о не знала.
   Он подался вперед и, не касаясь бандероли руками, прочел адрес. Бандероль
была на его имя, и  кто-то  для  надежности  написал  на  оберточной  бумаге
кривыми печатными буквами: ?ЛИЧНО!?. Обратного адреса не было, но  выглядела
бандероль именно так, как должно выглядеть упакованное  почтовыми  служащими
отправление: хрустящая бумага, аккуратно подогнутые со всех  сторон  уголки,
бечевка, сургучные блямбы с печатями, черные штемпели...
   Погруженный в собственные мысли, он совсем забыл о  том,  что  секретаршу
нужно дрессировать, и безотчетным  жестом  подвинул  разбросанные  по  столу
бумаги, расчищая место для подноса. Секретарша, не двинув ни единым мускулом
лица, поставила поднос на край стола, разгрузила его, налила в  чашку  кофе,
выпрямилась и лишь  после  этого  улыбнулась  заученной  улыбкой  белозубого
манекена. Севрук  кивнул  ей  в  ответ  и  спросил,  указав  подбородком  на
бандероль:
   - Это что?
   Трогать бандероль он не спешил, так же как и брать со стола чашку с кофе:
он подозревал, что у него заметно дрожат руки.
   -  Бандероль,  -  чистым  голоском  прозвенела  секретарша.  -  Пришла  с
сегодняшней  почтой.  Здесь  написано:  ?Лично?,  но  вас  не  было,   и   я
расписалась...
   - А принес ее точно почтальон?
   - Точно, я сама расписывалась. Вскрывать вашу личную  корреспонденцию  вы
запретили, поэтому я...
   - Да-да, спасибо, я помню. Давай-ка, распатронь эту штуковину, пока я тут
кофейку выпью... Да нет, у себя, в приемной. Не хватало мне этого  мусора  в
кабинете. Распечатай, и сразу неси сюда. Действуй!
   Секретарша  с  профессиональной  невозмутимостью  подхватила   со   стола
бандероль (Севрук внутренне сжался в комок и с трудом удержался  от  жгучего
желания зажмурить глаза) и вышла, бесшумно  притворив  за  собой  дверь.  По
тому, как она  несла  пакет,  Севрук  понял,  что  тот  действительно  весит
порядочно - пять не пять, но три килограмма наверняка.
   Он закурил, взял со стола чашку с кофе и сделал большой  глоток.  К  нему
понемногу возвращалось спокойствие. Теперь  идея,  что  в  бандероли  бомба,
казалась ему абсолютно  бредовой.  Нет,  ну  кто,  в  самом  деле,  посылает
взрывчатку по почте? До этого у нас пока, слава Богу, не додумались. Точнее,
додумались бы давным-давно, но ведь при отправке все  посылки  проверяют  на
предмет запрещенных вложений... И вообще, кому могло  понадобиться  взрывать
Вадима Александровича Севрука?
   "Береженого Бог бережет?, - решил Севрук и покосился на дверь. Дверь была
крепкая, дубовая, и открывалась наружу, в приемную. Выдержит  или  нет?  Это
понятно, что никакого взрыва не будет, ну а если?..
   Внезапно он снова похолодел. Пять кило пластита - это же.., это... Да это
же никакая дверь не устоит! Плевать, что она  наружу  открывается  -  влетит
вовнутрь как миленькая и размажет его по стенке...
   Дверь снова  распахнулась,  и  в  кабинет,  постукивая  каблучками  и  по
привычке покачивая стройными бедрами, вплыла секретарша.  Она  была  цела  и
невредима и несла перед собой толстенную картонную папку, из которой  так  и
перла во все стороны какая-то макулатура.  Приглядевшись,  Севрук  разобрал,
что папок две и обе набиты так, что завязки на них едва сходились.  Судя  по
всему, это  и  было  содержимое  пресловутой  бандероли.  Больше  всего  оно
напоминало титанический литературный труд, которому некий неведомый графоман
посвятил лучшие годы  своей  жизни.  А  может  быть,  подумал  Севрук,  ему,
бедняге, пришлось прихватить и худшие - лучших на эту писанину могло  просто
не хватить...
   - Что-то  я  не  понял,  -  растерянно  сказал  он,  когда  секретарша  с
бесстрастным выражением лица водрузила свою ношу на  его  стол,  -  мы  что,
занялись издательской деятельностью?
   Секретарша молча и дерзко пожала красивым плечиком  -  в  знак  протеста,
надо полагать.
   - Гуляй, - рассеянно сказал ей Севрук, не  обратив  на  протест  никакого
внимания.
