тор  помялся, раздраженно хлопнул  трубкой  опять
начавшего трезвонить телефона, потом пожал плечами и сказал:
      -  Да  мне-то  что фирма "Мальтийский  крест"  -  так,
кажется.  Только адрес не спрашивайте, не знаю я их  адреса.
Если  хотите,  спуститесь  в  бухгалтерию,  расскажите  свою
историю  там.  Только наш главбух - это  вам  не  я.  Мне  с
,(+(f(%)  связываться лень, а он у нас мужик не  ленивый,  у
него партийная закалка будь здоров. Так что решайте сами.
      -  Да  Бог  с ним, с адресом, - вставая, легкомысленно
сказал  посетитель. - Мне ведь, в сущности, их  адрес  и  не
нужен  - пока, по крайней мере... Главное, что медь нашлась.
Я ведь, честно говоря, и не надеялся...
      -  Вот  шельмец, - сказал директор, даже не дожидаясь,
пока его посетитель выйдет за дверь. - Купил, зараза!
      Посетитель  остановился на пороге, снова  прикрыл  уже
распахнутую было дверь, обернулся и сказал:
      - Не расстраивайтесь. Вы можете не верить, что я мент,
-  если  честно,  я  и  сам в это не  очень-то  верю,  -  но
поверьте,  что  я  не  бандит и вообще не  собираюсь  делать
ничего плохого. Верите?
      Директор,  который уже перестал бояться получить  пулю
между глаз, хотел сказать, что избавился от вредной привычки
верить  кому бы то ни было уже лет двадцать назад, но вместо
этого   почему-то   лишь   утвердительно   кивнул   головой.
Удивительнее всего было то, что он действительно верил этому
подозрительному типу.
     - Верю, - сказал он.
      "Даже  завидно,  -  думал Юрий Филатов,  спускаясь  на
первый этаж по гудящей под ногами металлической лестнице.  -
Этот  толстяк,  похоже,  действительно  поверил,  что  я  не
намерен  делать глупости. Было бы очень неплохо, если  бы  я
сам в это верил..."
      Идя  к  воротам  через  широкий асфальтированный  двор
автопарка,  он  внимательно смотрел  по  сторонам  и  вскоре
увидел стоявший в углу у забора огромный тентованный трейлер
с  мерседесовским  тягачом  и знакомым  номером.  На  всякий
случай   он   справился  с  записью  на  листке   календаря,
удовлетворенно  кивнул и двинулся дальше, на  ходу  разрывая
листок в мельчайшие клочки.

                           Глава 8

      Водитель  первого класса Игорь Смоляков,  по  прозвищу
Маманя,  вышел  из дому, поправляя на плече ремень  дорожной
сумки.   Солнце  еще  не  взошло,  на  улице  было  довольно
прохладно,  и,  разомлевший после сна  в  мягкой  постели  и
утренней  чашки горячего чая, Маманя, зябко ежась,  задернул
до  самого горла "молнию" своей легкой спортивной куртки. Он
пересек   освещенное  ртутным  фонарем  пространство   перед
подъездом  и оглянулся, чтобы бросить прощальный  взгляд  на
освещенное окно на третьем этаже. В окне маячил силуэт жены,
похожий  на  вырезанную  из фанеры  грудную  мишень.  Маманя
поднял руку и помахал. Силуэт помахал в ответ.
     - Гуд бай, маманя! - весело сказал Смоляков, повернулся
к  окошку  спиной  и зашагал через темные  дворы  наискосок,
время  от  времени  поддавая локтем  сползающую  сумку,  где
булькал   в  термосе  обжигающий  черный  кофе  без  сахара,
шелестел вощеной бумагой увесистый сверток с бутербродами, а
на  самом  дне,  под  сменой чистого белья  и  двумя  парами
носков,   лежали  прихваченные  тайком  от  жены   пятьдесят
$.++ `." и упаковка презервативов.
       Дорога   была   знакомая,   хоженая-перехоженная,   и
исполненный  приятных предвкушений Маманя  двигался  по  ней
автоматически, даже не глядя под ноги, хотя небо на  востоке
только-только   начало  наливаться  робким  серовато-голубым
светом  и  в  темном лабиринте заборов и помоек  можно  было
запросто переломать ноги.
      Через  несколько минут он выбрался на скупо освещенный
проспект Мира, пересек его по диагонали, посмотрел на часы и
остановился на троллейбусной остановке, прикуривая сигарету.
