что это
за  фокусы с записью на прием, с очередями? Ты что,  не  мог
/`o,. ко мне обратиться?
     - Гм, - с вежливым сомнением произнес Георгий.
      -  Ну  да,  ну да... Извини. Это я, конечно, сморозил.
Помню,  в  позапрошлом,  кажется,  году  один  охранник   из
новеньких  мою жену два часа на дачу не пускал,  пока  я  не
приехал. Положение, черт бы его подрал, обязывает... Отец-то
как?
     - Умер, - коротко ответил Георгий. Он не стал упоминать
о  том,  что перед смертью отца не виделся с ним добрых  два
года  -  не  хотелось ему с ним видеться,  и  снова  слушать
набившие  оскомину  бредни о былом величии,  которое  то  ли
было, то ли нет, тоже не хотелось. Надоело.
      -  Ай-яй-яй,  -  сказал Андрей Михайлович.  -  Срам-то
какой!  А  я  и  знать  не  знал... Вот  же  чертова  жизнь!
Крутишься  как белка в колесе - изо дня в день,  из  года  в
год,  а жизнь проходит. Вот уже и друзья начали умирать.  Не
успеешь  оглянуться, как уже и самому под дерновое  одеяльце
пора... - Он сильно потер лицо раскрытой ладонью, сокрушенно
покачал  головой  и  вдруг остро, совсем  не  по-стариковски
глянул  на Георгия из-под седых бровей. - Ну, хорошо...  Так
чем я могу быть тебе полезен?
       Это   было   прямое  и  недвусмысленное   предложение
переходить к делу, и Георгий понял, что не ошибся  в  выборе
тактики.  Он  кратко  и  со  всей возможной  убедительностью
изложил  суть  своего  предложения и замолчал,  выжидательно
глядя на собеседника.
      Тот  снова почесал бровь и на некоторое время  впал  в
задумчивость.
      -  Так, - сказал он наконец. - Так-так-так... А ты,  я
вижу,   не   в   отца...  Честно  говоря,  не   ожидал.   Но
неожиданность  приятная.  Скажу  тебе  честно:   предложение
неожиданное. Интересное, перспективное, но неожиданное. Тут,
брат,  подумать  надо,  и  крепко подумать.  Будем  говорить
прямо,  как старые знакомые. Можно даже сказать, как отец  с
сыном. Ты мне как сын... - Он оборвал себя, почувствовав, по
всей видимости, что заехал куда-то не туда. - Так вот... Без
меня  тебе  это  дело не пробить. Ты пришел  по  правильному
адресу, и это, между прочим, дополнительный аргумент в  твою
пользу.   Но  мне  придется  взять  на  себя  очень  большую
ответственность, так что, я думаю, ты не станешь  обижаться,
если я не дам тебе ответ прямо сейчас.
     - На это я и не рассчитывал, - честно ответил Бекешин.
      -  Ну  и  правильно. Давай сделаем так: через, скажем,
неделю..,  да  нет,  через десять дней, это  как  раз  будет
воскресенье...   В   следующее   воскресенье,   часиков    в
двенадцать, у меня на даче. В неофициальной обстановке,  без
галстуков,  так сказать. Семью с собой прихвати...  Ты  ведь
женат?
     - Бог миловал.
      -  Ну,  может,  так и лучше. Возьми  свои  выкладки  и
приезжай.  Поговорим без спешки, посмотрим,  что  тут  можно
придумать.  Не  хочу  тебя  заранее  обнадеживать,  но  твое
предложение  кажется мне довольно перспективным..,  э-э-э..,
во  всех  отношениях.  Только нужно  подумать,  посчитать...
Oонимаешь?
      - Разумеется, - вставая, сказал Бекешин. - Спасибо вам
огромное.
     - Да не за что пока. До воскресенья.
     Так начиналась эта история.
      В  воскресенье они встретились и очень быстро достигли
полного взаимопонимания - так, по крайней мере, показалось в
тот момент Георгию Бекешину.

                             ***

      Неизвестно, кто первым сказал, что каждое  последующее
мгновение распускает перед нами павлиний хвост возможностей,
но это был, несомненно, очень умный человек, которому не раз
приходилось  набивать шишки на лбу и сожалеть  об  упущенных
возможностях.   Эту   мысль  не  раз  обыгрывали   в   своих
произведениях  писатели-фантасты и всевозможные  болтуны  от
науки, которых интересовали вопросы времени, путешествий  по
нему  и  возможности  существования  параллельных  временных
потоков - иначе говоря, альтернативная история.
