е  побоялся бы  ни  аббата,  ни  Зыха,  ни згожелицких
мужиков,  ни тебя,  клянусь Георгием Победоносцем, не побоялся бы, взял бы
силком - и конец...
     Ягенка  стала  как  вкопанная и,  подняв  на  Збышка глаза,  спросила
каким-то странным голосом, протяжно и мягко:
     - Взял бы?..
     Губы у  нее  раскрылись,  и,  зардевшись,  словно зорька,  она  ждала
ответа.
     Но он,  видно,  думал только про то, что сделал бы на месте Чтана или
Вилька, и через минуту, тряхнув золотыми кудрями, продолжал:
     - И  чего девке с  хлопцами воевать,  коли ей  надобно замуж?  Третий
жених не случится, так придется из них выбирать, что ж поделаешь?
     - Не говори мне этого, - печально сказала девушка.
     - А что? Давно я тут не бывал, не знаю, есть ли кто в округе, кто мог
бы прийтись тебе по нраву?..
     - Ах! - уронила Ягенка. - Перестань!
     В  молчании пошли  они  дальше,  продираясь сквозь заросли,  особенно
густые здесь оттого,  что кусты и  деревья были сплошь увиты диким хмелем.
Збышко шел впереди,  разрывая зеленые плети хмеля,  ломая местами ветви, а
Ягенка, как некая богиня охоты, следовала за ним с самострелом за плечами.
     - За этой чащей,  -  сказала она,  -  будет глубокая речка, но я знаю
брод.
     - У меня сапоги выше колен, небось пройдем, ног не замочим, - ответил
Збышко.
     Вскоре они вышли к речке.  Ягенка,  которая хорошо знала мочидольские
леса,  легко нашла брод;  однако оказалось, что вода от дождей поднялась и
речушка стала довольно глубокой.  Збышко,  не спрашиваясь, взял девушку на
руки.
     - Да я бы и так перешла, - возразила Ягенка.
     - Держись за шею! - велел Збышко.
     И медленно стал переходить разлившуюся речку, пробуя всякий раз ногой
грунт,  чтобы не  попасть на глубокое место,  а  девушка,  как и  велел ей
юноша,  все прижималась к  нему;  когда уже было недалеко до  берега,  она
сказала:
     - Збышко?
     - Что тебе?
     - Не пойду я ни за Чтана, ни за Вилька...
     Он вынес ее на берег, осторожно опустил на прибрежную гальку и сказал
с легким волнением:
     - Дай бог тебе жениха самого что ни на есть лучшего! Обижаться ему не
придется.
     До  Одстаянного озерца было уже недалеко.  Впереди шла теперь Ягенка;
изредка оборачиваясь,  она  прижимала пальцы  к  губам,  приказывая Збышку
хранить молчание.  Они шли по мокрой низине, пробираясь сквозь заросли лоз
и сивого тальника.  Справа до них долетал птичий гомон,  что очень удивило
Збышка, так как уже наступила пора отлета.
     - Там болото не замерзает,  -  прошептала Ягенка, - вот утки на нем и
зимуют,  да и  в  озерце вода замерзает только в  сильные морозы,  и  то у
самого берега. Глянь, как оно дымится...
     Збышко поглядел сквозь кусты  лозняка и  увидел густой туман:  это  и
было Одстаянное озерцо.
     Ягенка опять прижала палец к  губам,  и через минуту они были у цели.
Девушка  первая  крадучись  взобралась  на   толстую  старую  иву,   низко
склонившуюся над  водой.  Збышко последовал за  нею;  некоторое время они,
ничего не видя в тумане,  тихо лежали, слушая лишь жалобный крик чибисов и
чаек над головами.  Но вот потянул ветерок, зашелестел в лозах и желтеющей
листве ив,  и  глазам охотников открылась в  низине гладь озерца,  которую
рябил ветер.
     - Не видно? - прошептал Збышко.
     - Не видно. Тише!..
     Через минуту ветер умолк,  и  воцарилась глубокая тишина.  Но  вот на
зеркале озерца затемнела одна голова,  другая,  затем поближе к  охотникам
спустился к  реке крупный бобр со свежесорванной веткой в  пасти и  поплыл
между  цветами калужницы и  ряской,  поднимая вверх  морду и  толкая ветку
вперед.  Збышко,  который лежал на дереве пониже Ягенки, увидел вдруг, как
осторожно шевельнулись у  девушки локти  и  наклонилась вперед  голова,  -
Ягенка,  видно,  целилась в зверя,  который,  не подозревая о грозящей ему
опасности,  плыл к  чистой глади озерца на  расстоянии не  больше половины
полета стрелы.
