сорной травой, расставаться с Федей и Ясыней, с Анной - все
трое за короткое время стали близкими его сердцу.
   Достав из-за пазухи мешочек с золотом, Захарий ножом отрезал шнур.
   -  Возьми, Анна.
   -  Что это?- Она заглянула в мешочек.- Золото?
   -  Да. Помнишь, рассказывал о Фатиме? Это ее. Оно чистое, какой была ее
душа. Это золото должно принести счастье тебе и твоим детям.
   -  Ты это отдаешь нам? Ты не хочешь возвращаться?
   -  Хочу, Анна. Но с войны возвращаются  не  все.  Не  приведет  господь
возвратиться - пусть судьба твоего сына будет более счастливой, чем моя.
   Федя свернулся калачиком на старой шубейке, силился не спать, но  глаза
его смыкались сами  собой.  Анна  держала  в  опущенных  руках  мешочек  с
золотом,  смотрела  на  огонь.  Дрова  прогорели,  но  угли  пылали  ярко,
малиновый свет плескался на ее лице.
   -  Я не изведу твоего золота,  Захарий.  Возвратишься  -  все  будет  в
целости-сохранности.
   -  Беречь его не надо. Пусть будут сыты, обуты, одеты твои дети. Золото
высоко ценят, за крупицы лишают жизни, но и  горой  золота  нельзя  купить
жизни.
   Уехал со  двора  Захарий  рано  утром,  когда  дети  еще  спали.  Анна,
повязанная белым платочком, вышла за  ворота.  Неловко  поцеловала  его  в
щеку, надела на шею бронзовый крестик с распятьем.
   -  Храни тебя господь!
   Проехав мимо пустого в этот  час  торговища  (бродячие  собаки  шныряли
между лавок, подбирая  что-то  на  земле,  злобным  лаем  отпугивали  друг
друга), повернул на дорогу Боричева спуска, сбегающего с горы.  Оглянулся.
У ворот все еще белел платочек Анны. Он приподнялся на стременах,  помахал
рукой.
   Близился восход солнца. И Днепр, и  Почайная  пылали  золотисто-розовым
светом. Сверху, с Боричева спуска, был  виден  почти  весь  Подол.  Вокруг
торговища стояли дома богатых торговцев, рубленные из  толстых  бревен,  с
каменными подклетями, кружевной резьбой по карнизам, крытые тесом,  к  ним
примыкали дворы с глухими заплотами и крепкими надворными постройками.  За
ними были улицы ковалей, гончаров, косторезов, камнерезов,  стеклодувов...
Их дома, обмазанные глиной, крытые камышом, вросли в  землю,  их  окружали
огороды с узкими грядками. А над домиками умельцев  и  другого  люда,  над
домами  торговцев  возвышались  церкви:  у  торговища   снежно-белая,    с
розоватыми  бликами  зари  -  святой  богородицы    Пирогощей,    подальше
светло-серая, как бы вырезанная из цельного камня,- святых Бориса и Глеба,
еще дальше размытая  утренним  светом,  словно  плывущая  над  тесовыми  и
камышовыми крышами,- архангела Михаила. Захарий перевел взгляд в то место,
где стоял дом его отца,- хотелось еще раз увидеть платочек  Анны-горюньи,-
но и дом, и улица уже не видны.
   Через подольские ворота он въехал в город Владимира, обнесенный  крутым
земляным валом. Сразу за воротами стоял каменный дворец, по левую  руку  -
церковь Воздвижения, по правую -  Десятинная  церковь  с  огромным  крутым
куполом в середине и четырьмя куполами поменьше на углах. Захарий  слышал,
что стоит эта церковь без малого две с половиной сотни лет и построена  во
времена князя Владимира Святого.
