хал на  санях.  Он  велел Гловачу пересесть на  сани и  на  случай
нападения  волков  держать  наготове  самострел,   а  пока  весело  с  ним
разговаривал.
     - В  Прасныше,  -  сказал  Збышко,  -  мы  только покормим лошадей да
погреемся и сейчас же поедем дальше.
     - В Цеханов?
     - Сперва в Цеханов поклониться князю и княгине и помолиться богу.
     - А потом? - спросил Гловач.
     Збышко улыбнулся и ответил:
     - Кто знает, может, потом и в Богданец.
     Чех  удивленно  посмотрел  на  своего  господина.  В  голове  у  него
мелькнула мысль, уж не отказался ли он от дочки Юранда. Это было похоже на
правду, потому что Дануся уехала, а в лесном доме князя до ушей чеха дошел
слух о  том,  что пан из  Спыхова не  соглашается отдать дочку за молодого
рыцаря.  Обрадовался добрый оруженосец;  хоть он сам любил Ягенку,  но для
него она была словно звезда в  небе,  и  рад он был добыть ей счастье даже
ценою собственной крови. Збышка он тоже полюбил и всей душой желал служить
им обоим до смерти.
     - Так  это  вы,  ваша милость,  останетесь уже в  своих владениях?  -
весело спросил он.
     - Как же мне оставаться в своих владениях,  - возразил Збышко, - коли
я послал вызов крестоносцам,  а еще раньше Лихтенштейну?  Де Лорш говорил,
что  магистр будто бы  хочет пригласить короля в  гости в  Торунь,  так  я
присоединюсь тогда к  королевской свите:  авось пан Завиша из  Гарбова или
пан Повала из Тачева испросят для меня позволения у короля драться с этими
монахами.  Те,  наверно,  выйдут на  бой с  оруженосцами,  так что и  тебе
придется с ними сразиться.
     - Иначе одна бы мне дорога была - тоже в монахи, - сказал чех.
     Збышко посмотрел на него с удовлетворением.
     - Круто придется тому,  кто подвернется тебе под секиру. Дал тебе бог
страшную силу,  но ты бы худо поступил, если бы зря стал похваляться ею, -
истинному оруженосцу приличествует смирение.
     Чех закивал головой в  знак того,  что не будет зря похваляться своей
силой,  но  и  не пожалеет ее в  бою против немцев,  а  Збышко по-прежнему
улыбался, но уже не оруженосцу, а собственным мыслям.
     - То-то  старый пан  обрадуется,  как мы  воротимся,  -  сказал после
минутного молчания Гловач. - В Згожелицах тоже будут рады.
     Ягенка, как живая, встала перед взором Збышка, словно тут вот, рядом,
сидела с ним  на  санях.  Всегда  так  бывало,  что,  неожиданно  вспомнив
девушку, он видел ее как наяву.
     <Нет,  - подумалось ему, - не будет она рада, потому что ворочусь я в
Богданец, да только с Дануськой, а она пускай за другого выходит...> В это
мгновение Збышку представились Вильк из Бжозовой и  молодой Чтан из Рогова
- и  так  горько вдруг ему  стало,  что она может достаться кому-нибудь из
них. <Уж лучше бы она кого другого нашла, - подумал он про себя, - ведь им
бы только лакать пиво да в зернь играть, а она хорошая девушка> Подумал он
и о том,  что дядя очень огорчится,  когда обо всем узнает,  однако тотчас
утешился,  вспомнив,  что  для Мацька всего важнее были род да  богатство,
которое могло бы  поднять значение рода.  Правда,  Ягенку взять -  на меже
жениться,   зато  Юранд  был  богаче  Зыха  из  Згожелиц,   и  легко  было
предугадать,  что Мацько недолго будет сердиться на племянника,  тем более
что старик знал о  его любви к  Дануське и  о  том,  чем он  ей  обязан...
Поворчит-поворчит,  да и перестанет, еще рад будет потом и Дануську станет
любить, как родную дочь!
     И  вдруг в сердце Збышка шевельнулось чувство любви к дяде и тоски по
этому  суровому человеку,  который любил и  берег его  как  зеницу ока;  в
битвах защищал его  больше,  чем самого себя,  для него захватывал добычу,
для него наживал богатство.  Двое их  было -  одиноких -  на  свете!  Даже
родственников не было у них,  разве такие дальние, как аббат, и, когда им,
бывало,  приходилось расставаться,  они  друг  без  друга  места  себе  не
находили, особенно старик, которому для себя ничего уже не было надобно.
