ужно  ехать.  Как-нибудь  в  другой  раз.
Выгружай свое барахло, и я поехал, а  то,  боюсь,  наша  тележка  больше  не
заведется, если дать ей целую ночь на раздумья.
   - Я бы не стал ее за это винить, - заметил  Светлов,  вынимая  из  салона
микроавтобуса тощий рюкзак и потертый футляр с портативной пишущей машинкой.
- Елки-палки, - воскликнул он, взвешивая  футляр  на  руке,  -  сто  лет  не
пользовался этой штукой! Насколько все-таки компьютер удобнее!
   - Раньше люди писали от руки, - сказал Юрий, -  и  это  давало  им  время
подумать о том, что они пишут. Заработки получались меньше, зато  написанное
можно было читать без тошноты.
   - Слушай, Юрик, а ты, часом, не заболел?  -  участливо  спросил  Светлов,
остановившись в дверях дома с машинкой в одной руке и рюкзаком в  другой.  -
Что-то из тебя сегодня правильность так и прет, как из бочки.
   - Я здоров, - ответил Юрий. - Просто мне не нравится твоя  статья  и  вся
эта карусель вокруг нее.
   Светлов вздохнул, поморщился и молча ушел в дом. Юрий  выкурил  сигарету,
стоя на посыпанной гравием  дорожке,  но  Дмитрий  так  и  не  вышел,  чтобы
попрощаться. Юрий хотел было плюнуть  и  уехать,  но  нервы  у  него  ходили
ходуном, и перед  его  внутренним  взором  вдруг  предстала  такая  картина:
Светлов входит в дом и сразу же получает удар ножом в горло. Убийца спокойно
покидает место преступления через заднюю дверь, а  дурак-водитель  стоит  на
дорожке и курит, еще не зная, что остался в  этой  глуши  один  на  один  со
свежим трупом.
   Это была,  конечно,  чепуха,  но  Юрий  все-таки  поднялся  по  кирпичным
ступеням и заглянул в дом. Дмитрий сидел спиной  к  нему  у  выходившего  на
озеро окна в отделанной светлыми  сосновыми  досками  просторной  комнате  и
курил. Футляр с пишущей машинкой стоял на полу рядом со  стулом,  полупустой
рюкзак валялся здесь же.
   - Счастливо оставаться, - сказал Юрий.  Светлов  не  обернулся.  Он  лишь
кивнул головой и негромко ответил:
   - Пока.
   Юрий аккуратно закрыл дверь и пошел к машине, безуспешно пытаясь  понять,
почему у него так тревожно на душе.

***

   В четвертом часу дня на стоянку перед  старым,  выстроенным  в  пышном  и
безвкусном стиле середины тридцатых восьмиэтажным  административным  зданием
въехала запыленная ?лада? цвета кофе с молоком. Покрытые слоем дорожной пыли
борта красноречиво свидетельствовали о том, что машина только  что  побывала
за  городом.  ?Десятка?  зарулила   на   свободное   парковочное   место   и
остановилась. Водитель заглушил мотор  и  выбрался  на  раскаленный  солнцем
асфальт стоянки, сразу же нацепив на переносицу  старомодные  солнцезащитные
очки с темно-коричневыми стеклами.
   Это был высокий сухопарый мужчина средних лет  с  уже  начавшими  редеть,
аккуратно зачесанными назад  светлыми  волосами,  узким,  как  лезвие  пилы,
жестким лицом, глубоко посаженными глазами и тонким, как шрам, бледным ртом.
Он был одет в немного  старомодный  светлый  деловой  костюм  и  белоснежную
рубашку с однотонным галстуком. Из-за высокого роста он выглядел худым,  но,
приглядевшись повнимательнее, нельзя было  не  оценить  ширину  его  прямых,
свободно развернутых плеч и уверенную плавность  движений,  в  которой  было
что-то от непринужденной грации крупного хищника.
   Заперев машину, высокий блондин двинулся к парадному входу здания упругой
спортивной походкой легкоатлета. Руки его  были  пусты  -  ни  портфеля,  ни
папки, и тем не  менее  он  не  производил  впечатления  праздношатающегося.
Напротив, у него был более  деловой  вид,  чем  у  большинства  обремененных
кейсами и туго набитыми папками мужчин и женщин, которые входили  в  высокие
дубовые двери и выходили из них.
   У  Максима  Владимировича  Караваева  всегда  был  предельно  строгий   и
сосредоточенный вид -  как  в  силу  серьезности  его  характера,  так  и  в
результате выработанной многолетними упражнениями привычки  внушать  доверие
деловитым выражением лица при любых обстоятельствах.