   Воины, княжеские служки, простолюдье шли и ехали через город  Владимира
в город Ярослава. В соборе святой Софьи митрополит Киевский и всея Руси  с
князьями, боярами, воеводами  молился  господу  богу  о  даровании  победы
воинству христианскому. Огромная  площадь  перед  собором  была  заполнена
народом. Захарий слез с коня, подняв взгляд  на  сияющие  золотом  кресты,
вознесенные над куполами, попросил  бога  вразумить  монгольских  нойонов,
отвратить их острые мечи и сабли  от  земли  Русской,  не  допустить  того
позора и погибели, что пали на земли хорезмийцев...
   Полки русские двинулись вниз по Днепру.  Плыли  по  течению  ладьи,  по
правому берегу рысили всадники. А на левом появлялись и исчезали вражеские
дозоры, изредка пускали  стрелы  в  ладьи,  заставляя  веселее  шевелиться
гребцов.
   Нойоны второй раз прислали людей для переговоров. На этот раз  разговор
был коротким.
   -  Вы послушались половцев, наших послов перебили. Идете против  нас  -
идите. Небо нас рассудит.
   Мстислава Удатного это взбесило.
   -  Они еще будут грозить. Камень на шею - и в воду!
   Мстислав Романович, не споря с  ним,  послов  отпустил.  Князья  слегка
повздорили.  Отъехав,  Мстислав  Удатный  сказал  своему   зятю    Даниилу
Волынскому:
   -  Старый лисовин, крутить-вертеть начинает.
   С тысячей воинов Мстислав Удатный  и  Даниил  переправились  на  другой
берег, ударили  на  дозорные  сотни,  побили  многих,  захватили  в  полон
нойона-тысячника  из  сартаулов  Гемябека  и  отдали  его  на  растерзание
половцам.
   Следом переправилось и все войско. Удатный  опять  напал  на  монголов,
смял караулы, отбил много скота и почти без урона возвратился к своим. Эти
две победы вознесли его над Мстиславом Святославичем  Черниговским  и  над
Мстиславом Романовичем Киевским. Началась меж князьями распря и стужа.

     XV

   Во второй схватке с урусутскими  воинами  довелось  принять  участие  и
Судую. У него под началом была сотня воинов. В стан  вернулся  едва  ли  с
половиной. Джэбэ в своем шатре сорвал с него шапку, бросил в лицо.
   -  Это тебе не советы подавать! Это тебе не под  крылом  ханского  сына
сидеть!
   Судуй старался не смотреть на Джэбэ. Он ненавидел этого  нойона.  Из-за
него он тут, а не с Джучи.
   -  Мы дрались, как могли. Урусуты - крепкие воины.
   -  Будь они даже из железа - заруби или умри сам.
   Рядом с Джэбэ сидел Субэдэй-багатур.
   -  Ты слишком строг с сотником Судуем,- сказал он Джэбэ.
   Субэдэй-багатур был суров и неразговорчив, его  боялись  как  огня.  Но
Судуй заметил, что к нему он  благоволит.  Об  отце  спрашивал...  Помнит,
видно. Он и сотню дал.
   -  Да, ты слишком строг. Гемябек был храбрый воин. Но он  погиб  сам  и
погубил всех своих воинов. Мы далеко оторвались от своих.  Каждый  человек
дорог.
   -  Я понимаю,- буркнул Джэбэ.- Но обидно. Что делать  будем?  Если  так
сражаться и дальше, отсюда не уйдем. Поссорить  урусутов  с  половцами  не
удалось. И это плохо.
   -  Уходить надо сейчас. Быстро. Сменяя коней.
   -  Увидев наш затылок, урусуты пойдут следом.
   -  Это и хорошо. Отскочим подальше, остановимся. Отдохнут кони, люди.
   -  Давай все как следует обдумаем.- Джэбэ взглянул на Судуя.- Иди.  Еще
раз потеряешь столько воинов, не посмотрю, что твой друг Джучи.
   Судуй подобрал шапку, вышел из шатра, вскочил на коня, шагом  поехал  к
палаткам своей сотни. Солнце клонилось к закату, но в  степи  было  жарко.
