просто покататься. Вы  не
возражаете?
   Юрий бросил взгляд в зеркальце, но оно  было  отрегулировано  так,  чтобы
видеть дорогу позади машины, а  не  пассажиров,  и  ему  удалось  разглядеть
только краешек темной прически с блестевшими среди волос капельками воды. Он
пожал плечами.
   - Честно говоря, не ощущаю  разницы,  -  признался  он.  -  Кататься  так
кататься. Вам удобно?
   - Удобно. Только, знаете, я передумала. Вы не пригласите меня  где-нибудь
посидеть?  Чтобы  можно  было  слегка  перекусить,  выпить  чашечку  кофе  и
послушать негромкую музыку. А?
   "Э, - подумал Юрий, - вот тебе и на. Видно, дела у нее совсем плохи, если
снимает таксистов, да еще на такой машине, как у меня".
   Он мысленно пересчитал наличность  и  решил,  что  может  позволить  себе
угостить даму обедом. В конце концов, от него не убудет, да и  к  ней,  увы,
ничего не прибудет. Пользоваться ее услугами он не собирался.
   - Заметано, -  сказал  он.  -  Перекусить  так  перекусить.  У  вас  есть
что-нибудь на примете?
   - Ничего конкретного. Давайте я сяду впереди и буду высматривать кафе.  Я
хороший штурман, честное слово.
   - Придется выходить из машины, - напомнил Юрий, подруливая к тротуару,  -
а там дождик.
   - Не растаю. Главное, чтобы вы не газанули и  не  сбежали,  пока  я  буду
пересаживаться.
   - Невелика потеря, - сказал он и остановил машину. - Поймаете другого.
   - А может быть, другой мне не нужен, -  со  странной  интонацией  сказала
пассажирка, и Юрий услышал, как открылась задняя дверь. -  Может  быть,  мне
нужны именно вы.
   Юрий был недостаточно знаком с тактикой уличных проституток, но поведение
его пассажирки все равно показалось ему очень  странным.  Он  обернулся,  но
увидел только край светлого плаща, который мгновенно исчез в дверном проеме.
Дверь с лязгом  захлопнулась,  и  тут  же  пассажирка  принялась  стучать  в
переднее окошко. Спохватившись, Юрий помог ей открыть  заедающую  дверцу,  и
она забралась на переднее сиденье, держа на отлете зонт, с которого  обильно
капало.
   - Так, - сказал Юрий, как следует разглядев ее. - Это что за цирк?
   - Ну наконец-то, - с облегчением откликнулась  она.  -  А  я  уже  начала
думать, что ты меня так и не узнаешь. Эх ты, Инкассатор! С каких это пор  ты
на дорогах калымишь? Я думала, тебе  медаль  пришпилили,  премию  выдали,  в
должности повысили...
   - Угу, - сказал Юрий, неприкрыто разглядывая свою собеседницу и не  делая
попытки возобновить движение.  Брошенный  на  произвол  судьбы  мотор  начал
запинаться, чихать и наконец заглох по  собственному  почину,  заставив  всю
машину тяжело содрогнуться. Юрий протянул руку и выключил зажигание.
   - А что, нет? - удивилась пассажирка. - Странно... Ты же  для  них  такое
дело сделал...
   - Угу, - повторил  Юрий.  -  Замочил  председателя  совета  директоров  и
доказал, что в банке могут за один раз украсть четыре с  половиной  миллиона
долларов. Это, конечно, выдающаяся заслуга. За это медали мало. За это орден
полагается.
   - Ну, не скрипи, - сказала  Таня.  -  И  включи  печку,  в  твоем  корыте
холодно.
   Юрий запустил двигатель, и вентилятор с урчанием погнал  в  салон  теплый
воздух.
   - Что тебе от меня нужно? - спросил он после долгой паузы.
   Таня покопалась в  сумочке,  чем-то  щелкнула,  извлекла  оттуда  длинную
тонкую сигарету и прикурила от изящной дамской зажигалки. По  салону  поплыл
медвяный дым.
   - Дурак ты все-таки, Инкассатор, - сказала она, еще немного  помолчав.  -
Был дураком и дураком остался. И помрешь, наверное, дураком.
   - Не спорю. Так чего ты хочешь?
   - Да ничего я от тебя не хочу. Я действительно хотела прокатиться.  Стала
ловить такси и вдруг вижу - ползет  твоя  "Победа"...  У  меня  даже  сердце
упало. Я ее сразу узнала. А ты - "чего надо"... Что  с  тебя  взять,  чудак?
Просто обрадовалась старому знакомому. Но, если хочешь, могу уйти.