   Он миновал широкий прохладный вестибюль, бросив мимолетный взгляд на свое
отражение в огромном, на  полстены,  слегка  искривленном  зеркале.  Зеркало
лишний раз подтвердило то, что он отлично знал  и  так:  длинный  и  жаркий,
полный утомительной тряски по пыльным проселкам день нисколько не  отразился
на его внешности. Бывший подполковник внешней разведки Караваев, как обычно,
выглядел так, словно его только что вынули из хранилища, где  он,  стерильно
чистый и идеально отутюженный, лежал в ожидании назначенного часа.
   Перед лифтами, переминаясь с ноги на ногу  и  нетерпеливо  поглядывая  на
светящиеся табло, толпилось целое  стадо  жаждущих  воспользоваться  благами
цивилизации. Судя по мигавшим на табло цифрам, все три кабины путешествовали
где-то в заоблачных высях и пока что не торопились возвращаться  на  грешную
землю. Караваев, не притормаживая, миновал  это  место,  свернул  в  боковой
коридорчик, толкнул дверь,  украшенную  табличкой  с  изображением  бегущего
человека, и стал подниматься по лестнице.
   Подъем на восьмой этаж был для него делом несложным и, кроме того,  давал
возможность в последний раз все как следует обдумать. Как уже было  сказано,
Караваев думал круглосуточно, но размышлять, поднимаясь по пустой  лестнице,
было все-таки приятнее, чем стоять в набитом до отказа лифте.
   Караваев думал о Вадиме Севруке, с которым должен был  встретиться  через
несколько  минут.  Он  снова  взвешивал  все  ?за?  и  ?против?,  придирчиво
инспектируя свой план в поисках слабых мест  и  скрытых  просчетов.  С  того
момента, как Севрук получил отправленную подполковником  бандероль  и  забил
тревогу, прошло уже достаточно много времени. За это время Вадик должен  был
либо успокоиться, что казалось Караваеву  маловероятным,  либо  окончательно
впасть в состояние, близкое к панике. Разумеется, на его месте любой деловой
человек напряг бы, во-первых, извилины, а во-вторых, связи в мире бизнеса  и
криминала,  пытаясь  выяснить,  кто  и  с  какой  целью  мог  отправить   ту
злосчастную бандероль. И не  просто  выяснить,  а  навсегда  замазать  этому
умнику рот. Но все, что мог предпринять в  этом  направлении  Вадим  Севрук,
сводилось к отданному Караваеву приказу ?найти и обезвредить?. За  два  года
своей, с позволения сказать, работы в Москве дядюшкин племянничек  не  успел
обрасти по-настоящему полезными знакомствами  и  связями:  до  сих  пор  ему
всегда  хватало  дядюшкиных,  а  это  был  как   раз   тот   случай,   когда
воспользоваться услугами  дядюшкиных  знакомых  он  не  мог.  Все,  что  ему
оставалось, это целиком и полностью положиться на Макса Караваева, которого,
как ему казалось, он купил со всеми потрохами.
   Караваев знал, что, каким бы слабым ни казался  противник,  недооценивать
его опасно. Он изо всех сил старался найти  в  своей  обороне  брешь,  через
которую Севрук мог бы нанести ему ответный удар, но  тщетно:  Вадик  влез  в
чужую весовую категорию, и нокаут был для него лишь вопросом времени. Теперь
это время, судя по всему, настало, и Караваев не спеша,  очень  обстоятельно
занимал позицию для последнего решительного удара.
   В высоком, с лепным потолком  и  красной  ковровой  дорожкой,  положенной
поверх скрипучего паркета, коридоре восьмого этажа  было  малолюдно  и,  как
всегда, странно пахло. Это был сладковатый, слегка затхлый  запах  -  не  то
корица, не то ваниль, не то просто старая бумага, не то  обыкновенная  пыль.
Караваеву всегда казалось, что так должно пахнуть время - отслужившее  свое,
сложенное в какое-то фантастическое хранилище и благополучно всеми забытое.
   Он миновал коридор, твердо ступая по вытертой ковровой дорожке, и вошел в
приемную. Холеная и стройная, как манекен, секретарша подняла на  него  свои
фарфоровые  гляделки   и   попыталась   придать   смазливенькой   физиономии
вопросительное выражение, как будто не знала, кто  он  такой  и  зачем  сюда
вперся. Караваев поздоровался с ней вежливо и даже приветливо,  за  что  был
удостоен белозубой дежурной улыбки.
   - У  себя?  -  спросил  он,  указывая  на  обитую  черной  кожей  высокую
двустворчатую дверь, которая вела в кабинет Севрука.
