- Я скажу вам, скажу! - закивал головой Мацько. - Только сперва я про
другое хочу с  вами потолковать.  Дело-то  вот  какое,  уеду я  и  оставлю
Богданец на произвол судьбы... Раньше, когда мы оба со Збышком воевали под
знаменами князя Витовта,  за нашим добром аббат приглядывал,  да и  Зых из
Згожелиц,  а  теперь и того не будет.  Тяжело,  как подумаешь,  что зря ты
трудился,  зря старался...  Вы ведь сами знаете,  как оно бывает:  людей у
меня  переманят,  межи запашут,  всяк,  сколько сможет,  угонит скотины из
стада, и коли приведет бог благополучно воротиться домой, так воротимся мы
опять в разоренное гнездо. Одно тут средство, одно спасение: добрый сосед.
Вот и  приехал я к вам просить по-добрососедски присмотреть за Богданцем и
не дать разорить его.
     Старый и  молодой Вильки переглянулись в  изумлении при этих словах и
не  нашлись сразу,  что ответить.  На  минуту воцарилось молчание.  Мацько
поднес  к  губам  чару  меда,   осушил  ее  и  продолжал  так  спокойно  и
доверительно, будто оба они век были его закадычными друзьями:
     - Не таясь, скажу я вам, кого я больше всего опасаюсь. Не кого иного,
как Чтана из Рогова. Вас бы я не боялся, даже если бы мы расстались с вами
врагами,  вы люди благородные,  лицом к  лицу встретитесь с  врагом,  а за
спиной вымещать ему подло не станете.  С вами дело совсем другое!.. Рыцарь
он  всегда рыцарь!  Но  Чтан человек простого звания,  от него всего можно
ждать,  да  и  знаете,  очень он  зол на  меня за  то,  что не  даю я  ему
подступиться к Ягенке.
     - Для племянника ее бережете! - взорвался молодой Вильк.
     Мацько с  минуту глядел на него холодным взором,  а затем обратился к
старику и сказал:
     - Мой   племянник,   скажу  я   вам,   женился  на   одной  мазурской
владетельнице и взял за нею богатое приданое.
     Снова воцарилось еще более глубокое молчание;  отец с сыном,  разинув
рты, уставились на Мацька.
     - Как же так?  -  воскликнул наконец старик.  -  Ведь болтали,  будто
бы... Нет, скажите, как же так?..
     А Мацько, пропустив мимо ушей его вопрос, продолжал:
     - Потому-то  и  ехать мне  надобно,  потому-то  и  прошу я  вас,  как
достойных и  почтенных соседей,  заглядывайте время от времени в Богданец,
не давайте никому бесчинствовать там, особенно же стерегите его от набегов
Чтана!..
     Молодой Вильк,  парень дошлый, успел тем временем сообразить, что раз
Збышко женился,  а  Ягенка доверяет Мацьку и  во всем готова следовать его
совету, то лучше жить со стариком в дружбе. Перед молодым буяном открылись
вдруг новые виды. <Мало не противиться Мацьку, надо переманить его на свою
сторону!> -  сказал он себе. И хоть парень был под хмельком, однако тотчас
протянул под столом руку и,  сжав колено отца,  чтобы старик не  сболтнул,
чего лишнего, сказал:
     - Вы Чтана не бойтесь!  Ого!  Пусть только сунется!  Правда,  он меня
немножко помял, но ведь и я так отделал ему волосатую рожу, что его родная
мать не признала.  Ничего не бойтесь!  Езжайте спокойно. Ни одна ворона не
пропадет из Богданца!
     - Вижу, вы люди достойные. Обещаете?
     - Обещаем! - воскликнули оба.
     - Рыцарской честью клянетесь?
     - Рыцарской честью.
     - И гербом?
     - И гербом! Мало того! На кресте клянемся! Истинный бог!
     Мацько удовлетворенно улыбнулся.
     - Ну, я знал, что могу на вас положиться. А коли так, тогда я вам еще
вот что скажу... Зых, как вы знаете, оставил мне на попечение своих детей.
Потому-то я,  хлопец,  ни тебе,  ни Чтану не дал ворваться в Згожелицы.  А
теперь, когда я буду в Мальборке или еще бог весть где, какое уж там будет
попечение...  Правда,  на сирот бог призрит,  и тому,  кто вздумал  бы  их
обидеть,  не  только  сняли  бы  голову  с  плеч,  но  и  отдали бы его на
посрамление. И все-таки тяжело мне уезжать. Очень тяжело. Обещайте же мне,
что  и  сирот  Зыха вы не только сами не обидите,  но и другим не дадите в
обиду.