      Как  всегда,  он  рассчитал все  минута  в  минуту,  и
дежурная  машина  из  троллейбусного  парка,  собиравшая  по
городу  водителей утренней смены, подвывая движком  и  гремя
токоприемниками,  выползла из-за угла в  тот  самый  момент,
когда Маманя докурил сигарету до фильтра и бросил окурок под
ноги.
      В  остывшем  за ночь салоне было людно и  накурено.  В
грязноватом  желтушном  свете  потолочных  плафонов   слоями
плавал табачный дым, заспанные троллейбусники вяло обсуждали
какие-то   свои   троллейбусные  дела.   Перешагивая   через
вытянутые  поперек прохода ноги и придерживаясь за поручень.
Маманя   добрался   до   кабины  водителя,   где   светились
немногочисленные циферблаты и лампочки, а в большом  плоском
ящике,  расположенном под лобовым стеклом справа от сиденья,
с  непривычно  громким  клацаньем замыкались  и  размыкались
контакторы.  Маманя  просунул в  кабину  голову  и  попросил
водителя высадить его возле грузового парка. Водитель  молча
кивнул,  не поворачивая головы. Глаза его непрерывно  бегали
по кругу: на дорогу, в боковые зеркала, в салонное зеркало -
оно  же  "шкуроулавливатель", вверх, на  провода  контактной
сети,  и  снова на дорогу. Это было забавно, и Маманя  сразу
вспомнил  одного  знакомого троллейбусника,  который  боялся
ездить  в  такси на переднем сиденье, потому что по привычке
все время следил за проводами и жутко пугался, когда таксист
проскакивал стрелки и повороты, даже не притормаживая.  "Это
ж  страшное  дело,  - втолковывал он Мамане.  -  Ведь  через
стрелку  проползать надо, пять кэмэ в час  -  это  максимум,
иначе положишь эту хренову железяку себе на крышу вместе  со
всей сетью. А это, брат, остановка движения часа на два,  на
три,   и  все  убытки  из  твоего  кармана...  А  он,  блин,
шпарит!.."
      У  поворота на автопарк троллейбус притормозил. Маманя
вежливо  кивнул в "шкуроулавливатель" и сошел на сухой,  по-
утреннему чистый асфальт. Небо над городом уже было жемчужно-
серым, свет фонарей понемногу тускнел. По улице продребезжал
первый  грузовик  -  не из их парка, какой-то  коммунальник.
Маманя закурил очередную сигарету. По утрам он всегда  курил
много   -   изголодавшийся  за  ночь  организм   наверстывал
упущенное.
      Проходя  через  турникет, Маманя приветственно  кивнул
сидевшему  за  стеклянной  перегородкой  сонному  охраннику,
который, судя по его мятой физиономии, только-только продрал
глаза и даже не успел выпить чаю. Охранник кивнул в ответ и,
потянувшись  к  розетке, выдернул из нее вилку кипятильника.
Bсе было как всегда, все было просто отлично.
      Маманя обожал дальние рейсы. Гнать по прямой, ни о чем
особенно  не  думая, ни о чем не беспокоясь,  рвать  пополам
тугой  встречный  ветер  тупой мордой  мощного  заграничного
тягача, из кабины которого открывается такой же вид, как  из
кабины  низко  летящего  самолета, трепаться  с  напарником,
слушать  музыку,  глазеть  по сторонам,  а  вечером  сделать
остановку  и,  может  быть, выпить по чуть-чуть  водочки,  а
может  быть,  подобрать "плечевую" и немного потешить  беса,
будучи  абсолютно  уверенным, что оставшаяся  дома  законная
грымза ничего не пронюхает и ни о чем не узнает, - это  была
жизнь.  Конечно, и здесь, как во всякой жизни, не обходилось
без   трудностей  -  порой  мелких,  а  порой   и   довольно
неприятных: проколы, поломки, прочно оседлавшие все  крупные
трассы  банды вымогателей. Ко всем этим неприятностям Маманя
относился  философски: такова жизнь, а кому она не нравится,
может  идти  в  автослесари и целыми днями  не  вылезать  из
смотровой ямы, а в конце месяца получать свои жалкие  гроши,
на  которые  только  и можно, что разок-другой  напиться  до
поросячьего визга.
      Маманин "мере", накануне чисто вымытый, заправленный и
проверенный  до последнего винтика, стоял на своем  месте  в
углу двора. Первым делом Маманя запустил движок и, пока  тот
прогревался, обошел машину крутом, привычно пиная баллоны  и
придирчиво оглядывая ходовую часть. Колеса были в порядке, и
пластмассовая пломба, болтавшаяся на конце веревки,  которой
был стянут тент, тоже была в полном порядке. Маманя слазил в
кабину, взял из-под сиденья кусок ветоши, который почище,  и
напоследок протер и без того чистое ветровое стекло.
