пана и,  пока он не вернется, буду управлять
Спыховом.
     Толима склонил свою седую голову,  которая чем-то  напоминала волчью,
и, приставив к уху ладонь, спросил:
     - Так вы, пан, благородный рыцарь из Богданца?
     - Да, - ответил Мацько. - Откуда вы меня знаете?
     - Вас ждал тут молодой пан Збышко, он спрашивал про вас.
     Мацько при  этих словах вскочил на  ноги и,  забыв всю свою важность,
воскликнул:
     - Збышко в Спыхове?
     - Был, милостивый пан, уж два дня как уехал.
     - Боже мой, откуда же он прибыл и куда уехал?
     - Прибыл он из Мальборка,  по дороге заезжал в Щитно,  а куда уехал -
не сказал.
     - Не сказал?
     - Может, он ксендзу Калебу говорил.
     - Ах ты господи!  Выходит, мы с ним разминулись! - проговорил Мацько,
хлопнув себя по ляжкам.
     Толима приставил ладонь к другому уху.
     - Что вы говорите, милостивый пан?
     - Где ксендз Калеб?
     - У старого пана он, у его постели.
     - Попросите ксендза сюда!.. Или нет... Я сам к нему пойду.
     - Я позову! - сказал старик.
     Он  вышел.  Ксендз Калеб  еще  не  появлялся,  когда в  комнату вошла
Ягенка.
     - Поди-ка  сюда!  Знаешь,  что  случилось?  Два  дня  назад здесь был
Збышко.
     Ягенка мгновенно переменилась в лице,  ее ноги,  обтянутые полосатыми
штанишками, подкосились.
     - Был и уехал? - спросила она с бьющимся сердцем. - Куда?
     - Два дня назад, а куда, может, ксендз знает.
     - Нам надо скакать за ним! - решительно заявила девушка.
     В это время вошел ксендз Калеб и, думая, что Мацько позвал его, чтобы
справиться про Юранда, сказал, не ожидая вопроса:
     - Он еще спит.
     - Я слыхал, что здесь был Збышко! - воскликнул Мацько.
     - Был, да вот уж два дня, как уехал.
     - Куда?
     - Он и  сам не знал...  На поиски...  К жмудской границе поехал,  где
теперь война.
     - Ради бога, отче, расскажите нам все, что вы о нем знаете!
     - Да  я  только то  знаю,  что он  сам мне рассказывал.  Он побывал в
Мальборке,  заручился там  могущественным покровительством брата магистра,
первого рыцаря среди крестоносцев.  По  его  повелению Збышку дозволено во
всех замках чинить розыски...
     - Юранда и Дануськи?
     - Да, но Юранда Збышко не стал искать, ему сказали, что того уж нет в
живых.
     - Расскажите все с самого начала.
     - Сейчас,  дайте только передохнуть и прийти в себя,  я из иного мира
возвращаюсь.
     - Как из иного?
     - Да,  я  возвращаюсь с  того света,  куда на коне не доскачешь,  а с
молитвой дойдешь... от стоп Иисуса Христа, которого я молил смилостивиться
над Юрандом.
     - Вы просили чуда?  Это в вашей власти?  -  с величайшим любопытством
спросил Мацько.
     - Не в  моей это власти,  а  спасителя;  коли пожелает он,  то вернет
Юранду и глаза, и язык, и руку...
     - Да,  коли пожелает,  так,  уж конечно,  вернет, - ответил Мацько, -
хоть и не о пустяке вы просите.
     Ксендз Калеб ничего не ответил,  может,  не расслышал,  глаза у  него
были еще отуманенные, видно, он и впрямь забылся, погрузившись в молитву.
     Он закрыл руками лицо и  некоторое время сидел в  молчании.  Наконец,
встряхнувшись и протерев руками глаза, он сказал:
     - Ну, теперь спрашивайте.
     - Как снискал Збышко расположение самбийского правителя?
     - Он теперь уже не самбийский правитель.*
     _______________
          * Ульрих в 1397 - 1407 гг. был великим маршалом.

     - Это маловажно... Вы знаете, о чем я спрашиваю, и рассказывайте все,
что знаете.
     - На ристалище снискал он расположение Ульриха.  В Мальборк съехалось
в  гости  множество рыцарей,  и  магистр устроил состязания.  Ульрих любит
выступать на ристалищах,  сражался он и со Збышком.  Лопнула тут у Ульриха
седельная подпруга,  и Збышко легко мог свалить его с коня; однако он, как
увидел,   что   подпруга  лопнула,   швырнул  копье  наземь  и   поддержал
покачнувшегося Ульриха.