       Георгий  Бекешин  никогда  специально  над  этим   не
размышлял - он просто жил, стараясь просчитать свои действия
на возможно большее количество ходов вперед и предугадать, а
следовательно,   и   устранить   различные   затруднения   и
неприятные последствия задолго до того, как они возникнут.
      К  сожалению, предусмотреть все и всегда не в силах ни
одно  человеческое  существо. И на старуху  бывает  проруха,
гласит народная мудрость. Или, говоря немного иными словами:
если бы знал, где упасть, так соломки подстелил бы.
      Выходя в то солнечное апрельское утро из дому, Георгий
Бекешин  еще  не знал, что в скором времени ему представится
отличная   возможность  убедиться  в   справедливости   этих
изречений.
       Он   вошел   в   сияющие  отраженным  светом   мощной
люминесцентной  лампы  зеркальные недра  просторного  лифта,
спустился в холл, кивком поздоровался с охранником  и  вышел
на улицу. Его представительская машина, на которой он обычно
ездил  в  места,  где  требовалось выглядеть  преуспевающим,
солидным  и скромным одновременно, стояла у бровки тротуара.
Это был черный "мерседес-500" - Георгий Бекешин никогда и не
скрывал, что у него свои собственные понятия о скромности.
      Ему  предстояло  сделать  несколько  коротких  деловых
визитов,  после чего он намеревался заехать на  персональную
выставку  одного  полузнакомого  живописца.  На  вечер  была
намечена  презентация  этого скопища  полуабстрактной  серо-
лиловой    мазни,   на   которую   Бекешин   был   приглашен
заблаговременно и куда ему совершенно не хотелось  идти.  Но
живописец, помимо того, что тоннами переводил дорогие краски
и   холст,   был  еще  и  крупным  держателем  акций   одной
интересовавшей  Бекешина частной фирмы,  которая  давно  уже
дышала  на  ладан  и,  похоже, готова была  вот-вот  сменить
хозяев.  В свете этого интереса обижать живописца не стоило,
и  Бекешин решил заехать в галерею за пару часов до открытия
выставки,  немного поцокать языком, поахать, сказать  творцу
/  `c  комплиментов, извиниться и, сославшись на  неотложные
дела, тихо слинять в казино.
      Поначалу все шло как по маслу. Он управился  со  всеми
деловыми встречами еще в первой половине дня, причем повсюду
ему  сопутствовал полный успех. Заключая соглашения, пожимая
руки  и  даже ставя кое-где свои подписи, Бекешин  испытывал
что-то вроде угрызений совести: в той легкости; с какой  ему
теперь   давалось  решение  довольно  сложных  и  щекотливых
вопросов,  было  очень мало его заслуги. За  спиной  у  него
непоколебимым    утесом   громоздился    авторитет    Андрея
Михайловича,  и  даже не самого Андрея  Михайловича,  а  той
могучей,    воистину    всесильной   организации,    которую
представлял этот старый хрыч. То обстоятельство, что  сейчас
старик  через  посредство Бекешина  действовал  вовсе  не  в
интересах  своего  концерна,  а  в  своих  собственных,  его
деловых партнеров совершенно не касалось, а потому и ставить
их в известность о нем Бекешин не стал.
       Закончив  последний  визит,  Бекешин  сел   за   руль
"мерседеса",  небрежно  бросил на соседнее  сиденье  кожаный
кейс  с  документами, закурил и посмотрел на часы. Ехать  на
выставку  было  не  просто рановато,  а  рано:  бородатый  и
патлатый творец высокого искусства если даже и проснулся, то
еще  наверняка  не  успел добраться  до  выставочного  зала.
Георгий  решил  заехать  в какое-нибудь  уютное  местечко  и
скоротать  там часок-другой - тащиться в офис смертельно  не
хотелось.  Апрельское  небо было пронзительно-синим,  солнце
ощутимо  пригревало  через  тонированные  стекла,  на  дворе
стояла весна, и даже не просто весна, а весенняя пятница,  и
Бекешин  испытал  приступ совершенно ребяческого  злорадства
при   мысли   о  том,  что  в  кабинете  у  него,  наверняка
разрываются  телефоны, что факс на столе у секретарши  почти
непрерывно  жужжит  и  что  дела -  как  всегда,  совершенно
неотложные  - теперь будут ждать его до самого понедельника,
и  половина  из них, как водится, к понедельнику  протухнет,
лопнет  и  испарится,  и  окажется, что  никакой  неотложной
спешки  в этих делах не было, а было то же, что и всегда,  -
российская  глупость, безалаберность и привычка решать  свои
проблемы  за  чужой счет, то есть, говоря  Другими  словами,
обыкновенное фуфло.