   Секретарша  вышла,  немного  громче  обычного  стуча  каблуками.   Севрук
придвинул к  себе  связанные  ботиночным  шнурком  папки,  осторожно  провел
ладонью по гладкой поверхности верхней и развязал шнурок.
   Папки были безымянными. Ни названия, ни надписи, ни  фамилии  автора,  ни
пятна, ни загогулинки - ровным счетом ничего не нарушало девственную белизну
картонных корочек. Севрук озадаченно подвигал тяжелым подбородком, несколько
раз выпятил и снова вернул на место  нижнюю  челюсть,  а  потом,  решившись,
потянул  за  конец  завязанной  ?на  бантик?  тесемки,  которая  не   давала
содержимому верхней папки расползтись по всему столу.
   В папке оказалась скверная  ксерокопия  какого-то  довольно  пространного
документа - кажется, архитектурного  проекта.  Севрук  с  недовольным  видом
копался в бумажном сугробе, кляня тупоумного  отправителя,  который  прислал
ему черт знает что - копию с копии, глаза  сломать  можно!  Он  разворачивал
длинные гармошки  абсолютно  непонятных  ему  чертежей,  наискосок  пробегал
глазами какие-то сметы, расчеты нагрузки на несущие конструкции, бесконечные
спецификации, и впервые мысль о том, что он сидит не на своем месте,  начала
закрадываться в его голову. До сих пор ему казалось,  что  для  того,  чтобы
руководить фирмой - любой фирмой, и строительной в том числе,  -  достаточно
обыкновенного  здравого  смысла,  умения  вести  дела   и   некоторой   доли
изворотливости. И вот теперь - это. Кто-то прислал ему эту филькину грамоту,
позаботившись о конфиденциальности и явно рассчитывая на то, что  он,  глава
строительной фирмы, с первого взгляда поймет, где тут собака  зарыта,  а  он
так же не способен разобраться в  этих  каракулях,  как  если  бы  они  были
написаны на китайском языке...
   Начиная злиться, он потянул за край очередную бумажную  гармошку.  Какого
черта,  в  самом  деле!  У  него  под  началом  работают  десятки  грамотных
инженеров-строителей, так почему он должен лично копаться в этой макулатуре,
теряя свое драгоценное время?! Но если бы таинственный  отправитель  считал,
что содержимое этих папок можно  показывать  кому  угодно,  он  не  стал  бы
обращаться лично к Сев-руку. Да еще и анонимно...
   А вдруг это какой-нибудь  чокнутый,  подумал  Севрук  с  тоской.  Маньяк,
изобретатель-одиночка,  выживший  из   ума   архитектор,   полагающий   себя
непризнанным гением... Что тогда?
   В голове у него что-то отчетливо щелкнуло. Сев-рук готов был  поклясться,
что слышал металлический щелчок, с которым становится на  место  соскочившая
пружина. Он зажмурился.
   Архитектор... Одиночка... Архитектор-одиночка, непризнанный гений...
   Он осторожно открыл глаза и опустил их на  склейку,  которую  только  что
развернул. Здесь, по крайней мере, было что-то  более  или  менее  понятное.
Тонкие линии чертежа складывались в нечто вроде рисунка, эскиза или как  это
там у них называется - короче, во что-то осмысленное и, более  того,  смутно
знакомое.
   Стиснув зубы, чтобы прогнать ощущение стремительного падения в  бездонную
пропасть, Севрук перевел взгляд в правый нижний угол  чертежа  -  туда,  где
размещался обведенный чем-то вроде рамочки скудный текст,  который,  как  он
помнил еще  со  школьной  скамьи,  у  инженеров  и  архитекторов  называется
легендой. Сделанная аккуратным чертежным шрифтом надпись развеяла  последние
сомнения.
   Севрук понял, что погиб, причем так же верно, как  если  бы  в  бандероли
действительно оказался пластит, тротил или даже ядерное взрывное устройство.
На столе перед ним лежала копия конкурсного проекта торгового центра -  того
самого,  который  сейчас  возводился   на   берегу   Москвы-реки   под   его
руководством. И не нужно было иметь семь пядей во  лбу,  чтобы  понять,  что
находится во второй папке...
   Трясущимся пальцем он изо всех сил вдавил клавишу селектора  и  сказал  в
микрофон сдавленным от сдерживаемой ярости голосом:
   - Катя... Найди мне эту сволочь. Что? Караваева, я сказал! Срочно!  Пусть
бросает все и едет сюда! Да, прямо ко мне. И никого сюда не  пускай.  Отмени
все совещания, все встречи - все, ты меня поняла? И найди мне Караваева!