     - Вот видишь, каков он! - воскликнул Мацько, обращаясь к Ягенке. - За
это Ульрих его полюбил?
     - Да,  за это он его полюбил.  Он уже больше не пожелал с ним драться
ни на острых,  ни на тупых копьях и полюбил его. Когда же Збышко рассказал
ему  о  своем  горе,  Ульрих,  который блюдет рыцарскую честь,  распалился
гневом и  повел Збышка жаловаться к  своему брату магистру.  Бог ниспошлет
ему  за  это  спасение;  мало  среди  крестоносцев  таких,  кто  стоит  за
справедливость.  Збышко говорил мне, что много помог ему и рыцарь де Лорш,
который там в  большом почете за свой знатный род и богатство,  он во всем
свидетельствовал за Збышка.
     - Как же рассудил великий магистр?
     - Великий   магистр   строго-настрого  повелел   щитненскому  контуру
незамедлительно выслать из Щитно в Мальборк всех невольников и узников,  в
том числе и самого Юранда.  Про Юранда комтур написал, что он скончался от
ран и похоронен в Щитно около церкви,  прочих же невольников,  и среди них
юродивую девку, он отослал в Мальборк, но нашей Дануси среди них не было.
     - От оруженосца Главы я знаю, - сказал Мацько, - что Ротгер, которого
убил Збышко,  при дворе князя Януша тоже упоминал про какую-то дурочку. Он
говорил,  будто они приняли ее за Дануську. Когда же княгиня заметила ему,
что они знали подлинную дочку Юранда и  видели,  что она не была дурочкой,
он ответил: <Это верно, но мы думали, что ее оборотил нечистый>.
     - Комтур  тоже  написал  магистру,   что   они  отбили  эту  девку  у
разбойников и  не  держали  ее  в  заточении,  а  только  опекали,  и  что
разбойники клялись, будто это дочка Юранда, которую оборотил нечистый.
     - И магистр поверил?
     - Он  сам не  знал,  верить ему или не  верить;  но Ульрих еще больше
распалился гневом и  настоял на том,  чтобы брат послал в  Щитно вместе со
Збышком одного из правителей ордена,  что тоже было сделано.  Но, прибыв в
Щитно,  Збышко и  правитель уже не  застали старого комтура;  он  уехал на
войну с  Витовтом в  восточные замки;  нашли они только помощника комтура,
которому правитель велел  открыть все  подвалы и  подземелья.  Искали они,
искали,  но  так ничего и  не нашли.  Допросили и  людей.  Один сам сказал
Збышку,  что  много  можно  узнать от  капеллана,  который понимает немого
палача.  Но старый комтур взял палача с собой, а капеллан уехал в Крулевец
на какой-то духовный congressus...* Священники часто съезжаются и посылают
папе  жалобы  на  орден,  потому  что  и  им,  бедным,  тяжко  сносить иго
крестоносцев...
     _______________
          * конгресс, съезд (лат.).

     - Удивительно, как они не нашли Юранда, - заметил Мацько.
     - Должно быть,  старый комтур выпустил его  раньше.  Это  было  такое
злодейское дело,  что уж  лучше бы  они его просто казнили.  Им  хотелось,
чтобы  перед  смертью он  больше выстрадал,  чем  может  вынести рыцарь...
Слепой,  немой,  без правой руки -  храни господь и  помилуй!..  Ни  домой
дойти,  ни дорогу узнать,  ни попросить куска хлеба...  Они думали, что он
умрет от  голода под забором или утонет...  Что они ему оставили?  Ничего,
кроме воспоминания о том,  кем он был,  и мыслей о своем убожестве. А ведь
это горшая из мук...  Может, он сидел где-нибудь у костела или при дороге,
а Збышко проезжал мимо и не признал его.  Может, и он слышал голос Збышка,
но не мог его окликнуть...  Эх! Трудно удержаться от слез!.. Это чудо явил
господь,  что вы его встретили,  и потому я полагаю,  что господь явит еще
большее чудо, хоть и молят его об этом недостойные и грешные мои уста.
     - Что еще говорил Збышко? Куда он собирался ехать? - спросил Мацько.
     - Он  говорил так:  <Я  знаю,  что Дануська была в  Щитно;  но они ее
похитили и либо замучили,  либо увезли.  Это, говорил он, сделал старый де
Лђве, и, клянусь богом, я не успокоюсь до тех пор, пока не схвачу его>.
     - Збышко так  говорил?  Ну,  тогда он,  наверно,  поехал в  восточные
комтурии; но ведь там теперь война.
