о,  тем  более что  двор находился в  Цеханове,  который князь Януш
перестраивал, верней, восстанавливал, после давнего набега Литвы, когда от
старого города остался один только замок. В варшавском замке Збышка принял
правитель Ясько Соха,  сын воеводы Абрагама,  павшего в  битве на Ворскле.
Ясько знал Збышка,  так как был с  княгиней в Кракове,  поэтому он радушно
принял молодого рыцаря;  однако,  прежде чем  сесть за  стол,  Збышко стал
спрашивать Яська,  как  Дануся,  не  вышла ли  она замуж вместе с  другими
придворными паннами княгини.
     Но Соха ничего не мог об этом сказать. Князь и княгиня с ранней осени
жили в  Цеханове.  В Варшаве оставалась только горсточка лучников и он для
охраны замка.  Соха слышал,  что в Цеханове веселились и, как всегда перед
рождественским постом,  играли свадьбы,  но  какие  придворные панны вышли
замуж, а какие - нет, он, будучи человеком женатым, не спрашивал.
     - Думаю,  однако,  - сказал Соха, - что Дануся замуж не вышла, потому
что свадьбу сыграть без Юранда не  могли,  а  об  его приезде я  ничего не
слыхал.  У  князя и княгини гостят также два рыцаря-крестоносца,  комтуры,
один из Янсборка, другой из Щитно, и с ними как будто чужеземцы; ну, Юранд
в такое время никогда не приезжает,  ибо стоит ему увидеть белый плащ, как
он  тотчас приходит в  ярость.  А  раз не было Юранда,  значит,  не было и
свадьбы! Впрочем, если хочешь, я пошлю гонца разузнать обо всем и велю ему
спешно воротиться назад, хоть и думаю, что ты наверняка найдешь Данусю еще
в девушках.
     - Я  сам завтра утром поеду,  а за утешение тебе спасибо.  Как только
кони отдохнут, так и тронусь в путь, мне покоя не будет, покуда я не узнаю
всю правду; ну, а тебе все-таки спасибо - у меня от души теперь отлегло.
     Однако Соха  этим не  ограничился.  Он  стал расспрашивать шляхтичей,
гостивших в это время в замке, и солдат, не слыхал ли кто из них о свадьбе
Дануси. Никто об этом ничего не слыхал, хотя нашлись такие, которые были в
Цеханове и  даже гуляли там на свадьбах.  Разве только в  последние недели
или в  последние дни она вышла.  Могло статься и  так -  ведь в те времена
люди недолго раздумывали.  И все же Збышко лег спать, окрыленный надеждой.
Уже в постели он подумал,  не прогнать ли завтра Сандеруса,  однако решил,
что  этот  бродяга знает  немецкий язык  и  может  пригодиться ему,  когда
придется выехать в  Мальборк для поединка с Лихтенштейном.  Збышко подумал
также,  что Сандерус не обманул его,  и хоть дорого стоил, потому что ел и
пил  в  корчмах за  четверых,  однако был  услужлив и  выказывал некоторую
привязанность к своему новому господину.  И главное,  он умел писать,  чем
превосходил не только оруженосца-чеха, но и самого Збышка.
     Вот почему молодой рыцарь позволил Сандерусу ехать с  ним в  Цеханов,
чему тот обрадовался не только потому,  что в  дороге его поили и кормили,
но и  потому,  что в  такой почтенной компании он внушал большее доверие и
легче находил покупателей. Переночевав в Насельске и подвигаясь не слишком
быстро и  не  слишком медленно,  путники на  другой день под вечер увидели
стены  цехановского замка.  Збышко  остановился  в  корчме,  чтобы  надеть
доспехи и,  по рыцарскому обычаю,  въехать в  замок в  шлеме и  с копьем в
руке;  сев затем на  своего рослого коня,  добытого в  бою,  он сотворил в
воздухе крест и двинулся вперед.
     Но не проехал он и десяти шагов,  как ехавший позади чех поравнялся с
ним и сказал:
     - Ваша милость,  за нами мчатся какие-то рыцари, уж не крестоносцы ли
это?..
     Збышко повернул коня и в каких-нибудь тридцати шагах увидел блестящую
группу всадников,  во  главе которой ехали два рыцаря на  рослых поморских
конях,  оба в  полном вооружении,  в  белых плащах с  черными крестами и в
шлемах с высокими павлиньими султанами.
     - Клянусь богом, крестоносцы! - сказал Збышко.
     И он невольно пригнулся в седле,  вытянул копье в пол конского уха, а
чех,  увидев это,  поплевал в  кулак,  чтобы рукоять секиры не скользила в
руке.
