йствительно было
очень много незавершенных дел.

                           Глава 3

      -  Слава  тебе, Господи, - в двухсотый, наверное,  раз
повторил Степан Петрович и криво перекрестился левой  рукой.
Юрий никак не мог решить, смеяться ему или злиться по поводу
вдруг  прорезавшейся  в  звероподобном  бородатом  бригадире
набожности. - Иже.., как это...
      -  Иже  херувимы,  - подсказал Юрий, вспомнив  любимую
кинокомедию.
       Бригадир  подозрительно  покосился  на  него,  мотнул
мохнатым  булыжником  головы  и  с  силой  взъерошил  бороду
растопыренной темной пятерней.
      -  Да  какая,  хрен,  разница,  -  легко  переходя  от
неумелого   славословия  к  более  привычному  богохульству,
проворчал  он,  -  херувимы,  серафимы...  Главное,   уберег
Господь,  хрен  ему  в  глотку -  и  тебя  уберег,  и  меня,
грешного, через тебя опять же.
      Юрий  промолчал. Спорить со Степаном  Петровичем  было
трудно. Если он говорил правду по поводу причин, заставивших
его  заняться табелем вместо того, чтобы первым, как обычно,
подняться  на опору, то жив он остался именно благодаря  той
красивой  оплеухе,  которую ему залепил  Юрий  и  с  которой
началась недавняя свалка. А значит. Бог, дьявол, судьба  или
просто слепой случай, небывалая комбинация мелких совпадений
и  вероятностей  - да неважно, кто или что! -  действительно
уберег их обоих от неминуемой гибели.
      Юрий  не  спорил  еще и потому,  что  спорить  ему  не
хотелось. Они со всей возможной скоростью шли по просеке под
сверкающими   на   солнце  новенькими   проводами,   держась
/`.+.&%--.) "шестьдесят шестым" колеи и изнемогая от жары  и
непрерывных атак гнуса. Юрий держался из последних сил, да и
то  лишь  потому, что было неловко показывать свою  слабость
перед"  спутником, который был на два десятка лет  старше  и
уже  стоял  на  пороге  настоящей старости.  Держаться  было
тяжело:   растянутая   нога  болела  все   сильнее,   голова
кружилась,  ныла ушибленная Барабаном кисть,  и  при  каждом
шаге  взрывался острой болью левый бок. Похоже было  на  то,
что  Юрий все-таки расшибся гораздо основательнее,  чем  ему
показалось вначале.
     "А чего же ты хотел, - насмешливо сказал он себе, - что
же ты думал? Помнится, давным-давно в "Комсомолке", кажется,
была  заметка  про бывшего десантника, который навернулся  с
девятого  этажа и отделался легким растяжением  связок.  Так
ведь девятый этаж, милый ты мой, Понтя ты мой Филат, это  от
силы  тридцать  метров. А тридцать метров  -  это  на  целых
двадцать метров меньше, чем пятьдесят. А ускорение между тем
нарастает прямо пропорционально высоте, с которой приходится
падать. Если бы не так шумело в голове, можно было бы  легко
рассчитать,  с какой силой я воткнулся в родную  планету.  А
приложился  я  очень даже прилично. И это  ясно  без  всяких
вычислений..."
      Он  остановился  и сел прямо там, где  стоял.  Сил  не
осталось совсем, и идея добраться до опоры, которую  красили
маляры,  теперь  казалась ему не стоящей выеденного  яйца  и
такой  же  безумной, как попытка добраться пешком  до  Луны.
Продолжавший   сыпать  молитвами  вперемежку   с   отборными
ругательствами Петрович по инерции проскочил вперед метра на
три, тоже остановился и повернул к Юрию потную, перекошенную
от  переживаний  волосатую физиономию, на  которой  медленно
проступило   удивленное   выражение.   В   ответ   на    его
невысказанный  вопрос  Юрий  сообщил  ему  свои  соображения
относительно целесообразности предпринятого ими путешествия,
обессилел от этого еще больше и тихонько лег на спину.
