ничего не оставалось как выставить пиво на стол.
   - О! - обрадовался Серега. - Ну,  ты  просто  ангел-спаситель..,  вернее,
хранитель. Что бы я без тебя  делал,  Юрка,  друг  ты  мой  дорогой!  Пивом,
конечно, душу не обманешь, но все ж таки...
   Он  замолчал,  ловко  подцепил  пробку  обручальным   кольцом   и   одним
отработанным движением  откупорил  бутылку.  Пивная  пена  радостно  поперла
наружу, как из поврежденного огнетушителя, и Серега со скворчанием втянул ее
в себя. После  этого  он  опрокинул  бутылку  и  одним  махом  выпил  добрую
половину.
   - Слушай, - сказал он немного прерывающимся голосом, утирая навернувшуюся
на глаза непрошеную слезу, - я ведь тебя зачем позвал-то! У меня  ж  к  тебе
дело на полмиллиона.
   - Брось, Серега, - облокачиваясь на край  стола  и  блаженно  жмурясь  на
солнышко, лениво сказал Юрий. - Знаю я твои дела. Нет у  меня  денег.  Через
полторы недели пенсия, тогда приходи.
   - Обижаешь, е-н-ть, - экономно прихлебывая пиво, сказал Серега. - За кого
ты меня держишь? На портешок у меня пока  хватает,  а  все  остальное  может
катиться к едрене фене. Обойдусь, блин. Серега Веригин -  это  вам  не  хрен
собачий, он без работы не останется...
   - Ты говорил, что у тебя ко мне дело, - тактично напомнил Юрий и  закурил
еще одну сигарету.
   - А! - спохватился Серега. -  Так  это,  в  общем-то,  не  дело,  а  так,
безделица. В смысле, ты, может, на мое место.., того... Только быстро решай,
пока они кого-нибудь не наняли.
   - Не понял, - сказал Юрий.  -  Ты  мне  предлагаешь  устроиться  на  твое
место?
   - Ну! Или, скажешь, тебе в падлу баранку  покрутить?  Ты  не  сомневайся,
работа будь здоров. Веселее даже, чем на твоем такси. И всегда в курсе  всех
новостей на целые сутки раньше, чем они в газетах появятся.
   Серега слил пиво в широко разинутый рот, разочарованно заглянул в бутылку
и облизнулся, как кот, подбирающийся к хозяйской сметане.  Эта  пантомима  в
комментариях не нуждалась, и Юрий молча подвинул к нему вторую бутылку.
   - А ты? - спросил Серега, на секунду поборов жадность.
   - А мне что-то не хочется, - ответил Юрий. - Не люблю с утра  пиво  пить.
Потом целый день какой-то вареный ходишь и башка разламывается.
   - Ну, это у кого как, - философски заметил Серега и повторил  операцию  с
обручальным кольцом. Жестяной колпачок, блеснув на солнце, отлетел в сторону
и упал на землю, пивная пена щедро оросила Серегины брюки.  -  В  общем,  ты
прав, - продолжал он, рассеянным  и  неверным  движением  смахивая  с  колен
пахучие хлопья пены. - Если ехать в эту шарашкину контору, то выхлоп,  -  он
помахал ладонью перед лицом, одновременно с силой выдохнув насыщенный парами
неусвоенного алкоголя воздух, - тебе ни к чему.  Ты  ж  не  сторожем  к  ним
нанимаешься, а водителем.
   Юрий почесал полоску белевшего над бровью шрама и озадаченно посмотрел на
собеседника.
   - Ты хочешь сказать, что мне надо отправляться туда прямо сейчас?
   - А то! - на секунду отрываясь от бутылки, воскликнул Серега.
   - Так ведь суббота!
   - Это газета, понял? Там, браток, с выходными туго. Волка ноги  кормят  -
слыхал про такое? Это про них, про журналюг, сказано. Вот работа,  мать  ее!
Всю жизнь крутятся, как пропеллеры, а наживают в лучшем случае язву желудка.
И чего крутятся? Ладно бы, хоть за  идею  страдали,  что  ли.  Вот  как  ты,
например. Типа, борцы за правду, справедливость и свободу  слова.  Так  куда
там! Рассказать тебе - не поверишь...
   Он вдруг громко икнул, содрогнувшись всем телом и расплескав пиво.
   - А ты все-таки рискни, - разминая сигарету, тоном  бывалого  провокатора
предложил Юрий, - расскажи. Поделись своими наблюдениями.
