшарить леса и  горы.  Затем  его  тяжелый  взгляд
остановился на Судуе.
   -  Скажи-ка, удалец, как это вышло, что мой сын ранен, а ты нет?
   -  Не знаю, хан... Мы вместе...
   -  Вот  -  вместе!  Как  ты  смел  бежать  вместе?!  Ты   должен    был
остановиться, задержать врагов, чтобы Джучи ушел. За  жизнь  моих  сыновей
головой отвечает всякий, кто с ними рядом.
   -  Я виноват, хан,- признался Судуй.
   Но хан и не слушал его  признания,  не  ему  предназначал  свой  слова.
Вокруг сидели  нойоны,  и  он  говорил  им.  Джучи  поймал  взгляд  Судуя,
растерянно улыбнулся.
   -  Для первого раза надо дать  тебе  палок,-  наконец  вспомнил  хан  о
Судуе.
   -  Отец, не наказывай моего нукера!- с горячностью заступился  за  него
Джучи.
   -  Вина, оставленная  без  внимания,  родит  две.  Снисходительность  к
поступку рождает преступление. Но если ты просишь, я не  стану  наказывать
его палками. Завтра  твой  нукер  пойдет  с  алгинчи  -  передовыми  -  на
укрепление.
   Джучи наклонил голову.
   -  Дозволь, отец, и мне идти с передовой сотней.
   Хан метнул на сына быстрый взгляд, прищурился.
   -  Ступай. Не могу же я запретить тебе стать храбрым воином.
   Два месяца сидения возле горного прохода заставили хана убедиться,  что
силой за Алашаньский  хребет  не  прорваться.  Тангуты  могут  положить  в
теснине всех его воинов. Надо было выманить врага. Как?  Был  единственный
путь - бросить на проход легкую конницу, она  начнет  сражение,  но  будет
разбита, побежит, бросая обозы. Все должно быть похоже на полный  разгром.
Тангуты не смогут удержаться от преследования, от мести за свое поражение,
ринутся вниз. И тут с горных склонов, из  ущелий  на  них  ударят  главные
силы, сомнут врагов, погонят и, держась за хвосты  их  коней,  перекинутся
через перевал. Но передовым сотням достанется тяжелая доля. Многим  воинам
придется сложить голову...
   Ни Джучи, ни Судуй ничего этого не знали.
   Перед рассветом в полной тишине  воины  передовых  тысяч  заняли  место
перед проходом. Пустыня дохнула на горы горячим ветром,  заполнила  воздух
пылью. Было  трудно  дышать.  Куяк  из  толстой,  просмоленной  кожи  туго
стягивал грудь Судуя, спина под ним взмокла от липкого пота.  Джучи  стоял
рядом.  К  нему  подъезжали  нойоны,  спрашивали,  не  пора  ли  начинать.
Спрашивали из почтительности, каждому было известно и время начала  битвы,
и место в строю. Джучи снял с  головы  шлем,  выстукивал  на  нем  ногтями
барабанную дробь.
   Небо над вершинами гор  медленно  воспламенялось,  первые  лучи  солнца
прикоснулись к высоким скалам,  но  внизу  еще  держался  душный,  горячий
сумрак.
   -  И-и-эх!- прокричал кто-то.
   И кони рванулись с места, понеслись в гору.  Порубили  легкие  заслоны.
Показались стены заставы Имынь, нависающие  над  проходом.  Поравнялись  с
ними. Со стен полетели камни, бревна, мешки с  песком.  Шарахнулись  кони,
закрутились, сшибая друг друга.  Падали  пораженные  всадники.  С  другого
склона, из-за земляных укреплений, полетели, затмевая солнце, тучи  стрел.
Судуй не думал ни о чем, старался лишь не отбиться от Джучи. Обоих крутило
и метало из стороны в сторону в месиве коней и людей.
   Отхлынув от крепостных стен, воины навалились на  земляные  укрепления,
оттеснили с одной стороны  лучников,  раскидали  землю  и  внутрь  прохода
ворвались конные, порубили, вышибли тангутов. Но  из-за  крепостных  стен,
из-за перевала на конях и верблюдах мчались все. новые и новые воины.
