в  Москве  вовсю  орудовали   архитекторы-
конструктивисты, и даже с тротуара, отделенного  от  участка
узорчатой  чугунной решеткой высоких ворот, было видно,  что
здание   изобилует  множеством  замысловатых   архитектурных
изысков,   начиная  от  круглых,  похожих   на   корабельные
иллюминаторы окон верхнего этажа и кончая бездной прихотливо
изогнутых коридоров и навесных переходов. Справа от ворот  в
кустах  сирени белела затейливая беседка с острым шпилем  на
крыше,  а  слева, на относительно свободном  участке  земли,
возвышалась  громадная черно-зеленая ель. Здесь  все  дышало
уютом и покоем и было устроено именно так, как того хотелось
теперешнему  хозяину особняка. Даже монументальный  каменный
забор  трехметровой высоты, гребень которого был декорирован
острыми  осколками  бутылочного стекла, не  портил  картины,
поскольку  был  живописно увит плющом -  достаточно  густым,
чтобы  быть  приятным глазу, но недостаточно прочным,  чтобы
выдержать вес хотя бы десятилетнего ребенка.
      Поговаривали,  что  в этом особняке  собрана  одна  из
богатейших  в  Москве коллекций антиквариата и живописи,  не
говоря  уже  о книгах, среди которых, по слухам,  попадались
настоящие  раритеты. Завистники из числа соседей ждали,  что
особняк  со  дня  на  день  посетят  либо  грабители,   либо
сотрудники  правоохранительных  органов,  но  назло  им   за
высоким каменным забором не происходило ничего, что могло бы
послужить  пищей  для сплетен и пересудов. Иногда  узорчатые
ворота  величаво  распахивались, и тогда  во  двор  особняка
въезжали автомобили. Иногда автомобили выезжали со двора,  в
чем  тоже не было ничего удивительного или противозаконного.
Порой  со стороны особняка доносилась музыка, но она никогда
не  была чересчур громкой. Звучала в основном классика: Бах,
Чайковский, иногда Григ или Шопен.
      Музыку  обычно  включали в тех редких  случаях,  когда
Клоун  работал  прямо в подвале особняка. Хозяин  ничего  не
имел  против  воплей тех, кого обрабатывал его  любимец,  но
опасался,  что  соседи  его не поймут.  Соседи  были  людьми
приличными - по крайней мере, сами они называли себя  именно
так,   -  и  по  их  вызову  милиция  прибыла  бы  на  место
происшествия в течение полутора минут.
     Сегодня в особняке было тихо, лишь ветер шумел в кронах
вековых  лип  да изредка проезжала мимо, рокоча  двигателем,
дорогая  заграничная машина. Дешевых машин в этом районе  не
держал никто.
       Пиявка  выложил  на  белоснежную  поверхность   стола
бубнового  короля  и с ухмылкой посмотрел на  Узбека.  Узбек
вздохнул, почесал в затылке и сгреб карту со стола.
     - Взял? - спросил Пиявка.
      -  Взял, взял, - проворчал Узбек. - Давай, чего там  у
тебя...
      Пиявка  с оттяжкой хлестнул по столу козырным королем,
затем накрыл его козырным же тузом и в довершение триумфа  с
треском налепил на каждое плечо Узбека по шестерке.
      -  Погоны!  - объявил он. - Теперь ты, Узбек,  вылитый
мусор. Беги скорей, а то построение пропустишь.
      -  Да пошел ты, - вяло огрызнулся Узбек, убирая с плеч
"погоны".  Он  смешал карты и лениво перетасовал  колоду.  -
Надоело  это фуфло. Кто бы видел, как мы с тобой в  "дурака"
играем.  Братва  бы  со  смеху  передохла.  Вот  если  бы  в
"очко"...
      -  Если бы да кабы, - сказал Пиявка, - да росли во рту
бобы...  Граф  сказал конкретно: никаких азартных  игр.  По-
моему, все ясно без базара.