   - И-щас, - сказал Серега. - Разбежался... Это, Юрик, разговор долгий, а у
тебя времени - воробей нагадил. А может, хрен с ней, с этой  работой?  Давай
лучше за портешком  сгоняем.  Посидим  как  белые  люди.  Погода  какая,  ты
посмотри! Благодать! Пусть подавятся своими правами. Поеду на шабашку, новым
русским дачи строить. И бабки нормальные, и от грымзы своей подальше. Хорошо
тебе, холостому, - ни забот, ни хлопот! А у меня что ни  вечер  -  ну  чисто
пилорама! Как завоет, как завизжит и пошла пилить. Сначала  вдоль  пилит,  а
потом, как притомится, поперек начинает.
   - Адрес давай, - закуривая третью сигарету, перебил его Юрий.
   - А на кой хрен тебе мой адрес? - агрессивно поинтересовался  Серега.  Он
был уже хорош. - К Людке моей клинья подбить?
   - Людке своей клинья сам бей, - сказал Юрий. - Адрес редакции давай.
   - А, это! Да ради Бога...
   Заплетающимся языком Серега продиктовал адрес и имя человека, к  которому
следовало обратиться по поводу работы.
   - Тебе, наверное, уже хватит, - сказал ему Юрий. - И вообще, Серега,  шел
бы ты домой.
   - Ага, - Серега покивал головой, едва не ударившись при этом  подбородком
о край стола, - домой... Там, брат, жена и дочка. Чего я им скажу-то?
   Так не хочешь портвейну? Ну и хрен  с  тобой,  интеллигенция  занюханная!
Беги, беги, только трудовую книжку не забудь.  И  паспорт...  И  права...  И
сухой паек на трое суток, и две смены белья, и пачку презервативов...
   Провожаемый этими бессвязными  напутствиями,  Юрий  зашагал  к  подъезду.
Нужно было выложить в холодильник продукты,  перекусить  на  скорую  руку  и
по-быстрому  решить,  что  делать.  Предложение   Сереги   могло   оказаться
обыкновенным пьяным трепом, но, с другой стороны, Юрий был не прочь попытать
счастья. До того, как у Сереги Веригина отобрали водительское удостоверение,
он прилично зарабатывал. Кроме того, Юрий любил крутить баранку и  частенько
с удовольствием вспоминал свою работу в таксопарке. Конечно, он был способен
на большее, чем возить по  Москве  пронырливых  журналистов,  но,  с  другой
стороны, на какое-то время  такая  работа  могла  стать  для  него  неплохим
выходом. Так или иначе, но он находился не  в  том  положении,  чтобы  долго
выбирать. Не идти же, в самом деле, по примеру Сереги Веригина бетонщиком на
строительство   дачи    какого-нибудь    нового    русского!    Для    более
квалифицированного  ручного  труда  нужны  определенные  навыки,   а   найти
применение единственной специальности, которой  владел  Юрий,  на  гражданке
было не так-то просто. Пойти  в  частное  охранное  агентство?  Вышибалой  в
кабак? Или, может быть, прибиться к братве? Но все это - не  профессии.  Это
образ жизни, позволяющий жирно жрать и много пить, практически не работая. А
если  принять  предложение  Веригина,  можно  будет   на   некоторое   время
успокоиться и, не испытывая острой нужды в деньгах, осмотреться по  сторонам
в поисках места под солнцем. В конце концов,  та  же  журналистика,  хоть  и
сродни проституции, хороша  тем,  что,  во-первых,  легальна,  а  во-вторых,
позволяет неглупому человеку со стороны проявить себя независимо от  наличия
диплома - по крайней мере, теоретически...
   "Во, наворотил, - подумал Юрий, выгружая на кухонный стол принесенные  из
магазина продукты. - Уже и в журналисты  записался.  Нет,  если  быть  таким
журналистом, как герой рассказов  Марка  Твена,  который  сидел  в  редакции
специально для того, чтобы отражать атаки разгневанных читателей -  стрелять
в них, ломать им руки и выбрасывать их из окна, - то такая журналистика  как
раз для меня. Но в наше время,  если  я  не  ошибаюсь,  все  это  происходит
немного  по-другому,  и  мне  придется  довольствоваться   скромным   местом
редакционного водителя."
   Кстати, сказал он себе. Если не поторопиться, это место  может  оказаться
занятым.
   Он одним махом отхлебнул полбутылки  кефира,  откусил  здоровенный  кусок
свежего батона и, жуя на ходу, вышел из квартиры, держа путь к новой жизни.

***

   - Вы что, совсем офонарели?! - возмутился Голобородько.  -  Что  вы  себе
позволяете?! Мне нужно в аэропорт!
