ночь, но наблюдатели  не  лезли  в
глаза,  не  щелкали  затворами  фотокамер,  а  если  даже  и
щелкали,  то  снимков  ей никто не показывал.  Ее  бдительно
охраняли  как часть личного имущества банкира Арцыбашева,  и
ей пришлось смириться с этим точно так же, как она смирилась
со всем остальным.
     До недавних пор такое положение вещей вполне устраивало
Арцыбашева, но потом появился Филарет. Евгений понял,  какую
совершил  ошибку, приведя этого здоровенного  зверя  к  себе
домой,  в  ту  самую  секунду, как Юрий и Алена  встретились
глазами. С этого мгновения Евгений Арцыбашев лишился  покоя.
Он-то  знал, чего ему стоило обойти Филарета в той давнишней
гонке,  и только такой теленок, как Юрий Филатов, мог  этого
не  понимать. Он даже сопротивлялся какое-то время, отвергая
авансы  Алены, и Арцыбашев почти успокоился, но очень быстро
выяснилось, что старый костер и не думал потухать  -  жаркие
угли  тлели  под слоем пепла все эти годы. Никто  ничего  не
забыл, и если Филарет какое-то время пытался держать себя  в
руках, то Алена совершенно сошла с ума и бегала за ним,  как
старшеклассница за поп-звездой. Правда, у нее хватило ума не
вытаскивать все это на поверхность, не сбегать  к  милому  в
шалаш и вообще вести себя тихо, но Арцыбашев боялся, что это
ненадолго.
      Несколько раз Филарет сам пытался завести разговор  на
эту   тему,   безумно  раздражая  Евгения   своей   дурацкой
честностью,  которая порой казалась ему почти  карикатурной.
Кому,  черт  подери, она была нужна, эта его честность?!  Во
всяком  случае,  не  Евгению  Арцыбашеву.  Цыба  старательно
уклонялся  от серьезного разговора всякий раз,  как  Филарет
пытался его затеять, и пока что это ему удавалось. Они стали
реже  видеться, но что-то не давало Арцыбашеву  окончательно
отпустить  Филатова от себя - может быть, старая  дружба,  а
может быть, что-то еще.
      Он  отдавал  должное  старинному  другу  и  сопернику.
Филарет  действительно  был честен и несколько  раз  пытался
исчезнуть    с   горизонта,   развалив   древний    любовный
треугольник,  который  теперь, по прошествии  стольких  лет,
принял  совершенно  немыслимую  конфигурацию.  Каждое  такое
исчезновение  сопровождалось тяжелым объяснением  с  Аленой,
подробности   которого   становились   известны   Арцыбашеву
буквально   через  час.  Цыба  выжидал  день-другой,   давая
голубкам помучиться, а потом принимал меры.
      Принимать  меры  было  несложно.  Чтобы  по-настоящему
исчезнуть,   нужно  иметь  опыт  в  делах  подобного   рода,
определенные  связи  и  довольно  крупную  сумму  наличными.
Ничего этого у Филарета не было, и всякий раз, как Арцыбашев
садился  в свой "ягуар" и ехал по знакомому адресу,  Филарет
оказывался  дома - иногда спокойный, иногда злой,  а  иногда
пьяный   до  неподвижности.  "Привет,  пропажа!   -   весело
".a*+(f  +  Арцыбашев. - Ты куда провалился? Я его  по  всей
Москве  ищу,  а  он  дома водку пьянствует!"  Пару  раз  ему
казалось,  что  при  этом он сильно  рискует  схлопотать  по
сусалам,  но  воспитанный Филарет, испытывавший  к  тому  же
чувство вины перед приятелем, которому наставил рога, так ни
разу и не отважился выставить его за дверь.
      Все-таки  он был дурак, и манипулировать им было  одно
удовольствие.
      Арцыбашев  понимал, что играет с  огнем.  Филарет  был
грозным  соперником, и, если бы в свое время  он  не  свалял
дурака,   уехав  в  это  свое  военное  училище  и   доверив
собственную  судьбу  и  судьбу Алены почтовому  ящику,  Лена
Арцыбашева   наверняка  была  бы  сейчас  Еленой   Павловной
Филатовой  -  однозначно, как любил говорить  один  знакомый
Цыбы.  Евгений всю жизнь боролся со своими комплексами  и  в
конце  концов избавился от всех, кроме одного: в присутствии
Юрия Филатова он всегда чувствовал себя вторым номером.  Тут
не   помогали  ни  деньги,  ни  общественное  положение,  ни
стоявшие у камина латы. Он почти не сомневался, что в  конце
концов  Лена попытается уйти к Филарету, а она была если  не
всей  его  жизнью, то, по крайней мере, ее большей и  лучшей
половиной. Умнее всего было бы избавиться от Филарета раз  и
навсегда, но Евгений не знал, как это сделать, и тысячу  раз
проклинал тот день и час, когда собственными руками выпустил
этого свирепого джинна из бутылки.
