олем,  но во имя справедливости;  что ж  до
пограничных стычек,  то за них наш магистр не может нести ответственность,
ибо сколько ни есть королевств на свете,  везде смутьяны своевольничают на
границе.
     - Ты вот сам говоришь об этом,  а Юранда требуешь предать суду.  Чего
же вы хотите?
     - Справедливости и возмездия.
     Князь сжал свои костистые кулаки и повторил:
     - Господи, дух терпения даруй мне!
     - Вельможный князь,  вы и про то вспомните,  -  продолжал Данфельд, -
что  наши  своевольники  чинят  обиды  только  мирянам,   к   тому  же  не
принадлежащим к  германскому племени,  ваши же  поднимают руку на немецкий
орден и  тем самым поносят спасителя.  А каких мук и какой кары стоит тот,
кто поносит крест господень?
     - Послушай!  -  сказал князь.  -  Не воюй ты именем бога, его ведь не
обманешь!
     И,  взяв крестоносца за плечи,  он с такой силой потряс его,  что тот
смешался и заговорил уже более мягким голосом:
     - Коли правда,  что наши гости первыми напали на Юранда и не отослали
кнехтов, я не похвалю их за это; но правда ли, что Юранд принял вызов?
     Тут Данфельд неприметно подмигнул господину де  Фурси,  как бы  давая
понять,  что тот должен отрицать это;  но  де  Фурси либо не мог,  либо не
пожелал это сделать и сказал:
     - Он хотел,  чтобы мы отослали кнехтов и  сразились с ним и двумя его
товарищами.
     - Вы в этом уверены?
     - Клянусь честью! Я и де Бергов согласились, а Майнегер не дал своего
согласия.
     Но тут князь прервал де Фурси:
     - Комтур из Щитно!  Вы лучше других знаете,  что Юранд не отказывался
от вызова.
     Затем, обратившись ко всем, он сказал:
     - Коли кто из вас хочет драться с Юрандом конный или пеший, я даю ему
свое позволение.  Убьет он Юранда либо в плен возьмет,  тогда мы господина
Бергова отпустим на волю без выкупа.  Большего от меня не ждите,  ничего у
вас не выйдет.
     После этих слов воцарилось немое молчание. Как ни отважны были и Гуго
фон Данфельд, и Зигфрид де Лђве, и брат Ротгер, и брат Готфрид, однако они
слишком хорошо знали грозного хозяина Спыхова,  чтобы отважиться драться с
ним не  на  жизнь,  а  на смерть.  Это мог сделать разве только чужеземец,
прибывший из дальних стран,  например де Лорш или де Фурси,  но де Лорш не
присутствовал при этой беседе,  а господин де Фурси весь еще был во власти
страха.
     - Один раз только я его видел, - пробормотал он, - и больше не хочу.
     - Монахам возбраняется принимать участие в поединках,  - сказал тогда
Зигфрид де Лђве,  - разве только по особому позволению магистра и великого
маршала;  но мы не просим позволения драться,  нет,  мы требуем,  чтобы вы
отпустили де Бергова на свободу, а Юранда обезглавили.
     - Не вы устанавливаете законы в этой стране.
     - До сих пор мы терпели тяжелых соседей. Но магистр сумеет воздать им
по заслугам.
     - Что до Мазовии, так руки коротки и у вас, и у вашего магистра.
     - Магистра немцы поддерживают и император римский.
     - А  меня  поддерживает король  польский,  которому подвластно больше
земель и народов.
     - Разве вы, вельможный князь, хотите войны с орденом?
     - Если бы я хотел войны,  то не ждал бы вас в Мазовии,  а пошел бы на
вас войной; но и ты мне не грози, я не боюсь.
     - Что же мне доложить магистру?
     - Ваш магистр ни о чем не спрашивал. Говори ему что хочешь.
     - Тогда мы сами отомстим преступнику и покараем его.
     Вытянув руку, князь погрозил крестоносцу пальцем под самым его носом.
     - Берегись!  -  сказал он сдавленным от гнева голосом.  - Берегись! Я
позволил тебе вызвать Юранда на  поединок,  но  коли ты  с  войском ордена
вторгнешься в мою страну,  тогда я на тебя ударю -  и не гостем, а узником
ты у меня будешь.
     Видно,  терпение у князя лопнуло,  он бросил шапку на стол и, хлопнув
дверью, вышел из комнаты.
     Крестоносцы побледнели от ярости,  а господин де Фурси смотрел на них
как безумный.
     - Что же будет? - первым спросил брат Ротгер.