     Слуги Збышка,  люди  бывалые и  сведущие в  военном деле,  тоже стали
наготове,  правда не  для боя -  в  рыцарских поединках слуги не принимали
участия,  -  а для того, чтобы отмерить место для конного боя или утоптать
снег для пешего.  Один только чех,  принадлежавший к шляхетскому роду, мог
принять участие в бою;  но и он полагал, что, прежде чем ударить на врага,
Збышко сделает вызов,  и поразился,  увидев, что молодой господин наставил
до вызова свое копье.
     Однако  Збышко  вовремя спохватился.  Он  вспомнил свой  безрассудный
поступок  под   Краковом,   когда  так   легкомысленно  хотел  напасть  на
Лихтенштейна,  и все беды,  которые после этого обрушились на него, поднял
копье,  отдал его чеху и,  не вынимая из ножен меча,  тронул своего коня и
поехал  к  крестоносцам.  Приблизившись к  ним,  он  заметил еще  третьего
рыцаря,   тоже  с   перьями  на   голове,   и   четвертого,   безоружного,
длинноволосого, который был похож на мазура.
     При виде их Збышко сказал про себя:
     <Пообещал я в темнице своей госпоже не три чуба,  а столько,  сколько
пальцев на обеих руках;  но три,  ежели только это не послы едут, я мог бы
добыть сейчас>.
     Однако,  подумав,  он  решил,  что это все-таки едут какие-то послы к
мазовецкому князю, и, вздохнув, громко сказал:
     - Слава Иисусу Христу!
     - Во веки веков, - ответил безоружный всадник с длинными волосами.
     - Дай бог счастья!
     - Вам также!
     - Слава Георгию Победоносцу!
     - Это наш покровитель. Путь-дорога!
     Они стали раскланиваться,  затем Збышко назвал свое имя, герб и клич,
сообщил,  откуда  направляется к  мазовецкому  двору;  рыцарь  с  длинными
волосами  сказал,   что  его  зовут  Ендреком  из  Кропивницы  и   что  он
сопровождает  гостей  князя:   брата  Готфрида,  брата  Ротгера,  а  также
господина Фулькона де  Лорша из  Лотарингии,  гостя крестоносцев,  который
пожелал собственными глазами увидеть мазовецкого князя и особенно княгиню,
дочь славного <Кинстута>.
     Когда Ендрек из Кропивницы называл их имена,  иноземные рыцари,  сидя
прямо на своих конях,  склоняли головы в железных шлемах, решив по богатым
доспехам Збышка,  что это князь послал им  навстречу кого-нибудь из знати,
быть может родственника своего или сына.
     Меж тем Ендрек из Кропивницы продолжал:
     - Комтур, или, по-нашему, староста из Янсборка, который гостит сейчас
у князя, рассказал ему об этих трех рыцарях, которые очень хотели побывать
у нас,  но не осмеливались, особенно рыцарь из Лотарингии; сам он издалека
и думал, что на тевтонской границе обитают сарацины, с которыми никогда не
прекращается война. Князь, как гостеприимный хозяин, тотчас послал меня на
границу, чтобы под моей охраной они благополучно миновали замки.
     - Так они без вашей помощи не могли бы проехать?
     - Наш народ ненавидит крестоносцев,  и  не за то,  что они учиняют на
нас набеги,  -  мы сами тоже к ним заглядываем,  - а за то, что они низкие
предатели;  ведь крестоносец обнимает тебя и  целует,  а  сам в  это время
готов нож тебе в  спину всадить;  подлый это обычай,  и  противен он  нам,
мазурам.  Да что говорить!  Всякий примет немца в  своем доме и  не обидит
гостя,  но на дороге не преминет напасть на него.  А  есть такие,  которые
только так и  поступают,  из  мести ли  или ради славы -  да пошлет ее бог
всякому.
     - Кто же среди вас самый славный?
     - Есть один такой,  что немцу легче во все глаза взглянуть на смерть,
чем его увидеть, а зовут его Юранд из Спыхова.
     Сердце затрепетало у молодого рыцаря,  когда он услыхал это имя, и он
тотчас решил разузнать кой о чем у Ендрека из Кропивницы.
     - Знаю,  -  сказал он, - слыхал: это его дочка Данута была придворной
княгини, пока не вышла замуж.
     И,  затаив дыхание,  он  воззрился на мазовецкого рыцаря;  однако тот
воскликнул в изумлении:
     - Да кто вам это сказал?  Ведь она еще совсем молоденькая. Случается,
конечно,  что и такие выходят замуж; но Данута не вышла. Шесть дней, как я
уехал из Цеханова и  видел ее с  княгиней.  Как же она могла в посту выйти
замуж?
