Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
- пообещал Юрий, по-прежнему безмятежно глядя в темное
небо, расчерченное летящими пятнами проносящихся над головой фонарей. - Я
ведь вам, господин писатель, ни фамилии, ни даже имени своего не говорил. По
вашей же просьбе, между прочим. Вы мне тогда заявили, что все равно, мол, не
запомните, так что и стараться не стоит. Ну что, я выиграл конфетку?
- И бесплатный круиз по магаданским лагерям в придачу, - проворчал
Самойлов.
Юрий приподнял голову и покосился на него, чтобы посмотреть, каково
Георгиевскому кавалеру в западне, в которую он угодил. Оказалось, что
господин литератор чувствует себя вполне комфортно: развалившись за рулем,
он небрежно вел машину в неизвестном направлении. Губы его были сложены
дудочкой, словно он собирался засвистеть, брови весело ходили вверх-вниз по
плавно переходящему в затылок бледному лбу.
- Экий ты... - сказал наконец Самойлов и снова замолчал, подыскивая
подходящее слово. - Экий ты медведь! Разве так можно? Человек тебя выручил,
и не в первый раз, между прочим, а ты изловчился - и мордой его, родимого,
об стол! И чего ты добился? Думаешь, я сейчас расплачусь, сопли распущу и
все тебе как на духу выложу? Черта с два! Не твоего ума дело, откуда я про
тебя узнал и через кого за тобой следил. Ты мне нужен, и, судя по твоей
сегодняшней выходке, с тобой уже можно говорить о деле. А людей своих я
никому не сдаю: ни ментовке, ни чеченцам, ни Господу Богу. А тебе, сопляку
бестолковому, и подавно не сдам. Поймал он меня!.. Да кому это нужно - от
тебя прятаться? Ты на Казанском чего делал? Правильно, чеченам морды бил. А
я тебе, дураку, что предлагаю? То же самое, мать твою, но за деньги! За
доллары, ясно?
- Да ясно, ясно, - проворчал Юрий. - Не надо так кипятиться. Просто я не
люблю, когда меня за мальчика держат. Фляга ваша с вами? Дайте хлебнуть,
если не жалко.
Самойлов полез за пазуху, вынул оттуда посеребренную плоскую фляжку и
протянул ее Юрию. Лежа на откинутом сиденье, Юрий медленно отвинтил
колпачок, положил теплое горлышко на нижние зубы и сделал неторопливый
длинный глоток. Коньяк прошел как по маслу, и он с удовольствием отхлебнул
еще.
- Поаккуратнее там, - забеспокоился Самойлов. - Ишь, присосался, как
клоп! Оставь хоть пару глотков!
- Оставлю, - пообещал Юрий, снова опрокидывая флягу.
Самойлов указательным пальцем втолкнул кассету в приемную щель магнитолы,
отобрал у Юрия флягу и сделал богатырский глоток. Просторный салон
наполнился чистыми, как горный хрусталь, звуками штраусовского вальса
"Голубой Дунай".
Огромный черный лимузин, сверкая фарами, мчался сквозь озаренную мутным
неоновым сиянием ночь, а внутри него, пронизывая каждую клеточку тела,
звучала музыка.
Глава 15
Коньяк у Самойлова оказался на высоте. Юрий махнул на все рукой и решил
плыть по воле волн. В конце концов, Самойлов второй раз вытащил его из-за
решетки вовсе не для того, чтобы завезти в какой-нибудь темный угол и
придушить голыми руками или пристукнуть гаечным ключом... Конечно, уличать
лауреата и кавалера в неумелой лжи не стоило, но Юрию было глубоко наплевать
на уязвленное самолюбие литератора. Кстати, тот, похоже, не очень-то и
обиделся. Знаменитая прабабка Юрия говорила про таких, как Самойлов: "Плюнь
дураку в глаза скажет: божья роса".
Вспоминая прабабку, Юрий неторопливо потягивал коньяк, следя слипающимися
глазами за убаюкивающе-монотонным мельканием проносившихся мимо фонарей.