   Юрий молчал, и тогда она повернулась к дверце  и  принялась  сражаться  с
ручкой. Филатов молча наблюдал за этой  неравной  схваткой,  будучи  на  сто
процентов уверенным в ее исходе. "Дверцу надо бы отремонтировать", -  лениво
подумал он, продолжая краем глаза разглядывать Таню. С тех пор  как  они  не
виделись, она еще больше похорошела.  Ее  тон  казался  искренним,  а  глаза
смотрели прямо и открыто. Впрочем, Юрий встречал  множество  людей,  которые
могли беспардонно  врать,  глядя  прямо  в  глаза  собеседнику.  Однажды  он
попробовал сделать это сам, и оказалось, что это очень просто, нужно  только
предельно расфокусировать взгляд и думать о чем-нибудь постороннем.  Тем  не
менее он поймал себя на  желании  поверить  этой  женщине,  которая  однажды
обвела его вокруг пальца и наверняка была способна сделать это снова в любой
момент.
   Таня  наконец  сдалась,  признав  свое  полное  поражение  в  борьбе   со
своенравным механизмом. Она повернула к Юрию сердитое  раскрасневшееся  лицо
и, глядя мимо него, потребовала:
   - Помоги. Этот металлолом, по-моему, совсем сломался.
   - Ничего подобного, - ответил Юрий. Он с удовольствием разглядывал  Таню.
Кем бы она ни была в прошлом, настоящем и  будущем,  смотреть  на  нее  было
приятно. Ему невольно вспомнилась та короткая искра взаимопонимания, которая
проскочила между ними на даче у Арцыбашева, и он поспешно напомнил себе, что
эта женщина была содержанкой Графа, его шпионкой и, возможно, наложницей. Но
родившееся  где-то  в  самой  глубине  груди  тепло  от  этого  не  погасло.
Обстоятельства очень часто оказываются сильнее человека, а то, что  осталось
от Графа, сейчас медленно разлагалось  под  помпезной  плитой  полированного
черного  мрамора.  По  слухам,  на  его  похороны  пришел  весь   московский
криминалитет, и обошлись они почти в сто тысяч долларов.
   -  Ты  откроешь  эту  дверцу  или  мне   придется   лезть   в   окно?   -
поинтересовалась Таня.
   - Это зависит от ответа на один вопрос, - сказал Юрий.
   - Какой еще вопрос? Тоже мне, репортер уголовной хроники...
   - Микрофон-булавка с тобой?
   Таня вспыхнула, и в течение нескольких секунд Юрий был  уверен,  что  ему
вот-вот  залепят  пощечину.  Но  напряжение  внезапно  спало,  Таня   смешно
выпустила из груди набранный  для  боевого  клича  воздух  и,  рассмеявшись,
подняла руки настолько высоко, насколько это позволял потолок кабины.
   - Можешь обыскать,  -  сделала  она  провокационное  предложение,  лукаво
склонив голову к плечу.
   - Черта с два, - отказался Юрий, включая первую  передачу.  -  Пока  тебя
обыщешь, сто раз забудешь, что именно искал.
   - Пошляк, - сказала Таня, опустила руки и откинулась на  спинку  сиденья.
Помолчав немного, она беспокойно завозилась на сиденье, смяла  в  пепельнице
сигарету и снова повернулась к Юрию; - Значит, грехи  прощены  и  подозрения
признаны беспочвенными? - спросила она.
   - Твои грехи - детский лепет, - ответил Юрий, - а мои подозрения не имеют
значения. Мне абсолютно нечего скрывать, я весь на виду, так что следить  за
мной бессмысленно. Если цель твоего появления именно такова, то те, кто тебя
послал, очень быстро в этом убедятся. Я зарыл топор войны. А ты?
   - Я была не права, - оставив его вопрос без ответа, задумчиво  произнесла
Таня. - Ты заметно поумнел.  Хочешь  совет?  Либо  как  можно  скорее  умней
дальше, либо прикинься полным дурачком. В первом случае ты станешь такой  же
мразью, как и все остальные, а во втором останешься нищим. Но...
   - Но? - переспросил Юрий. Танина манера выражаться впечатлила его еще  во
время их первой встречи. Эта женщина могла  дать  сто  очков  вперед  любому
хамелеону, с ней невозможно было соскучиться. Следи  себе  за  стремительной
сменой настроений - да и только!
   - Но третий вариант  еще  хуже,  -  серьезно  сказала  Таня.  -  Если  ты
останешься таким же, как сейчас, наполовину поумневшим,  ты  просто  готовый
кандидат в покойники. И ждать своей очереди тебе  придется  недолго.  Можешь
мне поверить, я в таких делах эксперт.
