ог стать! Я бы мог, например, стать священником.
  - Да что вы?
  - У  меня много раз возникало чувство,  что тут-то  я  был бы  в  своей
стихии!
  - Почему же вы стали инженером?
  - Случайно. Меня толкнули на это более или менее внешние причины.
  - Да,   так  насчет  кожи...   что  же  мне  рассказать  вам  о   вашем
чувствительном покрове...  Это  ведь ваш внешний мозг,  понимаете?  С  точки
зрения генетико-онтологической он  совершенно того же  происхождения,  что и
аппарат, связанный с так называемыми высшими органами чувств и находящийся у
вас в мозгу:  дело в том,  что центральная нервная система -  это,  к вашему
сведению,  всего лишь  легкое видоизменение наружного слоя  кожи,  у  низших
животных вообще еще нет различия между системами центральной и периферийной,
они  обоняют запах и  воспринимают вкус  через кожу,  у  них,  да  будет вам
известно,  существует только кожная восприимчивость, - что, вероятно, совсем
не  плохо,  если поставить себя на их место.  Но у  высокодифференцированных
существ,  как мы  с  вами,  кожа притязает только на  ощущение щекотки,  она
всего-навсего играет роль органа защиты и предупреждения, зато с дьявольской
бдительностью оберегает тело от  всего,  что  может угрожать ему -  она даже
выдвигает щупальцы,  а именно -  волосы,  волоски на теле,  которые являются
просто ороговевшими клетками кожи и возвещают о приближении чего-либо еще до
того, как оно прикоснется к самой коже. Между нами, я допускаю, что защитная
и  охраняющая роль  кожи простирается не  только на  тело...  Вам  известно,
почему вы краснеете и бледнеете?
  - Довольно смутно.
  - Ну,  говоря по правде,  вполне точно и мы этого не знаем,  по крайней
мере в тех случаях, когда краснеют от стыда. Вопрос этот окончательно еще не
выяснен,  ибо по сей день в  сосудах не обнаружено наличия расширяющих мышц,
которые   приходят  в   действие  благодаря  вазомоторным  нервам.   Почему,
собственно,  у  петуха набухает гребень,  -  или  какие там  еще  приводятся
классические примеры,  -  это остается,  так сказать, в области загадок, тем
более что  речь идет о  психических воздействиях.  Мы  допускаем,  что связи
между  корой  большого  головного  мозга  и  центральной сосудистой системой
осуществляются в  головном мозгу и при известного рода раздражениях,  когда,
например,  вам  становится ужасно стыдно,  эта  связь  начинает действовать,
нервы сосудов влияют на сосуды лица,  они расширяются, наполняются кровью, и
вы становитесь похожи на индюка и  от прилившей к лицу крови почти ничего не
видите.  А в других случаях,  когда вам бог знает что предстоит,  может быть
что-то  чудесное,  но  опасное,  кровеносные  сосуды  кожи  сжимаются,  кожа
бледнеет,  холодеет и стягивается, и тогда вы от волнения становитесь похожи
на труп,  тени под глазами делаются свинцовыми, нос белеет и заостряется. Но
сердце, под действием симпатического нерва, барабанит что есть мочи.
  - Значит, вот как это происходит... - проговорил Ганс Касторп.
  - Примерно так. Это, знаете ли, реакции. Но известно, что любые реакции
и рефлексы имеют искони одну цель,  поэтому мы, физиологи, готовы допустить,
что  и  эти  явления,  сопровождающие психические аффекты,  в  сущности тоже
своего рода средства защиты - они такие же защитные рефлексы, как, например,
гусиная кожа. Вы представляете, каким образом у вас появляется гусиная кожа?
  - Тоже не вполне.
  - Это особое действие сальных желез, выделяющих смазку для кожи, этакую
белковую жировую секрецию, правда не слишком аппетитную, но она поддерживает
гладкость кожи,  чтобы кожа от сухости не трескалась и не шелушилась и чтобы
она  была  приятна на  ощупь.  Трудно представить себе,  как  можно было  бы
прикасаться к  человеческой коже,  если бы  не эта холестериновая смазка.  В
сальных   железах   есть   маленькие  органические  мышцы,   которые   могут
приподнимать железы,  и  когда это происходит,  вы чувствуете себя,  как тот
мальчишка,  на которого принцесса вылила ведро воды с  пескарями:  ваша кожа
становится шершавой,  точно  терка,  а  если  раздражение очень сильное,  то
приподнимаются и волосяные мешочки -  у вас встают волосы на голове и волосы
на всем теле, как у дикобраза, который защищается, и тогда вы понимаете, что
это за ощущение, когда говорят - "мороз по коже подирает".