Как-то незаметно для себя самого он осушил фляжку до дна. Угрызения совести
были сметены и отброшены в сторону тем простым фактом, что он все равно
испортил дело своим необдуманным набегом на Казанский вокзал, и теперь нужно
было начинать с нуля. "Если вообще стоит начинать, - подумал Юрий, в
последний раз встряхивая пустую фляжку и ловя языком скатившуюся из горлышка
одинокую янтарную каплю. - Какого черта мне спокойно не живется? Опять влез
в историю, из которой неизвестно, как вылезти. Валиева убили... Да разве его
одного? За всех ведь не отомстишь. И кто я такой, чтобы вершить суд и
расправу? Нет, к черту, так я ничего не придумаю. Завтра. Завтра, на свежую
голову, после кружечки пивка, после душа и бритья, после плотного завтрака
на серебре и фарфоре... А сегодня я беру тайм-аут. Хватит с меня на сегодня
сложностей. Я спать хочу, черт бы вас всех побрал".
И он действительно уснул под бесконечные звуки вальса, уронив на колени
пустую фляжку, с незакуренной сигаретой в углу рта. Самойлов покосился на
него, хмыкнул и немного убавил громкость стереосистемы.
Было уже три часа ночи, когда длинный приземистый "ЗиЛ", прошуршав
покрышками по мокрому асфальту, остановился перед подъездом заново
отделанного четырехэтажного дома с полукруглыми эркерами и высокой крышей,
покрытой зеленой металлочерепицей. Заглушив двигатель, Самойлов посмотрел на
часы и озадаченно поковырял в ухе оттопыренным мизинцем. Время было самое
что ни на есть глухое. Конечно, хозяин он, и перечить ему никто не станет,
но дразнить гусей все-таки, пожалуй, не стоило. Ввались он в три часа ночи
один, и то, пожалуй, было бы не совсем удобно, а тут еще с этим пьяным
амбалом, у которого разбита морда и вся куртка в крови...
Он задрал голову и отыскал четыре окна наверху, под самой крышей. Окна
были темными. "Спит, - подумал Самойлов с внезапным раздражением, хотя в
том, что кто-то спал в три часа ночи, по идее, не было ничего странного. -
Нажралась моего коньяка.., совсем как этот.., и дрыхнет без задних ног. А я
тут сиди и думай: разбудить мне ее или не разбудить?
И это за мои же деньги!.."
- Эй, - окликнул он Филатова и толкнул его в плечо, - вставай, приехали!
- Убери руки, сволочь, - не открывая глаз, но очень внятно сказал
Филатов, - а то как приехал, так и уедешь. Мне и здесь неплохо.
Произнеся эту коротенькую речь, он повернулся на бок, захрапел и больше
не реагировал ни на голос Самойлова, ни на толчки. Толчки, впрочем, были
довольно осторожными: Георгиевский кавалер основательно побаивался кулаков
своего пассажира, которые тот мог спросонья пустить в ход, даже не
удосужившись посмотреть, кто перед ним.
- А, чтоб тебя! - выругался он наконец, ощущая полнейшее бессилие. Не
могло быть даже речи о том, чтобы в одиночку дотащить этого бугая хотя бы до
дверей подъезда. А уж поднять его на четвертый этаж, хотя бы даже и в лифте,
- нет, это было просто смешно. - Ну что за сволочь! Связался с тобой, как с
фальшивой монетой!
Он распахнул дверцу. Под потолком салона автоматически вспыхнул мягкий
рассеянный свет. Спустив одну ногу на асфальт, Самойлов снова замер в
нерешительности. Конечно, можно было вопреки своим планам и данному жене
обещанию заночевать здесь, в уютной квартирке, обставленной в соответствии с
его собственными представлениями о роскоши и к тому же на его кровные
денежки. Можно было также сделать вид, что салон его машины пуст, загнать ее
в гараж и провести остаток ночи дома. Этот вариант был даже
предпочтительнее, но, как и первый, имел один существенный недостаток:
Филатова, этого непредсказуемого и опасного медведя, пришлось бы оставить
без надзора до самого утра. Предоставленный самому себе, он мог спокойно
проспать до полудня, но с таким же успехом мог проснуться через полчаса,
завести двигатель, соединив провода напрямую, и укатить на поиски
приключений.., или просто хлопнуть дверцей и уйти, чеша затылок и пытаясь
сообразить, как это его сюда занесло. Разыскать его будет, конечно, совсем
несложно, но такого удобного с психологической точки зрения момента,
возможно, придется ждать еще долгие месяцы...