   - Да, - ответила секретарша. - Сейчас узнаю, сможет ли он вас принять.
   - Сделайте одолжение, - сказал Караваев и, как  только  секретарша  сняла
трубку внутреннего телефона, решительно двинулся к дверям кабинета.
   Секретарша успела только вскочить со стула, подавшись всем телом  вперед,
и издать какой-то неопределенный  писк.  Не  обратив  на  нее  ни  малейшего
внимания, Караваев потянул на себя дверную ручку и вошел в  кабинет,  плотно
прикрыв за собой дверь.
   - Ну, в чем дело? - рыкнул сидевший за столом у полукруглого окна Севрук.
- Я занят!
   - Извините, - с холодной вежливостью произнес Караваев. - Я могу уйти.
   - А, это ты... Заходи, садись. Рассказывай, где тебя носило.
   - Но вы же как будто заняты?
   - Брось, - сказал Севрук. - Перестань ты выкобениваться, только этого мне
сейчас не хватало... Нашел время целку из себя строить!
   - По-русски это будет ?девственницу?,  -  как  бы  между  прочим  заметил
Караваев.
   - Чего? Ты по делу пришел или, может, русскому языку меня учить?
   - Просто люблю точность терминологии, - сообщил Караваев. -  Должен  тебе
заметить, Вадим, что ты сейчас не в  том  положении,  чтобы  позволять  себе
неточности в формулировках. Помнишь, как в детской книжке: ?казнить,  нельзя
помиловать? и ?казнить нельзя, помиловать?. Разница в одну запятую и в целую
жизнь.
   - Все так хреново? - спросил Севрук.
   - Да не то чтобы очень, -  уклончиво  ответил  Караваев,  присаживаясь  к
Т-образному столу для заседаний и  кладя  на  его  полированную  поверхность
сухие сильные ладони с длинными пальцами. - Бывает и хуже. Но и  лучше  тоже
бывает. Гораздо лучше.
   - Удалось тебе выяснить, кто это сделал? Кто эта крыса, ты узнал?
   - Увы, - развел руками Караваев. - Что  касается  сотрудников  фирмы,  то
никто из них не знал... точнее, не должен был знать о существовании  второго
проекта. Ты никому не говорил? Тише, тише, это просто вопрос.  Понимаю,  что
никому. Значит, это сделал сам Голобородько. Возможно, просто проболтался по
пьяному делу, но тогда непонятно, откуда взялись копии проектов. Хуже,  если
он сделал это намеренно, на случай своей..,  э-э-э..,  своего  исчезновения.
Скажем, у него было некое доверенное лицо, которому он оставил  копии  обоих
проектов с подробными инструкциями, как  действовать  в  ситуации  ?X?.  Они
могли, например, договориться, что Голобородько  сразу  же  по  прибытии  на
место сделает контрольный звонок из Сан-Франциско: дескать,  все  нормально,
беспокоиться не о чем. Мы этого  знать  не  могли,  и  Голобородько  в  силу
известных  причин  условленного  звонка,  естественно,  не  сделал...   Это,
разумеется,  только  одна  из  версий.  Мне  она   представляется   наиболее
перспективной,  и  я  ее   сейчас   активно   отрабатываю.   Пока,   правда,
безрезультатно.
   Севрук грязно выругался и с силой оттянул книзу узел галстука, словно тот
его душил.
   - Будь оно все проклято, - хрипло сказал он. - Надо было отпустить  этого
ублюдка с миром! Пусть бы летел в свою Америку...
   - И шантажировал бы тебя оттуда, - закончил за него  Караваев.  -  Помимо
ситуации ?X?, у него наверняка была  предусмотрела  ситуация  ?Y?,  а  может
быть, и еще какой-нибудь сюжетик под  кодовым  обозначением  ?Z?.  Мне  этот
хитроглазый казачок сразу не понравился, и, как видишь, не напрасно. У  меня
глаз наметанный. Он был проходимцем. Неужели ты не заметил?  Из  той  породы
паразитов, которым, сколько ни дай, все мало.
   - Икс, игрек и еще одна неизвестная буква латинского алфавита, - тоскливо
проговорил Севрук. - Слышишь, Макс, это все понятно. Делать-то что будем? Ты
вот что мне скажи: чего мне теперь делать, а? Когти рвать, что ли?