   Он пытался говорить на басах, но чуткое ухо Смыка без труда улавливало  в
его голосе истерические испуганные нотки. Смык понимал его очень хорошо:  по
правде говоря, он и сам готов был наложить в штаны от страха.
   Негромко урча двигателем на холостом ходу,  черная  ?Волга?  катилась  по
ухабистой грунтовке, к которой с обеих сторон вплотную  подступал  смешанный
лес. Смык заметил, что под деревьями еще навалом слежавшегося,  потемневшего
снега. Поверхность дороги была скользкой, раскисшей, в глубоких выбоинах.
   - Останови, - приказал сидевший сзади блондин,  и  Смык  послушно  утопил
педаль тормоза.
   Машина немного прошла юзом по  скользкой  грязи  и  остановилась,  въехав
передними колесами в разлегшуюся поперек дороги лужу, на поверхности которой
до сих пор плавали не успевшие растаять кусочки грязного льда.
   Голобородько вдруг замолк на полуслове и  распахнул  дверцу,  намереваясь
выскочить и рвануть куда глаза глядят.  Смык  вынужден  был  отдать  должное
приезжему: девять из десяти человек  на  его  месте  остались  бы  сидеть  в
машине, парализованные ужасом, дожидаясь своей участи, как бараны на  бойне,
в надежде, что все как-нибудь обойдется. Кубанский казак, несмотря на высшее
образование, шляпу и козлиную бородку,  оказался  парнем  сообразительным  и
шустрым. Но на то, чтобы выбраться из машины, даже из такой просторной,  как
отечественная ?Волга?, всегда требуется время, а как раз времени-то у него и
не было.
   Сидевший на заднем сиденье блондин резко  подался  вперед,  сделав  такое
движение обеими руками, словно вдруг вознамерился попрыгать через  скакалку,
не выходя из машины. В воздухе что-то блеснуло. Голобородько ни с того ни  с
сего выпустил дверную ручку и вцепился обеими руками в горло, страшно  хрипя
и колотя ногами по полу. Он царапал ногтями шею,  пытаясь  просунуть  пальцы
под захлестнувшую горло удавку, но  было  поздно:  стальная  струна  глубоко
врезалась в кожу, с каждым мгновением затягиваясь все туже. Смык завороженно
наблюдал,  как  из-под  тонкой  проволоки  показалась  первая  капля  темной
венозной крови.
   - Не сиди как пень! - процедил сквозь зубы блондин. -  Билет,  документы,
деньги.., живо!
   Смык стряхнул с себя оцепенение и потянулся к  Голобородько,  намереваясь
залезть во внутренний карман его роскошного пальто. Он чувствовал себя  так,
словно его по уши накачали новокаином: руки не слушались, а  глаза  смотрели
куда угодно, только не на стремительно наливающееся нехорошей  синевой  лицо
архитектора. Наконец трясущиеся пальцы Смыка  дотронулись  до  мягкой  ткани
пальто, и в этот момент  Голобородько  оставил  свои  попытки  хоть  немного
оттянуть удавку и судорожно замахал руками, ударяя ими по всему, до чего мог
дотянуться. Один из таких ударов пришелся Смыку по физиономии, и он в испуге
отпрянул,  прижав  ладонь  к   ушибленной   брови.   На   следующем   взмахе
растопыренная  ладонь  архитектора   прошлась   по   губам   Смыка,   причем
указательный палец зацепился за нижнюю губу, заставив ее  издать  отчетливый
характерный шлепок.
   Из-за  этого  шлепка  испуг  Смыка  разом  прошел,  сменившись   вспышкой
неконтролируемой ярости. Оскалившись, как дворовый  пес,  прыщавый  водитель
изо всех сил ударил Голобородько кулаком в запрокинутое побагровевшее  лицо.
Он успел врезать ему еще раз, прежде чем блондин прошипел сквозь зубы:
   - Что ты делаешь, урод? Делом займись! Голобородько тем  временем  обмяк,
прекратив сопротивление. Его руки в последний раз взметнулись кверху, словно
он приветствовал  восторженную  аудиторию,  и  бессильно  упали  вниз.  Смык
взглянул на его  лицо  и  поспешно  отвернулся:  это  было  зрелище  не  для
слабонервных. Открытые глаза архитектора закатились, сделавшись похожими  на
два слепых бельма, испачканный  кровью  рот  был  мучительно  оскален,  язык
вывалился.  Из-под  удавки  медленным  густым   потоком   струилась   кровь,
пропитывая белый шарф, и  Смык  подумал,  что  блондин  не  столько  задушил
Голобородько, сколько  перерезал  бедняге  глотку.  Преодолев  отвращение  и
страх, Смык  запустил  руку  под  лацкан  кашемирового  пальто  и  вынул  из
внутреннего кармана паспорт, бумажник и  разноцветную  книжечку  авиабилета.