     - Обещаем! Обещаем!
     - Рыцарской честью и гербом клянетесь?
     - Рыцарской честью и гербом!
     - И на кресте тоже?
     - И на кресте!
     - Бог тому свидетель. Аминь! - завершил Мацько.
     И вздохнул с облегчением,  зная,  что такую клятву они сдержат,  даже
если ногти себе будут грызть с досады и со злости.
     И  старик тут же  стал прощаться,  но Вильки чуть не силком задержали
его.  Пришлось Мацьку и  выпить,  и со старым Вильком покумиться:  сын же,
который во хмелю всегда всех задирал, грозился на этот раз только Чтану, а
за  Мацьком так  усердно ухаживал,  будто завтра же  должен был получить у
него из  рук  в  руки Ягенку.  Около полуночи он,  однако,  обеспамятел от
слабости,  а когда его привели в чувство, заснул как убитый. Старик вскоре
последовал примеру сына,  так  что  Мацько  оставил их  обоих  за  столом,
погруженных в непробудный сон.
     У  самого Мацька голова была крепкая,  он  не  был  пьян,  только под
хмельком,  и,  возвращаясь домой,  весело думал  о  том,  какое дельце ему
удалось обстряпать.
     - Ну-ну!  -  говорил он сам с  собою.  -  Богданец в безопасности,  и
Згожелицы в безопасности. Взбесятся они, как дознаются, что Ягенка уехала,
а стеречь и ее добро,  и мое будут,  потому поклялись. Умишком-то бог меня
не обидел!..  Где нельзя кулаком, надо хитростью взять... Ворочусь, так не
миновать мне,  верно,  со стариком биться,  ну да это все пустое... Вот бы
так и крестоносцев поймать на удочку...  Только дело это нелегкое... У нас
и  напорешься на собачьего сына,  так уж если он поклянется тебе рыцарской
честью и гербом, то сдержит клятву, а для них клятву дать - все едино, что
в  воду плюнуть.  А  может,  пособит мне пресвятая дева и  пригожусь я  на
что-нибудь Збышку, как пригодился сейчас детям Зыха и Богданцу...
     Тут старику пришло в  голову,  что Ягенка могла бы  и  не ехать,  все
равно  оба  Вилька будут  стеречь ее  пуще  глаза.  Однако через минуту он
отбросил эту мысль: <Вильки будут стеречь, зато Чтан еще больше навяжется.
Бог  его знает,  кто кого победит,  но  только без набегов да  побоищ дело
наверняка не  обойдется,  а  от  этого могут пострадать Згожелицы,  сироты
Зыха,  да  и  сама  Ягенка.  Один Богданец стеречь Вилькам будет легче,  а
девушке лучше подальше быть от обоих буянов да поближе к богатому аббату>.
Мацько не верил, что Дануся вырвется живой из лап крестоносцев, и не терял
надежды на то,  что Збышко вернется когда-нибудь вдовый и тогда непременно
поймет, что Ягенка его суженая.
     - Эх,  господи боже мой!  -  говорил он себе.  -  Вот бы в  придачу к
Спыхову да взял бы он еще потом за Ягенкой Мочидолы и все,  что оставит ей
аббат, - не пожалел бы я круга воску на свечи!
     Раздумывая обо  всем  этом,  старик  и  не  заметил,  как  доехал  до
Богданца.  Была уже поздняя ночь, и он очень удивился, увидев яркий свет в
окнах.  Слуги тоже  не  спали,  и  не  успел Мацько въехать во  двор,  как
навстречу ему выбежал конюх.
     - Гости у нас, что ли? - спросил старик, слезая с коня.
     - Паныч из Згожелиц с чехом, - ответил конюх.
     Мацько еще больше удивился. Ягенка обещала приехать на другой день на
рассвете,  и они тотчас должны были тронуться в  путь.  Зачем  же  приехал
Ясько,  да еще в такой поздний час?  Старый рыцарь испугался, не стряслась
ли в Згожелицах какая-нибудь беда, и с беспокойством вошел в дом.
     Однако  в  горнице ярко  и  весело горели смолистые дрова  в  большой
глиняной  печи,  которую  поставили  вместо  обычного,  сложенного посреди
горницы очага,  а над столом пылали в железных подставках два факела,  при
свете которых Мацько увидел Яська,  чеха Главу и  юного оруженосца с лицом
румяным, как яблочко.
     - Как живешь-можешь, Ясько? Как там Ягенка? - спросил старый шляхтич.
     - Ягенка велела вам сказать, - целуя старику руку, ответил паренек, -
что она раздумала и решила остаться дома.