  - О, я уже не раз это испытывал, - заявил Ганс Касторп. - Меня мороз по
коже  подирает  даже  довольно  часто  и  в  самых  различных  случаях.   Но
удивительнее всего то,  что  железки приподнимаются от  столь разных причин.
Когда проводят грифелем по стеклу, появляется гусиная кожа, и когда слушаешь
особенно  прекрасную  музыку  -   тоже,  а  когда  я  во  время  конфирмации
причащался,  у  меня  непрерывно было  такое чувство,  будто по  телу бегают
мурашки  и  вскакивают  пупырышки.   Просто  удивительно,   сколько  поводов
существует для того, чтобы эти маленькие мышцы пришли в движенье.
  - Да,  -  отозвался  Беренс,  -  раздражение  есть  раздражение.  А  на
содержание этого раздражения телу в  высшей степени наплевать.  Что пескари,
что причастие - сальные железы все равно приподнимаются.
  - Господин гофрат,  -  начал Ганс Касторп,  глядя на  портрет,  который
держал на  коленях.  -  Вот к  чему мне еще хотелось вернуться.  Вы говорили
перед тем о  внутренних процессах -  об обращении лимфы и других...  Что тут
происходит?  Очень хотелось бы  узнать об  этом побольше,  например,  насчет
обращения лимфы, если бы вы были так добры... меня это очень интересует...
  - Охотно верю,  -  отозвался Беренс.  -  Ведь  лимфа -  это  тончайший,
интимнейший и нежнейший из всех элементов в деятельности организма,  -  вам,
вероятно,  что-то в этом роде и мерещилось, когда вы спросили. Вечно говорят
о  крови и  ее тайнах{368},  называют ее особым соком.  Но вот лимфа -  это,
знаете  ли,  действительно всем  сокам  сок,  квинтэссенция,  молоко  крови,
драгоценнейшая жидкость -  при  усиленном питании жирами  она  действительно
становится похожей на молоко. - И он точно и образно принялся описывать, как
кровь,   эту   театрально  пурпуровую  жидкость,   создаваемую  дыханием   и
пищеварением,  насыщенную газами  и  отходами  организма,  жирами,  белками,
железом и  солями,  -  как  эту  жидкость с  температурой в  тридцать восемь
градусов сердце словно насосом нагнетает в  сосуды,  и  она  поддерживает во
всем  теле  обмен  веществ и  животное тепло,  одним словом -  саму  жизнь и
жизненные   процессы,    причем   кровь   соприкасается   с    клетками   не
непосредственно,  но  давление,  под  которым она  находится,  заставляет ее
выделять некий экстракт, некий молочный сок, он, словно пот, проникает через
стенки сосудов,  всасывается в ткани, распространяется повсюду и заполняет в
качестве жидкой составной части тканей каждую щелку,  напрягая и  растягивая
эластичную клетчатку.  В  этом и  состоит напряжение тканей,  так называемый
тургор, а тургор в свою очередь заставляет лимфу, после того как она ласково
омыла клетки и  обменялась с  ними веществом,  возвращаться в  лимфатические
сосуды,  va a lym hatica,  и обратно в кровь в день ее поступает до полутора
литров. Гофрат описал трубчатую и всасывающую систему лимфатических сосудов,
рассказал о  грудном  молочном протоке,  собирающем лимфу  из  ног,  живота,
груди,  из одной руки и одной половины головы, о нежных фильтрующих органах,
находящихся во  многих  точках  лимфатических сосудов  -  о  так  называемых
лимфатических железах,  расположенных на  шее,  под мышками,  возле локтевых
суставов, в коленной чашке и в других интимных и нежных частях тела.
  - Тут могут появиться вздутия, - продолжал Беренс, - но ведь с этого мы
и начали:  утолщения лимфатических желез ну,  скажем,  в коленных чашках,  в
суставах рук и в других местах - опухоли водяночного типа, - для всего этого
всегда есть  свои причины,  хотя и  нельзя сказать,  чтобы возвышенные.  При
некоторых  условиях  может  также  возникнуть  подозрение  на  туберкулезную
закупорку лимфатических сосудов.
  Ганс Касторп молчал.