     - Ты Иди, Петрович, - сказал он. - Я тут полежу минуток
десять-пятнадцать и догоню. А может, и не догоню, -  добавил
он после короткого раздумья.
     - Ага, - в тон ему проворчал Петрович. - Может, догоню,
а может, и подохну потихоньку. Так, что ли?
      -  Н-ну, примерно так, - неуверенно откликнулся  Юрий,
глядя  в  перечеркнутое блестящими нитками проводов  голубое
небо. За эти три месяца провода опостылели ему невообразимо,
а   после  сегодняшнего,  с  позволения  сказать,  инцидента
смотреть  на  них и вовсе было выше человеческих  сил.  Юрия
затошнило, и он тяжело, с усилием повернулся на правый  бок,
чтобы не захлебнуться, если съеденная за обедом пшенка решит
все-таки подышать свежим воздухом.
      Он  увидел  прямо  перед своим  лицом  рыжий  кирзовый
говнодав сорок седьмого размера и понял, что Петрович никуда
не ушел, а сидит над ним на корточках.
     - Переломы есть? - озабоченно спросил Петрович.
      -  Да хрен его знает, - лениво ворочая языком, ответил
Юрий.  -  Кажется, нету. Просто шмякнулся, как.., как  жаба.
Голова кружится, а так - ничего, жить можно.
     - Полета метров, - озабоченно пробормотал Петрович себе
в  бороду. - Шмякнулся он... От тебя, ежели по уму, мешок  с
костями  должен  был остаться, а у тебя, видишь  ты,  голова
кружится.
      -  А у меня все не как у людей, - пожаловался Юрий.  -
Причем всю жизнь.
      -  Это ты мне не рассказывай, - стаскивая с его правой
ноги  сапог, проворчал Петрович, - Мы тут все такие.., были.
Было бы у тебя все как у людей, сидел бы ты сейчас в Москве,
а  не  валялся бы тут, как беглый зека. Эх, - закряхтел  он,
размотав портянку и стащив с распухшей ступни носок, - нога-
то  у тебя, брат!.. Никуда ты с такой ногой не дойдешь,  это
факт. И на горбу мне тебя не дотащить. Чего же делать-то?
      Продолжая вздыхать, кряхтеть, поминать Господа Бога  и
беззлобно  материться,  он  разодрал  портянку  на   длинные
лоскуты  и  принялся  туго бинтовать ими  распухшую  лодыжку
Юрия.  Это  получалось  у  него  неожиданно  ловко.  Руки  у
Петровича  были  сильные, ухватистые, и  действовал  он  ими
аккуратно, хотя и без лишней деликатности, словно управлялся
не  с  человеческой  ногой,  а  с  лошадиной  или  вовсе   с
поврежденной   ножкой  какого-нибудь  табурета.   Это   было
довольно  болезненно,  и  Юрий в течение  нескольких  секунд
предавался  буржуазной  роскоши: лежал  на  боку,  тихонечко
постанывал  сквозь  стиснутые зубы и жалел  себя.  Потом  он
решил, что нежиться, пожалуй, хватит, сосредоточился и  сел,
упираясь руками в песок у себя за спиной.
      Только  теперь  он заметил, что из кармана  засаленной
брезентовой робы, болтавшейся на костлявых плечах Петровича,
предательски поблескивая, выглядывает бутылочное горлышко.
       -   Ага,  -  сказал  он,  -  лекарство!  Ты,  значит,
эвакуировался  без  паники,  а?  Отступление   должно   быть
упорядоченным  и  планомерным, так?  Орел,  Петрович,  орел!
Может, поделишься с инвалидом?
     - Так это... - смутился бригадир. - Ты же вроде того..,
не пьешь.
      -  Ты хочешь сказать, что на водку я не скидывался?  -
уточнил Юрий и полез в карман за деньгами. - Ну извини...