      Он немного посидел, барабаня пальцами по ободу руля  и
раздумывая,  как поступить с мобильником. Если уж  он  решил
устроить себе небольшой отдых посреди рабочего дня, телефон,
пожалуй, стоило отключить. С другой стороны, в любой  момент
могло   возникнуть   что-нибудь   действительно   важное   и
неотложное, а с третьей... Ведь было же, черт возьми, время,
когда он крутился как белка в колесе, все успевал и при этом
обходился без чертовой трубки!
      "Странное  дело,  - подумал он, с  сомнением  вертя  в
пальцах   изящную,  удобно  изогнутую  миниатюрную   трубку,
похожую  на мыльницу в представлении художника-футуриста.  -
До  чего же легко и просто мы становимся рабами вещей! Не  в
том,  совковом  понимании этого слова,  когда  человека,  не
желавшего  спать на панцирной сетке и купившего сделанный  в
какой-нибудь   занюханной   Югославии   спальный   гарнитур,
-%,%$+%--.  объявляли  рабом  вещей,  а  в  самом  прямом  и
неприятном...  Вот  трубка. Удобнейшая вещь,  более  того  -
удивительная,  почти  волшебная в своей кажущейся  простоте.
Давно  ли  о  такой штуковине можно было только мечтать?  Да
совсем недавно, еще вчера, обыкновенный телефонный аппарат с
тональным  набором казался чудом техники, а уж если  он  мог
еще  и  номер определить, то это, граждане, вообще считалось
чуть  ли  не  черной  магией. И вот -  мобильник.  Чертовски
удобно!  И  в то же время - очередное ярмо. Если ты  деловой
человек,  у тебя должен быть такой телефон, а уж если  он  у
тебя  есть, значит, ты просто обязан повсюду таскать  его  с
собой,  причем не в кармане, а по возможности в руке,  и  не
просто в руке, а прижатым к уху, чтобы все видели: вот  идет
крутой  парень,  у  которого все схвачено  и  нет  ни  одной
свободной  секунды на гнилой базар... И самое страшное,  что
постепенно к этому привыкаешь, и вот ты уже сидишь и тратишь
это  самое  свое  драгоценное время на  решение  сложнейшего
вопроса: а как же это я буду без мобильника-то? Как  же  это
я, мать вашу так, смогу перекусить и выпить чашечку кофе, не
ответив  при  этом на десяток-другой пустопорожних  звонков?
Потому что, если мобильник есть, он должен звонить..."
      -  Ну, блин, - вслух сказал Бекешин, качая головой,  -
проблема!  Роль  мобильного телефона  в  жизни  современного
общества... Тьфу ты!
      Он решительно вынул из трубки аккумулятор, бросил то и
другое  в бардачок и запустил двигатель. У него было слишком
хорошее настроение, чтобы забивать себе голову ерундой.
      Он  вел  машину, тихонько насвистывая сквозь  зубы,  и
думал  о том, что скоро наступит лето, а еще раньше, в самом
начале мая, придет время испытать на прочность то любопытное
сооружение,  которое  они с Андреем  Михайловичем  склепали,
можно   сказать,   из  голого  нахальства.  Сооружение   это
называлось мудрено - "РосТрансЭнерго" - и имело  не  так  уж
много   общего   с  первоначальным  замыслом  Бекешина.   За
благородной  внешностью Андрея Михайловича  скрывался  такой
опытный и прожженный делец, что Бекешин первое время  только
диву давался: как этот седой волчара вообще согласился взять
его  в  долю, а не выставил коленом под зад, присвоив  идею.
Разработанный мозговым центром Бекешина план был признан  ни
на   что   не  годным,  переработан,  кастрирован,  вывернут
наизнанку, перелицован и представлен ему в таком виде, что у
Георгия  захватило дух: тут пахло уже не тысячами и даже  не
десятками тысяч, а миллионами зелененьких. Правда,  солидным
тюремным  сроком тут тоже пахло, но риск был  прогнозируемым
и, что самое главное, полностью оправданным.