   Отчаянно сопротивляясь, монголы покатились назад. Разинув  рот,  но  не
слыша своего крика, Судуй размахивал мечом, нападая  и  отбиваясь.  Иногда
отставал от Джучи, поворачивал голову, ловил  взглядом  золотую  иглу  его
шлема, расталкивал своих, пробивался между чужих и вставал  с  ним  рядом.
Джучи был бледен, по лицу струился пот.
   -  Нельзя назад! Нельзя!- кричал он и правил коня на тангутов.
   Но устоять  было  невозможно.  Сражение  ползло  по  теснине  вниз  все
быстрее, все громче  становились  победные  крики  тангутов.  Скатились  в
предгорья, стали видны обозные телеги, и  здесь  началось  бегство.  Джучи
пытался остановить воинов. Но где там!
   Под ним пала лошадь. Судуй проскочил мимо, стал разворачивать коня,  но
его толкали налетающие всадники, увлекали за собой.  Кое-как  выбрался  из
потока в сторону, поскакал назад. Джучи бежал пешком, сильно  припадая  на
ногу. Шлем он потерял, п обезумевшие от  страха  воины  его  не  узнавали,
мчались мимо. Судуй спрыгнул с коня.
   -  Садись!
   Джучи вскочил в седло. Тангутский воин на белом коне налетел  на  него,
норовя опустить меч на обнаженную голову. Судуй снизу ткнул копьем в кадык
воина,  и  он  опрокинулся  навзничь,  свалился,  застряв  одной  ногой  в
стремени. Судуй успел поймать рукой второе стремя. Лошадь понеслась, храпя
и лягаясь. Судуй бежал рядом, не отпуская  стремени,  стараясь  подхватить
поводья. Вдруг лошадь вздыбилась, рухнула на землю, придавив  Судую  ногу.
Из ее пробитого стрелой горла тугой струей ударила кровь, заливая  лицо  и
голову  Судуя.  Отплевываясь,  протирая  кулаком  глаза,  он    попробовал
высвободить  ногу.  Не  удалось.  А  мимо  катилось  тангутское    войско.
Промчались конники. За ними - воины на верблюдах, наконец  пешие.  <Пропал
я! Э-эх, пропал!> Судуй притих.  Залитый  лошадиной  кровью,  он  был  для
тангутов мертвым.
   Неизвестно, сколько времени пролежал неподвижно. Нестерпимо пыла  нога,
от зноя и страха во рту все пересохло, язык стал шершавым, как  у  вола...
<Что скажет мать,  когда  придет  встречать  воинов,  а  меня  с  ними  не
будет?>.... Но что это? Тангуты как будто повернули  назад.  Бегут!  Бегут
назад!  <Духи-хранители,  спасите  меня  ради  моей  матери!>  Послышались
громкие, все нарастающие крики: <Хур-ра!> И  всадники  на  низких  степных
лошадках бурным потоком хлынули к проходу...
   Вечером воины Чингисхана были уже  на  перевале.  Из  пятидесяти  тысяч
тангутов в Чжунсин ушло едва ли больше десяти - пятнадцати. Остальные были
убиты в сражении, взяты в плен и безжалостно изрублены на перевале,
   Судуй выбрался из-под лошади, поймал  тангутского  верблюда  и  на  нем
поехал разыскивать Джучи. Сын хана крепко стукнул его кулаком по плечу.
   -  Ты где был?
   -  Отдыхал. Когда остался без коня, подумал: зачем бегать  взад-вперед?
Да еще пешком. Лег и полеживал.
   -  Если бы не ты, Судуй, я бы пропал!
   -  Э-э,я все делал так, как велел твой отец.- Судуй засмеялся.

     VIII

   Кутаясь в шерстяной плащ,  Ань-циань  поднялся  на  городскую  стену...
Смеркалось, шел мелкий дождь.  С  верховьев  Хуанхэ  дул  холодный  ветер,
хлопал  полами  плаща,  трепал  огни,    поднятые    над    его    головой
телохранителями; неровный, пр