     Но  вот  зажужжала тетива  самострела и  одновременно раздался  голос
Ягенки:
     - Готово! Готово!..
     Збышко в  один миг взобрался повыше и  сквозь ветви поглядел на гладь
озерца:   бобр  то  погружался  в   воду,   то  всплывал  на  поверхность,
перекувыркиваясь при этом и показывая более светлое, чем спинка, брюшко.
     - Здорово попала! Сейчас ему конец! - сказала Ягенка.
     Она отгадала,  движения бобра становились все слабей, еще немного - и
он всплыл на поверхность кверху брюхом.
     - Я пойду за ним, - сказал Збышко.
     - Не  ходи.  Тут  у  берега трясина бездонная.  Коли не  знаешь,  как
пробираться, наверняка засосет.
     - Как же мы его добудем?
     - Да ты про то не думай - к вечеру он уж будет в Богданце, а нам пора
домой...
     - Ловко ты его подстрелила!
     - Э, мне не впервой!..
     - Другие девушки и глянуть на самострел боятся,  а с тобой хоть целый
век по лесу ходи!..
     Услышав эту  похвалу,  Ягенка  улыбнулась от  радости,  но  ничего не
сказала,  и  они  пошли назад по  старой дороге через лозняк.  Збышко стал
расспрашивать о бобровых гонах,  Ягенка рассказала ему,  сколько бобров на
мочидольских и  згожелицких болотах и как они на озерцах и речушках строят
свои мазанки и плотины.
     Вдруг она хлопнула себя по боку.
     - Ах ты господи!  -  воскликнула она. - Забыла на иве стрелы. Подожди
меня!
     Не успел он сказать,  что сам сходит за ними,  как она, словно серна,
помчалась назад и  через минуту исчезла из виду.  Збышко ждал,  ждал и  уж
стал удивляться, что это ее так долго нет.
     - Верно,  растеряла стрелы и  ищет их,  -  сказал он  сам себе,  -  а
все-таки надо пойти поглядеть, не случилось ли чего с нею...
     Однако не  успел он  сделать и  двух шагов,  как  перед ним появилась
Ягенка с самострелом в руке, смеющаяся, румяная и с бобром за плечами.
     - Господи! - воскликнул Збышко. - Да как же ты его добыла?
     - Как? Влезла в воду - вот и вся недолга! Мне не впервой, а тебя я не
хотела пустить,  ты  ведь не знаешь,  куда надо плыть,  так тебя трясина и
засосала бы.
     - А я ждал тебя тут, как дурак! Хитрая ты девчонка.
     - Что же мне было делать? Раздеваться, что ли, при тебе?
     - Так ты и стрелы не забыла?
     - Нет, это я только хотела, чтобы ты отошел от берега.
     - Так, так! Ну, а пойди я следом за тобой, то-то бы диво увидал. Было
бы на что поглядеть!
     - Замолчи!..
     - Ей-ей, я уже шел к тебе.
     - Замолчи!..
     Через минуту, желая, видно, переменить разговор, она сказала:
     - Выжми мне косу, а то вся спина от нее мокрая.
     Збышко одной рукой взялся за  косу поближе к  голове,  а  другой стал
выжимать ее.
     - Лучше было бы расплести ее, - говорил он при этом, - ветер тотчас и
высушил бы.
     Но Ягенка не хотела расплетать косу,  потому что им снова приходилось
продираться сквозь заросли. Збышко закинул теперь за спину бобра, а Ягенка
пошла впереди.
     - Теперь Мацько скоро выздоровеет,  -  сказала она,  - потому для ран
нет  ничего лучше,  как  пить  медвежье сало,  а  рану  смазывать бобровой
струей. Недельки через две сможет сесть на коня.
     - Дай-то  бог!   -   сказал  Збышко.  -  Жду  не  дождусь,  когда  он
выздоровеет, - больного бросить нельзя, а сидеть мне здесь невмоготу.
     - Невмоготу? - переспросила Ягенка. - Отчего же?
     - Разве Зых ничего не говорил тебе про Данусю?
     - Да нет,  говорил...  Я знаю, знаю... она тебя покрывалом накрыла...
Он  говорил  еще  мне,  что  всякий  рыцарь  дает  обет...  служить  своей
госпоже...  Но он говорил,  что это пустое...  все эти обеты...  и женатые
дают обет служить какой-нибудь госпоже.  А  эта Дануся,  Збышко,  кто она,
скажи мне?.. Кто она, эта Дануся?