      Можно было ехать. Маманя сел за руль, вынул из сумки и
сунул  в бардачок сопроводительные документы, забросил сумку
на  спальное  место позади сиденья, захлопнул  дверцу  и  по
старой привычке прошептал коротенькую молитву. К верующим он
себя  не  относил,  но, отправляясь в рейс,  каждый  раз  на
всякий   случай  обращался  к  Господу  Богу   с   несвязной
скороговоркой,  смысл которой сводился к  тому,  что  Бог  -
хороший  человек, и Маманя тоже не совсем плохой, а жизнь  у
водителя  и  без  того тяжела, так стоит ли  делать  ее  еще
тяжелее?
      Закончив  беседу со Всевышним, Маманя выжал сцепление,
мягко  передвинул рычаг переключения передач и плавно тронул
огромный  тягач  с  места. Когда безлюдный  асфальтированный
двор,  медленно  поворачиваясь вокруг невидимой  оси,  начал
неторопливо  уходить  под радиатор  машины,  Маманя  испытал
привычный подъем и не менее привычно удивился: да сколько же
можно? Десять лет за баранкой, из них почти шесть на дальних
рейсах, а чувство каждый раз такое, будто впервые ложишься в
постель  с бабой. - Ведь не мальчик уже, пора бы привыкнуть,
успокоиться!
     Впрочем, сейчас он был в кабине один, и стесняться было
некого.  Пользуясь этим. Маманя дал выход своим чувствам  и,
как  только плоская морда "мерседеса" миновала ворота парка,
начал напевать что-то веселое.
      На  окраине он сделал небольшой крюк, чтобы  подобрать
a".%#. напарника Егора Костылева, в просторечье Костыля.  Он
увидел  напарника  издали: худой и длинный,  как  бамбуковое
удилище,  с  дорожной сумкой через плечо и в  надвинутой  до
самых  бровей  каскетке,  Костыль  стоял  на  бордюре,   как
невиданный  дорожный знак, и сосал неизменную сигарету.  Это
был  один  из многочисленных недостатков Костыля:  он  курил
практически непрерывно в течение всего дня и, даже  улегшись
спать,  просыпался не меньше двух раз специально  для  того,
чтобы   выкурить   сигарету.  Его   напарнику,   разумеется,
приходилось   несладко,  несмотря  на   открытые   форточки.
Впрочем,  Маманя  и  Костыль неплохо  сработались  и  ездили
вместе уже третий год подряд.
      Костыль ловко запрыгнул в кабину, пожал Мамане руку  и
знаком  показал, что все в порядке и можно трогать.  Он  был
немногословен,  особенно в трезвом виде, но  Маманю  это  не
огорчало: он всегда был рад возможности поговорить за двоих.
      Сейчас  говорить ему не хотелось, как всегда в  начале
длинного  пути. Позади, над крышами окраинного  микрорайона,
показался краешек солнечного диска. Утренний туман  сделался
розовым,  потом  золотым  и в конце  концов  исчез,  стек  в
кюветы, постоял там еще немного и растаял без следа.  Низкое
солнце било в боковые зеркала, окрашивая давно нуждавшийся в
ремонте  асфальт в теплый золотистый тон. Маманя нацепил  на
нос  старомодные солнечные очки и закурил, чтобы хотя бы  на
время из пассивных курильщиков перейти в активные. Он где-то
читал,  что  пассивному  курильщику  достается  чуть  ли  не
семьдесят  процентов  содержащихся в табачном  дыме  вредных
веществ, а Костыль, как всегда, дымил без перерыва.
      Утренняя  трасса  была почти пуста. Время  от  времени
навстречу попадался какой-нибудь автомобиль, лобовое  стекло
которого  так и сверкало отраженным солнечным светом.  Потом
Маманя  заметил  позади  какую-то легковушку,  покосился  на
спидометр и предупредительно принял немного вправо.  Он  был
дисциплинированным водителем и терпеть не  мог  фанаберистых
типов,  которые  устраивали гонки на дорогах,  состязаясь  в
скорости с юркими легковыми иномарками. Невелика хитрость  -
разогнать  многотонную махину до ста двадцати  километров  в
час  и  "вставить" какого-нибудь чайника, который  пилит  на
своей  ржавой "маз-де" по прямой, вцепившись в  руль  обеими
руками  и  вытаращив  глаза от старательности.  Но  тягач  с
груженой  фурой  -  это все-таки не гоночный  автомобиль,  и
такие   развлечения  рано  или  поздно  заканчиваются  очень
печально.