Где-то в глубине темного двора мягко хлопнула дверца автомобиля, и через
несколько секунд Самойлов услышал приближающиеся шаги. Он вздрогнул и
рефлекторным движением засунул руку за лацкан пальто. Пальцы сразу же
нащупали нагревшуюся под мышкой рубчатую рукоятку пистолета, и литератор
немного успокоился. Ему пару раз приходилось демонстрировать висевшую у него
за пазухой штуковину охотникам за чужими бумажниками. Вид ее действовал
безотказно, отбивая даже у самых отчаянных всякое желание испытать на себе
действие этой карманной мортиры, и Аркадий Игнатьевич каждый раз невольно
сожалел о том, что грабители так и не дали ему возможности хоть раз спустить
курок. Стрелять по мишеням в тире или по пустым бутылкам на даче - совсем не
то, что всадить пулю сорок пятого калибра в брюхо живому подонку. Совершенно
не то.
Спохватившись, он протянул руку и перекинул пластмассовый рычажок
выключателя. Потолочный плафон в салоне "ЗиЛа" послушно потух. Самойлов на
ощупь отстегнул язычок открытой кобуры и наполовину вытащил из нее пистолет.
Его большой палец уверенно лег на предохранитель и бесшумно сдвинул
металлический флажок вниз, освобождая затвор. Теперь оставалось только
взвести курок, и можно было выходить один на один хоть с самим Джеком
Потрошителем.
- Спокойно, - донеслось из темноты, - свои. Самойлов вгляделся в
подошедшего человека и с трудом рассмотрел длинное костистое лицо, скрытое
широкими полями мягкой фетровой шляпы, и просторный кожаный плащ, который
тускло поблескивал в темноте, как срез спрессованной в брикет черной икры.
- А, - с ноткой разочарования сказал Аркадий Игнатьевич, - это ты. Ты что
тут делаешь - шпионишь?
- Опять нажрался, - констатировал обладатель костистой физиономии и
фетровой шляпы. - Меня Понтиак прислал. Ты же сам просил присмотреть за этой
твоей шлюхой.
- Ага... Только она тебе никакая не шлюха. Знай свое место, дружок!
- Мне она никто, - согласился присланный Понтиаком человек. - А тебе -
шлюха. Поэтому я так и говорю: твоя шлюха. А я тебе не дружок. Дружок - это
собачья кличка. А человек - не собака, пока это не доказано в суде. По всем
понятиям так, гражданин писатель.
- Ну, понеслось! - с отвращением произнес Самойлов. - Не хватало мне еще
с тобой посреди ночи разбираться. Помоги вот лучше этого коня на четвертый
этаж втащить.
Бандит в кожаном плаще нагнулся и через плечо Самойлова заглянул в салон.
- То-то же я смотрю, - сказал он, - что ты ни мычишь, ни телишься. Да,
проблема... Кто это у тебя там?
- Хрен в пальто! - огрызнулся Самойлов. - Боец твой, которого ты мне
нахваливал, вот кто. Тоже мне, боец: засосал пол-литра и вырубился.
- Это ни о чем не говорит. Железо тоже устает. Только оно, когда устанет,
обязательно ломается, а этот проспится и будет как новенький. Будить
пробовал?
- Пробовал. Отстань, говорит, сволочь, а то как наверну...
- И ты отстал. - Человек Понтиака понимающе кивнул головой. - А говоришь,
плохой боец. Сам-то дотронуться до него боишься. Ладно, чего долго базарить.
Весь дом перебудим, а народ здесь, сам знаешь, нервный. Не хватало еще с
ментовкой разбираться. Берем его - и вперед! Ключ от квартиры есть?
Самойлов недовольно фыркнул в ответ на предположение, что у него может не
быть ключа от квартиры, в которой живет его содержанка, обошел машину
спереди и рывком распахнул дверцу.
Кряхтя и отпуская крепкие словечки, они вдвоем выволокли тяжеленного
Филатова из машины. Костлявый тип в широкополой шляпе захлопнул дверцу,
небрежно поддав ее коленом.
- Поаккуратнее, - недовольно проворчал Самойлов.
Костлявый промолчал, полностью сосредоточившись на том, чтобы удерживать
в вертикальном положении бесчувственное тело завербованного Самойловым
бойца. Голова Филатова безжизненно болталась из стороны в сторону, ноги
волочились по асфальту, как два набитых песком мешка. С огромным трудом
преодолев несчастные пять метров, они остановились перед парадной дверью, и
задыхающийся Самойлов дрожащим от напряжения пальцем настучал код на панели
домофона, дважды перепутав при этом цифры.