     И,  подойдя ближе к Збышку,  она в страшной тревоге устремила на него
глаза, он же, не обратив на это никакого внимания, ответил:
     - Она и моя госпожа, и возлюбленная моя. Никому я про это не говорил,
а тебе,  как сестре родной,  скажу,  потому что мы с малых лет знаем  друг
дружку.  За тридевять земель, в тридесятое царство пошел бы я за нею, хоть
к немцам,  хоть к татарам,  потому другой такой нет на всем  белом  свете.
Пускай  дядя  остается  в  Богданце,  а  я к ней поеду...  Что мне без нее
Богданец,  что достатки, что стада, что богатства аббата! Сяду я на коня и
уеду  зимой и,  клянусь богом,  исполню все,  что обещал ей,  разве только
раньше сам сложу голову.
     - Я не знала об этом... - глухо сказала Ягенка.
     Збышко тогда стал ей рассказывать о том,  как встретил в Тынце Данусю
и как тотчас дал ей обет,  о том,  что случилось после,  -  как сидел он в
темнице,  как спасла его Дануся,  как Юранд ему отказал,  и  как прощались
они,  и  как тоскует он без нее,  и как радуется,  что после выздоровления
Мацька уедет к своей возлюбленной,  чтобы исполнить все, что ей обещал. Он
оборвал свой рассказ,  завидев слугу с  лошадьми,  который поджидал их  на
лесной опушке.
     Ягенка вскочила на коня и сразу стала прощаться со Збышком.
     - Пускай конюх едет  следом за  тобою с  бобром,  а  я  возвращаюсь в
Згожелицы.
     - Ты не поедешь в Богданец? Да ведь Зых у нас.
     - Нет. Батюшка сказал мне, что вернется домой.
     - Ну, тогда спасибо тебе за бобра.
     - Прощай...
     И  через минуту Ягенка осталась одна.  Она  ехала домой через заросли
вереска и  первое время все оглядывалась на  Збышка,  а  когда он  скрылся
наконец за деревьями, закрыла рукою глаза, словно прячась от солнца.
     Но скоро крупные слезы покатились из-под руки по ее щекам и  закапали
на седло и на гриву коня.


                                    XV

     После разговора со Збышком Ягенка три дня не показывалась в  Богданце
и  только на четвертый день прискакала с  вестью,  что в Згожелицы приехал
аббат.  Мацько встревожился. Правда, у него было на что выкупить Богданец,
старик  даже  подсчитал,  что  останутся деньги на  то,  чтобы  поселить в
деревне новых мужиков и развести скот,  да и на другие хозяйственные нужды
хватит;  однако  многое в  этом  деле  зависело от  богатого родственника,
который мог, например, забрать поселенных им мужиков, но мог и оставить их
Мацьку и тем самым увеличить цену его владений.
     Поэтому Мацько стал выспрашивать у Ягенки,  в каком расположении духа
приехал аббат -  веселый или хмурый,  что говорил про них и когда заедет в
Богданец.  Девушка толково отвечала на вопросы старика,  стараясь ободрить
его и успокоить.
     Она сказала Мацьку,  что аббат приехал здоровый и веселый,  с большой
свитой,  в которой,  кроме вооруженных слуг,  было несколько странствующих
причетников  и   песенников,   что  сейчас  он  распевает  с   Зыхом  и  с
удовольствием слушает  не  только  духовные,  но  и  светские  песни.  Она
заметила,  что аббат с  искренним участием расспрашивал про Мацька и жадно
слушал рассказы Зыха о приключениях Збышка в Кракове.
     - Вы сами лучше знаете,  что делать,  -  заключила свой рассказ умная
девушка.  - Но только я думаю, что Збышку следует тотчас поехать на поклон
к старшему родичу, а не ждать, покуда он приедет в Богданец.
     Мацько послушался доброго совета, велел позвать Збышка и сказал ему:
     - Оденься-ка  получше и  поезжай на  поклон к  аббату,  окажи ему эту
честь - может, он тебя и полюбит.
     Затем старик обратился к Ягенке:
     - Не диво было бы, когда бы ты была глупа, на то ты и баба, а ведь ты
умна,  вот это-то мне и удивительно.  Скажи,  как принять нам аббата и чем
его потчевать, когда приедет?
     - Аббат сам  скажет,  чего  ему  хочется,  он  любит хорошо покушать;
только было бы побольше шафрана, так не станет привередничать.
     Услышав об этом, Мацько за голову схватился.
     - Да откуда же мне взять шафрана?..
     - Я привезла, - сказала Ягенка.
     - А чтоб такие девки и на камне родились!  -  обрадовался Мацько. - И
лицом-то пригожа,  и хозяйка,  и расторопна,  и сердце доброе!  Эх! Будь я
помоложе, женился бы на тебе не задумываясь!..