     Разумеется, ему был известен способ, с помощью которого
можно  было "запечатать" любого джинна. Не нужно было далеко
ходить,  стоило  обратиться к тому же Стасу,  который  мало-
помалу  сделался правой рукой Арцыбашева, и  передать  через
него энную сумму человеку по кличке Змей, чтобы Филарет  раз
и   навсегда  перестал  быть  проблемой.  Но  к  этому  были
определенные  препятствия.  Во-первых,  если  бы  Лена  была
дурой,  Арцыбашев никогда не женился бы на ней. А  поскольку
она  была  умна, нечего было и думать о том, чтобы  шлепнуть
Филарета. С таким же успехом можно было просто отдать  этому
ублюдку жену, потому что после его безвременной кончины  она
бы  обязательно  ушла, и не просто ушла, а стала  бы  искать
способ отомстить.
      Во-вторых, у Арцыбашева были на Филарета свои виды,  и
именно это перевешивало его жгучее желание закопать в  землю
эту  сделавшуюся ненавистной волевую физиономию с квадратным
подбородком.
      За  всеми  этими  интригами,  переживаниями  и  муками
ревности  Евгений Арцыбашев не забывал о делах. Он провернул
несколько   выгодных  сделок,  укрепивших  не   только   его
материальное положение, но и репутацию, и между  делом  все-
таки  пристроил  Филарета инкассатором в свой  банк.  Помимо
того,  что тот оказался действительно неплохим инкассатором,
ему  отводилась  немаловажная роль в  плане,  который  начал
складываться  в  уме Евгения Арцыбашева  в  тот,  казавшийся
теперь  таким  далеким, теплый день мая. По прошествии  трех
месяцев  этот план мало-помалу приобрел четкие и законченные
очертания  настоящего произведения искусства, и  Цыба  жалел
лишь о том, что этим достижением нельзя будет похвастаться -
-(#$%,  никогда  и ни при каких обстоятельствах.  Разве  что
написать  на  эту тему мемуары и наказать родным  и  близким
опубликовать  их  после  смерти автора.  Но  какой  смысл  в
посмертной славе?
      В  конце  концов все было подготовлено.  Разработанный
план,  вылизанный  до мельчайших деталей, напоминал  любовно
вычищенный, смазанный и заряженный пистолет, лежащий в ящике
стола:  достаточно  было лишь вынуть  его  оттуда,  снять  с
предохранителя  и нажать на спусковой крючок.  Арцыбашев  не
торопился с этим: он знал, что ему укажут день, когда  нужно
будет выстрелить. Тем временем лето почти закончилось, и он,
прихватив с собой Алену, улетел на Сейшелы. Там было  тепло,
там  не  было  Филарета, и, что самое главное,  десять  дней
купания  в  прозрачном  море  в  окружении  загорелых  нимф,
которые  напрочь не признавали лифчиков, послужили  неплохим
прикрытием  для визита в Женеву, который так или иначе  было
необходимо сделать для того, чтобы план сработал  как  надо.
Лететь в Швейцарию прямиком из Москвы было небезопасно,  так
как  об этом могли ненароком проведать те, кому знать  этого
не полагалось.
      Евгений  Дмитриевич вернулся в Москву, очень довольный
собой  и отпуском. Теперь, когда все было готово, он мог  со
спокойной  душой  ждать ровно столько, сколько  понадобится.
Что-то подсказывало ему, что ожидание не слишком затянется.