     <Ох, и рад же он будет, ох, и рад! - повторял про себя Збышко. - Я бы
одного только хотел: чтобы Юранд принял меня так, как примет дядя>.
     И  он  попытался представить себе,  что  скажет и  что сделает Юранд,
когда дознается про  то,  что Дануська с  ним обвенчалась.  Мысль об  этом
беспокоила Збышка,  а  впрочем,  не  очень -  дело-то  ведь  было сделано.
Неприлично было бы Юранду вызывать его на поединок,  а уж если бы он очень
уперся,  Збышко  мог  бы  сказать ему:  <Соглашайтесь,  покуда  честью вас
просят,  а нет,  так ведь ваше право над Дануськой людское, а мое божье, и
не  ваша она  теперь,  а  моя>.  Слыхал он  как-то  от  одного причетника,
сведущего в писании,  что жена должна оставить отца своего и матерь свою и
прилепиться к  мужу,  и  полагал,  что право на его стороне.  Он не думал,
однако, чтобы у них с Юрандом дело дошло до ссоры и вражды, и полагал, что
много помогут тут  просьбы Дануси,  а  пожалуй,  еще  больше вмешательство
князя,  которому Юранд был подвластен,  и  княгини,  которую он  любил как
опекуншу своей дочери.
     В  Прасныше путникам посоветовали остаться на ночлег и  предупредили,
что волки от  сильных морозов сбились в  огромные стаи и  нападают даже на
целые обозы.  Однако Збышко не обратил на это внимания, к тому же в корчме
он  случайно встретил нескольких мазовецких рыцарей,  которые  со  слугами
тоже направлялись к  князю в  Цеханов,  и нескольких вооруженных купцов из
самого Цеханова, которые возвращались с товаром из Пруссии. Для такой кучи
народу волки не  могли представлять опасности,  и  все  они  целым поездом
выехали в  ночь несмотря на  то,  что к  вечеру подул ветер,  нагнал туч и
началась поземка. Ехали, держась близко друг к другу, но так медленно, что
Збышко начал опасаться,  что они не  поспеют к  сочельнику.  Местами,  где
лошади совсем увязали в  снегу,  приходилось расчищать путь.  По  счастью,
лесом шла торная дорога. Однако путники завидели Цеханов, когда уже совсем
сгустились сумерки.
     Если бы не огни,  пылавшие на холме,  где строился замок, путники под
городом, быть может, долго кружили бы во мгле, слушая завывание вьюги и не
догадываясь,  что они уже достигли цели.  Никто из спутников Збышка толком
не  знал,  зажгли ли эти огни в  сочельник для гостей или по какому-нибудь
старому обычаю,  да и никто из них сейчас не думал об этом,  все помышляли
только об одном: как бы поскорее укрыться в стенах города.
     А вьюга меж тем все крепчала.  Пронизывающий холодный ветер нес целые
тучи  снега,  гнул деревья,  ревел,  свирепствовал,  срывал целые сугробы,
взвивал и  кружил  снежную пыль,  занося  сани  и  лошадей;  словно острым
песком,  хлестал путников по лицу,  забивал дыхание, не давал говорить. Не
стало слышно бубенчиков,  подвешенных к  дышлам,  а  в  вое и  свисте бури
зазвучали какие-то  жалобные голоса:  то  ли вой волков,  то ли отдаленное
конское ржание,  то  ли полный ужаса зов о  помощи.  Измученные лошади все
теснее жались друг к дружке и шли все медленнее.
     - Вот это метель так метель!  -  сказал,  задыхаясь,  чех. - Счастье,
пан, что город уж близко и огни горят, иначе пришлось бы нам худо.
     - Кого непогода застигла в поле,  тому смерть, - заметил Збышко, - да
я уж и огней не вижу.
     - Мгла такая,  что и  огню не пробиться.  А может,  раскидало дрова и
уголья.
     На  других санях  купцы  и  слуги тоже  толковали о  том,  что,  коли
непогода  застигла кого  далеко  от  жилья,  не  услыхать уж  тому  наутро
колокольного звона. Объятый внезапно тревогой, Збышко сказал вдруг:
     - А что, коли Юранд, не дай бог, в дороге!
     Чех,  который силился разглядеть во мгле огни,  услыхав слова Збышка,
повернул к нему голову и спросил:
     - Так это должен был приехать пан из Спыхова?
     - Да.
     - С панной?
     - Огни совсем пропали, - произнес Збышко.
     Огни и  в  самом деле потухли,  зато на дороге у самых саней пявилось
несколько всадников.