     - Побойся бога! Как же так? Что это ей пришло в голову?
     А паренек поднял на него голубые глаза и залился смехом.
     - Чего же ты хохочешь?
     Но  в  эту  минуту чех  и  юный  оруженосец тоже  разразились веселым
смехом.
     - Вот видите! - воскликнул мнимый паренек. - Кто же меня узнает, коли
даже вы не признали?
     Только теперь, присмотревшись к красивой фигурке, Мацько воскликнул:
     - Во имя отца и сына!  Прямо тебе ряженый на масленой! Ты, коротышка,
чего сюда явилась?
     - Как чего?.. Кому в путь-дорогу, тому уж пора собираться!
     - Да ведь ты завтра на рассвете хотела приехать?
     - Как не  так!  Завтра на рассвете,  чтобы все меня видели!  Завтра в
Згожелицах подумают,  что  я  у  вас  в  гостях,  и  хватятся меня  только
послезавтра.  Сецехова  и  Ясько  все  знают;  но  Ясько  рыцарской честью
поклялся,  что  расскажет обо  всем  только тогда,  когда дома  поднимется
переполох. А что, не признали вы меня, а?
     Тут засмеялся и Мацько.
     - Дай-ка  я  получше рассмотрю тебя...  Эх,  и  хорош мальчишка!..  И
совсем особенный,  потому и деток от него можно дождаться... Верно говорю!
Эх,  будь я помоложе!  А ты все-таки, девка, берегись, не больно вертись у
меня перед глазами! Берегись!..
     И он погрозил ей пальцем, смеясь и глядя на нее с восхищением, потому
что такого паренька в жизни не видывал.  Волосы Ягенка убрала под шелковую
красную сетку,  надела зеленый суконный полукафтан и  штанишки,  широкие в
бедрах, а внизу совсем узенькие, причем одна штанина была такого же цвета,
как сетка, а другая полосатая. На боку у нее висел небольшой меч с богатой
насечкой,  ясное, как зорька, личико улыбалось, и вся она была так хороша,
что глаз от нее нельзя было отвести.
     - Боже ты  мой!  -  восклицал повеселевший Мацько.  -  То ли красавец
князек, то ли цветочек?
     Затем он повернулся к другому пареньку:
     - Ну, а этот?.. Тоже ряженый?
     - Да ведь это дочка Сецеховой, - ответила Ягенка. - Нехорошо мне быть
одной среди вас, не так ли? Вот я и взяла с собой Анульку, вдвоем все-таки
веселее, да и поможет она мне, и прислужит. Ее тоже никто не признает.
     - Вот тебе, бабушка, и свадьба! Мало было одной, на тебе две!
     - Не смейтесь.
     - Да я не смеюсь, но только днем-то вас всякий признает.
     - Это почему же?
     - Коленки вместе держишь, да и она тоже.
     - Перестаньте!
     - Я-то  перестану,  мое  время прошло,  а  вот  перестанут ли  Чтан с
Вильком,  это  одному  богу  ведомо.  Знаешь  ли  ты,  стрекоза,  откуда я
возвращаюсь? Из Бжозовой.
     - Господи! Да что вы говорите?
     - Правду говорю!  А что Вильки будут охранять от Чтана и Богданец,  и
Згожелицы - это тоже правда. Ну! Легко вызвать врагов на бой и сразиться с
ними,  но  сделать их  хранителями твоего же  добра -  это тебе не  всякий
сумеет.
     И Мацько стал рассказывать, как он посетил Вильков, как привлек их на
свою сторону и поймал на удочку, а Ягенка слушала в изумлении, когда же он
наконец кончил, сказала:
     - Вам  хитрости  не  занимать стать;  думаю,  что  всегда  все  будет
по-вашему.
     Но Мацько грустно покачал головой.
     - Эх,  милая,  кабы всегда было по-моему,  так ты  бы  давно уже была
хозяйкой в Богданце.
     Ягенка поглядела на старика голубыми глазами,  затем подошла к нему и
поцеловала в руку.
     - Что это ты меня чмокаешь? - спросил старик.
     - Да  нет,  ничего!..  Спокойной ночи,  поздно уж,  а  завтра нам  на
рассвете в путь.
     И,  захватив с  собой Анульку,  Ягенка ушла,  а  Мацько провел чеха в
боковушу,  они улеглись там на  зубровых шкурах и  уснули крепким здоровым
сном.