      - Дурак ты, Понтя, - во второй раз за сегодняшний день
сказал   бригадир.  -  Дурак  дураком,   хоть   махаться   и
навострился. На кой хрен мне твои деньги? Вон она, водяра, в
вагончике - пей хоть до упаду... - Он скрипнул зубами. -  За
упокой...  Я ведь что говорю? Не видел я, чтобы ты  пил,  не
приходилось  мне  как-то такого видеть. Да  и  сотрясение  у
тебя.  Как бы не развезло. А так - пей, мне этого дерьма  не
жалко.
     Он сорвал с горлышка колпачок желтыми лошадиными зубами
и  протянул  бутылку  Юрию.  Юрий сделал  несколько  хороших
глотков,  обтер горлышко ладонью и вернул бутылку бригадиру.
Водка была теплой и отвратительной, но от нее по всему  телу
быстро разбежалось приятное тепло, и Юрий почувствовал,  что
тошная муть, в которой тонул мозг, отступает и рассеивается.
      -  Ото,  -  с  уважением сказал Петрович,  разглядывая
бутылку,   в  которой  осталось  едва  ли  больше   половины
содержимого. - А ты, я вижу, не только морды бить умеешь.  А
,k-то  думали, что ты из этих.., из трезвенников-язвенников,
в Бога их, в душу и в мать.
      -  В Афгане мы пили спирт, - зачем-то сообщил Юрий.  -
Горячий. Котелками.
      -  А,  -  равнодушно сказал Петрович, - вон  оно  что.
Афган,  значит.  То-то  же я гляжу...  Ну,  десантура,  чего
делать-то будем?
      Юрий  подвигал  ступней, поморщился и стал  натягивать
сапог. Петрович, не сводя с него внимательных глаз, задрал к
небу  свою  разлохмаченную бородищу, вылил  в  себя  остаток
водки - именно вылил, как в раковину умывальника, - крякнул,
утерся рукавом и не глядя швырнул бутылку через плечо в лес.
      -  А  что  делать? - вставая, сказал  Юрий.  -  Дальше
пойдем. До маляров не больше километра, а там машина,  да  и
до поселка оттуда рукой подать.
       Они  двинулись  дальше,  увязая  в  песке  и  яростно
отбиваясь  от  мошкары. Петрович вынул сигареты  и  протянул
пачку  Юрию.  Тот отрицательно качнул головой -  курить  ему
сейчас хотелось меньше всего. Петрович нерешительно повертел
пачку  в руках, вынул из нее сигарету, подумал, скривился  и
убрал курево обратно в карман.
      -  А ты ничего мужик, По.., то есть Юрик, - сказал  он
после долгой паузы. Юрий неопределенно пожал плечами. - Нет,
серьезно.  Ты,  может,  решишь: подлизывается,  мол,  старая
падла, чует, что рыльце в пушку... Я тебе на это так отвечу:
на  хрен  ты мне нужен, чтобы к тебе подлизываться?  Я  ведь
тогда, в обед, мог не в воздух шмальнуть, а в тебя. Барабан,
между прочим, так и собирался сделать, да я не дал.
      - Ну и что? - спросил Юрий - спросил просто так, чтобы
не молчать.
      -  А то, что хороший ты мужик, - заявил бригадир. -  А
таким  здесь  делать нечего. Вот и вышло у  тебя  вроде  как
несовпадение.
     - Да уж, - сказал Юрий. - Несовпадение вышло, это факт.
Ты  это  к  чему, Петрович? Учти, целоваться я с  тобой  все
равно не стану.
      - Да нужен ты мне! У меня тут мыслишка одна появилась.
Про ребят-то, про покойных, я, считай, все знаю, а вот ты  -
дело  другое. Темненький ты, непрозрачный. Да ты не  косись,
не  косись! Я что хочу спросить: семья-то есть у  тебя?  Ну,
жена, детишки?