Неумолчно скрипели в траве  кузнечики,  было  душно  от  зноя,  от  запаха
чабреца. Тоска, как зубная боль, маяла душу Судуя. Чуть не каждый день  он
видел во сне своих детей, Уки, отца и  мать.  Просыпаясь,  долго  лежал  с
закрытыми глазами. Кругом сопели, храпели, вскрикивали во сне воины, густо
пахло лошадиной сбруей, людским потом, преющими ногами, гнойными ранами...
Почему он тут? Почему не дома?
   В той стороне, куда скатывалось горячее солнце, на кургане, похожем  на
шлем воина, неподвижно, будто каменные, стояли всадники. Урусуты. С берега
Днепра Судуй видел город Захария, его  Кивамань.  Где-то  там  был  и  сам
Захарий, его анда. Переплыть  бы  реку,  разыскать  своего  светлобородого
брата, весело гаркнуть под ухо, крепко стукнуть кулаком  по  спине,  потом
лежать где-нибудь на траве, разговаривать... Нельзя... Захарий - урусут. А
урусуты - враги. Их надо убивать. Но почему они враги? Стал же Захарий его
братом...
   В схватке с урусутами тяжелела  его  рука.  Каждое  светлобородое  лицо
казалось ему лицом Захария. Он боялся убить его. Лучше умереть самому, чем
убить брата, хотя бы и клятвенного.
   Подъехав к палаткам  своей  сотни,  ставшей  полусотней,  Судуй  бросил
поводья нукеру. Воины валялись на траве, изнывая  от  жары,  разговаривали
лениво. Он зашел в палатку, но в ней было так  жарко,  что  даже  мухи  не
летали - еле ползали по провисшему полотну. За палаткой снял пояс, сбросил
халат, легкую сартаульскую рубашку, голой спиной лег на  траву.  Она  была
жесткой и колючей, земля - горячей. Прислушался к говору воинов.
   -  Кресты на домах из чистого золота.
   -  Ври больше.
   -  Я видел, как блестят,- глазам больно.
   -  Один такой крест - на всю сотню золота хватит.
   -  А женщины у них какие! Волосы белые, глаза как небо.
   -  Отгонят нас и от золотых крестов, и от женщин с глазами как небо.
   -  Отсюда отгонят - в другое место пойдем.
   -  Я бы - домой.
   -  Крутить овцам курдюки и доить кобылиц?
   И ни единого слова о павших товарищах. Неужели не жалко? Привыкли?  Или
оберегают свою душу? Наверное,  лучше  не  замечать,  что  где-то  там,  в
чьем-то колчане,- твоя смерть, что в твоих  ножнах,  на  острие  меча,  на
кончике копья - тоже смерть, но она не твоя, и чем чаще ты будешь  омывать
кровью свое оружие, тем славнее твое имя, Но несущий  смерть,  боль,  муки
разве достоин счастья и радости? Разве проклятья порубленных,  замученных,
обездоленных, порабощенных не падут когда-нибудь на головы своих мучителей
или их потомства? Разве небо останется безучастным к тому, что делается на
земле? <Нет, уходить  надо  куда-нибудь,  бежать>,-  эта  мысль  мелькнула
наряду с другими и сразу же остановила бег его дум. Она испугала  его.  Он
сел. Бежать? Все так просто. Но пока не убежал ни  один  воин.  За  это  -
неизбежная смерть. Бежать к Джучи, все-все рассказать ему. Он  поймет,  он
не может думать иначе... Джучи поможет. Джучи что-нибудь придумает.  Джучи
перестал бояться отца, и он спасет тех, кто будет с ним...
   Ночью воинов подняли. Тихо  снялись  и  пошли  по  половецкой  степи  в
сторону восхода, ближе к родным кочевьям. Судуй отбросил мысль  о  побеге.
Может быть, и так все  обойдется.  Урусуты  отстанут.  А  они  возвратятся
домой.