   - Когти... - Караваев не торопясь вынул сигареты и закурил. Он бросил  на
Севрука выжидательный взгляд, и тот,  явно  не  успев  ни  о  чем  подумать,
поспешно пододвинул к нему пепельницу.  Караваев  благосклонно  кивнул  и  с
удовольствием  заметил  вспыхнувший  в  глазах   Вадика   огонек   трусливой
ненависти. - Когти рвануть всегда успеется. И потом, если попытаться сделать
это на данном этапе, может получиться полная чепуха. Пока  никто  ничего  не
знает, можно крутиться, принимать какие-то меры. А если ты слиняешь, тут  же
возникнет вопрос: а где это наш Вадим Александрович? Что это он так поспешно
нас покинул? А тут и папочки эти  всплывут,  и  еще,  я  думаю,  много  чего
интересного... Найдут. Найдут, Вадик, и тогда тебе мало не покажется. Ты  не
Гусинский, тебе все суды в мире не купить. Да и ему не купить, коли уж на то
пошло. Поэтому надо драться до конца, а когти рвать в самом крайнем  случае.
Сейчас главное что? Сейчас главное - определить, откуда грозит опасность,  и
бросить на это направление все  силы.  Вот  сам  подумай:  станет  этот  наш
?доброхот? предавать скандальчик с двойным проектом гласности?  Отвечаю:  не
станет, если мы сами его к этому не  вынудим.  Какие  там  ему  Голобородько
инструкции оставил - дело десятое. Алитета  нашего  нет,  и  поверенный  его
скорее всего решил подзаработать. Бандероль - это первый шаг. Подожди, будет
и второй. Надеюсь, на этом  втором  шаге  я  его  и  подсеку.  Теперь  давай
подумаем, как он станет действовать. В смысле, чем он станет тебя пугать.  И
даже не чем, а кем. Куда он обратится в случае, если вы  не  сговоритесь?  В
ментовку? В прокуратуру? В мэрию? А?
   - Да куда угодно, - буркнул Севрук. Вид у него был совершенно убитый, как
будто неизвестный шантажист  уже  разослал  копии  обоих  проектов  по  всем
перечисленным адресам.
   Караваев немного помолчал,  смакуя  сигарету  и  с  ленивым  любопытством
разглядывая Вадика. ?Вот ведь урод, - подумал он. -  Куда  ж  ты  лезешь-то,
дурачок, если у тебя мозгов с наперсток? Все тебе надо разжевывать да еще  и
в глотку  протолкнуть,  в  самую  глубину,  чтобы  не  выплюнул.  Тоже  мне,
наследник Школьникова, "продолжатель его дела",.."
   Сидеть на мягком офисном стуле, который не прыгал, не трясся и не норовил
все время сбросить седока на пол, оказалось неожиданно приятно.  Караваев  с
легким удивлением почувствовал, что  устал  от  сегодняшнего  путешествия  к
охотничьему домику на берегу лесного озера. ?Черт подери, -  подумал  он,  -
неужели я начинаю  стареть?  Как  все-таки  незаметно  все  это  происходит!
Молодость уходит на цыпочках, по капле, а когда ты начинаешь  это  замечать,
оказывается, что уже поздно: процесс пошел, и  его  не  остановить  никакими
лекарствами, никакими тренировками, массажами и иглоукалываниями...  Курить,
что ли, бросить? А также пить, встречаться с женщинами, есть мясо  и  вообще
дышать..."
   "Пора на покой, - решил он, - ох пора! Вот проверну это дельце,  опустошу
счета этих двух индюков, куплю себе новые документы и исчезну. Бумаги на имя
Максима Караваева найдут на каком-нибудь не поддающемся опознанию трупе, а я
буду греться на солнышке  и  писать  мемуары,  которые  издадут  после  моей
смерти..."
   - Нет, - продолжал он, с  некоторым  трудом  заставив  себя  вернуться  к
действительности, - куда угодно он не побежит. Во  всех  перечисленных  мною
местах его, конечно, примут с распростертыми объятиями, но ему-то  от  этого
что за радость? Денег ему там не дадут, это факт. А ему нужны  деньги.  Если
бы это был бескорыстный борец за правду, ты уже давно сидел бы  на  нарах  и
кормил вшей. Он пойдет к Владику, к Владиславу Андреевичу, к нашему дорогому
дядюшке. Дядюшка либо заплатит, либо, что кажется  мне  наиболее  вероятным,
постарается списать этого доброхота в расход. Но для тебя это уже  не  будет
иметь значения, потому что первым делом  наш  Владислав  Андреевич  раздавит
тебя. Не в переносном смысле,  а  в  самом  что  ни  на  есть  прямом.  Тебе
известно, что твой родственник до сих пор свободно ломает пополам  лошадиные
подковы?
   - Серьезно? - вяло заинтересовался Севрук.