      -  Да нет, - ответил Юрий. - Не получилось как-то,  не
срослось.
      -  Ага,  -  сказал Петрович таким тоном,  словно  Юрий
только что подтвердил какую-то его теорию. - А родители?
     - Умерли, - коротко ответил Юрий. Этот допрос уже начал
ему надоедать.
      -  О!  -  сказал Петрович и даже задрал к небу корявый
указательный палец. - Вот видишь! Так я и знал!
     - Что? - устало спросил Юрий. - Что ты там такое знал?
      -  А  то, - торжествующе объявил Петрович. -  Чуял  я,
что... А ну стой!
      Юрий послушно остановился, даже не успев сообразить, в
чем,  собственно, дело. Они стояли почти на  вершине  сопки.
Bпереди, на самом верху, стояла опора, до которой оставалось
каких-нибудь  двадцать-тридцать метров. Опора сверху  донизу
сверкала  свежей  алюминиевой краской, а  еще  дальше  из-за
вершины сопки высовывался самый кончик следующей опоры - той
самой, которую сегодня должны были покрасить. Негромко шумел
верховой  ветер,  разгоняя гнус и  шевеля  верхушки  кедров.
Кроме  этого  привычного  шума,  вокруг  не  раздавалось  ни
единого  звука,  и  Юрий  никак не мог  взять  в  толк,  что
насторожило  Петровича. Он уже открыл рот,  чтобы  спросить,
какого  черта они торчат на солнцепеке, как два  идиота,  но
тут до него дошло: вокруг было слишком тихо. Если, бы маляры
работали,  с этого места уже можно было бы услышать  гудение
компрессора,  голоса  -  по крайней  мере,  крики,  которыми
обмениваются  старающиеся перекрыть шипение  пульверизаторов
работяги,  -  и прочие шумы, сопутствующие производственному
процессу.  Но тайга молчала, и теперь, когда до  Юрия  дошел
скрытый  смысл  этого молчания, ему стало  не  по  себе.  Он
подобрался,  как  в разведке, когда линия окопов  оставалась
позади, и посмотрел на Петровича.
     Бригадир был хмур и выглядел озабоченным.
     - Не то что-то, - сказал он. - Слишком тихо.
      - Странно, - поддержал его Юрий. - Линия-то в порядке,
оставалось только проверить в последний раз...
     - Это ты про что? - спросил Петрович.
      -  Это  я  про изоляторы, - ответил Юрий. -  Изоляторы
новые,  исправные.  Маляры  по  опоре  лазят,  проводов   не
касаются.  Даже если бы кто-то случайно.., ну, один,  два..,
но не все же!
      -  Да,  -  сказал Петрович, снова запуская  пятерню  в
бороду.  - Твоя правда, парень. Кабы они были живы,  тут  бы
такой гвалт стоял, что в поселке было бы слышно. Шутка ли  -
сидеть на опоре и вдруг услышать, как провода гудят!
      - Угу, - сказал Юрий. - Загудели, заиграли провода, мы
такого не видали никогда... Идем?
      -  Не  хочу я туда идти, - честно признался  Петрович,
глядя  мимо Юрия на верхушку опоры. - Знаю, что придется,  а
не хочу. Вот хоть ты режь меня!
      - Ну, резать я тебя, положим, не стану, - сказал Юрий.
-  Я  и  без  тебя сегодня на трупы насмотрелся на  полжизни
вперед.  Если хочешь, оставайся здесь. Я схожу, все узнаю  и
пригоню машину.
      -  Во,  блин, дает, - восхитился Петрович.  -  Полчаса
назад  помирать собирался, а теперь в герои рвется, да  так,
что впятером не удержишь. Нет уж, браток. Вместе пойдем, раз
уж так вышло. Эх, жалко, лекарства я мало захватил!
      -  Да,  - сказал Юрий, - это жалко. Выпили бы  сейчас,
рукавом  занюхали  и  -  в кустики, спать.  И  все  проблемы
побоку. Милое дело!