     А  Гуго фон  Данфельд чуть не  с  кулаками накинулся на  господина де
Фурси:
     - Зачем ты сказал, что вы первые напали на Юранда?
     - Это ведь правда.
     - Надо было солгать.
     - Я приехал сюда не лгать, а драться.
     - Нечего сказать, здорово ты дрался!
     - А ты от Юранда не бежал до самого Щитно?
     - Pax! - сказал де Лђве. - Этот рыцарь - гость ордена.
     - Да и все равно,  что он сказал, - вмешался брат Готфрид. - Без суда
Юранда не покарали бы, а на суде все бы вышло наружу.
     - Что же будет? - повторил брат Ротгер.
     На  минуту  воцарилось  молчание,  после  чего  заговорил  суровый  и
непреклонный Зигфрид де Лђве.
     - Надо раз навсегда покончить с этой кровавой собакой! - сказал он. -
Де  Бергов должен быть отпущен на  волю.  Мы  стянем кнехтов из Щитно,  из
Янсборка,  из Любавы, возьмем хелминскую шляхту и ударим на Юранда... Пора
покончить с ним!
     Но  коварный Данфельд,  который умел взвесить все доводы,  прежде чем
сделать решительный шаг,  закинул руки за голову,  нахмурил брови и  после
раздумья сказал:
     - Без позволения магистра нельзя.
     - Если все удастся, магистр нас одобрит! - сказал брат Готфрид.
     - А если не удастся? Если князь двинет копейщиков и ударит на нас?
     - Между ним и орденом мир: не ударит!
     - Эва!  Мир-то мир, но мы его первые нарушим. Наших кнехтов не хватит
против Мазуров.
     - Магистр вступится за нас, и будет война.
     Данфельд снова нахмурил брови и задумался.
     - Нет,  нет!  - сказал он через минуту. - Если все удастся, магистр в
душе будет рад...  Он отправит к князю послов,  начнутся переговоры, и все
сойдет нам с  рук.  Но в  случае поражения орден не вступится за нас и  не
объявит  войны   князю...   Другой  для   этого  нужен  магистр...   Князя
поддерживает польский король, а с ним магистр не станет ссориться.
     - Ведь захватили мы землю добжинскую, значит, не страшен нам Краков.
     - Тогда у  нас  был предлог...  Опольский князь...  Мы  взяли ее  как
залог, да и то...
     Он огляделся кругом и, понизив голос, прибавил:
     - Слыхал я в Мальборке, что коли пригрозят нам войной, так мы отдадим
ее назад, только бы нам залог вернули...
     - Ах,  - воскликнул брат Ротгер,  - будь с нами Маркварт Зальцбах или
Шомберг,  которые  передушили  щенят  Витовта,  они бы сумели справиться с
Юрандом! Кто такой Витовт? Наместник Ягайла, великий князь, а Шомбергу все
сошло с рук...  Передушил детей Витовта - и ничего!  Что и говорить,  мало
среди нас людей, которые справились бы с любым делом...
     При  этих словах Гуго фон  Данфельд оперся локтями на  стол,  опустил
голову на  руки и  надолго погрузился в  размышления.  Вдруг глаза у  него
заблестели,  он  по  привычке утер тыльной стороной ладони влажные толстые
губы и сказал:
     - Да  будет благословенна та  минута,  когда вы,  благочестивый брат,
помянули имя храброго брата Шомберга.
     - А в чем дело? Вы что-нибудь придумали? - спросил Зигфрид де Лђве.
     - Говорите скорей! - воскликнули братья Ротгер и Готфрид.
     - Послушайте!   -   сказал  Гуго.   -  У  Юранда  есть  здесь  дочка,
единственная, которую он крепко любит и бережет как зеницу ока.
     - Да, мы ее знаем. Ее любит и княгиня Анна Данута.
     - Да.  Так вот,  слушайте, если бы мы похитили эту девушку, так Юранд
отдал бы за нее не только Бергова,  но и всех своих узников, самого себя и
Спыхов в придачу!
     - Клянусь кровью святого Бонифация*,  пролитой в Докуме, - воскликнул
брат Готфрид, - все было бы так, как вы говорите!
     _______________
          * С в я т о й  Б о н и ф а ц и й,  основатель и глава германской
     церкви,  заложивший ряд монастырей и епархий,  был убит в 755 г. близ
     Докума шайкой разбойников.

     Все   умолкли,   словно  устрашившись  трудности  и   смелости  этого
предприятия. Только через минуту брат Ротгер обратился к Зигфриду де Лђве.