       -  А  кто  базарит?  -  откликнулся  Узбек  и  бросил
засаленную  колоду на стол. - Просто надоело.  У  тебя  дури
нету?
      -  А  может,  тебе  еще  ведро водяры  притаранить?  -
поинтересовался Пиявка. - Или бабу в целлофановом пакете?
      Узбек  перегнулся назад и длинно сплюнул через  перила
беседки.
      - Бабу, - повторил он, словно пробуя слово на вкус.  -
Бабу можно и без целлофана. Фартит Клоуну.
       -  Чем  это  ему  фартит?  -  Пиявка  облокотился  на
белоснежные  перила,  запрокинул  кверху  бледное   лицо   и
принялся  разглядывать хитрое переплетение брусьев,  которые
поддерживали шатровую кровлю беседки.
      -  А ты не в курсе? - удивился Узбек. Он вытянул руку,
сорвал  лист сирени, задумчиво пожевал, скривился и выплюнул
за  перила. - Ну и дерьмо... Ты что, не слышал? Хотя да,  ты
же  на  рынок ездил, откуда тебе... Граф сказал,  если  этот
фраер из банка не поторопится с бабками, он отдаст его  бабу
Клоуну.
     - Да, - сказал Пиявка и вынул из кармана пачку сигарет.
-  Дуракам всегда фарт. С этой телкой можно было бы  реально
оттянуться,  а этот баран ее разделает, как в гастрономе,  и
все удовольствие.
      - А ты кинь ему пару стольников, он тебе, как брату, с
черного  хода титьки вынесет, - тоном провокатора  предложил
Узбек.  -  Полтинничек накинешь - глядишь, и еще чего-нибудь
перепадет. Положишь в холодильник...
      - Фу ты, дрянь какая, даже блевать потянуло... Шутки у
тебя, боцман, - ответил Пиявка. - Фильтруй базар, братка.
     - Какой базар? - поспешно спросил Узбек. - Как думаешь,
- продолжал он после паузы, - отрыгнет банкир бабки?
      -  А куда он денется с подводной лодки? - вопросом  на
вопрос ответил Пиявка. - Отрыгнет и еще сверху добавит, чтоб
дальше не прессовали.
     - А может, это не он? - задумчиво спросил Узбек. - Я бы
-  его месте не рискнул.
      -  Он  не он - никакого дифферента, - блеснул  недавно
подслушанным словечком Пиявка. - Бабки кому отдали? Ему. Вот
ему  и  возвращать, а не вернет". Да нет,  вернет,  куда  он
денется.
      Он  сунул  сигарету  в угол рта и чиркнул  зажигалкой.
Узбек вынул из наплечной кобуры тяжелый армейский "кольт"  и
прицелился в приземлившегося на дорожке воробья.
      -  Кх,  - сказал он, имитируя сильную отдачу.  Воробей
сорвался с места и упорхнул.
     - Мимо, - прокомментировал Пиявка, раскуривая сигарету.
-  Не будет из тебя путного быка. И в карты ты играешь,  как
тетя  Дуся...  Что ты в зоне будешь делать, а, Узбек?  Очком
торговать?
      -  Не, - лениво ответил Узбек, нисколько не обидевшись
на  оскорбительные намеки приятеля. - Я буду по  вечерам  на
шконке пахану романы травить, как Клоун баб полосовал.
      Он  все  еще вертел в руках вороненый "кольт", любуясь
игрой солнечных бликов на его плоскостях и гранях.
      В  тот  момент,  когда он собрался  вернуть  оружие  в
кобуру, от ворот донесся какой-то шум.
      Охранники  выскочили из беседки без лишней спешки,  но
достаточно   быстро:   Граф   не   любил   незапланированных
инцидентов и нерасторопных подчиненных.