     - Он  знал,  что  там  война,  и  потому поехал к  князю Витовту.  Он
говорил,  что с  князем скорее найдет управу на крестоносцев,  чем с самим
королем.
     - К князю Витовту! - вскочил Мацько.
     И тут же обратился к Ягенке:
     - Вот видишь,  что такое ум!  Не  говорил ли  я  то  же  самое?  Ведь
предсказывал же я, что придется и нам ехать к Витовту...
     - Збышко надеялся, - вмешался ксендз Калеб, - что Витовт вторгнется в
Пруссию и будет осаждать тамошние замки.
     - Дай ему только время, он непременно начнет осаду, - ответил Мацько.
- Ну, слава богу, теперь мы хоть знаем, где искать Збышка.
     - Вот и надо сейчас же двигаться в путь! - сказала Ягенка.
     - Помолчи!  -  прикрикнул на  нее Мацько.  -  Оруженосцам не подобает
соваться со своими советами.
     И  он  бросил  на  Ягенку  многозначительный  взгляд,  как  бы  желая
напомнить девушке, что она оруженосец; та спохватилась и замолчала.
     Мацько подумал с минуту времени и сказал:
     - Ну теперь-то мы найдем Збышка,  он наверняка при князе Витовте,  но
хорошо было бы дознаться,  надобно ли ему еще искать кого по свету,  кроме
тех немецких голов, которые обещал он добыть.
     - А как же об этом дознаешься? - спросил ксендз Калеб.
     - Кабы знать,  что щитненский капеллан уже вернулся с синода,  я бы с
ним повидался,  -  ответил Мацько.  - У меня есть письма Лихтенштейна, и я
безо всякой опаски могу ехать в Щитно.
     - Не было там никакого синода,  только congressus,  - возразил ксендз
Калеб, - и капеллан, наверно, уже давно вернулся.
     - Это хорошо.  Все прочее я беру на себя. На всякий случай я возьму с
собой Главу да двоих слуг с боевыми конями и поеду.
     - А потом мы поедем к Збышку? - спросила Ягенка.
     - Да,  потом мы поедем к  Збышку,  а  покуда ты оставайся здесь и жди
меня.  Думаю,  что больше трех-четырех дней я  не задержусь.  Кости у меня
крепкие,  к трудам мне не привыкать стать.  Только сперва я хочу попросить
вас, отец Калеб, дать мне письмо к щитненскому капеллану. Как покажу я ему
ваше письмо,  он мне скорее поверит...  вы, священники, друг дружке всегда
больше доверяете.
     - Люди о тамошнем капеллане хорошо отзываются, - сказал отец Калеб. -
И уж если кто и знает что-нибудь, так это он.
     К вечеру ксендз Калеб приготовил письмо, а на другой день, еще солнце
не успело взойти, а старого Мацька уже не было в Спыхове.


                                   XII

     Юранд очнулся от своего долгого сна при ксендзе Калебе; забыв во сне,
что с  ним сталось,  не  зная,  где он  находится,  он стал ощупывать свою
постель и  стену,  у  которой она стояла.  Но  ксендз Калеб заключил его в
объятии и воскликнул со слезами умиления:
     - Это я!  Ты в Спыхове!  Брат Юранд! Господь послал тебе испытание...
но ты среди своих... Добрые люди привезли тебя... Брат Юранд! Брат!!
     И, прижав его к груди, он стал целовать его лоб, его пустые глазницы,
и  снова прижимать к груди,  и снова целовать.  Ошеломленный Юранд сперва,
казалось,  ничего не  понимал;  наконец он  провел левой рукой по  голове,
словно силясь разогнать и рассеять тягостное оцепенение и сон.
     - Ты слышишь меня, понимаешь? - спросил ксендз Калеб.
     Юранд утвердительно кивнул головой,  затем протянул руку  и,  сняв со
стены  серебряное распятие,  добытое когда-то  в  бою  с  богатым немецким
рыцарем, прижал его к устам и груди и передал ксендзу Калебу:
     - Я понимаю тебя,  брат! - сказал ксендз. - Он остается с тобою и как
вывел тебя из неволи, так может вернуть тебе все, что ты потерял.
     Юранд показал перстом на небо в знак того, что лишь там ему будет все
возвращено,  и  выжженные  глаза  его  снова  наполнились  слезами,  и  на
изможденном лице изобразилось безмерное горе.
     Ксендз Калеб,  увидев это движение и горестное это лицо,  решил,  что
Дануськи нет уже в живых, опустился у ложа на колени и произнес:
     - Упокой,  господи,  душу ее в селениях праведных,  да сияет над  нею
свет вечный, аминь!