     - Вы так же умны и  опытны,  -  произнес он,  -  как и  отважны;  что
скажете вы на это?
     - Скажу, что над этим стоит подумать.
     - Так-то  оно  так,   -   продолжал  Ротгер,  -  но  дочка  Юранда  -
приближенная княгини,  более того,  она княгине как родная дочь. Подумайте
только, благочестивые братья, какой тут поднимется шум.
     Гуго фон Данфельд засмеялся.
     - Вы сами говорили,  -  сказал он, - что Шомберг то ли отравил, то ли
задушил щенят Витовта - и что ему было за это? Шум они поднимают по любому
поводу;  но если мы пошлем к магистру Юранда в цепях,  то не наказание нас
ждет, а скорее награда.
     - Да,  - проговорил де Лђве, - и случай удобный подвертывается. Князь
уезжает,  Анна  Данута  остается здесь  с  одними  придворными дамами.  Но
напасть на княжеский дом в мирное время -  это дело нешуточное.  Княжеский
дом -  не Спыхов. Будет так, как тогда с Злоторыей! Снова пойдут жалобы ко
всем  королям  и  к  папе  римскому  на  беззакония ордена;  снова  станет
грозиться  проклятый  Ягайло,  а  магистр  -  вы  его  знаете:  он  охотно
захватывает то,  что легко захватить,  но войны с Ягайлом не хочет...  Да!
Шум поднимется во всей Мазовии и Польше.
     - А тем временем кости Юранда побелеют на виселице,  -  возразил брат
Гуго.  -  Да и кто вам сказал,  что ее надо похитить здесь,  из-под носа у
княгини?
     - Ну,  не в  Цеханове же ее похищать,  где,  кроме шляхты,  три сотни
лучников.
     - Нет.  А  разве Юранд не может захворать и  прислать за дочкой слуг?
Княгиня тоже позволит ей уехать,  а  если девушка пропадет по дороге,  кто
сможет сказать вам или мне: <Ты ее похитил!>
     - Да!  -  нетерпеливо возразил де Лђве.  -  Но вы попробуйте устроить
так, чтобы Юранд захворал и вызвал дочку...
     С торжествующей улыбкой Гуго ответил:
     - Есть у  меня золотых дел  мастер,  который поселился в  Щитно после
того,  как его за воровство изгнали из Мальборка:  он может вырезать любую
печать;  есть у меня и люди родом из мазуров, но наши подданные... Неужели
вы всђ еще меня не понимаете?..
     - Понимаю! - с жаром воскликнул брат Готфрид.
     А Ротгер воздел руки и сказал:
     - Да поможет тебе бог,  благочестивый брат, ибо ни Маркварт Зальцбах,
ни Шомберг не придумали бы лучшего средства.
     Он прищурил глаза, словно ему смутно виделось что-то вдали.
     - Я  вижу Юранда,  -  сказал он,  -  он стоит в Мальборке у гданьских
ворот с веревкой на шее, и наши кнехты пинают его ногами.
     - А девка станет послушницей ордена, - прибавил Гуго.
     При этих словах де Лђве устремил на Данфельда взгляд,  а  тот шлепнул
себя еще раз по губам тыльной стороной ладони и сказал:
     - А теперь скорее в Щитно!


                                  XXIII

     Однако  перед  отъездом в  Щитно  четыре  брата  и  де  Фурси  пришли
проститься с князем и княгиней. Не очень ласково простился с ними князь, и
все  же,  не  желая нарушать старый польский обычай и  отпускать гостей из
дому с  пустыми руками,  он подарил каждому из братьев куний мех и  гривну
серебра. С радостью приняв дары, крестоносцы заверили князя, что денег они
себе не возьмут,  ибо как монахи дали обет нищеты,  а раздадут их бедным и
попросят помолиться о  здравии,  славе и  спасении души князя.  Слушая эти
заверения,  мазуры  улыбались в  усы:  уж  им-то  прекрасно была  известна
жадность крестоносцев,  а  еще больше их лживость.  В  Мазовии говаривали:
<хорек смердит,  а  крестоносец брешет>.  Князь тоже  только рукой махнул,
слушая эти благодарственные речи,  а после ухода крестоносцев сказал,  что
их молитвами на небо не поедешь, а разве только раком поползешь.
     Когда Зигфрид де Лђве, прощаясь с княгиней, целовал ей руку, Гуго фон
Данфельд подошел к Данусе, погладил ее по головке и сказал:
     - Христос велел  нам  платить добром за  зло  и  любить врагов наших,
посему я пришлю сюда монахиню с герцинским целительным бальзамом.