      К  решетке ворот со стороны улицы приклеился  какой-то
тип, с виду напоминавший бомжа. Это был довольно крупный, но
совершенно  опустившийся  мужик в рваном,  когда-то  бежевом
плаще,  от  которого несло так, словно он год  провалялся  в
бачке  с  пищевыми  отходами.  На  голове,  почти  полностью
скрывая  лицо,  криво сидела невообразимо  грязная  фетровая
шляпа. Обладатель этого "костюма", по всей видимости, просто
потерял  равновесие, проходя мимо ворот,  и  теперь  пытался
вернуть утраченное, судорожно цепляясь ободранными руками за
прутья  и  чугунные завитки. От этих попыток  ворота  ходили
ходуном, издавая грохот и лязг, становившиеся все громче  по
мере  того, как чертов алкаш продолжал упорно сопротивляться
земному притяжению.
      - Во, блин, явление, - удивленно протянул Пиявка. -  Я
думал, такие козлы уже повывелись. Как его сюда занесло?
      - На джипе приехал, - сказал Узбек, не подозревая, что
угадал. - Щас разборки клеить будет.
      Услышав  их  голоса,  пьяный  встрепенулся,  приподнял
голову,  окинул их долгим расфокусированным взглядом  из-под
обвисших  полей шляпы и вдруг принялся хрипло орать.  Пиявка
даже не сразу сообразил, что бродяга пытается петь.
     - Я ухожу!.. - надсадно вопил он. - Сказал мальчишка!..
Ей! Сквозь грусть...
      -  Эй,  -  предостерегающе  сказал  Пиявка,  торопливо
направляясь к воротам. - Эй, мужик, вали отсюда!
     - Но ненадолго! - не обращая на него никакого внимания,
продолжал надрываться пьяный. - Я обязательно вернусь!
     На последнем слове он снова потерял равновесие, пальцы,
сжимавшие  прутья решетки, разжались, и он тяжело рухнул  на
землю,  скрывшись  из виду за нижним краем  ворот,  закрытым
a/+.h-k,  металлическим листом. Ворота  содрогнулись,  издав
громкий лязг.
      -  Ушел  совсем, - послышалось откуда-то снизу.  -  Не
встретив первую.., весну...
      Охранники  наконец добежали до ворот и остановились  в
нерешительности. Граф приказал быть начеку и  ни  под  каким
видом  не  открывать ворота - ни почтальону, ни участковому,
ни  черту,  ни  дьяволу. Тем не менее этот  кошачий  концерт
нужно  было  как-то  прекратить: вряд ли он  доставит  Графу
удовольствие, да и соседи снова начнут шептаться".
      Покрытые коркой грязи пополам с засохшей кровью ладони
появились  из-за  нижнего края ворот и вцепились  в  прутья.
Пальцы  напряглись, ворота снова заходили ходуном,  и  между
вцепившимися  в решетку ладонями неторопливо взошла  сначала
грязная  шляпа, а за ней и серая от въевшейся грязи небритая
физиономия.  Подбородок у бомжа был квадратный,  волевой,  и
Пиявка,   в  свое  время  обожавший  книги  Джека   Лондона,
болезненно поморщился: он не любил конченых людей.
      -  Домой  пришел,  -  миролюбиво  сообщила  физиономия
заплетающимся языком и немедленно снова перешла на крик. - В
солдатском!.. Цинковом!..
     Гр-р-робу!!!
      -  Ну ты, козел, - сказал Пиявка, когда вокалист по ту
сторону  ворот  сделал  паузу,  чтобы  немного  подышать   и
окончательно  утвердиться на подгибающихся ногах.  -  Давай,
вали отсюда. Чего разорался? На вот, возьми и проваливай,  -
он  просунул сквозь прутья несколько смятых купюр,  -  попей
пивка.
      Пьяный  уставился  на  деньги  так,  словно  видел  их
впервые.