      Идея была проста, как кусок хозяйственного мыла: фирма
должна  быть фиктивной. Найти людей, которые за определенную
мзду   согласятся  возглавить  несуществующую  фирму,  будет
совсем  несложно, говорил Андрей Михайлович. Тем  более  что
это  будет  не  совсем  мыльный пузырь. Приобрести  какой-то
необходимый  минимум  техники  и  нанять  персонал  все-таки
придется.  Возможно, придется даже поработать по  профилю  -
что-нибудь построить или, скажем, отремонтировать для отвода
глаз,  поскольку  энергетикой руководят все-таки  не  полные
($(.bk, и отдавать деньги просто за красивые глаза никто  не
станет.  А  потом...  Потом, как водится:  набрать  заказов,
кредитов,  авансов, черта, дьявола и исчезнуть с  горизонта.
Объявить  о  банкротстве,  спокойно  отойти  в  сторонку   и
подсчитывать  барыши,  пока фиктивное руководство  фиктивной
фирмы  будет разводить руками. В общем, совсем как в любимом
афоризме  Бекешина:  хотели  как  лучше,  а  получилось  как
всегда.
     Конечно, на деле все должно было выглядеть и получаться
куда  сложнее, чем на словах, но суть Бекешин уловил,  да  и
улавливать  здесь  было  особенно  нечего:  в  его   богатом
послужном  списке была пара-тройка подобных операций,  и  он
знал, что сумеет выйти сухим из воды.
      Он  приблизился  к неторопливо едущему  вдоль  обочины
дороги велосипедисту, покосился в боковое зеркало и суеверно
взял  левее: эти психи со своими велосипедами пугали  его  с
того  самого  дня, когда он впервые сел за руль.  Невозможно
было  даже  предположить,  куда понесет  такого  вот  идиота
буквально в следующую секунду, на правила дорожного движения
они  плевать  хотели  и  были почему-то  уверены,  что,  раз
скорость  их  движения мало отличается от скорости  движения
пешехода,  то  ничего  плохого с ними  на  дороге  произойти
просто не может.
      Мчащийся на приличной скорости черный "мерседес" начал
плавно  менять  направление движения,  прижимаясь  к  осевой
линии.  За  секунду  до того, как его  бампер  поравнялся  с
задним   колесом  велосипеда,  наихудшие  опасения  Бекешина
начали  сбываться:  велосипедист вдруг  небрежно  вытянул  в
сторону левую руку и тут же, без паузы, резко вывернул руль,
ловко  направив свою швейную машинку поперек движения, прямо
под колеса бекешинского "мерса".
      Не  успев  даже осознать, что, собственно, происходит,
Бекешин  ударил  по тормозам и изо всех сил  крутанул  влево
податливый руль. Завизжали покрышки, машина резко  вильнула,
вырываясь  на  полосу встречного движения, и почти  объехала
двухколесного идиота - почти, но не совсем.
      Бекешин увидел промелькнувшую в нескольких сантиметрах
согнувшуюся  над рулем фигуру, которая только-только  начала
поворачивать голову, чтобы полюбопытствовать, что это за шум
раздается позади. Потом послышался короткий глухой  удар,  и
фигура  исчезла.  Бекешин  глянул в  зеркало  заднего  вида,
увидел   валяющийся  прямо  на  осевой  линии  велосипед   и
копошащегося  возле  него седока, а  в  следующее  мгновение
раздался  еще один удар, гораздо более сильный,  и  Бекешина
бросило грудью на рулевое колесо.
      Все-таки  он  успел затормозить, и  машина  въехала  в
фонарный  столб  на  левой стороне  дороги  юзом,  на  очень
небольшой  скорости. Пластиковое покрытие бампера  треснуло,
сам-бампер  оторвался  и криво повис, касаясь  одним  концом
асфальта,  левое крыло смялось в гармошку, и на  месте  фары
зияла  неопрятная  дыра. Из поврежденного  радиатора  тонкой
струйкой  текла  охлаждающая жидкость, курясь  в  прохладном
весеннем  воздухе горячим паром. Не чувствуя под собой  ног,
Бекешин выбрался из машины и оглянулся назад.
      Проклятый поборник здорового образа жизни уже стоял на
своих двоих, скрючившись и баюкая ободранную при падении  на
шершавый асфальт кисть левой руки. Интереснее всего Бекешину
показалось  то,  что  велосипед  с  виду  казался  абсолютно
неповрежденным.  Георгий  представил  себе,  что  могло   бы
произойти,  если  бы на встречной полосе оказалась  хотя  бы
одна машина, и его запоздало окатило холодным потом.