   Скачка по степи с короткими остановками продолжалась и день, и  два,  и
три... Наконец перешли небольшую речку и в местности с каменистыми холмами
остановились. Велено было  ставить  палатки...  Усталых  воинов  обрадовал
предстоящий отдых. А Судуй с тревогой смотрел назад: отстали  ли  урусуты?
Прошло два дня, и Судуй стал успокаиваться: не придут. Но они  пришли.  Из
дрожащего степного марева  словно  бы  выплыли  всадники  в  остроконечных
шлемах,  безбоязненно  переправились  через  речку  и  четырьмя    станами
расположились перед войском монголов.
   Джэбэ и Субэдэй-багатур, объехали  свои  тумены,  предупредили  воинов:
битва будет трудная и жестокая. Дорога в родные кочевья лежит через  станы
урусутов.

     XVI

   В лето 6731-е ' от сотворения  мира  в  последние  дни  мая  все  полки
русские перешли Калку - тихую, с теплой водой  и  буйнотравными  берегами.
Дни стояли жаркие, как в разгар лета.  Цветы  и  травы,  увядая,  никли  к
земле.
   [' Год 1223.]
   Князь  Мстислав  Удатный,  его  зять  Даниил  с  десятком   дружинников
поднимались на крутой каменистый холм. Под копытами скрипела  и  осыпалась
дресва. Потные кони мотали головами, отбиваясь от мух и  слепней.  Захарий
тащился  позади  всех,  поглядывал  на  темнеющий  вдали  стан   монголов,
вспоминал Судуя и радовался, что он не тут, а у Джучи.
   Вершину  холма  занимал  со  своими  воинами-киянами  князь    Мстислав
Романович. Окружив стан телегами, воины вбивали в землю заостренные  колья
- дополнительное укрепление. Мстислав Удатный процедил сквозь зубы:
   -  До зимы тут сидеть собирается?
   Даниил, ясноглазый, русоголовый, тихо засмеялся.
   -  Кияне без города не могут.
   На холме ощущалось движение воздуха, было  прохладнее,  чем  внизу,  но
князь Мстислав Романович истекал  потом.  Он  сидел  в  тени  от  палатки,
растянутой  на  колья,  вытирал  красное  лицо  и  мокрую  бороду  льняным
рушником. Походный складной стул жалобно скрипел  под  ним.  На  таком  же
стуле сидел и Мстислав Святославич. В правой  руке  он  держал  серебряный
кубок, в левой - бутыль зеленого стекла, время от времени плескал в  кубок
густое красное вино, пил,  морщась  от  отвращения.  Черниговцы  Мстислава
Святославича стояли внизу, под холмом, наособицу и от киян и от  галицких,
наособицу же встали половцы Котян-хана. Не  воинское  хитроумие  заставило
князей так расставить свои силы. Распря  меж  ними  все  усиливалась,  под
конец уже ни о чем не могли говорить спокойно, сразу же возгоралась свара.
Потому не сговариваясь отделились друг от друга.
   Не слезая с коня, князь Мстислав Удатный повел вокруг рукой.
   -  Крепкую ограду ставишь, брат.
   Отовсюду доносился стук топоров. Воины в холщовых  рубахах,  мокрых  от
пота, затесывали и вгоняли в неподатливую землю колья,  вбив,  острили  их
вершины. Мстислав Романович бросил рушник на руки  служке,  прислушался  к
стуку топоров.
   -  Береженого бог бережет. Вот и  князю  Мстиславу Святославичу говорю:
огораживайся.
   Мстислав Святославич ополоснул вином во рту, выплюнул.
   -  Маета-то  какая,  господи!  Можно  и  огородиться.  Можно    и    не
огораживаться.
   -  Что думаете делать - сидеть за городьбой?- спросил Мстислав Удатный,
подрыгивая ногой, вынутой из стремени.