     Но  слепец при этих словах приподнялся,  сел на постели,  стал качать
головой и  махать рукою,  как  бы  силясь остановить ксендза Калеба,  дать
понять ему,  что  он  ошибается.  Однако они так и  не  поняли друг друга,
потому что в  эту минуту в  комнату вошел старый Толима,  а  за ним стража
городка,  управитель,  самые  почтенные  спыховские  старики,  лесничие  и
рыбаки.  Весть  о  возвращении  господина  распространилась уже  по  всему
Спыхову.  Люди обнимали колени Юранда, целовали ему руки и горько плакали,
глядя на калеку и старца, ничем не напоминавшего прежнего могучего Юранда,
грозу крестоносцев и  победителя во всех битвах.  Соратники его по походам
побледнели от  гнева,  и  жестокими стали  их  лица.  Собираясь кучками  и
подталкивая друг дружку локтями,  они стали о чем-то шептаться; наконец из
толпы выступил вперед один  страж,  он  же  спыховский кузнец,  Сухаж,  и,
подойдя к Юранду, упал ему в ноги, и сказал:
     - Как привезли вас сюда, милостивый пан, мы тотчас хотели двинуться в
Щитно, да рыцарь, который привез вас, не позволил нам. Но теперь позвольте
нам пойти на  Щитно,  потому что не  можем мы не отомстить за такую обиду.
Пусть будет так,  как прежде бывало.  Не бесчестили они нас безнаказанно и
не будут бесчестить... Ходили мы с вами на них, пойдем и теперь с Толимой,
а  то и  без него.  Должны мы взять Щитно и  пролить их собачью кровь,  да
поможет нам бог!
     - Да поможет нам бог! - повторили десятки голосов.
     - На Щитно!
     - Кровь за кровь!
     И  пламя гнева охватило горячие мазурские сердца.  Лица  нахмурились,
глаза  засверкали,  послышался скрежет зубов.  Но  вскоре  стихли голоса и
скрежет, и все взоры устремились на Юранда.
     Щеки его сперва разгорелись,  словно в рыцаре проснулись былая ярость
и былой боевой пыл.  Он поднялся и снова стал водить рукой по стене. Людям
показалось,  что  это  он  ищет меч:  но  пальцы его наткнулись на  крест,
который ксендз Калеб повесил на прежнее место.
     Юранд снова снял крест со стены,  лицо его побледнело, и, обратившись
к людям, он протянул вперед распятие, подняв к небу пустые глазницы.
     Наступило молчание.  На улице вечерело. В открытые окна долетал гомон
птиц, которые устраивались на ночь под навесами крыш и на липах, росших во
дворе.  Последние багряные лучи  солнца,  проникая в  комнату,  падали  на
высоко поднятый крест и седые волосы Юранда.
     Кузнец  Сухаж  посмотрел на  Юранда,  оглянулся на  товарищей,  повел
глазами и,  перекрестившись,  вышел на  цыпочках вон.  За  ним так же тихо
вышли все остальные и, столпившись во дворе, снова стали шептаться:
     - Ну, так как же?
     - Не пойдем, что ли?
     - Не позволил!
     - Месть оставил богу. Видно, и душа его изменилась.
     Так оно на самом деле и было.
     В комнате Юранда остались только ксендз Калеб, старик Толима и Ягенка
с  Анулькой,  которые,  увидев во  дворе  толпу вооруженных людей,  пришли
поглядеть, в чем дело.
     Ягенка, которая была смелее и решительнее Анули, подошла к Юранду.
     - Да поможет вам бог, рыцарь Юранд! - сказала она. - Это мы, помните,
мы привезли вас из Пруссии.
     При  звуке ее  молодого голоса лицо Юранда посветлело.  Видно,  яснее
вспомнилось ему теперь все,  что произошло на  щитненской дороге,  он стал
благодарить девушку, кивая головой и прижимая к сердцу руку. Ягенка начала
рассказывать Юранду,  как  они  его  встретили,  как  узнал его оруженосец
Збышка,  чех  Глава,  и  как,  наконец,  они  привезли его в  Спыхов.  Она
рассказала ему и о том,  что носит с товарищем меч,  шлем и щит за рыцарем
Мацьком из Богданца,  дядей Збышка, и о том, что Мацько выехал из Богданца
на поиски племянника и отправился теперь в Щитно,  откуда через три-четыре
дня он должен вернуться в Спыхов.
     Правда,  при упоминании о Щитно Юранд уже не взволновался так,  как в
первый  раз  на   дороге,   все  же   на  лице  его  изобразилось  сильное
беспокойство.  Но  Ягенка уверила его,  что рыцарь Мацько столь же  хитер,
сколь и  отважен,  и никому не попадется на удочку,  а кроме того,  у него
письма от Лихтенштейна,  с которыми он может безопасно разъезжать повсюду.