   - Легко и просто.  Р-р-раз  -  и  надвое!  А  стреляет  он  так,  что  я,
признаться, позавидовал черной завистью. Но сам он, конечно, о тебя мараться
не станет, а поручит это дело мне.
   - А ты что же? - гораздо живее, чем прежде, спросил Вадик.
   "Ага, - подумал Караваев, - умнеет наш мальчик! Прямо на  глазах  умнеет.
Только, увы, недостаточно быстро..."
   - А  я  -  профессионал,  -  спокойно  ответил  он.  -  И  как  настоящий
профессионал всегда стараюсь быть на стороне  победителя.  Так,  знаешь  ли,
гораздо полезнее для здоровья.
   - Спасибо, - совсем сникнув, сказал Севрук,  -  утешил.  Сука  ты,  Макс.
Тварь продажная, крокодил доисторический.
   - Хотя с другой стороны, - спокойно продолжал Караваев, сделав  вид,  что
ничего не слышал, - мое участие может существенно изменить соотношение сил.
   - В пользу того, кто больше заплатит, - с горьким сарказмом  закончил  за
него Севрук. - Тут мне с дядюшкой не тягаться, и ты это прекрасно знаешь.
   - Существует ведь еще и такая вещь, как перспектива, - добродушно  сказал
Караваев. - О том, что Владик стар, я не говорю. Во-первых, не так уж  он  и
стар, а во-вторых, я сам не намного моложе. Но, если ты проиграешь, он  тоже
завалится, и с чем тогда останусь я?  Поэтому  для  меня  разумнее  было  бы
поставить на тебя, но при одном непременном условии: ты будешь вести со мной
честную игру. Попытаешься меня кинуть - молись. Я таких вещей не  прощаю,  и
плевать мне тогда на деньги. На мой век  бабок  хватит,  а  тому,  кто  меня
обманет, они уже не понадобятся. Я достаточно ясно выразился?
   - Да уж куда яснее, - криво усмехнувшись, ответил Вадим.  -  Что  это  ты
развоевался? Я тебя пока что не подводил. Пока что,  знаешь  ли,  получается
наоборот. Ты все хвастаешься, теории какие-то  разводишь,  грозишь,  а  дела
нет. Нету дела, Макс! Или я его просто не вижу? Так ты уж, будь добр, покажи
мне, слеподырому, не поленись, ткни пальчиком - вот оно,  дескать,  вот  это
самое я для тебя, друг мой Вадик, и сделал...
   - Видишь ли, друг мой Вадик, - спокойно продолжал Караваев,  подпустив  в
голос немного  льда,  -  все,  что  мы  сейчас  имеем,  -  результаты  твоих
собственных  ошибок.  Если  бы  ты  привлек  меня  к  операции   на   стадии
планирования, все сложилось бы по-другому. Но ты  вспомнил  обо  мне  только
тогда, когда понадобилось прибрать за тобой дерьмо, и разве моя вина, что ты
нагадил в каждом углу? Я делаю, что могу, и поверь, если бы не я...
   - Я давно сидел бы на нарах и кормил вшей, -  закончил  Севрук.  -  Знаю,
знаю, слышал неоднократно! Только ты бы пореже упоминал о нарах, а? Мы  ведь
с тобой одной  веревочкой  перевиты.  Я  на  тот  свет,  и  ты  следом.  Кто
Голобородько удавил? Смыка кто уделал? Кто дядюшку за нос водил? Думаешь, он
обрадуется, когда про это узнает?
   - Думаю, он будет сильно огорчен, -  ответил  Караваев.  -  Зря  ты  меня
пугаешь, Вадик. Я привык работать не за страх,  а  за  совесть.  Точнее,  за
деньги. И разумеется, беречь при этом собственную шкуру. Ты еще  пешком  под
стол ходил, когда я свой первый десяток жмуриков в кабаке  обмывал.  И,  как
видишь, до сих пор цел и невредим. В общем,  это  все  пустая  болтовня,  на
которую у нас с тобой нет времени. Запомни одно:  решения  здесь  принимаешь
ты. Я могу только советовать, подсказывать и выполнять  твои  указания.  Так
что я пошел искать нашего анонима, который слишком много знает,  а  ты  пока
подумай,  как  строить  свои  дальнейшие  отношения  с   дорогим   дядюшкой.
Хорошенько подумай.  Сдается  мне,  что  от  этого  сейчас  зависит  многое.
Кстати... - Тут он, словно спохватившись, полез в карман пиджака и бросил на
стол перед Севруком мятый номер ?Московского полдня?. - Ты это видел?
   - А, - сказал Севрук, с брезгливым выражением на лице разворачивая  мятую
газету, - дядюшкин рупор... Зачем ты притащил сюда эту маку