     Ягенка украдкой взглянула на Збышка и с тихим вздохом продолжала:
     - Привезла я  кости,  кубок  и  сукно;  аббат,  как  покушает,  любит
поиграть в кости.
     - У  него и  прежде был такой обычай,  а  уж  горячился за игрой,  ну
просто страх как!
     - Он и сейчас горячится; как хватит иной раз кубком оземь, да прямо в
поле и выскочит.  Ну,  а воротится - сам же первый над собой смеется... Да
вы его знаете...  Ему только перечить не надо, тогда нет лучше человека на
свете.
     - Кто же станет ему перечить, коли он умнее всех?
     Они  вели  такой  разговор,  а  Збышко  тем  временем  переодевался в
боковуше.  Он  вышел  оттуда такой  красивый,  что  просто ослепил Ягенку,
совсем как тогда,  когда в  первый раз приехал в своем белом полукафтане в
Згожелицы.  Но на этот раз грудь у  нее защемило от жалости,  как подумала
она, что не для нее эта краса и что другая пришлась ему по сердцу.
     А  Мацько подумал,  что Збышко,  наверно,  понравится аббату и тот не
станет утеснять их,  когда дело дойдет до уговора. Старик так обрадовался,
что тут же решил ехать со Збышком в Згожелицы.
     - Вели положить для меня охапку сенца на телегу,  - сказал он Збышку.
- Коли я  из Кракова в Богданец доехал с жалом стрелы под ребром,  так без
жала-то как-нибудь уж доберусь до Згожелиц.
     - Как бы вам худо не стало, - заметила Ягенка.
     - Э, ничего мне не сделается, я уже окреп. А и станет худо, так аббат
узнает по крайности, как я к нему торопился, щедрей будет.
     - Мне ваше здоровье дороже его щедрот, - возразил Збышко.
     Но  Мацько уперся и  настоял на своем.  По дороге он все покряхтывал,
однако не переставал поучать Збышка,  как следует вести себя в Згожелицах,
при  этом особенно наказывал быть смиренным и  покорным,  так  как богатый
родич никогда не терпел противоречий.
     Когда они приехали в  Згожелицы,  аббат с Зыхом сидели на крылечке и,
попивая винцо,  наслаждались красотой мира  божьего.  Позади них  у  стены
сидело шесть человек из  свиты аббата,  в  том числе два песенника и  один
пилигрим,  которого тотчас можно было признать по кривому посоху, баклажке
у  пояса  и  ракушкам,  нашитым на  темный  плащ.  Прочие были  как  будто
причетники,  с  выбритыми макушками,  однако одежда на  них была светская,
пояса - из воловьей кожи и на боку мечи.
     Увидев Мацька, который приехал на телеге, Зых бросился встречать его,
аббат же,  соблюдая,  должно быть,  свое достоинство,  остался сидеть;  он
только сказал что-то  своим  причетникам,  которые выбежали из  отворенной
двери дома. Збышко и Зых под руки подвели больного Мацька к крылечку.
     - Все еще неможется, - сказал Мацько, целуя аббату руку, - а все-таки
приехал поклониться вам,  благодетель,  спасибо сказать вам за  то,  что в
Богданце хорошо хозяйствовали,  и  испросить вашего благословения,  а  это
нам, грешным, всего нужнее.
     - Я слышал,  вам стало получше, - сказал аббат, обнимая его голову, -
и вы дали обет сходить на поклонение ко гробу нашей покойницы королевы.
     - Не знал я, какому святому мне помолиться, вот ей и помолился.
     - И хорошо сделали!  -  с жаром воскликнул аббат.  - Она лучше прочих
святых, и пусть только кто из них осмелится ей позавидовать!
     Лицо  аббата мгновенно вспыхнуло от  гнева,  щеки побагровели,  глаза
засверкали.
     Все знали, как он горяч, и Зых крикнул со смехом:
     - Бей, кто в бога верует!
     Аббат,  отдуваясь,  обвел  глазами присутствующих,  засмеялся так  же
неожиданно, как и вскипел гневом, и, посмотрев на Збышка, спросил:
     - Это ваш племянник, родич мой?
     Збышко нагнулся и поцеловал аббату руку.
     - Я  его маленьким видел и теперь не признал бы!  -  сказал аббат.  -
Ну-ка, покажись!
     Быстрыми глазами он оглядел Збышка и сказал:
     - Уж больно красив, не рыцарь, а панна!
     Но Мацько возразил:
     - Звали эту панну немцы танцевать,  да все, кто только пускался с ней
в пляс, свалились, да так, что больше уж не встали.