      -  Мне? - спросил он. - Деньги? Я в Афгане... Я  кровь
проливал, а ты мне - пиво?! - он опять орал во всю глотку. -
У  меня  душа песни просит, а ты мне - пиво?! Наши ребята..,
там..,  все!!!  А  вы тут.., пиво?! А ну выходи,  душманская
харя, я тебе зубы посчитаю!
      -  Слышь, мужик, - вмешался в разговор Узбек, - кончай
гнилой  базар.  Бери  бабки и иди. Хозяин  не  любит,  когда
шумят. Тебе что, неприятности нужны?
     - Неприятности? Какие неприятности? Я петь хочу! У них,
видите ли, х-хозяин... За кого я кровь проливал?!
      Раздражительный  Пиявка потянул  из  кобуры  пистолет.
Узбек схватил его за руку.
     - Ты что, охренел? Среди бела дня, на улице... На хрена
нам жмурик? Что мы с ним делать будем?
      Пьяный  снова принялся орать какую-то чушь.  Пиявка  в
бессильной ярости покосился через плечо на дом, ожидая,  что
вот-вот  откроется окно хозяйского кабинета и  Граф  ледяным
тоном  осведомится,  что  происходит.  Ворота  громыхали   и
лязгали.  Ситуация складывалась неприятная  и,  более  того,
унизительная.  Какой-то  вонючий бомж  вытворял  что  хотел,
пользуясь своей безнаказанностью.
     - Уйди отсюда, мужик, - все еще довольно миролюбиво, но
уже  с  оттенком угрозы сказал Узбек. - Я сейчас в  ментовку
позвоню, будешь, блин, на нарах песни петь.
      -  Ну  и звони, - прервав очередную руладу, неожиданно
спокойно сказал бомж. - У меня там все ребята знакомые,  они
меня уже и не берут...
     И он снова принялся орать.
     - Вот козел, - сказал Узбек Пиявке. - Чего с ним делать-
то?
     - Я знаю, что с ним делать, - решительно заявил Пиявка,
отпирая замок. - Урою сучару, по земле размажу...
      - Погоди, - испугался Узбек, - Граф же не велел ворота
открывать!
      -  Он не велел никого пускать, - отмахнулся Пиявка.  -
Что же нам теперь, целый день это кукареканье слушать?
      -  И  будете  слушать,  -  сказал  пьяный.  -  Голубые
береты!.. И крылья парашютов!..
      Пиявка  с лязгом отпер замок и потянул на себя тяжелую
створку  ворот.  Пьяный поехал на него вместе  со  створкой,
неожиданно  выпустил  прутья, покачнулся,  взмахнул  руками,
пытаясь  восстановить  равновесие, и в  следующее  мгновение
Пиявка  вдруг  с  мучительным хрипом  повалился  на  асфальт
подъездной  дорожки, обхватив руками сломанную  гортань.  Он
судорожно  перебирал ногами в новеньких кроссовках  и  вдруг
затих.
      Узбек выпучил глаза и нерешительно потянулся к кобуре.
Он  все еще не мог поверить в происходящее. Оно казалось ему
какой-то нелепой случайностью, миражом, небылицей из разряда
тех,  что рассказывают после второй бутылки, когда уже никто
никого не слушает и все за столом галдят вразнобой, стараясь
перекричать  друг  друга. Пьяный бомж  не  мог  представлять
никакой    опасности   для   двоих   здоровых,   накачанных,
вооруженных,  уверенных в себе боевиков, привыкших  наводить
трепет  на  пол-Москвы. Легче было  поверить  в  то,  что  с
Пиявкой случился какой-то странный припадок.
      -  Ты  чего,  мужик?  - растерянно  спросил  Узбек.  -
Погоди...
      "Бомж"  быстро шагнул вперед. В руке у него неизвестно
откуда появился огромный пистолет с длинным тонким стволом -
кажется,  древний,  времен  гражданской  войны  "маузер",  -
странно   гармонировавший  с  рваным  плащом  и  обтрепанной
шляпой.   Рука  с  пистолетом  описала  в  воздухе  короткую
стремительную   дугу  слева  направо,  и  тяжелая   округлая
рукоятка с хрустом опустилась на висок Узбека.