Все эти вещи были теплыми от соприкосновения с еще не успевшим остыть  телом
Голобородько, и Смыка передернуло. До него только сейчас окончательно дошло,
что он стал соучастником самой настоящей заказной мокрухи, произведенной без
особенных затей, грубо, грязно и очень эффективно.
   Блондин снял с шеи  Голобородько  стальную  удавку  и,  сильно  подавшись
вперед, одним точным движением стер  с  нее  кровь  концом  длинного  белого
шарфа, из-за которого Алитет Петрович  при  жизни  напоминал  карикатуру  на
чикагского гангстера времен сухого закона.
   Первым побуждением Смыка было поскорее вытолкнуть труп из  машины,  благо
дверца со стороны Голобородько  все  еще  стояла  открытой  настежь,  но  он
постарался взять себя в руки и сразу же сообразил,  что  оставлять  труп  на
обочине лесной дороги в полусотне метров от оживленного шоссе  нельзя  ни  в
коем случае. Если его найдут и опознают, первым подозреваемым станет конечно
же он, Смык, собственной персоной. Хмурый опер с Петровки будет рад повесить
на его шею всех собак и сделает это без малейших колебаний.
   - Шевелись, - скомандовал блондин и первым вылез из машины.
   Смык плохо запомнил процесс переноса трупа с переднего сиденья на заднее.
В голове у него шумело, перед глазами стоял  туман,  руки  тряслись,  как  с
похмелья. Убить человека в пьяной драке - это одно, а когда на твоих глазах,
совсем рядом с тобой, ничего  не  подозревающего  пассажира  вдруг  начинают
душить стальной удавкой - это, граждане, совсем  другое  дело...  Никогда  в
жизни Смыку не хотелось выпить так сильно, как сейчас. Он  даже  сомневался,
что сможет вести машину, если сию же минуту не сделает хороший глоток  прямо
из бутылочного горлышка. Говорят, пьяный за рулем -  причина  аварии.  Ну  а
трезвый, у которого от страха поджилки трясутся и мутится в  голове,  -  это
что, не причина аварии? Это смертник, камикадзе, вот что это такое...
   - Ну вот, - сказал блондин, поправляя  на  шее  Голобородько  шарф  таким
образом, чтобы не было видно кровавых пятен,  и  насаживая  ему  на  макушку
вывалянную в грязи и  кое-как  отчищенную  шляпу,  -  дело,  можно  сказать,
сделано. Давай-ка поглядим, что  этот  умник  вез  в  свою  Америку.  Открой
багажник. Да веселей давай, самолет ждать не будет.
   Оскальзываясь в грязи, Смык обошел  машину  и  открыл  багажник.  Блондин
отодвинул его плечом и по-хозяйски вынул из багажника чемодан  Голобородько.
Возвращаться за ключами он не стал, воспользовавшись вместо них  лежавшей  в
багажнике отверткой. После двух  сильных  ударов  замки  сдались,  и  крышка
чемодана откинулась. Блондин порылся внутри, удовлетворенно хмыкнул и достал
из чемодана две толстые папки.
   - Вот козел, - сказал он, бегло пролистав бумаги.  -  Обеспечил,  значит,
себе безбедное существование... Да, они были правы, в Америке этому засранцу
делать нечего.
   Он небрежно бросил папки обратно  в  чемодан  и  захлопнул  крышку.  Смык
трясущимися руками закрыл багажник. Он не знал, что  было  в  папках,  и  не
хотел этого  знать.  Единственное,  чего  он  сейчас  хотел,  это  оказаться
подальше отсюда - лучше всего дома, с  бутылкой  водки  в  одной  руке  и  с
граненым стаканом в другой. Сомнений в том, кто заказал Голобородько, у него
не было. Похоже, бородатый архитектор попытался провести Вадика  и  Владика,
но переоценил собственные возможности и поплатился  за  это.  Такой  поворот
событий  выставлял  работодателей  Смыка  в  совершенно   новом   свете,   и
прыщавый ?специалист широкого профиля? впервые подумал о том, что, возможно,
затесался не в свою весовую категорию.
   Он вернулся за руль, со второй попытки захлопнул дверцу и  слепо  зашарил
трясущейся рукой по рулевой колонке, пытаясь нащупать  ключ  зажигания.  Как
назло, проклятая штуковина куда-то запропастилась, и  прошла  почти  минута,
прежде чем до Смыка дошло, что в ?Волге? замок зажигания расположен  справа,
а не слева, как в ?Жигулях?. Заводя машину, он слишком рано отпустил ключ, и
двигатель, чихнув, заглох. Смык скрипнул зубами, шепотом выматерился и снова
потянулся к ключу.