     - Куда прешь?! - хватаясь за самострел, крикнул зоркий чех. - Кто вы?
     - Мы княжьи люди, нас послали на помощь путникам.
     - Слава Иисусу Христу!
     - Во веки веков.
     - Проводите нас в город! - сказал Збышко.
     - Никто из вас не отстал?
     - Никто.
     - Откуда едете?
     - Из Прасныша.
     - Других путников по дороге не встречали?
     - Не встречали. Может, на других дорогах найдутся.
     - Люди посланы на все дороги.  Поезжайте за нами.  Вы сбились с пути!
Берите правее!
     И они повернули коней. Некоторое время слышен был только вой бури.
     - Много ли гостей в замке? - спросил через минуту Збышко.
     Ближайший всадник недослышал и наклонился к Збышку:
     - Что вы говорите, пан?
     - Я спрашиваю, много ли гостей у князя и княгини?
     - Гостей, как всегда, много!
     - А нет ли пана из Спыхова?
     - Нет, но его ждут. Люди тоже выехали навстречу.
     - С плошками?
     - При таком-то ветре!
     Они не смогли продолжать разговор, так усилился рев бури.
     - Прямо шабаш чертей да ведьм! - произнес чех.
     Збышко велел ему замолчать и не произносить имени черных духов.
     - Разве ты не знаешь, что в такие праздники черти боятся и прячутся в
проруби?  Как-то  в  сочельник днем  рыбаки под  Сандомиром нашли одного в
неводе:  он держал в пасти щуку,  но как заслышал колокольный звон,  так и
сомлел,  а они до звезды били его палками. Что и говорить, вьюга страшная,
но это Христос попустил, видно, хочет, чтобы завтрашний день показался нам
еще радостней.
     - Эва! Мы уж под самым городом были, а не случись этих людей, плутать
бы нам, может, до полуночи, потому мы с дороги уж сбились, - возразил чех.
     - С дороги мы сбились потому, что огни погасли.
     Тем временем они въехали в  город.  Сугробы на улицах навалило такие,
что  во  многих местах замело даже окна,  вот  почему,  кружа за  городом,
путники не  могли  видеть огней.  В  городе было  потише.  На  улицах было
пустынно,  горожане сидели  уже  за  ужином.  Лишь  кое-где  перед  домами
мальчики с вертепом и с козой пели,  несмотря на метель, колядки. На рынке
тоже  встречались ряженые,  они  опутались гороховой соломой и  изображали
медведей, а так кругом было пусто. Купцы, с которыми ехал Збышко, остались
в городе, а шляхтичи направились к старому замку, где жил князь; когда они
подъехали поближе,  замок  весело  засиял  перед  ними  своими стеклянными
окнами.
     Подъемный мост через ров был опущен,  так как время литовских набегов
миновало,  а крестоносцы,  предвидя войну с польским королем,  сами искали
дружбы с  мазовецким князем.  Кто-то из княжеских слуг затрубил в  рог,  и
ворота тотчас отворились.  У ворот стояло десятка полтора лучников;  но на
стенах и  у бойниц не было ни живой души -  князь позволил страже оставить
посты.  Навстречу гостям вышел старый Мрокота, который приехал в замок два
дня назад;  он приветствовал гостей от имени князя и  проводил их в покои,
где они могли переодеться к столу.
     Збышко тотчас стал расспрашивать его об  Юранде из  Спыхова;  Мрокота
сказал,  что Юранда пока нет,  но его ждут, что он обещал приехать, а если
бы еще больше расхворался,  то дал бы об этом знать.  Все же навстречу ему
послали  десятка полтора верховых,  потому  что  такой  метели  старики не
запомнят.
     - Так он, может, скоро приедет.
     - Может,  и приедет.  Княгиня велела поставить для него и панны миски
за общим столом.
     Хотя  Збышко  всегда  немного  побаивался Юранда,  однако  сейчас  он
обрадовался в душе и сказал себе:  <Пускай делает что хочет, все равно это
жена моя приезжает, супруга моя, дорогая моя Дануська!> Он не верил своему
счастью,  повторяя эти слова.  Потом ему подумалось, что, может, она уж во
всем повинилась отцу,  может,  он  уж совсем примирился и  склонился на ее
мольбы тотчас отдать ее  Збышку.  <Сказать по  правде,  что  ему  остается
делать?  Человек он умный и знает, что, коли даже не захочет отдать, я все
равно возьму ее, потому что мое право на нее крепче>.