   - Мммм, - промычал Юрий. - Ну что ты за человек? С тобой разговаривать  -
все  равно  что  принимать  контрастный  душ.  Смотреть  на  тебя   -   одно
удовольствие, а слушать - Боже сохрани! Так куда мы все-таки едем?
   - Останови, - сказала Таня, - Вон там, где коммерческие палатки. Сейчас я
куплю водки, и  ты  пригласишь  меня  в  гости.  У  тебя  ведь  наверняка  в
холодильнике, кроме холода, ничего нет.
   - Макароны есть, - оскорбленным тоном возразил Юрий и,  содрогнувшись  от
отвращения, добавил:
   - Позавчерашние.
   - Так ты намерен пригласить меня в  гости?  -  держась  за  ручку  двери,
спросила Таня.
   - Коварно завлечь, - рассеянно уточнил Юрий, лихорадочно  соображая,  как
ему быть. Перед его внутренним взором стояла его  убогая  квартира  -  чисто
прибранная, но носившая на себе неизгладимую печать затяжного  безденежья  и
пахнувшая так, как может  пахнуть  только  жилище  одинокого  мужчины.  -  Я
намерен тебя коварно завлечь в свое жилище, - задумчиво  повторил  он.  Таня
смотрела на него с непонятным, но заинтересованным выражением. - Только  ты,
как бы тебе сказать... В общем, у меня там далеко не дворец...
   - У меня зато дворец! - брезгливо констатировала Таня., - Как подумаю про
него,  наизнанку  выворачивает.  Ты  сейчас  мне  не  поверишь,  но,   когда
разбогатеешь, убедишься сам: счастье  на  самом  деле  не  в  деньгах,  хотя
деньги, как правило, счастью не мешают. Но большие деньги  мешают  всему  на
свете, хотя по-настоящему большие деньги тебе  не  грозят.  Так  как  насчет
водки?
   - Посиди в машине, - сказал Юрий. - Дождик же на улице, куда ты  пойдешь?
Я сбегаю.
   - Нет уж, - неожиданно твердо возразила Таня, - я сама. Во-первых, я  так
хочу, а во-вторых, ты, хоть и поумнел, все равно теленок.  Тебе  обязательно
паленую подсунут.
   - Как это - паленую?
   - Вот видишь, - сказала Таня.  Юрий  помог  ей  открыть  дверцу,  и  она,
распахнув свой огромный зонт, шагнула под дождь.

Глава 9

   Яично-желтая "Волга" с черными шашечками  вдоль  обоих  бортов  стояла  у
тротуара метрах в пятнадцати от стоянки такси. Водитель сидел  за  рулем,  и
справа от него виднелся силуэт развалившегося на переднем сиденье пассажира.
Счетчик был выключен, о чем свидетельствовал тлевший в углу лобового  стекла
зеленый  огонек.  Пассажир,  хорошо  одетый  смуглый   мужчина   с   коротко
подстриженными темными волосами и гладко выбритыми  слегка  впалыми  щеками,
лениво  курил,  время  от  времени  поглядывая  на  стоянку  из-под  тяжелых
полуопущенных век.  Поблескивавший  на  правом  запястье  массивный  золотой
хронометр говорил о том, что пассажир - левша. Это было видно  и  по  тускло
отсвечивавшей под правым лацканом пиджака рукоятке  пистолета.  Сидевший  за
рулем Василий Копылов против собственной воли все время возвращался взглядом
к этой рукоятке, гадая, случайно она выставлена напоказ или  это  сделано  с
умыслом.
   На пустую стоянку нахально зарулил белый "Москвич",  кузов  которого  был
слегка тронут ржавчиной. Стекло со стороны водителя было опущено, и даже  на
таком расстоянии Копылов расслышал, что магнитола в салоне "Москвича" на всю
катушку хрипит голосом Высоцкого. Он скривился: в свое  время  Высоцкий  был
кумиром и властителем дум, но надо  же  и  честь  знать!  Все,  что  он  мог
сказать, уже сказано тысячу раз и им, и после него,  а  жизнь  не  стоит  на
месте. Взять, к примеру, Шуфутинского, Круга - это,  можно  сказать,  то  же
самое, только на современный лад. И поют они не за  бутылку,  как,  говорят,
случалось с Высоцким, а за бешеные  бабки.  Ну  и  правильно...  За  бутылку
пускай медведь поет, ему бабки все равно без надобности.