   -  Сидеть,- подтвердил Мстислав Романович.- Полезут, тут и вдарим.
   -  А не полезут?
   -  Того лучше...
   -  Зачем же шли сюда?- удивленно спросил Даниил.
   Мстислав Романович глянул на него с осуждением.
   -  Ни усов, ни бороды, а туда же... Удал больно. А  удалым  часто  зубы
выбивают.
   Князь Мстислав Удатный носком сапога поймал стремя,  дернул  поводья  и
поехал вниз, к своему стану. Дорогой, не совестясь  дружины,  ругал  князя
Киевского непотребными словами. В галицком стане его ждал Котян-хан.
   -  Когда начнем, князь?
   -  Завтра утром. Без них обойдемся.
   -  Без кого, князь?
   -  Без киян и черниговцев.
   -  Почему?
   -  Уговаривать их мне!
   Котян задумчиво посмотрел в сторону монгольского стана.
   -  Опасно так.... Мои люди измучены отступом, дорогой сюда...
   -  Почнем!- Мстислав Удатный упрямо мотнул головой.- Почнем -  наши  не
усидят, втянутся.
   На заре заиграли трубы. Сотворив молитву, воины  вскакивали  на  коней,
становились в боевые порядки.  Пока  строились,  взошло  солнце.  К  шатру
подскакал Даниил. На налобной части его шлема сверкала серебряная накладка
с суровым ликом архангела Михаила, золотой обод на венце шлема был украшен
изображением грифонов и птиц; выпуклый стрельчатый наносник  опускался  до
подбородка; с нижнего края венца  на  плечи  и  на  грудь  молодого  князя
ниспадало кольчужное ожерелье, позванивая о сверкающие пластины панциря.
   -  Мои волынцы готовы!- ломким от возбуждения голосом сказал он.
   -  Трогай, сынок. С богом!
   Даниил  умчался. Его  волынцы,  составлявшие  передовой   полк    рати,
двинулись на врага. Впереди скакал Даниил.  Вскинутая  вверх  сабля  жарко
вспыхивала на солнце. Мимо князя Удатного, горяча коней, пошли и галицкие.
На  древках  с  навершьем-крестом  полоскались  алые  полотнища    стягов,
проплывали хоругви с  изображением  Георгия  Победоносца,  мелькали  рыжие
бунчуки, напоминающие Захарию туги монголов. Конь под Захарием навостривал
уши, подергивал поводья.
   Строй монгольского войска напоминал натянутый лук. Полк Даниила  ударил
в середину и откачнулся назад, словно откинутый упругой силой лука, но тут
же снова пошел вперед. Вцепился во вражьи ряды, и гул битвы  покатился  по
холмам. Правее на монголов навалились полки  галицкие,  левее  -  половцы.
Медленно, трудно русская и половецкая рать стала  осаждать  врагов  назад.
Мстислав Удатный бросил в сражение запасной полк, и монголы стали  сдавать
заметнее. Повернув к дружине веселое лицо, князь сказал:
   -  Не только врагов, по и тех,- показал  рукой  на  укрепленный  холм,-
посрамят наши храбрые воины.
   Волынцы, увлекаемые своим молодым князем,  все  глубже  вклинивались  в
строй врагов. Если бы им добавить свежих сил, они бы рассекли  монгольское
войско надвое...
   Левее половцев  за  невысоким  холмом  взметнулась  серая  пыль,  будто
поднятая степным бегунцом-вихрем.
   -  Смотри, князь!- закричали дружинники.
   Пыль перевалила  через  холм.  Отрываясь  от  нее,  легкая  монгольская
конница устремилась на половцев,  ударила  в  бок  их  порядков.  Мстислав
Удатный выругался.
   -  Скачите к Мстиславу Романовичу!
   Два дружинника бросились к укреплению киян. Захарий поскакал  за  ними.