       Узбек  упал  на  асфальт  в  полуметре  от  начавшего
понемногу  остывать Пиявки. "Бомж" убрал пистолет куда-то  в
недра  своего  необъятного плаща,  ухватил  одной  рукой  за
шиворот  Пиявку,  другой - Узбека и  волоком  потащил  их  к
окружавшим беседку кустам сирени. Приоткрытая створка ворот,
когда  из-под нее убрали служившую своеобразным упором  ногу
Пиявки,  сама  собой вернулась на место.  Замок  сработал  с
легким  щелчком, и у ворот снова стало тихо.  Неизвестный  в
плаще  и  шляпе вместе со своей ношей скрылся  в  кустах  за
секунду  до  того,  как раздраженный Граф  выглянул  в  окно
третьего этажа, чтобы поинтересоваться, когда, наконец,  его
охрана  перестанет  ковырять  в  носу  и  уберет  от   ворот
надоедливого певца.
      Он  увидел пустую подъездную дорожку, по которой ветер
гонял  несколько  желто-зеленых  листьев,  и  удовлетворенно
кивнул.  Охрана сделала свое дело и вернулась на место,  как
ей  и  было положено. Граф не любил, чтобы вооруженные  люди
слонялись  по двору, портя пейзаж и мозоля глаза. Он  вообще
не очень любил людей: с ними было скучно.

                             ***

      -  А  вы  заметили, что ваш муж, в сущности,  довольно
скучный  тип?  -  спросил  Арчибальд  Артурович,  отходя  от
похожего  на  корабельный иллюминатор окна и неторопливо,  с
большим достоинством опускаясь в глубокое кожаное кресло.
      -  Я это заметила, - ответила Лена Арцыбашева, беря из
лежавшей  на  столике  пачки  длинную  шведскую  сигарету  и
поднося  ее  к губам. - Но я удивлена, что это заметили  вы.
Обычно посторонние считают его душой любой компании.
      Она  выжидательно  посмотрела на  собеседника,  и  тот
галантно  чиркнул  перед  ее  лицом  зажигалкой,  -  Евгений
Дмитриевич и есть душа любой компании, - сказал он. - Но все
компании  по сути своей скучны и однообразны. Следовательно,
душа  компании точно так же скучна, особенно если она - душа
абсолютно  любой  компании, от бригады грузчиков  до  совета
директоров крупного банка...
      -  Парадоксами развлекаетесь, - сказала Лена. - Только
это,  простите, довольно банальный парадокс. И вообще, долго
вы еще собираетесь держать меня взаперти?
      -  Уже недолго, - пообещал Арчибальд Артурович. -  Уже
совсем  недолго,  очаровательная Елена  Павловна.  И  потом,
какая вам разница, где сидеть взаперти? Смею надеяться,  что
условия в моем доме не хуже тех, к которым вы привыкли.  Или
вы соскучились по мужу?
      -  Разве  в этом есть что-то удивительное? -  спросила
Лена.   Эта  игра  словами  утомила  ее,  и  ей  приходилось
прилагать  все  большие  усилия  для  того,  чтобы  казаться
спокойной  и  слегка  ироничной.  На  самом  деле   никакого
спокойствия  не  было  и в помине - Лена  ужасно  боялась  и
подозревала, что Арчибальд Артурович догадывается об этом.
       -  Не  стоит  так  волноваться,  -  сказал  Арчибальд
Артурович, словно подслушав ее мысли. - Отнеситесь  к  этому
как    к    небольшому   забавному   приключению.   Осмелюсь
предположить,  что  вы  искали именно  приключений,  сидя  в
одиночестве в том баре, где вас нашли мои люди.
      -  Боюсь, это не ваше дело, - довольно резко  ответила
Лена. - Это касается только меня. Чего вы от нас хотите?