     - Как же мне благодарить вас за это? - спросила Дануся.
     - Будьте другом ордена и крестоносцев.
     Внимание де  Фурси привлек этот разговор,  поразила рыцаря и  красота
девушки, и, когда они уже двинулись в Щитно, он спросил:
     - Что это за красавица, с которой вы разговаривали перед отъездом?
     - Дочка Юранда! - ответил крестоносец.
     Господин де Фурси удивился.
     - Та самая, которую вы собираетесь похитить?
     - Да. Когда мы ее похитим, Юранд будет у нас в руках.
     - Не  одно только зло исходит от  Юранда.  Неплохо быть стражем такой
невольницы.
     - Вы думаете, что воевать с нею было бы легче, чем с Юрандом?
     - Выходит,  я то же думаю,  что и вы.  Отец - враг ордена, а дочке вы
говорили медовые речи, да еще бальзам пообещали.
     Гуго фон  Данфельд почувствовал,  видно,  что  надо сказать несколько
слов в свое оправдание.
     - Я пообещал ей бальзам,  -  сказал он,  -  для того молодого рыцаря,
которого изувечил тур и с которым она, как вы знаете, обручена. Если после
ее  похищения поднимется шум,  мы скажем,  что не только не хотели обидеть
ее, но, по христианскому милосердию, даже лекарства ей посылали.
     - Все это хорошо,  - сказал де Лђве, - только нужно послать надежного
человека.
     - Я  пошлю одну набожную женщину,  которая всей душою предана ордену.
Прикажу ей подсматривать и подслушивать. Когда наши люди приедут, якобы от
Юранда, они найдут в доме союзника.
     - Трудно будет подобрать таких людей.
     - Нет.  Народ у нас говорит на том же языке.  В городе, да и в охране
среди  кнехтов  есть  люди,   которые  бежали  из  Мазовии,  скрываясь  от
преследования закона;  правда,  это разбойники и  воры,  но  они не  знают
страха и  готовы на все.  Удастся дело,  я  посулю им большую награду,  не
удастся - пеньковый воротник на шею.
     - А вдруг они изменят?
     - Не изменят,  в Мазовии их уже давно присудили к колесованию,  и над
каждым висит приговор.  Нужно только дать  им  приличное платье,  чтобы их
приняли за подлинных слуг Юранда, и, самое главное, письмо с его печатью.
     - Все надо предусмотреть,  - сказал брат Ротгер. - Может, Юранд после
этого последнего боя захочет повидать князя,  чтобы пожаловаться на нас, а
самому оправдаться перед  ним.  Будучи в  Цеханове,  он  заедет к  дочке в
охотничий дом.  Может статься тогда,  что наши люди приедут за  дочкой,  а
наткнутся на отца.
     - Я подберу самых отпетых и дошлых головорезов. Они будут знать, что,
наткнись они только на  Юранда,  быть им  на  виселице.  Это их  забота не
встретиться с ним.
     - Но может статься, что их схватят.
     - Тогда мы откажемся и от них,  и от письма.  Кто может доказать, что
это мы их подослали?  Да коли они не похитят девку, так и шума не будет, а
что мазуры четвертуют нескольких висельников, так от этого ордену вреда не
будет.
     Но брат Готфрид, самый младший из всех их, сказал:
     - Не понимаю я ни вашей политики,  ни ваших опасений,  как бы кто  не
дознался,  что девку похитили по нашему приказу.  Ведь попадется она нам в
руки,  и должны же мы будем послать кого-нибудь к  Юранду,  чтобы  сказать
ему:  <Твоя дочь у нас,  хочешь,  чтобы мы отпустили ее, отпусти Бергова и
сам отдайся нам...> Как же иначе?.. Ну, а тогда все равно станет известно,
что это мы велели похитить девушку.
     - Это верно!  -  сказал господин де Фурси,  которому все это не очень
было по душе. - К чему таиться с тем, что все равно выйдет наружу?
     Гуго фон Данфельд рассмеялся и спросил брата Готфрида:
     - Давно вы носите белый плащ?
     - Шесть лет минет в первое воскресенье после святой троицы.
     - Как проносите его еще шесть лет,  станете лучше разбираться в делах
ордена.  Юранд знает нас лучше,  чем вы. Вот что мы ему скажем: <Дочь твою
стережет брат  Шомберг,  попробуешь пикнуть,  так  вспомни раньше о  детях
Витовта...>
     - Ну, а потом?
     - Потом де Бергов выйдет на волю, а орден избавится от Юранда.