      Выбравшись из ванны, он накинул свой любимый полосатый
халат,  закурил  и с сомнением посмотрел на  телефон.  Стоит
снять  трубку  и  набрать номер -  любой  из  тех,  что  ему
известны,  -  и  остановившаяся  адская  машинка  заработает
снова.  Опять вокруг него запестрит водоворот  лиц,  в  ушах
прибоем  зашумят  знакомые голоса,  и  немедленно  возникнут
вопросы, требующие его неотложного вмешательства, и  кто-то,
наскоро   осведомившись,  как  обстоят  дела  на   солнечных
островах,  словно  бы ненароком намекнет, что  есть  бумаги,
которые  необходимо срочно завизировать...  Арцыбашев  вдруг
понял,  что  соскучился  по этой круговерти.  Он  с  большим
удобством разместился в кресле, придвинув к себе одной рукой
пепельницу, а другой - телефонный аппарат. Сняв  трубку,  он
по памяти настучал на кнопочной клавиатуре номер Воробейчика
и  стал  слушать длинные гудки, с удовольствием наблюдая  за
одетой   в   просторную  мужскую  рубашку   Леной,   которая
расхаживала  по  комнате, расчесывая мокрые  волосы.  Трубку
сняли  после четвертого гудка, и Евгений сказал в нее бодрым
голосом:
      -  Привет  туземцам!  Как насчет  того,  чтобы  выпить
огненной воды?
      Он  договорился с Воробейчиком на завтрашний  вечер  и
принялся набирать следующий номер. Подняв глаза на Лену,  он
увидел,  что  та  перестала расхаживать  и  причесываться  и
смотрит на него исподлобья. Губы ее шевельнулись, словно она
собиралась  что-то сказать, но, встретившись с ним  глазами,
Лена   промолчала  и  снова  принялась  расчесывать   волосы
плавными,  размеренными движениями. Теперь  она  смотрела  в
сторону, и Арцыбашев позволил себе усмехнуться краешком губ.
После  двухнедельного тайм-аута все начиналось  сначала,  но
b%/%`l  он  был  готов к схватке и точно знал,  каким  будет
финал.

                          Глава 10

      Загородный дом банкира Арцыбашева был спроектирован  и
построен  таким  образом, что в его  архитектуре  угадывался
готический  акцент.  При  этом  проектировщик  ухитрился  не
перегнуть  палку  и  не  превратить  особняк  в  пародию  на
средневековый  замок или, хуже того, на  католический  храм.
Это было вместительное, красивое и очень современное здание,
при всем при том обладавшее таким неоспоримым преимуществом,
как  удобство.  Здесь было все, что могло потребоваться  для
жизни  и  досуга  на  любой  вкус.  Дом  поражал  сочетанием
компактности  с размахом. Здесь, в отличие от загроможденной
антикварным хламом городской квартиры, все было продумано до
мелочей  и  размещено с математической точностью.  Возможно,
именно по этой причине Евгений Арцыбашев не очень любил свой
загородный   дом   и   использовал  его   в   основном   для
неофициальных   приемов   и  сабантуев,   как   какую-нибудь
вульгарную дачу, выстроенную из краденых материалов на шести
сотках бесплодной глинистой почвы.
      Машины стали съезжаться вскоре после полудня, и  через
полтора  часа  вся  мощенная настоящей гранитной  брусчаткой
площадка перед домом и часть подъездной дорожки исчезли  под
сплошным покровом сверкающего отполированной черной эмалью и
хромом металла. Здесь были пять "мерседесов", три "вольво" и
похожий  на  часть  реквизита  к  какому-то  фантастическому
фильму  "крайслер"  -  огромный,  черный,  приплюснутый,   с
зализанными очертаниями обточенного морем плоского камешка и
непропорционально большими колесами. Чуть поодаль  от  всего
этого   черного  великолепия  стоял  "кадиллак"   Арчибальда
Артуровича - длинный, как товарный вагон, примерно такой  же
вместительный  и  белый, как снега Килиманджаро.  Он  словно
слегка  сторонился своих железных собратьев, выглядевших  по
сравнению   с   ним  стаей  галок,  присевших  отдохнуть   и
поскандалить на берегу пруда с одиноким лебедем.
     Немного дальше, на полпути от массивных железных ворот,
приткнулась  "Победа"  цвета  кофе  с  молоком  с   тронутым
ржавчиной  капотом, узким и длинным, как  крышка  гроба  или
пеликаний  клюв. Солнце тускло отражалось в ее  радужных  от
старости  стеклах и облупившихся хромированных  деталях.  По
горячей   округлой   крыше  "Победы"  с  независимым   видом
расхаживал  нахальный воробей. Устав бродить  из  стороны  в
сторону  по раскаленному солнцем пыльному железу, он коротко
чирикнул, нагадил и упорхнул.