     - Он и самострел без рукояти натягивает! - воскликнула вдруг Ягенка.
     - А ты чего суешься? - повернулся к ней аббат.
     Ягенка вся  так  и  вспыхнула,  даже шея и  уши у  нее покраснели,  и
ответила в крайнем смущении:
     - Я сама видела...
     - Берегись,  как  бы  он  не  подстрелил тебя,  а  то  девять месяцев
лечиться придется...
     При этих словах песенники,  пилигрим и причетники так и покатились со
смеху,  а  Ягенка совсем потерялась,  так что уж аббат сжалился над нею и,
подняв руку, показал ей на широченный рукав своего одеяния.
     - Спрячься, девушка, - сказал он, - а то сгоришь со стыда.
     Тем временем Зых усадил Мацька на лавку и велел Ягенке принести вина.
     - Пошутили,  хватит!  - продолжал аббат, обратив на Збышка глаза. - Я
сравнил  тебя  с  девушкой  не  для  того,  чтоб  над  тобой  поглумиться,
любо-дорого смотреть на  твою красу,  не  одна девушка ей позавидовала бы.
Нет,  я  знаю,  ты удалец!  Слыхал я  и  про твои подвиги в Вильно,  и про
фризов, и про Краков. Зых обо всем мне рассказал - понял?..
     Тут  он  пронзительно поглядел Збышку в  глаза и,  помолчав с  минуту
времени, продолжал:
     - Пообещал три  павлиньих чуба -  ищи их!  Преследовать врагов нашего
племени -  это  дело  похвальное и  угодное богу...  Ну,  а  коли  ты  еще
что-нибудь обещал,  так  знай,  что я  тотчас могу разрешить тебя от  этих
обетов, ибо дана мне такая власть.
     - Эх!  -  воскликнул Збышко.  -  Уж  если  человек  в  душе  пообещал
что-нибудь богу, то какой же властью можно разрешить его от этого обета?
     Услыхав такие речи,  Мацько со  страхом поглядел на  аббата,  но тот,
видно,  был в  самом хорошем расположении духа и потому не разгневался,  а
только весело погрозил Збышку пальцем и сказал:
     - Ишь  ты,  умник какой нашелся!  Смотри,  брат,  как бы  с  тобой не
приключилось то же, что с немцем Бейгардом.
     - Что же с ним такое приключилось? - спросил Зых.
     - На костре его сожгли.
     - За что?
     - За то,  что болтал,  будто мирянин может так же постигнуть небесные
таинства, как и лицо духовного звания.
     - Сурово его покарали!
     - Но справедливо!  -  взревел аббат. - Ведь это кощунство против духа
святого! А вы как думаете? Может ли мирянин постигнуть небесные таинства?
     - Никак не может, - дружным хором ответили причетники.
     - Вы,  шуты,  тоже  смирно сидите,  вы  ведь вовсе не  ксендзы,  хоть
макушки у вас и бритые.
     - А мы уже не шуты и не скоморохи,  а слуги вашей милости,  - ответил
один из них,  заглядывая в большой жбан, от которого так и несло солодом и
хмелем.
     - Нет,  вы только посмотрите!..  Голос -  как из бочки!  - воскликнул
аббат.  -  Эй ты, лохмач! Ты что в жбан-то заглядываешь? Латыни там на дне
не найдешь!
     - А я и не ищу латыни, я пива ищу, да никак не найду.
     Аббат  повернулся к  Збышку,  который  в  изумлении смотрел  на  этих
придворных, и сказал:
     - Это  все  clerici  scholares*,  хоть  каждый  из  них  предпочел бы
швырнуть книгу,  схватить лютню и таскаться с нею по свету. Приютил я их и
кормлю, что поделаешь? Бездельники они, последние бродяги, да петь умеют и
службу отправлять,  так, из пятого в десятое, - вот мне от них в костеле и
польза,  а  при случае и защита,  есть между ними горячие парни!  Пилигрим
говорит,  будто побывал в  святой земле,  только зря  бы  ты  стал у  него
спрашивать про  моря  да  чужие  страны,  он  даже  не  знает,  как  зовут
византийского императора** и в каком городе он живет.
     _______________
          * школяры (лат.).
          ** Константинопольский престол занимал тогда Мануил III.

     - Знал я, - хриплым голосом возразил пилигрим, - да как стала меня на
Дунае лихоманка трясти, так все из головы и вытрясла.
     - Больше всего удивляют меня мечи, - сказал Збышко, - у причетников я
никогда их не видывал.
     - Им можно,  -  сказал аббат,  - они ведь непосвященные, а что я ношу
меч  на  боку,  это  тоже не  удив