      - Ладно, ладно, - проворчал бригадир. - Понес... Аида,
что ли.
      Они  взобрались на вершину сопки и остановились.  Юрий
сразу же присел на шершавый бетонный фундамент опоры, слегка
припорошенный   мелким  желтым  песком.  Отсюда   открывался
отличный  вид  на  подернутые  голубоватым  знойным  маревом
.*`%ab-.ab(,  а интересовавшая их опора и вовсе  была  видна
как  на  ладони..  У ее подножия стоял знакомый  тентованный
грузовик,   а   внизу,  в  распадке,  виднелась   обнесенная
проволочным забором мешанина проводов, изоляторов,  порталов
и  конических разрядников. Это была территория подстанции, у
въезда   на   которую  Юрий  разглядел  какой-то  автомобиль
знакомого  темно-синего  цвета.  На  солнце  ярко   блестели
хромированные  дуги и подножки. Во всей  округе  был  только
один  такой автомобиль, и Юрий понял, что смотрит на  машину
прораба.
      -  Гляди-ка,  - подтвердил его догадку стоявший  рядом
Петрович,  -  а Петлюра уже там. Пронюхал, черт усатый.  Вот
кому  сейчас  не позавидуешь! Это ж такое ЧП,  что  за  него
очень даже свободно можно на отсидку пойти.
      Юрий вздохнул. Проблемы прораба Алябьева его волновали
мало. Гораздо сильнее его беспокоило то обстоятельство,  что
он,  оказывается,  никак не мог заставить себя  как  следует
приглядеться  к  опоре,  рядом с которой  стоял  тентованный
"газон".   Нехорошая   ватная  тишина,   казалось,   волнами
наплывала  именно оттуда, от опоры, и Юрий  поймал  себя  на
том,  что помимо собственной воли принюхивается - не  пахнет
ли паленым?
      Он  заставил  себя сфокусировать взгляд на  решетчатой
стальной вышке и без особого труда разглядел свисавшие с нее
темные  продолговатые мешки, на таком расстоянии не  имевшие
ни малейшего сходства с тем, чем они являлись на самом деле.
Он вытер рукавом потный лоб и посмотрел на Петровича.
      Петрович мрачно копался в бороде, исподлобья глядя  на
него.
      -  Ну  что,  Петрович, - сказал ему  Юрий,  -  похоже,
кончилась  наша  командировка. Как же это они,  а?  Петрович
засопел и снова полез за сигаретами.
      -  Страх-то  какой,  - сказал он наконец.  -  Страх-то
какой, Господи!
      Спички  ломались в его трясущихся руках, но он  упрямо
чиркал  ими о засаленный разлохмаченный коробок до тех  пор,
пока не закурил наконец свою "приму".
      - Нечисто тут что-то, - сказал он сквозь рваное облако
синего  табачного дыма. - Не бывает так, чтобы все  сразу...
Тем более маляры.
     Юрий, кряхтя, поднялся с нагретого солнцем бетона и, не
оглядываясь на бригадира, сильно хромая, стал спускаться  по
просеке   вниз,   коверкая   подошвами   сапог   проложенную
"шестьдесят шестым" колею. Опора вырастала прямо на  глазах,
с  каждым  шагом становясь все яснее и четче, прорисовываясь
до  мельчайших подробностей, видеть которые Юрию  совершенно
не  хотелось.  Он  шел,  чувствуя, как мало-помалу  проходит
анестезирующее действие алкоголя, и думал о  том,  как  быть
дальше.  В его судьбе наступил очередной перелом,  это  было
ясно,  но  вот  куда  заведет  его  круто  изменившая   свое
направление линия жизни, Юрий сказать не мог.
      Добравшись  до  опоры,  они немного  постояли,  задрав
головы.  Спасать  и  здесь  было некого,  и  Петрович  очень
удивился, когда его спутник вдруг полез наверх.