     Услышав это,  Збышко с  трудом сдержался,  чтобы не схватить мазура в
объятия и не крикнуть: <Спасибо вам за эту весточку!> Совладав с собою, он
сказал:
     - А я слыхал, будто Юранд выдал ее замуж.
     - Это не Юранд,  а княгиня хотела,  да не могла отдать ее против воли
отца.  Хотелось княгине отдать Данусю за одного рыцаря в  Кракове,  он дал
обет служить девушке, и она его любит.
     - Любит? - воскликнул Збышко.
     Ендрек бросил на него быстрый взгляд и с улыбкой спросил:
     - Что это вы так про эту девушку расспрашиваете?
     - Я про знакомых расспрашиваю, к которым еду.
     Из-под шлема у Збышка виднелись  только  глаза  да  нос  и  чуть-чуть
выглядывали  щеки;  но  и  щеки,  и нос так сильно у него покраснели,  что
мазур, большой насмешник и лукавец, спросил:
     - Лицо-то у вас,  должно быть от мороза,  покраснело,  как пасхальное
яичко!
     Юноша еще больше смешался и пробормотал:
     - Должно быть.
     Они тронули коней и некоторое время ехали молча;  только кони фыркали
и  из  ноздрей у  них  вырывались клубы пара  да  болтали друг  с  дружкой
иноземные рыцари. Однако через минуту Ендрек из Кропивницы спросил:
     - Как вас зовут, я что-то недослышал?
     - Збышко из Богданца.
     - Что  вы  говорите!  Да  ведь  того рыцаря,  который дал  обет дочке
Юранда, тоже как будто так звали.
     - Уж не думаете вы,  что я  стану отпираться?  -  с гордостью отрезал
Збышко.
     - Чего же  тут  отпираться!  Господи,  так  это вы  тот самый Збышко,
которого дочка  Юранда  накрыла  покрывалом!  Да  когда  двор  вернулся из
Кракова,  у придворных дам только и разговору было,  что про вас,  у иных,
скажу я вам,  даже слезы текли по щекам.  Так это вы! То-то все обрадуются
при дворе, княгиня ведь тоже вас любит.
     - Да благословит ее бог,  да и вас, за добрую весть. А то как сказали
мне, что Дануся вышла замуж, я весь обомлел.
     - А  чего  ей  замуж  выходить!..  Лакомый  кусочек  такая  невеста -
приданого-то у нее целый Спыхов; но хоть много красивых хлопцев при дворе,
а  никто  на  нее не заглядывался из уважения и к поступку ее,  и к вашему
обету.  Да и княгиня до этого  не  допустила  бы.  То-то  все  обрадуются!
Сказать  по правде,  кое-кто над Данусей подсмеивался.  <Не воротится твой
рыцарь>,  - говорили ей,  а она тогда только ножками  топала:  <Воротится,
воротится!>  А  как  скажут  ей,  что вы на другой женились,  так она даже
всплакнет, бывало.
     Збышко  растрогался,  услышав эти  слова,  но  при  мысли  о  людском
наговоре вспыхнул от гнева:
     - Я на бой вызову того, кто на меня наговаривал!
     Но Ендрек из Кропивницы расхохотался:
     - Да  ведь это  бабы ей  говорили!  Что  же,  вы  баб  будете на  бой
вызывать? С бабой мечом не повоюешь!
     Обрадовавшись,   что   судьба   послала   ему   такого   веселого   и
благожелательного товарища,  Збышко  стал  расспрашивать  его  сперва  про
Данусю,  потом про обычаи мазовецкого двора, потом снова про Данусю, потом
про князя Януша,  про княгиню и снова про Данусю;  вспомнив о своем обете,
он рассказал Ендреку обо всем,  что слышал по дороге,  и о том,  как народ
готовится к войне, и о том, как ждет ее со дня на день, и спросил наконец,
ждут ли войны и в мазовецких княжествах.
     Однако пан  из  Кропивницы не  думал,  что  война начнется так скоро.
Народ толкует о войне;  но он собственными ушами слыхал, как князь однажды
говорил Миколаю из  Длуголяса,  что крестоносцы спрятали когти и  что если
король  настоит,  так  они  из  страха перед  его  могуществом освободят и
захваченную ими землю добжинскую, и, уж во всяком случае, будут оттягивать
войну, пока как следует не подготовятся.
     - Да и князь,  - прибавил он, - недавно ездил в Мальборк. Магистра не
было, так князя великий маршал принимал и ристалища в честь его устроил, а
сейчас у князя комтуры гостят, да вот еще новые гости едут...