  - Да,  -  сказал он вполголоса после паузы,  - я действительно мог бы с
успехом сделаться врачом.  Грудной проток... Лимфатические сосуды ног... Как
это интересно! Но что же такое тело? - воскликнул он с внезапно прорвавшимся
волнением.  -  Что такое плоть? Что такое человеческое тело? Из чего состоит
оно?  Скажите нам, господин гофрат, скажите сегодня же. Скажите раз навсегда
и вполне точно, чтобы мы знали!
  - Из воды,  -  ответил Беренс.  - Значит, вас интересует и органическая
химия?  В огромной своей части -  из воды,  вот из чего состоит человеческое
тело и тело гуманистов тоже. Ни больше, ни меньше. И незачем по этому поводу
особенно волноваться.  Причем твердым веществам отведено лишь  двадцать пять
процентов,  из которых двадцать составляют обыкновенный белок, или протеины,
если хотите, чтобы это звучало поблагороднее  а к ним добавьте немножко жиру
и солей. Вот, пожалуй, и все.
  - Ну, а белок? Это что такое?
  - Он состоит из ряда элементов:  углерода,  водорода, азота, кислорода,
серы.  Иногда и фосфора.  Да вы,  оказывается,  необыкновенно любознательны!
Некоторые виды белков связаны и с угольными гидратами, то есть с виноградным
сахаром и  крахмалом.  К  старости тело  становится жестким,  происходит это
потому, что в соединительной ткани, знаете ли, накапливается коллаген, клей,
важнейшая составная часть костей и хрящей.  Ну, что же вам еще рассказать? В
нашей мышечной плазме содержится особый белок,  миозиноген,  после смерти он
переходит в мышечный фибрин и вызывает окоченение трупа.
  - Так,  так,  окоченение трупа,  -  бодро  подхватил  Ганс  Касторп.  -
Отлично,  отлично.  А  потом  начинается,  так  сказать,  всеобщий анализ  и
разложение, могильная анатомия.
  - Ну,   само  собой.   Впрочем,  вы  удачно  выразились.  Этот  процесс
приобретает все  более  широкий характер.  Мы,  так  сказать,  растекаемся в
пространстве. Подумайте, столько воды! А прочие составные части тоже ведь не
стойки:  когда исчезает жизнь,  они при гниении распадаются на более простые
соединения, неорганические.
  - Гниение, разложение, - сказал Ганс Касторп, - насколько мне известно,
это ведь сгорание, соединение с кислородом.
  - Совершенно верно. Окисление.
  - Ну, а жизнь?
  - Тоже.  То же самое,  юноша. Она тоже окисление. Ведь жизнь в основном
это  всего-навсего  кислородное  сгорание  клеточного  белка.  Отсюда  и  то
приятнейшее животное тепло,  которого иногда  у  нас  бывает  слишком много.
Н-да,  жизнь  -  это  умирание,  обманывать  себя  нечего  -  происходит u e
de tructio  orga ique*,  как  выразился один  француз с  присущим его  нации
легкомыслием.  Этим жизнь и пахнет.  А если все это нам представляется иным,
то судим мы пристрастно.
  ______________
  * Органическое разрушение (франц.).

  - И если интересуешься жизнью,  -  сказал Ганс Касторп,  -  то ведь тем
самым интересуешься и смертью, правда?
  - Ну,  некоторая разница все-таки есть.  Жизнь - это когда, несмотря на
обмен веществ, форма сохраняется.
  - А зачем она сохраняется? - спросил Ганс Касторп.
  - Зачем? Послушайте-ка, а ведь в вашем вопросе весьма мало гуманизма.
  - Форма - это же педантство.
  - Сегодня вы что-то необыкновенно смелы. Прямо отчаянный какой-то. Но я
лично отступаю...  -  сказал гофрат.  -  У меня начинается хандра...  - И он
прикрыл глаза своей ручищей.  -  На меня, знаете ли, иной раз находит. Вот я
выпил с вами кофе,  посидел с большим удовольствием,  а потом -  это со мной
бывает - вдруг найдет... Уж вы меня, господа, извините. Мне было чрезвычайно
приятно, очень, очень интересно...
  Кузены вскочили:  им очень совестно,  заявили они, что они так долго...
господина гофрата... Он стал успокаивать их, заверять. Ганс Касторп поспешил
отнести портрет мадам Шоша в соседнюю комнату и водворить на прежнее место.