     Переодеваясь,  он  расспрашивал Мрокоту о  здоровье князя и  особенно
княгини,  которую еще в  Кракове полюбил как родную мать.  Он обрадовался,
узнав,  что в  замке все здоровы и  веселы,  хотя княгиня очень тоскует по
своей веселой певунье.  Играет ей теперь на лютне Ягенка,  которую княгиня
тоже любит, но не так, как Данусю.
     - Какая Ягенка? - спросил в удивлении Збышко.
     - Ягенка из  Длуголяса,  внучка старого пана из  Длуголяса.  Красивая
девушка, в нее лотарингский рыцарь влюбился.
     - Так господин де Лорш здесь?
     - А  где же  ему еще быть?  Он приехал из лесного дома князя и  живет
себе тут припеваючи. У нашего князя всегда полно гостей.
     - Я буду рад повидаться с ним, это рыцарь без упрека.
     - Он тоже вас любит.  Однако пойдемте,  а  то князь с  княгиней уж за
стол садятся.
     Они  пошли в  застольную.  Там  пылал в  двух каминах огонь,  который
поддерживали слуги,  и было полным-полно гостей и придворных.  Князь вошел
первый в сопровождении воеводы и нескольких приближенных. Збышко земно ему
поклонился, а затем поцеловал руку.
     Князь обнял его голову, затем отвел в сторону и сказал:
     - Я  обо всем уже знаю.  Сперва я  гневался,  что вы  сделали это без
моего позволения, да ведь, сказать по правде, и времени-то у вас не было -
я ведь был тогда в Варшаве и святки хотел там провести.  А дело известное,
коли  баба  чего захочет,  и  не  думай противиться,  все  равно ничего не
добьешься.   Княгиня  о  вас  как  мать  родная  заботится,   а  мне,  чем
противиться, лучше ей угодить, чтобы она поменьше слез лила и печалилась.
     Збышко опять земно поклонился князю.
     - Дай бог, ваша милость, отблагодарить вас.
     - Слава богу,  ты  уже здоров.  Скажи же княгине,  что я  принял тебя
милостиво, она обрадуется! Боже ты мой! Ее радость - моя радость! Юранду я
за  тебя тоже словечко замолвлю,  думаю,  он даст свое согласие -  он ведь
тоже любит княгиню.
     - Хоть и не захочет он дать своего согласия, мое право выше.
     - Твое право выше,  и он должен дать свое согласие,  но может не дать
вам своего родительского благословения.  Силой его у Юранда не вырвешь,  а
без родительского благословения не будет вам и божьего благословения.
     Збышко,  который об этом ни разу не подумал, очень встревожился. Но в
эту  минуту вошла  княгиня с  Ягенкой из  Длуголяса и  другими придворными
паннами,  и  он поспешил поклониться ей;  княгиня поздоровалась с  ним еще
милостивее, чем князь, и тотчас заговорила о том, что ждет приезда Юранда.
Мол,  и  миски поставлены,  и  людей навстречу послали проводить гостей до
самого замка. Ждать с ужином уже нельзя, князь этого не любит, да и гости,
верно, приедут еще до конца ужина.
     - А с Юрандом,  -  говорила княгиня,  -  все будет, как бог пошлет. Я
либо сегодня же  все  ему  скажу,  либо завтра это  сделаю после заутрени;
князь тоже обещал замолвить словечко.  Упрям Юранд,  но  не с  теми,  кого
любит, и не с теми, кому обязан.
     Тут  она  стала поучать Збышка,  как держаться с  тестем,  чтобы,  не
приведи бог,  не  задеть и  не  прогневить его.  Она  надеялась,  что  все
образуется;  однако человек более искушенный и проницательный, чем Збышко,
тотчас уловил бы  в  ее  речах  некоторую тревогу.  Может,  княгиня потому
тревожилась,  что  пан  из  Спыхова был  человек крутого нрава,  а  может,
потому,  что он так долго не появлялся.  Метель на улице пуще свирепела, и
все говорили,  что если непогода застигнет кого в поле, то его ждет верная
гибель; но княгине думалось, что Дануська могла повиниться во всем отцу, а
тот оскорбился и  решил вовсе не  приезжать в  Цеханов.  Впрочем,  княгиня
ничего не сказала об этом Збышку,  да и  времени уже не было:  слуги стали
вносить кушанья и  расставлять их на столе.  Збышко успел еще склониться к
ее ногам и спросить:
     - А если они приедут,  как же тогда будет,  милостивая пани?  Мрокота
сказал мне, что для Юранда есть отдельная горница, где найдется сено и для
оруженосцев. А как же?..