      -  От  вас  лично  я  хочу  только  одного:  чтобы  вы
успокоились  и получили, удовольствие от пребывания  в  моем
доме.  Вы  ведь  не  бывали здесь раньше?  Полюбопытствуйте.
Здесь  попадаются крайне интересные вещицы, достойные самого
пристального    внимания.   Что    же    касается    Евгения
Дмитриевича... Мне очень неприятно об этом говорить,  но  он
оказался не совсем добросовестным партнером. Я вложил в  его
банк деньги, а он их, представьте, потерял...
     - На него это непохоже, - возразила Лена.
      -  Уверяю  вас,  я  тоже  так думал.  Более  того,  он
клянется,  что совершенно непричастен к пропаже денег,  и  я
склонен ему верить. Но поймите, дорогая моя: это мои деньги,
и  они  срочно  мне нужны. Поставьте себя на мое  место:  вы
приходите  в  банк,  чтобы снять со своего  счета  некоторую
сумму,  а  вам  заявляют, что денег  нет,  они,  видите  ли,
украдены.  Кем  украдены - неизвестно, но все клянутся,  что
они  не  имеют  к этому никакого отношения, и валят  все  на
нескольких   мертвецов  и  какого-то  беднягу   инкассатора,
который тоже уже наполовину мертвец...
      -  Инкассатора?  - переспросила Лена.  Она  ничего  не
понимала,  кроме того, что Арцыбашев наконец-то  допрыгался,
но слово "инкассатор" оставило в сознании глубокую царапину.
     - Да, - небрежно сказал Арчибальд Артурович, - какой-то
не  то Филонов, не то Федотов.., ах, пардон, Филатов! Вы что
же,  телевизор не смотрите? Городские новости только об этом
и жужжат.
       Лена   заметила,  что  уже  несколько  секунд   сидит
неподвижно, слепо уставившись на тлеющий кончик сигареты,  и
с  трудом взяла себя в руки. Она глубоко затянулась,  изящно
стряхнула  пепел  в  массивную  хромированную  пепельницу  и
придала  лицу  выражение  слабой  заинтересованности.  Годы,
проведенные    в    пустой   светской    болтовне,    полной
завуалированных    выпадов   и   тщательно   замаскированных
контратак,  не  прошли  даром:  натренированные  мышцы  лица
послушно сложились в гримаску скучливого любопытства.
      - Ненавижу телевизор, - сказала она. - Расскажите, что
случилось.
      Арчибальд  Артурович окинул ее откровенно  оценивающим
взглядом.
      -  Однако, - сказал он. - Вообще-то, у меня масса дел,
но  отказать  гостье..,  это просто невозможно.  Воспитание,
знаете ли, не позволяет.
      -  Вот  именно, - поддакнула Лена, глядя мимо  него  в
круглое,  ничем не занавешенное окно. Ей были  видны  только
густая  крона  старой  липы и кусочек  пронзительно-голубого
неба.
      - В сущности, - начал Арчибальд Артурович, - произошла
глупейшая   история.   На  банковский  автомобиль,   который
перевозил  предназначавшиеся мне дьньги, кто-то напал.  Один
инкассатор  погиб сразу, а другой - этот самый  Федотов  или
Филатов - перестрелял нападавших и почему-то убежал с  места
происшествия. А самое удивительное произошло дальше: когда в
машину заглянули, мешки были разорваны, а в них вместо денег
оказалась  резаная  бумага. Просто куча  резаной  бумаги,  и
никаких денег...
      -  Какая-то чепуха, - ровным голосом произнесла  Лена.
Это  стоило ей огромных усилий, но она справилась с задачей.
Сигарета  догорела до фильтра и обожгла ей пальцы,  заставив
сильно вздрогнуть. Лена бросила окурок в пепельницу и  сразу
же закурила снова.
      -  Вы  много курите, - заметил А