  Возвращаясь к себе,  они уже не пошли через сад.  Беренс указал им, как
добраться,  не выходя из дома,  и  проводил до застекленной двери.  При этом
внезапно  охватившем  его  настроении его  затылок  казался  еще  круче,  он
усиленно  моргал  слезящимися глазами,  а  неровные усики  над  искривленной
шрамом губой как-то жалобно перекосились.
  Когда они шли лестницами и коридорами, Ганс Касторп сказал:
  - Согласись, что моя идея была очень удачной.
  - Во всяком случае, хоть какое-то разнообразие, - отозвался Иоахим. - И
высказались по самым разнообразным вопросам,  это верно.  У меня даже голова
кругом пошла.  А  теперь надо скорее полежать,  хоть двадцать минут,  до чая
осталось очень мало.  Ты,  может быть,  считаешь,  что настаивать на этом, с
моей стороны,  педантично, ты ведь сейчас в таком бесшабашном настроении. Но
для тебя это в конце концов все-таки не столь важно, как для меня.


ИЗЫСКАНИЯ

  И вот случилось то, что и должно было случиться, хотя еще недавно Гансу
Касторпу и не снилось, что он будет при этом присутствовать: наступила зима,
здешняя зима.  Для Иоахима она не была новостью -  когда он приехал сюда, то
еще застал прошлую,  она еще и не думала сдавать  но Ганс Касторп побаивался
ее, хотя обстоятельно к ней подготовился. Кузен старался его успокоить.
  - Да ты не думай,  что она такая уж свирепая,  -  говорил он,  -  прямо
арктическая.  И  холод чувствуешь гораздо меньше,  так как воздух сухой и не
бывает ветра.  Если  хорошенько укутаться,  можно до  поздней ночи лежать на
балконе и  не  озябнешь.  Здесь  играет роль  особая смена температур:  выше
границы туманов,  в более высоких областях,  становится теплее, раньше этого
не знали.  Уж скорее бывает холодно, когда идет дождь. Но у тебя есть теперь
спальный мешок, да тут и подтапливают, когда становится совсем уж невмоготу.
  Впрочем,  ни о  каких внезапных нападениях зимы и лютой стуже и речи не
могло быть,  зима подошла очень мягко и  вначале мало чем отличалась от иных
дней в разгаре лета,  ибо ненастье бывало и тогда. Несколько дней подряд дул
южный ветер,  солнце жгло, долина стала как будто короче и теснее, а массивы
Альп при выходе из нее казались более близкими и  будничными.  Но затем небо
заволокло тучами,  они  тянулись  толпой  от  Пиц  Мишеля  и  Тинценхорна на
северо-восток   долина  потемнела,  тяжело  полил  дождь.  Потом  он  словно
помутнел,  стал белесовато-серым,  пошел уже вперемежку со снегом,  в  конце
концов начал падать только снег,  в долине закрутилась метель, и так как это
продолжалось очень долго и температура соответственно упала, то снег растаял
не весь,  и  хотя был мокрый,  но остался лежать,  долина облеклась в тонкий
влажный,  лишь местами белый покров,  и рядом с ним лесистые склоны казались
особенно  черными   в  столовой  трубы  отопления стали  чуть  прогреваться.
Начался ноябрь,  близился день поминовения усопших -  все это было не  ново.
Такая погода бывала и в августе, и люди здесь наверху давно отвыкли считать,
что на  снег имеет право только зима.  Всегда,  в  любую погоду он был перед
глазами,  хотя бы вдалеке, ибо неизменно поблескивали его наносы и остатки в
щелях и  складках скалистой Ретиконской цепи,  как  будто закрывавшей вход в
долину,  и  величественные  горные  гиганты  на  юге  приветствовали  вас  в
неизменных снежных уборах.  Похолодание и снегопады продолжали чередоваться.
Низко  нависло  над  долиной бледно-серое  небо,  оно  словно  растворялось,
осыпаясь  хлопьями,  которые  падали  беззвучно  и  непрерывно,  с  какой-то
чрезмерной,  слегка тревожной щедростью,  и с каждым часом воздух становился
все холоднее.  Однажды утром,  когда Ганс Касторп проснулся,  в  его комнате
оказалось семь градусов тепла,  а на следующий день -  всего пять.  Начались
морозы,  и  хотя они держались в известных границах,  но все-таки держались.