                                    X

     После  того  как  крестоносцы в  тысяча  триста  тридцать первом году
предали Серадз огню  и  мечу  и  сравняли его  с  землей,  Казимир Великий
отстроил город,  однако он  не  был  уже так великолепен и  не  мог идти в
сравнение с другими городами королевства.  И все же Ягенка,  жизнь которой
текла до сих пор между Згожелицами и Кшесной, просто потрясена была, когда
взору ее открылись стены,  башни,  ратуша и  особенно костелы,  каких она,
видавшая один кшесненский деревянный костел,  и представить себе не могла.
Куда девалась вся ее  бойкость,  в  первую минуту девушка не решалась даже
громко заговорить и  только шепотом расспрашивала Мацька обо всех чудесах,
которые ее ослепили;  когда же старый рыцарь стал уверять ее,  что Серадзу
так же далеко до Кракова,  как обыкновенной головешке до солнца,  она ушам
своим не верила,  ей казалось совершенно немыслимым, чтобы где-то на свете
мог быть еще другой такой великолепный город.
     В монастыре их принял тот самый дряхлый приор,  который с детских лет
помнил резню,  учиненную в городе крестоносцами, и недавно принимал у себя
Збышка.  Вести об аббате очень огорчили и  обеспокоили их.  Он долго жил в
монастыре;  но две недели назад уехал к  своему другу,  епископу плоцкому.
Старик все хворал.  Днем ему бывало получше,  но  по  вечерам он  впадал в
беспамятство,  срывался  с  постели,  приказывал,  чтобы  на  него  надели
панцирь,  и вызывал на бой князя Яна из Рацибора.  Причетникам приходилось
силой удерживать его в постели,  это было нелегко, а порой даже опасно для
них. Только недели две назад аббат совсем пришел в себя и, хотя еще больше
ослаб, велел, однако, немедленно везти его в Плоцк.
     - Он говорил,  что никому так не доверяет,  как епископу плоцкому,  -
кончил свой рассказ приор,  - и хочет из его рук принять святое причастие,
да  и  духовную  ему  оставить.  Аббат  был  очень  слаб,  и  мы  всячески
уговаривали его не ехать, опасаясь, что он и мили не проедет, кончится. Но
разве его уломаешь!  Положили скоморохи сена на повозку и увезли его - дай
бог, в добрый час.
     - Если бы старик умер где-нибудь неподалеку от Серадза, вы бы об этом
прослышали, - заметил Мацько.
     - Непременно прослышали бы, - ответил старичок. - Потому мы и думаем,
что не умер он,  и, уж во всяком случае, до Ленчицы не отдал богу душу; но
что дальше могло с ним приключиться,  этого мы не знаем. Коли вы следом за
ним поедете, так узнаете по дороге.
     Мацько,  очень  встревоженный этими  вестями,  направился на  совет к
Ягенке, которой чех уже сказал, куда уехал аббат.
     - Что же делать? - спросил старик. - Как быть с тобой?
     - Вы поедете в Плоцк, и я с вами, - коротко ответила девушка.
     - В Плоцк! - тоненьким голоском повторила за нею Анулька.
     - Нет,  вы только послушайте их!  Так-таки в Плоцк,  будто туда рукой
подать?
     - Ну,  а как же мне возвращаться одной с Анулькой? Уж коли мне дальше
нельзя ехать с  вами,  так лучше было совсем не уезжать.  А  вы подумали о
том, что те еще больше осердились и взъелись там на меня?
     - Вильки тебя оборонят от Чтана.
     - Я их обороны так же боюсь,  как набега Чтана, да и вижу, что вы так
только противитесь, лишь бы противиться.
     Мацько и  впрямь притворялся.  Он  предпочитал,  чтобы Ягенка ехала с
ним; поэтому улыбнувшись на ее слова, старик сказал:
     - Юбку скинула и куда как умна стала!
     - Ум-то не где-нибудь, а в голове.
     - Да ведь мне в Плоцк не по дороге.
     - А чех говорил,  что по дороге,  а коли в Мальборк ехать,  так через
Плоцк еще ближе.
     - Так вы уже с чехом совет держали?
     - А как же!  Он нам еще вот что сказал:  коли,  говорит,  молодой пан
попал в Мальборке в беду, так через княгиню Александру плоцкую можно много
сделать,  она ведь родная сестра королю,  да и  с  крестоносцами в большой
дружбе, они очень ее уважают.
     - А ведь правда,  ей-ей,  правда!  -  воскликнул Мацько. - Все про то
знают,  и  пожелай она только дать письмо к  магистру,  так мы бы в полной
безопасности разъезжали по  всем землям крестоносцев.  Они ее любят,  да и
она их любит... Это дельный совет, и твой чех - неглупый парень!
     - Еще какой неглупый! - пылко воскликнула Анулька, подняв к небу свои
лазоревые глазки.