   Он отключил селектор,  залпом  допил  остывший  кофе,  закурил  еще  одну
сигарету и стал мрачно смотреть на лежавший на столе проект.

***

   - Ну, - сказал пожилой хирург, хищно блестя стеклами очков в  беспощадном
свете мощной бестеневой лампы, - и как же вас угораздило, позвольте  узнать?
Вы хотя бы понимаете, что о ранениях, подобных вашему, я обязан  сообщать  в
милицию?
   - Вот еще, - проворчал Юрий. - Милиции, наверное, больше делать нечего. Я
же вам говорю - случайно. Оступился, потерял равновесие и  въехал  спиной  в
застекленную дверь. Глупо получилось, конечно, но что же теперь поделаешь?
   - Тц-тц-тц, - поцокал языком хирург. - Действительно, что  поделаешь?  Со
своей стороны я могу только обработать и зашить  порез,  а  вы..,  вы  могли
потверже держаться на ногах. Судя по обилию отметин на вашей спине и  груди,
вы очень часто.., гм.., оступаетесь.
   - Бывает, -  не  вдаваясь  в  подробности,  согласился  Юрий.  Ему  очень
хотелось, чтобы все это поскорее закончилось и можно было бы  наконец  пойти
спать. Ему казалось, что он  не  спал,  по  меньшей  мере,  неделю.  Старею,
наверное, подумал он и вздрогнул,  когда  длинного  и  глубокого  пореза  на
правой лопатке коснулось что-то мокрое и холодное.
   - Но-но! - как на лошадь, прикрикнул на него хирург. - Не дергайтесь! Это
только перекись. Интересно, что вы запоете, когда я начну шить.
   - Это черт знает  что,  -  доверительно  сказал  ему  Юрий,  стараясь  не
смотреть по сторонам. - Двадцать первый век на дворе, а у вас все вручную  -
и режете вручную, и шьете... Нашли бы  себе  спонсора,  он  бы  вам  швейную
машинку купил - ?Зингер? или хотя бы ?Чайку?... С ножным приводом.
   Врач вдруг зашел к нему спереди, оттянул  пальцем  в  резиновой  перчатке
край марлевой маски,  подозрительно  потянул  носом,  а  потом  бесцеремонно
осмотрел руки Юрия - сначала правую, потом левую, обращая особое внимание на
локтевые сгибы и запястья.
   - Зря теряете время, - сказал ему  Юрий,  сообразив,  в  чем  дело.  -  Я
ширяюсь в пах и в бедренную артерию. И насчет шрамов вы правильно подметили.
Я нарочно себя режу, а потом посыпаю порезы кокаином - чтобы, значит,  сразу
в кровь...
   - Трепач, - успокаиваясь буквально на глазах, проворчал хирург. -  Только
вы напрасно стараетесь: тратить на вас наркоз я не намерен.  Бывают,  знаете
ли, люди, которым он нужнее, чем вам. Так что я не стану затыкать ваш фонтан
с помощью общей анестезии, как бы мне этого ни хотелось. Придется нам  обоим
потерпеть.
   Молоденькая сестричка, которая возилась в углу у стола  с  инструментами,
громко хихикнула. Врач строго сверкнул в ее сторону  очками,  но  промолчал.
Юрий покосился на него через плечо, увидел в обтянутой  резиновой  перчаткой
руке кривую хирургическую иглу и отвернулся. Ничего нового и  занимательного
ему не предстояло.
   ...Светлов встретил его на  условленном  месте  и  с  ходу  запрыгнул  на
переднее сиденье. Юрий чуть было не выкинул его обратно на дорогу, приняв за
уличного наркомана: журналист был одет и причесан  соответствующим  образом.
На плечах у него, как на вешалке,  болталась  слишком  просторная  для  него
кожаная куртка-?косуха?, тяжелая от заклепок,  ?молний?  и  прочего  железа,
из-под джинсового кепи с длинным козырьком во все стороны торчали засаленные
пряди волос, таких грязных, что они почти  утратили  природную  кучерявость;
знакомый Юрию растянутый свитер сейчас  казался  растянутым  еще  больше,  а
джинсы, в которых щеголял журналист, наводили на мысль о  городской  свалке.