      Сейчас  скорость Маманиного "мерседеса"  колебалась  в
районе девяноста - девяноста пяти километров в час. Это была
солидная скорость, разрешенная правилами и внушающая доверие
инспекторам  ГИБДД.  Опять  же,  водитель,  ехавшей   позади
легковушки,  двигаясь с такой скоростью, мог  выбирать:  по-
прежнему  тащиться  в  хвосте у исполосованной  заграничными
надписями фуры или чуток прибавить газу и вырваться  вперед.
Маманя снова посмотрел в зеркало. Легковушка, старый "ниссан-
блюберд"  белого  цвета,  шла  за  трейлером  вплотную,  как
привязанная.  Указатель поворота у нее не  мигал,  и  Маманя
забыл  о  попутчике.  Правда,  его  немного  раздражала  эта
($(.ba*  o манера некоторых частников двигаться впритирку  к
заднему  борту  фуры.  О них все время нужно  было  помнить,
чтобы  при  резком торможении такой умник со всего  маху  не
влепился тебе в корму.
      Время шло. Мимо мелькали километровые столбы, дорожные
знаки, указатели, освещенные поднявшимся уже довольно высоко
солнцем. Движение на дороге оживилось. Несколько раз  Маманю
обогнали:  мимо,  свистя шинами по асфальту,  пролетели  две
иномарки,  выглядевший довольно комично в  своем  стремлении
сойти   за  машину  "москвич"  и  даже  полупустой  рейсовый
автобус. Маманя обменялся с Костылем комментариями по  этому
поводу,  рассказал услышанный накануне анекдот:  "Алло!  Это
прачечная? - Х. - ячечная!
       Это  министерство  культуры!!!",  сгрыз  предложенное
Костылем  яблоко,  выкурил еще одну сигарету,  снял  ставшие
ненужными  темные очки и бросил очередной взгляд  в  боковое
зеркало.
     Белый "ниссан" по-прежнему шел за ним впритирку, словно
и  впрямь как-то исхитрился на ходу зацепить за задний  борт
полуприцепа   буксирный   трос.   Маманя   поморщился.   Ему
приходилось   встречать   таких,   с   позволения   сказать,
водителей.   Они   управляли   своими   дорогими    тачками,
руководствуясь не правилами движения и даже не  обыкновенным
здравым смыслом, а какими-то дурацкими легендами, неизвестно
кем  выдуманными  и пущенными гулять по свету.  Лучше  всего
ехать  за  кем-нибудь - тогда гаишник остановит не  тебя,  а
того,  кто едет впереди. Пусть передний соберет все шишки  и
ямки,  а  ты  учись  на  его ошибках."  А  вот  еще:  позади
тентованного грузовика, или рефрижератора, или вообще  любой
машины  с  большими  габаритами создается  зона  пониженного
давления, этакий вакуум, и в этом вакууме сильно уменьшается
сопротивление  воздуха, что позволяет  экономить  горючее...
Специально  для  таких умников Маманя лично оттрафаретил  на
заднем борту надпись: "Соблюдай дистанцию!", но это мало что
изменило. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: висит на хвосте, как
карликовый пудель, унюхавший сенбернаршу в течке...
      -  Да  не  дергайся ты, - внезапно нарушил  свой  обет
молчания окутанный клубами дыма Костыль. - Нам еще  ехать  и
ехать, а ты уже весь на нервах. Плюнь на этого урода. Въедет
тебе под задний мост - его проблемы. Не обращай внимания.
      - Да надоел, козел, - признался Маманя. - Как ни гляну
в зеркало - маманя моя дорогая! - все он там маячит.
      -  Ну и хрен с ним, - сказал Костыль. Первую остановку
сделали  через  два  часа.  Было  около  семи  утра,  и  оба
чувствовали,  что  пора  перекусить.  Кроме  того,  с   утра
пораньше   выхлебавший  пол-литровую  кружку   чая,   Маманя
испытывал  настоятельную потребность избавиться  от  избытка
влаги.  Когда  на  сто  двадцать  третьем  километре  трассы
показался  специально  оборудованный  для  отдыха   дорожный
карман,  Маманя загнал туда машину и тут же, не  успев  даже
подумать,  зачем ему это понадобилось, оглянулся  назад,  на
дорогу.
     Белого "ниссана" как не бывало.
     - Проскочил, что ли? - с сомнением проговорил Маманя. -
Rы не видел, куда этот подевался? - повернулся он к Костылю.