Эти  слова успокоили Юранда;  было видно,  что  он  хочет расспросить и  о
многом другом и  страдает оттого,  что не может этого сделать.  Догадливая
девушка сразу это заметила.
     - Вот будем мы с вами почаще беседовать,  - сказала она Юранду, - так
обо всем поговорим.
     Юранд в ответ опять улыбнулся, положил девушке на голову руку и долго
держал так, как бы благословляя ее. Он и впрямь многим был ей обязан, да и
видно было, что пришлись ему по сердцу и ее молодость, и ее речи, так живо
напомнившие ему щебетанье пташки.
     С той поры,  когда он не молился, - а молился он по целым дням, - или
не был погружен в сон,  он всегда искал ее подле себя, а когда ее не было,
тосковал по ее голосу и всячески давал понять ксендзу Калебу и Толиме, как
хочется ему, чтобы при нем был этот чудный оруженосец.
     Она  приходила к  нему,  жалея старика всем  своим добрым сердцем,  и
коротала время с  ним,  поджидая Мацька,  который почему-то задерживался в
Щитно.
     Он  должен  был  вернуться дня  через  три,  меж  тем  миновал уже  и
четвертый,  и пятый день.  Лишь к вечеру шестого дня,  когда обеспокоенная
девушка  собралась уже  просить  Толиму  послать  людей  на  разведку,  со
сторожевого дуба дали знать, что к Спыхову подъезжают какие-то всадники.
     Спустя немного времени на подъемном мосту и впрямь зацокали копыта, и
во двор въехал оруженосец Глава с одним из слуг. Ягенка уже сбежала сверху
и  поджидала чеха во  дворе;  не  успел он спешиться,  как она бросилась к
нему.
     - Где Мацько? - спросила она с тревожно бьющимся сердцем.
     - Поехал к  князю Витовту,  а вам велел оставаться здесь,  -  ответил
оруженосец.


                                   XIII

     Узнав,  что Мацько велел ей остаться в Спыхове,  Ягенка от удивления,
огорчения и  гнева  не  могла  сначала  слова  вымолвить и  только  широко
открытыми  глазами  глядела  на  чеха,  который  прекрасно понимал,  какую
неприятную весть он ей привез.
     - Я хотел бы рассказать вам о том, что слыхали мы в Щитно, есть много
новостей, и притом важных, - сказал он.
     - И про Збышка?
     - Нет, новости только щитненские - понимаете...
     - Понимаю! Пусть слуга расседлает коней, а вы ступайте за мной.
     И, отдав распоряжение слуге, она повела чеха наверх.
     - Почему Мацько нас бросил? Зачем нам оставаться в Спыхове, почему вы
воротились? - забросала она чеха вопросами.
     - Я воротился потому, что мне велел рыцарь Мацько, - ответил Глава. -
Мне тоже хотелось на  войну;  но приказ есть приказ.  Рыцарь Мацько сказал
мне так:  <Воротишься,  будешь охранять згожелицкую панну и  ждать от меня
вестей. Может, говорит, тебе придется проводить ее в Згожелицы, не годится
ей одной туда ехать>.
     - Господи боже мой, да что же случилось? Неужто нашлась дочка Юранда?
Неужто Мацько не к  Збышку поехал,  а за Збышком?  Ты ее видел?  Говорил с
нею? Почему же ты не привез ее и где она сейчас?
     В ответ на град вопросов чех склонился к ногам девушки и сказал:
     - Не прогневайтесь,  ваша милость, не могу я вам сразу ответить. Коли
воля ваша, буду отвечать по порядку.
     - Хорошо! Нашлась она или нет?
     - Нет, но теперь мы точно знаем, что она была в Щитно и что ее увезли
куда-то в восточные замки.
     - Почему же мы должны сидеть в Спыхове?
     - А  вдруг она  найдется?..  Тогда,  ваша  милость...  дело  такое...
незачем тогда...
     Ягенка умолкла, только щеки у нее покраснели.
     - Я думал и все еще думаю,  -  продолжал чех, - что нам не вырвать ее
живой из лап этих псов,  но все в  руках божьих.  Расскажу вам по порядку.
Приехали мы в Щитно,  ну,  ладно.  Рыцарь Мацько показал помощнику комтура
письмо Лихтенштейна,  а  тот замолоду носил меч за  Куно,  на наших глазах
поцеловал он печать и принял нас радушно,  ни в чем не заподозрил.  Будь