Сначала морозило только ночью,  затем и  днем,  с  утра  до  вечера,  притом
упорно,  лишь с  небольшими перерывами,  а  снег валил и на четвертый,  и на
пятый,  и  на  седьмой день.  Выросли огромные сугробы,  стало  даже  трудно
ходить.  Тогда расчистили дорожку,  ведущую к скамье у водостока, подъездную
аллею,  по которой спускались в долину,  и всюду прорыли тропинки.  Тропинки
были узенькие,  при встречах никак не  разминешься,  приходилось отступать в
сторону и проваливаться в снег по колено.  Внизу,  по улицам курорта,  целый
день ездил,  уминая снег, особый каток, запряженный лошадью, которую вел под
уздцы человек,  а между курортом и так называемой деревней, то есть северной
частью  поселка,  совершал  рейсы  санный  дилижанс,  напоминавший старинную
почтовую карету   спереди у  нее  был лемех,  отбрасывавший в  сторону груды
снега.  Особый мир,  тесный,  высокогорный и  уединенный мир  тех,  что жили
"здесь наверху", казалось, подбит белым пухом и одет в белый мех, не было ни
столба,  ни  тумбы  без  нахлобученной  белой  шапки,  ступени  берггофского
подъезда исчезли,  они превратились в покатую скользкую плоскость, на ветках
сосен  лежали  тяжелые  смешные подушки,  время  от  времени они  съезжали и
рассыпались снежной пылью, которая потом тянулась как облако или белый туман
между деревьями.  Горы, обступившие долину, были одеты снегом, у подножий он
казался жестко-белым,  а  на причудливых отрогах,  вздымавшихся выше границы
лесов,  лежал мягким,  пухлым покровом.  Было  сумеречно,  солнце проступало
сквозь дымку тусклым пятном.  Но  от  снега исходил отраженный мягкий блеск,
какое-то  молочное свеченье,  придававшее особую  красоту природе и  людским
лицам, хотя под белыми и цветными шапками носы и были красны от холода.
  В столовой,  за всеми семью столами, только и говорили о приходе зимы -
этого  главного  сезона  в  здешних  местах.   Рассказывали,  что  понаехало
множество спортсменов и  туристов,  в  гостиницах "деревни" и  "курорта" все
занято.   Утверждали,   что   слой  выпавшего  снега  достигает  шестидесяти
сантиметров,  это  идеально для  лыжного спорта.  Идет  усиленная работа  по
прокладке бобслейной санной  дороги  по  северо-западному склону  Шацальпа в
долину,  в ближайшие дни состоится открытие, если, конечно, фен не подстроит
каверзу. Пациенты радостно ожидали той веселой суеты, которую здесь поднимут
приехавшие снизу  здоровые  люди,  ожидали  обычных  спортивных праздников и
состязаний,  надеясь,  вопреки запрету, побывать на них, потихоньку удрав от
обязательного лежания.  Появилось нечто новое,  как узнал Ганс Касторп,  вид
спорта,  изобретенный Севером,  -  " kikjori g", при котором бегуны, стоя на
лыжах, правили упряжкой лошадей. Уж это непременно надо посмотреть! Говорили
и о рождестве.
  Рождество!  Нет,  о  нем  Ганс Касторп еще  не  думал.  Легко ему  было
говорить и писать,  что, следуя требованию врачей, он вынужден пробыть здесь
всю зиму.  Но как теперь оказывалось,  это означало, что он проведет здесь и
рождество, и в этой мысли было что-то пугающее, хотя бы уже потому - но и не
совсем потому,  - что он этот праздник еще ни разу не проводил на чужбине, а
всегда только на родине, в кругу семьи. Что ж! С богом! Ничего не поделаешь!
Он же не мальчик,  Иоахим с этим ведь тоже мирится и подчиняется без всякого
нытья,  да  и  потом -  где  и  в  каких только условиях люди  не  встречали
рождество!
  Все же  ему казалось,  что говорить о  празднованье рождества до  поста
рановато: ведь осталось еще добрых полтора месяца. Но их во время разговоров
в столовой как-то проглатывали и зачеркивали. Хотя Ганс Касторп уже научился
проделывать подобные фокусы,  он еще не привык к  столь размашистому стилю в
обращении со временем,  к  какому привыкли более давние обитатели санатория.
Такие   этапы  в   прохождении  года,   как   праздник  рождества,   видимо,
представлялись им трамплинами и  трапециями,  с которых можно было совершать
вольтижировку через пустые отрезки времени.  У всех у них был жар, усиленный
обмен,  они жили повышенной и  убыстренной телесной жизнью -  может быть,  в
конце концов очи  потому и  гнали время так  быстр