Стоять без дела он уже не мог, почуяв,  что  в  битве  наметился  перелом,
опасный для русской  рати.  Безотчетно  он  ждал  этого  с  самого  начала
сражения. Уж если монголы вступили в сражение, будут драться до победы или
полного изнеможения. Уполовиненными силами их одолеть непросто.
   Князь Мстислав Романович сидел на своем стульчике в окружении княжичей,
бояр и воевод, заслоняясь от солнца ладонью, смотрел на битву.
   Дружинники князя Удатного и Захарий соскочили с коней.
   -  Князь, подмога нужна!
   -  Кому это моя подмога понадобилась?
   -  Князь Удатный просит.
   -  А он спрашивал у меня, затевать брань или  обождать?  Не  спрашивал.
Вот и пусть...
   Захарий своим ушам не поверил. Уже видно  было,  что  монголы  стеснили
половцев, смяли их  боевые  порядки.  Не  устоят  они  -  не  удержатся  и
волынские, галицкие полки. Но еще не все пропало.  Тысячи  киян  стоят  на
холме, тысячи черниговцев - внизу... Неужели же они так и не  сдвинутся  с
места?
   Встав перед Мстиславом Романовичем на колени, Захарий почти закричал:
   -  Князь, вглядись, наших побивают!
   -  Кое-кого побить и надо. Поумнее будут. Вдругорядь не высунутся.
   Шум битвы подстегивал Захария:
   -  Князь, кровь наших братьев льется! Грех на душу берешь!
   Лицо Мстислава Романовича побагровело.
   -  Изыди, сатана!
   -  Ты не знаешь, что за войско перед тобой...
   -  От привязливый! Выпорите его.
   Захария отволокли в сторону, резанули несколько раз плетью по спине. Не
больно. Прежде, в Хорезме, был бит куда более жестоко. Но там били  чужие.
А тут  свои,  русские  братья...  Захарий  едва  сдержал  слезы.  Горькой,
невыносимой была обида. Он лежал ничком  на  траве.  Трудно  было  поднять
голову и посмотреть людям в глаза.
   На холме зашумели. Захарий поднялся. То, чего он  опасался,  случилось.
Половцы не выдержали натиска, стали отступать. Монголы  усилили  нажим.  И
половцы побежали. Они уходили, обтекая холм, накатываясь на стан Мстислава
Святославича.  Черниговцы  попытались  их  остановить,  но  были    смяты.
Обезумевшая  от  страха  толпа  половцев  захлестнула    стан.    Закипело
человеческое коловращение. И уже не одни половцы, но и черниговцы  хлынули
через реку. Следом с победными криками мчались монголы.
   Волынские и галицкие полки  попятились,  огрызаясь,  стали  уходить  за
Калку.
   Спешенные монгольские воины, прикрываясь щитами, полезли на холм. Князь
Мстислав Романович удивленно воскликнул:
   - Что же это такое делается?- Истово перекрестился.-  Помоги,  господи,
одолеть врага окаянного!
   Нападающих было не много. Лучники отогнали их стрелами. Но  у  подножья
холма скапливались свежие силы. Как только  облягут  укрепление  -  конец.
Монголов, не держали крепостные стены, городьба из  кольев  и  подавно  не
удержит. По зловредной воле своего  князя  кияне  сами  для  себя  сделали
ловушку. Понял это не один Захарий. Смельчаки садились на  коней,  скакали
вниз, стремясь прорваться к волынским и галицким полкам. Внизу, на правом,
равнинном берегу Калки, общего сражения уже не  было,  русские  и  монголы
рассыпались по всему полю, завязывались скоротечные схватки...
   Захарий вскочил на коня, протиснулся  в  узкий  проход  среди  белеющих
остриями кольев, помчался вниз.  Суждено  -  уйдет  вместе  со  всеми,  не
суждено - падет в борьбе. Все лучше, чем быть зарезанным, как барану. Конь
разогнался под гору, бросился в реку, расхлестнул брюхом воду,  взмученную
тысячами  копыт,  всхрапы