Симпатичное, еще не утратившее юношескую округлость лицо  Светлова  поразило
Юрия ненормальной бледностью, под глазами темнели большие круги  неприятного
коричневато-фиолетового  оттенка,  а  в  зубах  дымилась  неплотно   набитая
папироса,  распространявшая  непривычный  запах,   памятный   Юрию   еще   с
Афганистана: папиросная гильза явно была заряжена анашой.
   - Что это с тобой? - спросил Юрий, когда  первый  шок  прошел  и  желание
вышибить  из   машины   обкурившегося   наркомана   сменилось   естественным
удивлением.
   - Вхожу в образ, чувак, - заявил Светлов, мастерски затягиваясь  косяком.
- Мы с тобой сегодня двинемся по следам наркомафии.
   - А ты не боишься, что, идя по этому  следу,  окажешься  на  кладбище?  -
спросил Юрий. - И потом, приобретение и хранение без цели сбыта -  это  тоже
статья.
   - Грамотный, - уважительно сказал Светлов и с отвращением выбросил  косяк
в окошко. - Никак не могу привыкнуть, - пожаловался он. - С души воротит,  и
никакого кайфа. А что касается статьи, то я тоже  грамотный.  Максимум,  что
мне могут припаять, это солидный штраф. С этим  родная  редакция  как-нибудь
справится. И потом, я ведь просто провожу журналистское расследование.
   - Знаешь, что тебе скажут в милиции? Что одно другому не мешает.
   - У тебя двигатель работает, - напомнил Светлов. - Или поехали, или глуши
его к чертовой матери и кончай жечь казенную солярку.
   Юрий в последний раз неодобрительно  покосился  на  журналиста  и  тронул
машину с места. Затея Светлова ему не нравилась: и потому, что была опасной,
и потому, что Юрий не видел, каким образом можно вытянуть  что-то  новое  из
избитой темы торговли наркотиками на московских улицах.  Ясно  же,  что  раз
есть наркоманы, то есть и толкачи наркотиков;  ясно  также,  что  милиция  с
последними не справляется, а если справляется, то из рук вон плохо; и, опять
же, ясно как день, что толкачи - люди тертые, опытные  и  очень  осторожные.
Вряд ли они станут давать Светлову интервью. Они работают за деньги, а вовсе
не  ради  славы  и  личной  популярности.  В  определенных  кругах,  кстати,
популярности  у  них  хоть  отбавляй,  но  вот  именно  и  только  в  строго
определенных кругах - в тех самых, куда журналистов пускать не принято...
   По просьбе Светлова он остановил машину в  полусотне  метров  от  стоянки
такси. Юрий остался за  рулем,  а  журналист  нетвердой  походкой  человека,
который не соображает, где он и что с ним происходит, направился к  стоявшей
в хвосте очереди ?Волге?. Юрий закурил и подумал, что парень знает, с какого
конца взяться за дело: сами таксисты, за очень редким  исключением,  ?дурью?
не торгуют, но очень многие из них в курсе, где ее можно  достать.  Таксист,
особенно в Москве, это настоящее справочное бюро, где можно за  определенную
мзду получить практически любую информацию, кроме разве  что  стратегических
оборонных секретов.
   Сквозь широкий, идеально чистый  лобовик  ?каравеллы?  Юрию  было  хорошо
видно, как Светлов,  похожий  в  своем  гриме  на  правнука  графа  Дракулы,
наклонился над дверцей заднего такси и повел переговоры с водителем. ?А ведь
грим-то он, наверное, у Лидочки выпросил, - ни к селу ни  к  городу  подумал
Юрий. - Пудру, тени... А может, и у мамы. Такой мальчишка наверняка живет  с
мамой, и мама у  него  скорее  всего  еще  не  старая  -  лет  сорока  пяти,
пятидесяти, никак не больше. Воображаю, как она за него волнуется. Еще бы не
волноваться! Он ведь в таком возрасте,  когда  человек  уверен,  что  ничего
плохого с ним случиться просто не может, и все время лезет на  рожон,  чтобы
доказать себе и окружающим, какой он классный  парень  и  до  какой  степени
ничего на свете не боится..."
   Переговорив с таксистом, Светлов  разочарованно  махнул  рукой  и  слегка
заплетающейся походкой направился к  следующей  машине.  Юрий  подумал,  что
парень слегка переигрывает. Таксисты - народ дошлый, и обмануть  их  не  так
просто, как может показаться. Они могут не захотеть связываться с совершенно
окосевшим от травки пассажиром, а могут, чего доброго, и заподозрить  в  нем
подсадного. Разумеется, убивать и  увечить  его  они  не  станут:  зачем  им
неприятности с законом? Они просто сделают вид, что  не  понимают,  чего  он
хочет. Какие наркотики, парень? О чем ты говоришь? Я работаю в таксопарке, а
не в онкологическом центре...