     - Кто? - рассеянно переспросил Костыль, копаясь в своей
сумке, откуда вкусно пахло ветчиной.
     - Да этот, на "ниссане".
      - А, этот. Нет, не видал. Да что ты к нему привязался?
Проехал, наверное.
     - Это не я к нему, это он ко мне привязался, - возразил
Маманя,   выбираясь  из  кабины  и  спрыгивая  на  бугристый
асфальт.  -  Эх,  маманя, благодать-то  какая!  Люблю  лето!
Отлить не хочешь, Костыль?
       Костыль   промычал   что-то   отрицательное.   Маманя
прогулялся в кусты и вернулся, неся в руке здоровенный  гриб
с похожей на вывернутый наизнанку зонтик шляпкой.
      - Эй, Костыль! - позвал он, поднимая гриб над головой.
- Не знаешь, что это за зверь? Жрать его можно или нет?
      Костыль пожал плечами, и Маманя, широко размахнувшись,
забросил  гриб  обратно в кусты. Он забрался в  кабину,  где
Костыль  уже  разложил свои бутерброды, достал со  спального
места сумку и внес свою лепту в предстоящее пиршество.
       Они   перекусили  не  торопясь,  со  вкусом,  запивая
бутерброды  черным  кофе,  до  которого  оба  были  большими
охотниками, и двинулись дальше.
      Не отъехав от стоянки и сотни метров, Маманя обнаружил
позади себя белый "ниссан", возникший на своем прежнем месте
словно по волшебству.
      -  Вот  сука!  -  выругался он. -  Глянь-ка,  Костыль!
Костыль глянул и закурил очередную сигарету.
     - Ведут, - без тени сомнения сказал он.
      -  Мамочка моя, маманя! - воскликнул Маманя. -  Ну  до
чего  же  сволочной народ пошел! На каждом шагу стригут.  Не
успели от города отъехать, а эти суки уже тут как тут.
      -  Странно, - сказал Костыль, у которого сегодня, судя
по всему, случился приступ разговорчивости. - Если бы насчет
"дорожного  налога",  нас бы давно  остановили.  Что-то  они
затевают.
     - "Коробочка"! - ахнул Маманя.
      Он живо представил себе, как через десяток километров,
а может быть, и за следующим поворотом их встречает еще одна
машина, пристраивается спереди, заставляет остановиться,  их
с  Костылем  выводят из кабины и в лучшем случае  связанными
оставляют  в лесу, а в худшем - просто стреляют в затылок...
Неужели все это из-за десяти тонн меди? А почему бы  и  нет?
Да маманя моя родная, нынче людей за копейку режут! И всегда
резали, между прочим, но теперь особенно.
      - Погоди, - снова угадав его мысли, сказал Костыль.  -
Не здесь. Вон там, за поворотом.
      Впереди  показался  полосатый  красно-белый  указатель
крутого  поворота. Маманя вписался в поворот мастерски,  как
на  автодроме, и тут же ударил по тормозам. Глядя в  боковое
зеркало, он злорадно засмеялся: белый "ниссан" не впечатался
в  задний  борт трейлера, но для этого его водителю пришлось
изрядно  попотеть. Легковушку развернуло поперек дороги,  на
асфальте  темнели две извилистых черных полосы, а в  воздухе
еще  не развеялся белый дымок, возникший в результате трения
/.*`kh%* об асфальт.
      Маманя пошарил под сиденьем и с лязгом выхватил оттуда
тяжелую  монтировку. Костыль вынул из кармана и  со  щелчком
раскрыл свой фасонистый пружинный нож, длинное узкое  лезвие
которого  еще лоснилось после того, как им резали  сало.  Не
глуша двигатель, напарники одновременно распахнули дверцы  и
выпрыгнули на асфальт, заходя к "ниссану" с двух  сторон  по
всем правилам военной науки.
       Они   немного  опоздали  со  своим  маневром:  дверцы
"блюберда"  уже были распахнуты, и из него, как и  следовало
ожидать,  выбирались крепкие бритоголовые ребята с  золотыми
цепями  на  бычьих шеях. Маманя опомниться не успел,  как  у
него  отобрали монтировку и врезали по шее - слава Богу,  не
монтировкой,  а  кулаком, но и в этом  было  мало  хорошего,
Потом  ему отвесили тяжелого пинка пониже поясницы, схватили
за шиворот, встряхнули, как щенка, и поставили прямо.
      Маманя  осторожно открыл глаза и первым  делом  увидел
Костыля, который стоял неподалеку, держась обеими руками  за
живот,  и