     Ендрек на минуту задумался и прибавил:
     - Толкуют,  будто неспроста гостят крестоносцы у  нас  и  в  Плоцке у
князя  Земовита.  Сдается,  хотят они,  чтобы в  случае войны наши  князья
выступили на помощь не польскому королю,  а ордену,  ну, а если не удастся
склонить их  к  этому,  так  чтобы в  стороне остались,  -  но  не  выйдет
по-ихнему...
     - Даст бог,  не  выйдет.  Да разве вы усидите дома?  Ведь ваши князья
подвластны польскому королю. Думаю, не усидеть вам.
     - Не усидеть, - подтвердил Ендрек из Кропивницы.
     Збышко снова бросил взгляд на иноземных рыцарей и павлиньи их перья.
     - А эти что, за тем же едут?
     - Крестоносцы они, может, и за тем же. Кто их знает?
     - А третий?
     - Третий едет из любопытства.
     - Должно быть, знатный рыцарь.
     - Еще бы!  За  ним едут три кованых повозки с  богатым снаряжением да
девять человек прислуги. Вот бы с таким подраться! Даже слюнки текут!
     - Вам нельзя!
     - Никак нельзя! Князь велел мне охранять их. Волос не упадет с головы
у них до самого Цеханова.
     - А что, если бы я вызвал их на поединок? А что, если бы они захотели
драться со мной?
     - Тогда вам пришлось бы сперва со мной драться;  нет,  покуда я  жив,
ничего из этого не выйдет.
     Збышко ласково посмотрел на молодого шляхтича и сказал:
     - Вы знаете,  что такое рыцарская честь.  С  вами я драться не стану,
потому что вы  друг мне;  но в  Цеханове я  с  божьей помощью найду повод,
чтобы подраться с немцами.
     - В  Цеханове делайте все,  что вам угодно.  Там тоже без ристалищ не
обойдется,  и  если дозволят князь и  комтуры,  так дело может дойти и  до
поединка.
     - Есть у  меня доска,  на  которой написан вызов каждому,  кто станет
оспаривать,  что  панна  Данута самая  добродетельная и  самая  прекрасная
девица  на  свете.  Но  знаете...  люди  везде  только  пожимают плечами и
смеются.
     - Иноземный это обычай и,  сказать по правде,  глупый,  у  нас его не
знают,  разве только где-нибудь на границе. Вот и этот лотарингский рыцарь
все приставал по дороге к шляхтичам,  требовал,  чтобы они прославляли его
даму. Но никто его не понимал, а я не допустил, чтобы дело дошло до драки.
     - Как?  Он  требовал,  чтобы прославляли его даму?  Что вы  говорите!
Верно, нет у него ни стыда, ни совести.
     Тут  он  устремил  на  иноземного  рыцаря  взор,  точно  любопытствуя
взглянуть,  каков же с виду человек,  у которого нет ни стыда, ни совести;
однако в  душе он  должен был  признаться,  что  Фулькон де  Лорш вовсе не
смотрит обыкновенным забиякой.  Из-под приподнятого забрала глядели добрые
глаза, и лицо у рыцаря было молодое, печальное.
     - Сандерус! - окликнул вдруг Збышко своего немца.
     - К вашим услугам, - ответил тот, приближаясь.
     - Спроси у  этого рыцаря,  какая девица самая добродетельная и  самая
прекрасная на свете.
     - Какая девица самая добродетельная и  самая прекрасная на  свете?  -
спросил Сандерус.
     - Ульрика д'Эльнер! - ответил Фулькон де Лорш.
     И, устремив глаза ввысь,  он стал тяжело  вздыхать,  а  у  Збышка  от
такого  кощунства  даже  дух  занялся,  и  в  негодовании он вздыбил своею
скакуна; однако не успел он слово вымолвить, как Ендрек из Кропивницы стал
на коне между ним и чужеземцем и сказал:
     - Не затевать ссоры!
     Однако Збышко снова обратился к торговцу реликвиями:
     - Скажи ему от меня, что он любит сову.
     - Благородный рыцарь, мой господин говорит, что вы сову любите! - как
эхо повторил Сандерус.
     Господин де  Лорш  выпустил при  этих  словах  поводья,  правой рукой
отстегнул и  снял с  левой руки железную перчатку и бросил ее в снег перед
Збышком, который кивнул чеху, чтобы тот поднял ее острием копья.
     Но тут Ендрек из Кропивницы обратил к  Збышку лицо и  с грозным видом
сказал:
     - Повторяю,  вы не станете драться, пока я охраняю этих рыцарей. Я не
позволю драться ни вам, ни ему.