     Мацько вдруг повернулся к ней:
     - А ты чего?
     Девушка страшно смутилась и,  опустив длинные ресницы,  зарумянилась,
как роза.
     Мацько видел,  что  нет  другого выхода,  надо  брать  с  собой обеих
девушек, да в душе он и рад был этому, так что на другой день, простившись
со  старичком-приором,  все  тронулись снова  в  путь.  Ехать было  теперь
труднее,   -   снег  уже  таял  и  начинался  разлив.  По  дороге  путники
расспрашивали  везде  про  аббата;   они  побывали  во  многих  шляхетских
усадьбах, у ксендзов, а то и просто в корчмах, где аббат останавливался на
ночлег.  Легко было ехать по  его следу,  старик щедро раздавал милостыню,
заказывал  обедни,  жертвовал  на  колокола,  оказывал  помощь  обедневшим
костелам,  так что не один нищий,  просивший подаяния,  не один костельный
служка и даже ксендз вспоминал о нем с благодарностью. Всюду говорили, что
<он  ехал,  как  ангел>,  и  всюду молились за  его здоровье,  хотя многие
высказывали опасение,  что не  жилец уж  он на свете.  В  некоторых местах
аббат по причине большой слабости останавливался на два-три дня отдохнуть.
Мацьку казалось, что они в самом деле могут догнать старика.
     Однако он ошибся в своих расчетах, их задержали воды Нера и Бзуры. Не
доезжая до  Ленчицы,  путники целых четыре дня  вынуждены были просидеть в
пустой корчме,  брошенной хозяином,  который,  видно, опасался наводнения.
Хотя  дорога от  корчмы до  города была  вымощена бревнами,  однако ее  на
большом протяжении поняло водой, и она превратилась в болото. Слуга Мацька
Вит сам был родом из  этих мест и  слыхал,  что через болота в  лесах есть
проходы, но не хотел вести путников, так как знал, что в ленчицких болотах
нечисто,  что живет там могущественный Борута,  который заманивает людей в
бездонную трясину, а потом спасает их, если только несчастные продадут ему
свою  душу.  Да  и  сама корчма пользовалась худой славой,  и,  хотя в  те
времена путешественники возили с  собой всякий припас и не боялись поэтому
голода, все же пребывание в таком месте пугало даже старого Мацька.
     По  ночам путники слышали какую-то  возню на  крыше корчмы,  а  порой
кто-то  стучался в  дверь.  Ягенка и  Анулька спали  в  боковуше,  рядом с
большой горницей,  и  слышали в  темноте шорох маленьких ножек.  Это их не
очень пугало,  обе они в Згожелицах привыкли уже ко всякой нежити;  старый
Зых в свое время приказывал ее подкармливать,  и, по тогдашним верованиям,
она  не  вредила тем,  кто  не  жалел для  нее  крошек.  Но  однажды ночью
неподалеку от корчмы раздался в  лесной чаще глухой и  грозный рев,  а  на
другой день на болоте были обнаружены следы чудовищных копыт. Это мог быть
зубр или тур,  но  Вит уверял,  что это сам Борута,  образ,  мол,  у  него
человека,  даже шляхтича, но вместо ступней копыта, а сапоги, в которых он
показывается среди людей,  он  из бережливости на болоте снимает.  Мацько,
дознавшись, что Боруту можно задобрить хмельным, целый день раздумывал, не
грех ли  это  будет заручиться поддержкой нечисти,  и  даже советовался об
этом с Ягенкой.
     - Повесил бы я на ночь на плетне воловий пузырь с вином или медом,  -
говорил ей  старик,  -  и  коли ночью кто-нибудь выпил бы,  так мы  бы  по
крайности знали, что бродит он тут.
     - Как бы не оскорбить силы небесные,  -  ответила девушка, - нам ведь
ихнее благословение надобно, чтобы удалось спасти Збышка.
     - Да вот и я того же боюсь,  ну,  а ежели пораздумать, так ведь мед -
это не душа. Души я не дам, а что для небесных сил один пузырь меда!
     Тут он понизил голос и прибавил:
     - Это ведь обыкновенное дело,  когда шляхтич угощает шляхтича,  пусть
самого отчаянного головореза, а люди толкуют, будто он шляхтич.
     - Кто? - спросила Ягенка.
     - Не хочу поминать нечистого.
     Однако  в  тот  же  вечер  Мацько  собственноручно повесил на  плетне
огромный воловий пузырь,  в каких обычно возили напитки,  а на другой день
оказалось, что пузырь выпит до дна.
     Правда,  чех, когда об этом шел разговор, как-то странно улыбался; но
никто на него не обратил внимани