   Третий по счету таксист оказался сговорчивее остальных. Светлов небрежным
жестом распахнул заднюю дверцу желтой ?Волги? и повалился  на  сиденье  так,
что машину заметно качнуло на амортизаторах. ?Переигрывает, - снова  подумал
Юрий, запуская  двигатель  ?каравеллы?.  -  Или  его  действительно  наконец
разобрало?"
   Желтая  таксопарковская  ?Волга?,  два  раза  мигнув  указателем   левого
поворота, сорвалась с места, как торпеда, выпущенная из пусковой  установки.
Юрий тронулся с места, гадая, сидит за рулем такси  обыкновенный  лихач  или
водитель ?Волги? пытается таким  образом  избавиться  от  возможной  слежки.
История, в которую втянул его Светлов, нравилась Юрию все  меньше.  Проезжая
мимо замерших у тротуара такси, он подумал, что  кто-нибудь  из  сидевших  в
темных салонах водителей в эту самую минуту может  держать  микрофон  рации,
сообщая своему коллеге, что за ним увязалась черная ?каравелла?,  в  которой
может быть полным-полно оперативников.
   Все получалось довольно бездарно, но  другого  пути  не  было.  Отпустить
Светлова одного Юрий не мог, точно так же как не мог сделать невидимым  свой
микроавтобус.  Свернуть  в  переулок,  чтобы  перехватить  такси  где-нибудь
подальше,  тоже  не   представлялось   возможным:   Юрий   не   знал,   куда
направляется ?Волга?, и был уверен, что потеряет  ее  из  виду,  как  только
отведет от нее взгляд. Таксист гнал машину на очень  приличной  скорости,  и
Юрию стоило немалых усилий держать ее в поле зрения, не  слишком  откровенно
вися при этом у нее на хвосте.
   Тревога Юрия возросла,  когда  шедшее  впереди  такси  сделало  несколько
ненужных петель, а потом и вовсе на  большой  скорости  свернуло  налево  из
крайнего правого ряда, показав при  этом  правый  поворот.  Таксист  заметил
слежку и пытался сбросить  хвост,  действуя  при  этом  весьма  ловко.  Юрий
увеличил  скорость  и  повторил  его  маневр,  одновременно  с  лихорадочной
скоростью прокручивая в голове варианты возможного развития событий. Теперь,
увы, все зависело от таксиста, точнее, от того, насколько глубоко он увяз  в
наркобизнесе, да еще, может быть, от крепости его нервов.  Проще  всего  ему
сейчас было бы остановиться и высадить подозрительного пассажира: даже  если
бы тот и  оказался  сотрудником  отдела  по  борьбе  с  незаконным  оборотом
наркотиков,  таксист  мог  бы  на  допросах  разводить  руками  и  от  всего
отказываться. Пока что в его действиях не было состава преступления, но  кто
знает, какими они были на самом деле, эти его  действия?  Возможно,  он  уже
продал Светлову понюшку  кокаина  или  коробок  ?травы?,  а  теперь  по  его
требованию вез журналиста за  чем-нибудь  позабористее.  Тогда,  заметив  за
собой слежку, он мог ради спасения собственной шкуры пойти на самые  крайние
меры, что, судя по его маневрам, как раз и происходило на глазах у Юрия.
   Юрий  вдавил  педаль  акселератора  в  пол  кабины,  заставив   двигатель
отозваться бархатистым ревом. Он  представил  себе,  как  станет  кричать  и
плеваться Светлов, утверждая, что все шло по плану и  что  Юрий  сорвал  ему
гениальный репортаж. ?Пусть плюется, - подумал  Юрий.  -  Сейчас  главное  -
сделать так, чтобы этот юный гений остался в живых..."
   Он очень жалел, что в машине нет рации,  которая  работала  бы  на  волне
таксистов. Тогда он знал бы, на что рассчитывать: как говорится,  что  было,
что сбудется, чем сердце успокоится. Наверняка в этот самый момент  в  эфире
велись весьма оживленные переговоры, закодированные таким образом, чтобы для
постороннего слуха они  казались  пустой  невинной  болтовней.  Можно  было,
конечно,  надеяться,  что  Светлов  сам  сообразит,  откуда  ветер  дует,  и
попытается заставить таксиста остановить машину.
   "Как же, - подумал Юрий, вписываясь  в  очередной  поворот  и  выравнивая
машину, которая норовила завалить