     - Но ведь не я его, а он меня вызвал на поединок.
     - Да,  но он вызвал вас за сову.  С меня этого достаточно, а если кто
станет противиться... Смотрите!.. Я ведь тоже умею повернуть наперед пояс.
     - Не хочу я с вами драться.
     - А пришлось бы, потому что я дал клятву охранять этого рыцаря.
     - Так как же быть? - спросил упрямый Збышко.
     - Цеханов уже недалеко.
     - Но что подумает немец?
     - Пусть ваш человек скажет ему,  что здесь вы драться не можете и что
сперва должны испросить дозволение князя, а он - комтура.
     - Да, но если мы не получим дозволения?
     - Как-нибудь встретитесь в другом месте. Довольно слов!
     Видя,  что  ничего  тут  не  поделаешь и  что  Ендрек  из  Кропивницы
действительно не  может допустить,  чтобы дело дошло до  поединка,  Збышко
снова позвал Сандеруса и велел объяснить лотарингскому рыцарю, что драться
они будут только по  прибытии на  место.  Выслушав немца,  де  Лорш кивнул
головой в знак того,  что понял, а затем, протянув Збышку руку, подержал с
минуту  и  трижды  крепко  пожал  его  руку,  а  по  рыцарскому обычаю это
означало,  что поединок должен состояться в  любом месте и  в любое время.
После  этого  они,  с  виду  как  будто  в  добром  согласии,  двинулись к
цехановскому замку,  круглые башни которого уже виднелись на фоне румяного
неба.
     В Цеханов путники приехали еще засветло,  но пока их опросили у ворот
замка  и  спустили мост,  надвинулась темная  ночь.  Принял их  и  угостил
знакомый Збышка Миколай из Длуголяса, который командовал замковой стражей,
состоявшей из горсточки рыцарей и трех сотен метких лучников из обитателей
пущи.  При въезде Збышко,  к великому своему огорчению, узнал, что двора в
замке  нет.  В  честь комтуров из  Щитно и  Янсборка князь устроил большую
охоту,  и  в  лес для пущей пышности отправилась и  княгиня с  придворными
дамами.  Из  знакомых женщин  Збышко нашел  только Офку,  вдову  Кшиха  из
Яжомбкова,  которая была ключницей замка.  Офка очень ему обрадовалась; со
времени возвращения из Кракова она всем и  вся рассказывала о любви Збышка
к  Данусе  и  о  случае с  Лихтенштейном.  Она  покорила этими  рассказами
молодежь, за что была благодарна Збышку, и сейчас старалась утешить юношу,
который опечалился, узнав, что Дануси нет в замке.
     - Ты ее не узнаешь,  -  говорила Офка.  - Годы идут, и лифы у девушки
уже трещат по швам,  грудь у  нее наливается.  Не коротышка уж она,  какой
была раньше,  и любит тебя уж иначе. Сейчас, если только кто крикнет ей на
ухо:  <Збышко!> -  так будто шилом ее кольнет. Такая уж наша женская доля,
ничего не поделаешь,  потому на то воля божья... А дядюшка твой, говоришь,
здоров?  Что ж он не приехал?..  Да,  такая уж наша доля... Скучно, скучно
девке одной жить на свете...  Счастье еще, что ног она себе не переломала,
ведь каждый божий день поднимается на башню и  глядит на дорогу...  Всякой
девушке мил друг надобен...
     - Коней только покормлю и тотчас к ней поеду, хоть и ночью, все равно
поеду, - ответил Збышко.
     - Поезжай,  только  возьми  с  собой  провожатого  из  замка,  не  то
заблудишься в пуще.
     За ужином,  который Миколай из Длуголяса устроил для гостей, Збышко и
в самом деле сказал, что сейчас же уедет вслед за князем и просит дать ему
провожатого.  Утомившись от  дороги,  крестоносцы после  ужина  уселись  у
огромных каминов,  в  которых пылали целые  стволы сосен,  и  решили ехать
только на следующий день,  после отдыха.  Один де Лорш,  узнав, о чем идет
речь,  изъявил желание ехать  со  Збышком,  так  как  опасался опоздать на
охоту, которую ему непременно хотелось посмотреть.
     После этого он подошел к  Збышку и,  протянув ему руку,  снова трижды
сжал его пальцы.


                                    XX

     Однако и  на  этот раз  им  не  пришлось драться,  так как Миколай из
Длуголяса,  узнав обо всем от Ендрека из Кропивницы,  взял с  обоих сло