     - Нет!  -  воскликнул брат Ротгер. - Все так хорошо обдумано, что бог
должен благословить наше предприятие.
     - Бог  благословляет все  деяния на  благо  ордена,  -  мрачно сказал
Зигфрид де Лђве.
     И  они в  молчании продолжали свой путь;  а  впереди,  на  расстоянии
двух-трех  выстрелов  из  самострела от  них,  слуги  прокладывали дорогу,
заметенную за  ночь  обильно  выпавшим  снегом.  Деревья  стояли  покрытые
пушистым инеем,  день был хмурый,  но теплый,  так что от коней поднимался
пар.  Из лесов к человеческому жилью летели вороньи стаи,  наполняя воздух
зловещим карканьем.
     Господин де  Фурси немного отстал от крестоносцев и  ехал в  глубокой
задумчивости. Уже несколько лет он был гостем ордена, участвовал в походах
на Жмудь,  где проявил большое мужество,  был принят везде так, как только
крестоносцы умели принимать рыцарей из дальних стран,  привязался к ним и,
не будучи человеком богатым,  решил вступить в  их ряды.  А  пока проводил
время в  Мальборке или  в  поисках развлечений и  приключений разъезжал по
знакомым командориям.  Когда  он  приехал в  Любаву  с  богатым рыцарем де
Берговом и  услыхал о  Юранде,  то  загорелся желанием померяться силой  с
мужем,  пред которым все  кругом трепетало.  Приезд Майнегера,  который из
всех  поединков выходил победителем,  ускорил набег.  Любавский комтур дал
людей; при этом он столько наговорил троим рыцарям не только о жестокости,
но и о коварстве и вероломстве Юранда,  что,  когда тот потребовал,  чтобы
они отослали кнехтов,  те  не согласились,  опасаясь,  что он окружит их и
перебьет или  ввергнет в  спыховское подземелье.  Юранд же,  полагая,  что
рыцари не только хотят сразиться с  ним,  но и замышляют грабеж,  напал на
них  первый  и  нанес  им  жестокое поражение.  Де  Фурси  видел  Бергова,
поверженного вместе с  конем,  видел Майнегера с  обломком копья в животе,
видел  кнехтов,  тщетно моливших о  пощаде.  Ему  самому с  трудом удалось
прорваться,  и  несколько дней он блуждал по лесам и  дорогам и,  наверно,
погиб бы  от  голода или  стал добычей диких зверей,  если бы  случайно не
пробился в  Цеханов,  где застал братьев Готфрида и  Ротгера.  Он вышел из
этой  переделки униженный,  полный стыда и  ненависти,  он  жаждал мести и
горько сожалел об участи Бергова,  который был его близким другом. Поэтому
он  горячо  поддержал жалобу  рыцарей ордена,  которые требовали наказания
виновника и освобождения несчастного товарища и, когда эта жалоба осталась
без последствий,  в первую минуту готов был согласиться на любое средство,
лишь  бы   отомстить  Юранду.   Но   сейчас  его   взяло  вдруг  сомнение.
Прислушиваясь к  разговорам монахов,  особенно к речам Гуго фон Данфельда,
де  Фурси  просто  диву  давался.   За  несколько  лет  он  поближе  узнал
крестоносцев и  видел уже,  что  в  действительности они совсем не  такие,
какими считают их в  Германии и  на Западе.  В Мальборке он познакомился с
некоторыми безупречными,  суровыми рыцарями, которые сами часто жаловались
на  испорченность своих собратьев,  на  их распущенность и  своеволие.  Де
Фурси понимал,  что они правы;  но сам он тоже был человеком распущенным и
своевольным и  поэтому не считал эти недостатки слишком большим злом,  тем
более что  крестоносцы искупали их  своим мужеством.  Он  видел,  как  под
Вильно  они  сшибались с  польскими рыцарями при  штурме  замков,  которые
польские подкрепления обороняли с нечеловеческой стойкостью; он видел, как
погибали они под ударами секир и мечей в битвах и в единоборстве. Они были
неумолимы и жестоки с литвинами, но вместе с тем дрались, как львы, и были
окружены ореолом славы.  Но  сейчас господину де Фурси казалось,  что Гуго
фон Данфельд говорит такие речи и  предлагает такие средства,  от  которых
содрогнулся бы  каждый  рыцарь,  а  меж  тем  другие  братья не  только не
негодуют, но соглашаются с каждым его словом. Он был вне себя от удивления
и  в  конце концов серьезно призадумался над тем,  хорошо ли ему принимать
участие в подобных делах.
     Если  бы  речь  шла  только о  похищении д