     Княгиня  рассмеялась,  хлопнула  его  легонько  перчаткой по  лицу  и
сказала:
     - Перестань! Это еще что? Ишь ты какой!
     И отошла к князю,  которому приближенные уже придвинули кресло.  Один
из них подал сперва князю плоское блюдо, полное тонко нарезанных лепешек и
облаток,  которыми князь  должен был  оделить гостей,  придворных и  слуг.
Другое такое же блюдо держал для княгини красивый юноша,  сын сохачевского
каштеляна. По другую сторону стола стал ксендз Вышонек, который должен был
освятить расставленные на душистом сене яства. Внезапно в дверях показался
человек весь в снегу и громко крикнул:
     - Милостивый пан!
     - Что такое? - спросил князь, недовольный тем, что нарушается обряд.
     - На  радзановской  дороге  совсем  замело  каких-то  путников.  Надо
побольше людей, чтобы отрыть их.
     Все испугались,  встревожился и  князь и,  обратившись к сохачевскому
каштеляну, крикнул:
     - Верховых с лопатами, живо!
     Затем к вестнику:
     - Много людей замело?
     - Мы  не могли узнать.  Метель страшная.  Есть лошади и  сани.  Много
слуг.
     - Не знаете, чьи слуги?
     - Говорят, пана из Спыхова.


                                  XXVII

     Услыхав печальную весть, Збышко, даже не спросясь у князя, бросился в
конюшню  и   велел  седлать  коней.   Чех,   как  оруженосец  благородного
происхождения,  находился в  застольной,  он  едва успел сбегать за теплой
лисьей шубой своему господину;  будучи человеком умным,  он  и  не пытался
удержать его,  так как знал,  что это бесполезно, а промедление может быть
смерти  подобно.  Вскочив  на  другого  коня,  чех  схватил у  привратника
несколько факелов,  и  они  тотчас  двинулись в  путь  вместе  с  княжьими
слугами,  которых быстро снарядил старый каштелян.  За  воротами всадников
окутала непроницаемая тьма;  но метель как будто поутихла. За городом они,
может, сбились бы с пути, если бы не тот человек, который первый дал знать
о несчастье:  при нем была собака, которая уже знала дорогу, и он быстро и
уверенно ехал  вперед.  В  чистом поле  ветер снова стал  хлестать в  лицо
всадникам, которые уже пустили коней вскачь. Дорогу замело, местами лежали
такие сугробы,  что приходилось замедлять бег, так как кони уходили в снег
по самое брюхо.  Княжьи слуги зажгли факелы и  плошки и  ехали в  дыму и в
пламени,  а  ветер дул с  такой силой,  словно хотел оторвать от смолистых
щепок клочья дыма и  языки пламени и  умчать их в  поля и  леса.  Путь был
дальний;  всадники миновали уже селения близ Цеханова и  Недзбож,  а затем
свернули на  Радзанов.  За  Недзбожем буря и  в  самом деле стала утихать.
Порывы  ветра  были  уже  слабее и  не  несли  с  собою  туч  снега.  Небо
посветлело.  Некоторое время  еще  валил снег,  но  вскоре и  он  перестал
падать.  Затем в  разрывах туч  кое-где  блеснули звезды.  Кони зафыркали,
всадники вздохнули с  облегчением.  Звезд показывалось все  больше,  мороз
крепчал. Спустя некоторое время метель совсем прекратилась.
     Господин  де   Лорш,   который  ехал  рядом  со  Збышком,   стал  его
успокаивать;  он говорил,  что в минуту опасности Юранд несомненно подумал
прежде всего о  спасении дочери,  и  если даже все замерзнут,  то  ее  они
непременно найдут живую и даже,  может,  спящую под шкурами.  Збышко плохо
понимал,  что де Лорш говорит ему, да и времени для этого уже не было, так
как провожатый, ехавший впереди, свернул с дороги.
     Молодой рыцарь выехал вперед и спросил:
     - Почему мы сворачиваем?
     - Их замело не на дороге, а вон там! Видите, пан, вон тот ольшаник?
     Он показал рукой на заросли,  темневшие вдали, которые можно уже было
различить на  снежной равнине,  так  как  диск луны пробился сквозь тучи и
ночь стала ясной.
     - Видно, сбились с дороги.
     - Сбились с  дороги и  кружили у  реки.  В  метель и в бурю это часто
случается. Кружили, кружили, покуда кони не