   - Этот? -  спросил  пассажир,  прервав  плавное  течение  мыслей  Василия
Копылова. Говорил он по-русски почти без акцента, и Копылов с легкой  дрожью
подумал, что те, кто обычно приходит на стоянку снимать с таксистов навар, в
подметки не годятся этому типу. Он стоял на ступеньку, а то  и  на  все  три
выше тех, с кем Копылову до сих пор приходилось иметь дело.
   Копылов уверенно кивнул.
   - Этот, - сказал он. - Он все время тут пасется. Смотри, что делает, гад!
Зарулил на нашу стоянку, как к себе  домой,  и  музыку  слушает!  У  себя  в
сортире музыку слушай, козел!
   Пассажир нетерпеливо кашлянул в кулак,  и  Копылов  замолчал  так  резко,
словно его отключили от сети, вырвав шнур из розетки.
   - Это он говорил про какой-то профсоюз? - уточнил пассажир.
   Копылов снова кивнул - так  энергично,  что  едва  не  стукнулся  лбом  о
рулевое колесо.
   - Точно, он. Вы,  говорит,  мужики,  кончайте  ерундой  заниматься.  Нам,
говорит,  с  вами  делить  нечего.  Мы,  мол,   профсоюз   решили   создать.
Присоединяйтесь, говорит. Сообща, говорит, нам никто не страшен.
   -  Он  дурак,  -  медленно  проговорил   пассажир.   Его   рука,   словно
самостоятельное живое существо, скользнула за  пазуху  и  принялась  любовно
поглаживать рукоятку пистолета. - Просто безмозглый баран, годный только  на
шашлык.   Профсоюз   -   это   взносы.    Бумажки,    собрания,    волокита,
выборы-перевыборы. А чтобы этот хваленый профсоюз мог кого-то  по-настоящему
защитить,  ему  придется  нанимать  профессионалов.  Значит,  взносы   будут
большими. Очень большими. Какая в таком случае разница, кому платить? Или мы
вам не подходим потому, что мы с Кавказа?
   - Почему это "нам"? - оскорбился Копылов. - Я-то здесь при чем? И вообще,
все наши исправно платят...
   -  Они  тоже  платят  исправно,  -  кивнул  пассажир  в  сторону   белого
"Москвича". - Разве я говорю об этом?  Если  бы  ты  не  боялся  мести  моих
земляков, я уже  давно  валялся  бы  на  асфальте  с  проломленным  черепом.
Попробуй сказать, что нет?!
   - А чего, - после длинной паузы промямлил Копылов. - Какая разница,  кому
отстегивать? А вы ребята крутые, с пушками, не то что  какие-нибудь  чайники
из подворотни...
   - Ты дурак и трус, - высокомерно произнес пассажир и открыл дверцу. - Все
вы, русские, одинаковы, - добавил он и вышел из машины, направляясь к белому
"Москвичу".
   Копылов захлопнул за ним дверцу, так стукнув  ею,  что  едва  не  оторвал
ручку, и сплюнул себе под ноги.
   - С-сучий потрох, - злобно прошипел он, глядя вслед своему  пассажиру.  -
Чингисхан недоделанный, тля чернозадая... Взять бы тебя к ногтю, да  ведь  и
вправду вони не оберешься...
   Он попытался включить передачу, но руки у него ходили ходуном от  злости,
унижения и, чего  греха  таить,  обыкновенного  испуга,  и  коробка  передач
протестующе скрежетнула шестернями. Копылов беспощадно вогнал рычаг на место
и рывком бросил машину вперед, развернувшись так круто, что  "Волга"  сильно
осела на правую сторону и лежавшая под  лобовым  стеклом  пачка  сигарет,  с
шорохом проехав по всей передней панели, шлепнулась на пол.  Копылов  грязно
выругался и вклинился в транспортный  поток,  подрезав  круто  затормозившую
темно-синюю "Тойоту".
   Олег Андреевич Зуев сидел за баранкой своего "Москвича", слушал Высоцкого
и, неторопливо  покуривая,  продумывал  детали  разработанного  совместно  с
Валиевым плана. В плане было много туманных мест, и прежде  всего  следовало
подумать  о  том,  каким  образом  расшевелить   огромную   инертную   массу
озабоченных только размерами собственной прибыли частных таксистов. Их нужно
было как-то выловить по всей Москве и заставить собраться вместе или хотя бы
избрать  представителей,  которые  решат  дальнейшую  судьбу  зарождавшегося
профсоюза. Сам Олег Андреевич ни минуты не сомневался в необходимости такого
объединения и был очень  рад,  найдя  в  Валиеве  решительного,  готового  к
конкретным действиям и риску человека.