      Разумеется, откуда ни возьмись набежало человек десять
свидетелей,  из  которых при происшествии присутствовали  от
силы  четверо, и, опять же, как водится, общественное мнение
немедленно   ополчилось  против  Бекешина  на  том   простом
основании,  что  он ездил на "мерседесе", а они,  свидетели,
вынуждены  были перемещаться пешком. В течение  каких-нибудь
двадцати  секунд они взвинтили себя до настоящей истерики  и
начали    обвинять   Бекешина   едва   ли   не   в   попытке
преднамеренного  убийства; и потерпевший велосипедист  начал
уже  тыкать  всем  без исключения в лицо  свою  кровоточащую
клешню и завел речь о компенсации морального и материального
ущерба  и даже чуть ли не о пенсии по инвалидности; и кто-то
уже  начал проталкиваться вперед, чтобы вцепиться в Бекешина
скрюченными, как звериные когти, растопыренными пальцами,  а
кто-то   еще  собрался  бежать  к  телефону,  чтобы  вызвать
"скорую"  и  дорожный  патруль,  но  тут  среди  этой  толпы
кретинов (вернее, кретинок) нашелся-таки один здравомыслящий
человек,  который  все  видел своими глазами,  не  испытывал
предубеждения   против  владельцев  личного   транспорта   и
способен был разобраться в ситуации.
     - Да чего вы орете? - разом перекрыв гвалт, крикнул он.
- Вы посмотрите, где лежит велосипед! Это ж на самой осевой,
куда  велосипедистам под страхом смерти соваться  запрещено.
Он  же  сам под колеса кинулся! Да вы понюхайте его,  он  же
пьяный, как земля!
      Толпа  поворчала  еще  немного и  разошлась.  Владелец
черного  "мерседеса", как ни прискорбно было это  сознавать,
оказался не виновником, а потерпевшим, линчевать же  пьяного
велосипедиста  было попросту неинтересно. Бекешин  посмотрел
на виновника происшествия, понял, что, если даже продать его
самого  вместе с семьей, квартирой и велосипедом, вырученных
денег едва ли хватит даже на ремонт крыла, плюнул и двинулся
в сторону кафе, вывеска которого маячила неподалеку.
      Предварительно он вынул из бардачка мобильник, вставил
на  место  аккумулятор, позвонил в офис и  велел  секретарше
немедленно  разыскать  водителя  и  прислать  его  на  место
происшествия   с  джипом  для  себя  и  с  эвакуатором   для
"мерседеса".   На   испуганный   вопрос   секретарши:   "Что
случилось, Георгий Янович?" - он раздраженно ответил  в  том
смысле,  что его наконец-то клюнул в задницу жареный  петух.
Это  была чистая правда: Бекешин водил машину с восемнадцати
лет и ни разу не попадал в аварию.
      День был безнадежно испорчен, и даже любимая присказка
Бекешина,  которую  нужно  было  произносить  непременно   с
китайским акцентом: "Никогда не надо торопис-са, никогда  не
надо  огорчас-са;  можно  под  трамваем  очутис-са  или  под
машиной   оказас-са",   не   произвела   на   него    своего
!+   #.b".`-.#.  воздействия,  особенно  та  ее  часть,  где
говорилось про возможность очутиться под машиной.  Колени  у
него  до  сих  пор  противно дрожали, и, войдя  в  кафе,  он
поспешно  уселся  за первый подвернувшийся столик  и  первым
делом закурил.
      Забегаловка  была  из  тех, что тщатся  выглядеть  как
фешенебельный   ресторан,  но  при  этом  полны   тараканов,
заметенной  в углы грязи и наглых нерасторопных  официантов.
Бекешин  понял это с первого взгляда и брезгливо поморщился,
но  деваться  было все равно некуда. Он заказал  себе  рюмку
коньяка, кофе и закурил новую сигарету, постепенно приходя в
себя и оглядываясь по сторонам.
      За  столиком  в  углу, тесно сдвинув стулья,  выпивала
компания  молодых  людей  с широкими  стрижеными  затылками,
одетых  в скрипучую кожу и туфли с квадратными носами.  Судя
по  тембру их голосов, выпили они уже изрядно. Бекешин снова
поморщился: он не любил этот тип людей и старался  держаться
от  них  подальше - не из страха, конечно, а из элементарной
брезгливости. Он не прислушивался, но молодые люди  говорили
г