      -  Ошалел,  что ли? - спросил он. - Куда  тебя  несет,
блаженный?
      -  Посмотреть,  -  коротко ответил  Юрий,  на  секунду
повернув  к  нему сосредоточенное потемневшее лицо,  и  стал
карабкаться выше, стараясь по возможности держаться подальше
от болтавшихся на монтажных поясах тел.
      Он  добрался  до самых проводов, немного посидел  там,
вертя  головой  во  все  стороны, и стал  медленно,  неловко
спускаться  вниз.  Двигался  он  с  заметными  усилиями,   и
Петрович  с огромным беспокойством наблюдал за этим спуском,
только  теперь  сообразив, что чертов Понтя  Филат  даже  не
подумал  надеть пояс, как будто в запасе у него было  девять
жизней.
      Юрий  неловко спрыгнул на песок, качнулся, морщась  от
боли,  и  поспешно сел прямо на землю, привалившись взмокшей
спиной к серому кубу фундамента.
     - Ну, что? - спросил бригадир.
      -  Да, - тяжело дыша, ответил Юрий, - так оно и  есть.
Какая-то  сволочь  закоротила провода  на  опору.  Так  что,
Петрович,  никакой  это не несчастный случай  и  никакая  не
авария, а самое обыкновенное убийство. То есть что я  говорю
-  обыкновенное? Никакому киллеру такое и в страшном сне  не
приснится.  Это  почище  взрыва  в  подземном  переходе.   И
главное, чеченцев к этому делу никак не пришьешь!
      -  Это  точно,  - мрачно согласился Петрович,  избегая
смотреть наверх. - Бедные менты. Без чеченцев им в этом деле
разобраться будет трудновато. Слушай, а ты уверен?
      - В чем? В том, что это не чеченцы? На все сто. Что им
здесь делать?
     - Да при чем тут... Ты уверен, что провода закоротили?
     Юрий криво усмехнулся, закуривая сигарету.
     - Поднимись и посмотри сам, - предложил он. - Чтобы это
заметить,  высшего  инженерного  образования  не  требуется.
Просто взяли кусок кабеля и зацепили одним концом за провод,
а  другим за опору. Кабель почти расплавился, но понять, что
к чему, несложно. Сам он туда попасть просто не мог.
     Петрович вдруг страшно заторопился.
      -  Давай,  -  сказал  он, нервно переступая  огромными
сапожищами, - поднимайся. Надо Петлюре сказать, пока  он  не
уехал.
      -  Не суетись, - охладил его пыл Юрий, вставая тем  не
менее  с  земли. - Через десять минут тут будут  все  менты,
сколько их есть в этой тараканьей дыре.
      -  Так  я  про  это и говорю, - откликнулся  Петрович,
целеустремленно  шагая к машине. - Им ведь все  равно,  кого
под  замок  сажать. Главное, чтобы в сводке  было  написано:
подозреваемые,  мол,  задержаны. А  потом  и  оглянуться  не
успеешь, как срок навесят. Знаю я эти дела, пробовал.
      Он  торопливо  открыл дверцу и вскарабкался  на  место
водителя. Юрий, кряхтя от боли в боку, уселся рядом.
      -  Петрович, - сказал он, - а правда, что ты свою жену
убил?
      Петрович повернулся к нему и с полминуты смотрел  Юрию
прямо  в глаза тяжелым, как свинец, взглядом. Потом протяжно
"'$.e-c+,  отвернулся  и  нащупал на  приборном  щитке  ключ
зажигания.
     - Не правда, - сказал он, запуская двигатель. - Правда,
что  отсидел, а убивать не убивал. Пальцем я ее,  лярву,  не
тронул.  До  сих пор не знаю, кто это сделал.  Потому  и  не
хочу,  чтобы  менты меня возле этой опоры  застукали.  -  Он
опять длинно, тоскливо вздохнул. - В бега, что ли, податься?
      Юрий не ответил. Перекрутившись на си