   Подумав о  смертельном  риске,  Олег  Андреевич  почувствовал  неприятный
холодок под ложечкой. Пока что смертельный риск был для него просто красивым
сочетанием слов. Истинный смысл этого словосочетания  касался  кого  угодно:
каскадеров, военных, пожарников, охотников на  крупных  хищников  и  матерых
убийц, кретинов,  от  избытка  энергии  занимающихся  экстремальными  видами
спорта, а также любителей курить в постели и хвататься за оголенные провода,
чтобы определить, под напряжением они или нет, - кого угодно, но  только  не
Олега  Андреевича  Зуева,  бывшего  инженера  по  обслуживанию  промышленных
холодильных  установок,   отца   двоих   детей,   примерного   семьянина   и
законопослушного гражданина сначала Советского  Союза,  а  затем  суверенной
России.
   Олег Андреевич был сутулым близоруким интеллигентом в  первом  поколении.
Таких, как он, раньше называли слабогрудыми. Кроме слабой груди, у него  был
слабый характер. В свое время Олег Андреевич почитывал самиздат и  в  мыслях
называл себя диссидентом. Он мечтал о демократии и суверенитете, но никак не
мог  предположить,  что  наяву  эти  слова  окажутся  синонимами   всеобщего
одичания, хаоса и беспредела везде и во всем. В этом новом мире было зябко и
неуютно, и нет  ничего  удивительного  в  том,  что  в  конце  концов  Олегу
Андреевичу страстно захотелось навести некое подобие порядка хотя бы  вокруг
себя.
   Наводить порядок в семье было поздно: измотанная вечной нищетой и больной
печенью жена тихо ненавидела его и заодно с ним  весь  остальной  мир,  дочь
выросла и напрочь перестала замечать своего родителя, снисходя до общения  с
ним  только   тогда,   когда   у   нее   кончались   карманные   деньги,   а
сын-старшеклассник безумно раздражал  Олега  Андреевича  тем,  что  был  его
точной копией - болезненный, сутулый очкарик, совершенно неприспособленный к
реальной жизни и проводящий все свободное  время  за  чтением  беллетристики
самого низкого пошиба.
   Поэтому  идея  организации  профсоюза  явилась   для   Олега   Андреевича
соломинкой, за которую он схватился с  бешеной  энергией  утопающего.  Кроме
того, как уже было  сказано  выше,  настоятельная  потребность  в  профсоюзе
назрела уже давно.
   Непонятно было только, как быть со смертельным риском.
   Олег Андреевич с трудом отогнал  неприятные  мысли  и  закурил  очередную
сигарету. Со смертельным риском разберутся те, кто привык иметь с ним дело -
тот же Валиев или этот его здоровенный приятель, который заходил к Валиеву в
гости. Помнится, он напрямую  заявил,  что  чеченцы  ему  нипочем,  и  почти
открытым текстом предложил свои услуги в  этой  области.  Вот  он  пускай  и
рискует. Конечно, прятать голову в песок и наблюдать из кустов за  тем,  как
убивают хорошего человека,  Олег  Андреевич  не  станет  и  при  случае  сам
выступит на защиту справедливости с  какой-нибудь  палкой  в  руках.  Только
много  ли  будет  от  этого  пользы?  Он  достаточно  трезво  оценивал  свои
возможности и  понимал,  что  в  качестве  бойца  может  вызвать  разве  что
снисходительную улыбку. Но даже теоретическое предположение о том,  что  он,
сутулый, лысый и близорукий, может вступить в открытую схватку с  бандитами,
окрыляло и заставляло чувствовать  себя  настоящим  мужчиной.  Ведь  схватка
фактически уже началась, первый удар нанесен,  и  повернуть  назад  означает
покрыть себя несмываемым позором.
   Стук в боковое окошко  вернул  его  к  действительности.  Олег  Андреевич
повернул голову и встретился глазами  с  наклонившимся,  чтобы  заглянуть  в
салон, смуглым черноволосым господином. Господин был похож на  кавказца,  но
одет был, как сын арабского шейха. Глаза у него, как у большинства восточных
людей, были маслянистыми, темно-карими,  со  слегка  желтоватыми  белками  и
тяжелыми, словно от усталости, веками.
   - Подвезете? - вежливо спросил этот тип. Говорил он все-таки с кавказским
акцентом, но на бандита походил мало. Впрочем, подумал Олег Андреевич, нынче
все на одно лицо - бандиты,  поп-звезды,  политики,  ректоры  университетов,
промышленники, бизнесмены, террористы...
   Пока Зуев обдумывал ответ, кавказец открыл дверцу и со  всеми  удобствами
разместился на заднем сиденье.
   - Куда поедем? - подавив вздох, по