      Сразу  за домом начинался травянистый косогор,  полого
спускавшийся   к   реке.   Белоснежный   забор,   окружавший
загородную  резиденцию Арцыбашева с трех сторон, вдавался  в
реку  на два метра. В отсутствие хозяев незащищенная забором
и  телекамерами полоса песчаного пляжа охранялась  отставным
прапорщиком  спецназа и его похожим на  бесхвостого  теленка
ротвейлером.  Ротвейлер лаял очень редко, предпочитая  молча
налетать  на незваных гостей из темноты и рвать в клочья,  а
/`  /.`i(*,  как  правило, не торопился  оттаскивать  своего
зверя  от  жертвы - в самом крайнем случае труп  можно  было
утопить в реке. Место здесь было тихое, очень уединенное,  и
Арцыбашев  иногда  задумывался  о  том,  сколько  бомжей   и
любителей  легкой  наживы уже пошло на корм  рыбам.  Отчасти
именно  это  обстоятельство  послужило  причиной  того,  что
Евгений Дмитриевич никогда не купался в реке.
     Сейчас на пляже, в двух метрах от воды, дымился большой
мангал,  возле  которого с ловкостью циркового  эквилибриста
орудовал  нанятый  Арцыбашевым  специально  для  этой   цели
армянин. Человек он был проверенный, не впервые жарил шашлык
для  Арцыбашева и никогда не совал нос в дела хозяина  дома.
Лена  в  простеньком  летнем платье, стоившем  почти  тысячу
долларов, разносила напитки.
      Гости, одетые или раздетые в зависимости от настроения
и   степени   алкогольного  опьянения,  сидели   в   пестрых
шезлонгах.  Кое-кто, презрев блага цивилизации, расположился
прямо  на  траве  или на песке пляжа. Трава была  мягкой,  а
песок  заранее просеяли, удалив из него принесенный рекой  и
ветром  мусор. Кто-то шумно плескался в метре  от  берега  -
похоже,  Воробейчик снова набрался сверх меры. С берега  ему
призывно  махали  нанизанным на длинный  шампур  шашлыком  и
грозились  выловить  спиннингом,  если  он  сию  минуту   не
перестанет  валять дурака. Все шло как обычно, но Арцыбашева
не оставляло приподнятое настроение, сопровождавшееся легкой
дрожью в коленях, как будто он собирался вот-вот сигануть  с
вышки в бассейн.
      "Сигануть - не проблема, - подумал он, аккуратно  давя
сигарету в пепельнице, стоявшей на широких каменных  перилах
балкона,  который выходил на реку. - Главное, чтобы  бассейн
не оказался пустым".
      -  Что  вы  сказали? - переспросил  он,  поворачиваясь
спиной   к  пляжу.  Позади  него  была  распахнутая  настежь
стеклянная  дверь. В дверном проеме колыхалась от  сквозняка
прозрачная занавеска.
     - Я сказал, что у вас неплохая коллекция, - послышалось
оттуда.
      Арцыбашев в последний раз оглянулся на пляж,  невольно
отыскав  глазами  двоих  гостей, которых  он  не  приглашал:
накачанного  и оттого казавшегося надувным амбала  в  тесной
голубой  майке с изображением головы бульдога в  бейсбольной
шапочке  и  худого,  похожего на  сплетенного  из  резиновых
трубок  чертика человека с ненормально вытянутым  черепом  и
печальным  лицом  дауна,  посреди  которого  кнопкой  торчал
красноватый носик, придававший человеку клоунский  вид.  Эти
двое старательно делали вид, что не знают друг друга, сильно
перегибая  палку  в  этом старании. Амбал  в  голубой  майке
вдобавок  демонстративно не смотрел в  сторону  сидевшего  в
шезлонге у самой воды Филарета, который поигрывал полупустым
стаканом    и   любовался   заречными   далями.    Арцыбашев
ухмыльнулся,   вспомнив  встречу  в   кафе,   и,   отодвинув
занавеску, вошел в комнату.
      После яростного солнечного блеска и прогретого воздуха
здесь  было  прохладно и сумрачно. Подошвы глухо постукивали
/.  скользким каменным плиткам пола, на грубо оштукатуренных
стенах чуть поблескивало развешенное в живописном беспорядке
оружие.  Укрепленная  над выложенным  диким  камнем  камином
медвежья голова скалила огромные желтоватые клыки, с потолка
на  прочной цепи свисала люстра из кованого железа,  меди  и
искусственно   состаренного   дерева.   Узкие   окна-бойницы
начинались  от самого пола, и при желании можно  было  легко
вообразить себя защитником старинной крепости.
      -  Впечатляюще, - сказал Арчибальд Артурович,  проводя
длинным суховатым пальцем вдоль слегка изогнутого клинка.  -
Это ведь самурайский кинжал?
      -  Не  кинжал.  -  поправил Арцыбашев.  -  Меч.  Малый
самурайский меч, вакидзаси. Пятнадцатый век, между прочим.