   - Погоди-ка, - сказал сидевший рядом с ним на месте Голобородько блондин.
- Экий ты, братец, нервный. Так мы с тобой доедем только до первой встречной
машины. На-ка, выпей.
   Смык жадно схватил  протянутую  блондином  плоскую  металлическую  флягу,
свинтил с нее колпачок и замер, не донеся горлышко до губ.
   - Что это? - подозрительно спросил он.
   - Лекарство, - не глядя на него, ответил блондин. - Пей, пей, не бойся. Я
тебя могу двумя пальцами прикончить, так какой смысл тратиться на отраву?
   -  Спасибо,  -  сказал  Смык,  -  успокоили.  Он  отхлебнул  из  фляги  и
закашлялся, с сипением втягивая воздух.  В  плоской  металлической  посудине
оказался чистый  медицинский  спирт.  Пока  Смык  кашлял,  колотя  раскрытой
ладонью по  ободу  руля,  блондин  отобрал  у  него  флягу,  протер  ладонью
горлышко, сделал микроскопический глоток, завинтил крышку и спрятал флягу  в
карман.
   - Это, по-вашему, не отрава?  -  прокашлявшись,  сипло  спросил  Смык.  -
Предупреждать же надо! Так ведь можно и в ящик сыграть!
   - Впервые вижу человека, который утверждает, что может сыграть в ящик  от
глотка медицинского спирта, - спокойно заметил  блондин,  по-прежнему  глядя
мимо Смыка. - Ты весьма любопытный экземпляр. На твоем месте  я  завещал  бы
свое  тело  какому-нибудь  анатомическому  театру  на  предмет  вскрытия   и
подробного исследования.
   - Но-но, - сказал Смык, запуская двигатель. Упоминание  об  анатомическом
театре ему не понравилось, но спирт действительно помог. От  него  по  всему
телу разлилось приятное мягкое тепло, руки  перестали  трястись,  и  Смык  с
удовольствием ощущал, как постепенно утихает противная внутренняя дрожь,  не
отпускавшая его с  той  минуты,  когда  блондин  велел  свернуть  в  лес.  -
Слушайте, а еще капельку вашего лекарства принять нельзя? Вдруг все-таки  не
умру...
   - Ты сначала это перевари, - ответил блондин, закуривая сигарету. - А  то
окосеешь на ста пятидесяти километрах в час, и бравые  московские  спасатели
будут долго разбираться, где тут ты, где я, а где этот бородатый придурок.
   - Я аккуратно езжу, -  возразил  Смык,  задним  ходом  выводя  машину  на
обочину шоссе.
   - Аккуратно ездить нам с тобой сейчас некогда, - уведомил его блондин.  -
Регистрация на рейс начнется через двадцать минут, так что... Опаздывать нам
нельзя.
   - А кто полетит? - спросил Смык,  разворачивая  машину  и  втыкая  первую
передачу. - Вы?
   - Чего я там не видел, - равнодушно отозвался блондин.  -  Я,  братец,  в
Штатах десять лет проработал и нахлебался тамошнего дерьма. Так что  полетит
он.
   Последние  слова  сопровождались  небрежным  кивком  в  сторону   заднего
сиденья, где в уголке в позе задремавшего пассажира сидел труп в  надвинутой
на глаза широкополой шляпе. Смык старательно осклабился, давая  понять,  что
оценил шутку, хотя юмор блондина даже ему показался чересчур мрачным.
   До аэропорта добрались без приключений. Блондин молчал, и Смык был  этому
рад. Он боялся своего попутчика и  не  видел  в  этом  ничего  зазорного.  В
зеркало заднего вида Смык не смотрел, поскольку в нем виднелась  испачканная
дорожной грязью шляпа Голобородько, и при виде  этой  чертовой  шляпы  Смыка
немедленно начинали одолевать неприятные мысли о  том,  что  находилось  под
ней.
   Он гнал машину в Шереметьево-2, невольно размышляя о том,  кем  мог  быть
сидевший рядом с  ним  хладнокровный  убийца.  Он  сказал,  что  десять  лет
проработал в  Соединенных  Штатах.  Интересно,  кем?  Каким-нибудь  торговым
представителем? Ох, вряд ли... То есть называться он мог как угодно, но  его
настоящая работа наверняка заключалась в промышленном или военном  шпионаже.
Вон какая рожа - чистый упырь! И Алитета свет Петрович