      - Это вам продавец сказал? - поинтересовался Арчибальд
Артурович.   Выражение  его  черепашьего   лица   при   этом
оставалось   утонченно-ироничным,  но   Арцыбашев   вскользь
подумал,  что по-настоящему воспитанный человек, каким,  вне
всякого  сомнения, пытался выглядеть его собеседник, никогда
не  позволил бы себе такого замечания, если бы не  собирался
нанести хозяину оскорбление.
      - Нет, - спокойно ответил он, - я проверил по каталогу
и проконсультировался с экспертом.
      -  Вакидзаси,  - повторил Арчибальд Артурович,  словно
пробуя  слово  на вкус. - Изящная штука. Он ведь  применялся
для.., э-э-э.
     - Совершенно верно, - Арцыбашев кивнул и улыбнулся:
     - Для харакири.
     - Восхитительный обычай, - Граф снова провел пальцем по
спинке лезвия, словно лаская экзотическое животное. -  Какая
утонченная жестокость!
      -  Да,  - согласился Арцыбашев, - у нас все это как-то
проще, грубее.. - Он постучал ногтем по висевшему справа  от
него  шестоперу.  - И потом, религия... У  христиан  во  все
времена  самоубийство считалось смертным грехом.  Я,  знаете
ли, православный, поэтому харакири - не мой стиль. Тому, кто
захочет от меня избавиться, придется изрядно попотеть.
      - Гордыня, - вздохнул Граф. - Суета сует, все суета...
Что  мы  такое? Смертная пыль, из праха восстали  и  в  прах
уйдем.  Жутковатая у вас коллекция. Я, например,  в  детстве
собирал марки.
      - А я всегда любил оружие, - признался Арцыбашев. -  В
нем  есть сила. Посмотрите, какое оно красивое" Вы заметили,
кстати, что уродливое оружие начали делать только во  второй
половине  нашего  века? Да и то, если присмотреться,  в  нем
можно увидеть скрытую красоту - красоту смертоносной силы  и
стопроцентной  целесообразности Ведь, если разобраться,  тот
же  носорог  уродлив, как смертный грех.  А  приглядишься  -
красавец!
       -  Может  быть,  -  равнодушно  согласился  Арчибальд
Артурович,  -  но  я как-то никогда об этом не  задумывался.
Оружие  -  это  оружие.  Просто инструмент  для  убийства  и
нанесения  увечий. Но не кажется ли вам,  что  наш  разговор
принимает несколько странное направление?
     - Это была ваша инициатива, - твердо ответил Арцыбашев,
#+o$o  прямо  в  выцветшие  глаза  Графа.  -  Мне  почему-то
показалось, что вы зачем-то пытаетесь меня припугнуть.
      -  Я? Да Господь с вами, Евгений Дмитриевич! Вы как-то
превратно меня истолковали... - Худощавая, с головы  до  ног
затянутая  в  белое фигура Графа прошлась взад-вперед  вдоль
увешанной оружием всех времен и народов стены и остановилась
у окна. - Я хотел поговорить о деле. Вы помните наш уговор?
     Сердце Арцыбашева гулко толкнулось в груди, выплескивая
лошадиную дозу адреналина. "Вот оно, - понял сообразительный
Цыба, - начинается! Точнее, уже началось".
      -  Я никогда не забываю ничего, что имеет отношение  к
делам,   -  подчеркнуто  сухо  ответил  он.  -  Ваши  деньги
находятся  в  полной сохранности и могут быть выданы  вам  в
любой момент.
     - Даже сейчас?
      -  Ну  уж... То есть какая-то часть, несомненно, может
быть выплачена сию минуту, но на то, чтобы собрать всю сумму
наличными,  потребуется пара дней. Завтра у нас воскресенье,
так что.., три дня.
      -  Я  примерно  так и думал, - сказал Граф.  -  Именно
поэтому я и обратился к вам заранее. Даже не за три  дня,  а
за  четыре.  По дню на миллион. Надеюсь, этого  времени  вам
будет достаточно.
     - Более чем, - сказал Арцыбашев и не отвел глаза, когда
Граф   вперился   прямо   в   них   своими   блекло-голубыми
стекляшками.  Если  бы  на  свете существовали  голубоглазые
крокодилы,  они смотрели бы именно так - в этом Евгений  был
уверен на все сто.
      -  Это  время на то, чтобы собрать деньги, - с напором
произнес  Граф, сверля его взглядом. В его голосе больше  не
осталось  ни  малейшего