Наконец дверь распахнулась, и они втащили Филатова в подъезд, разбудив
своим пыхтением и громким шарканьем гулкое эхо, которое шарахалось из
стороны в сторону, отскакивая от стен и по спирали поднимаясь вверх по
лестничной клетке.
Кабина лифта к их немалому облегчению оказалась на первом этаже. Они
затолкали Филатова в лифт, с огромным трудом пресекая его поползновения
разлечься на полу, и костлявый, шляпа которого нелепо сбилась на одну
сторону, локтем нажал на кнопку четвертого этажа.
- Черт, - сказал он, - ну и работенка. Зато Понтиак будет доволен. Если
удастся подписать этого быка на дело, у нашего Понтюши одной головной болью
станет меньше. А нам это с тобой, господин литератор, зачтется.
- Зачтется, зачтется, - пропыхтел Самойлов. - Только я не пойму, что это
ты ко мне в напарники лезешь? Тоже мне, коллега выискался! Я с такими, как
ты, сроду на одной доске не стоял, заруби это на своем длинном носу!
- Сроду, может, и не стоял, зато теперь стоишь, - резонно заметил
костлявый. - Да ты не пыжься так, а то ненароком в штаны навалишь. Знаешь,
как один такой сам себя обманул? Не знаешь? Так я тебе скажу. Хотел человек
воздух посильнее испортить, да не рассчитал маленько и обгадился при всем
честном народе. Так что успокойся, Вальтер Скотт. Ты мне нужен ровно столько
же, сколько я тебе. Я таких, как ты, в детстве по стенкам размазывал. Эх,
вернуть бы те времена!
- Размечтался, - проворчал Самойлов.
- Вот то-то и оно. Работа есть работа, а кто кому нравится - дело
десятое. Мне с тобой, в конце концов, детей не крестить.
- Боже упаси! - сказал Самойлов.
Кабина наконец остановилась на четвертом этаже, и процессия, со стороны
напоминавшая скульптурную композицию какого-нибудь заядлого баталиста,
шаркая, спотыкаясь, изрыгая невнятную брань и истекая трудовым потом,
добралась до отделанных красным деревом стальных дверей одной из двух
выходивших на площадку квартир. Самойлов принялся шарить по карманам в
поисках ключа. Костлявый некоторое время боролся с удвоившейся тяжестью, но
вскоре понял, что его потуги приведут лишь к тому, что вместо одного упадут
двое, и выпустил свою ношу. Филатов рухнул на выложенный каменными плитками
пол, как тонна кирпичей, пробормотал что-то невнятное и затих, широко
раскинув руки и ноги.
Замок со щелчком открылся. Самойлов распахнул дверь, и словно в ответ на
это в прихожей вспыхнул свет.
- Что происходит? - поинтересовался недовольный женский голос.
Костлявый ухмыльнулся: обладательницу голоса можно было понять. Не каждая
женщина стерпит, когда муж является домой под утро с двумя дружками, один из
которых похож на жертву зверского убийства, хотя всего-навсего немного не
рассчитал свои силы в процессе "культурного отдыха". Но когда подобные
номера выкидывает лысый брюхатый любовник, это может довести до белого
каления даже ангела.
Насколько было известно костлявому, содержанка писателя Самойлова ангелом
не была.
- Подожди здесь, - через плечо бросил ему Самойлов и исчез в квартире.
Дверь за ним закрылась. Костлявый несколько раз глубоко вдохнул и
выдохнул, чтобы восстановить дыхание, привалился плечом к стене и
неторопливо закурил, с интересом разглядывая распростертое на плиточном полу
бесчувственное тело.
- Лежишь? - спросил он с непонятной интонацией. - Ну, лежи, лежи, если
тебе так удобнее. Козел ты, конечно, Инкассатор. Мог бы хоть немного ногами
пошевелить, а не висеть, как стариковская мошонка между ног. Да что с тебя
возьмешь?
Лежавший на полу человек ничего не ответил, продолжая дышать глубоко и
размеренно, как мощный насос. Через пару минут замок снова щелкнул, дверь
беззвучно приоткрылась, и вышедший из нее Самойлов помог костлявому волоком
втащить Филатова в квартиру. Они проволокли его по длинному коридору, где
его старая куртка легко скользила по гладкому паркету, втащили, сминая
толстый персидский ковер, в гостиную и с дружным стоном немыслимого
облегчения взвалили на диван.
- Сук-кин кот, - вытирая влажный лоб, выдохнул Самойлов. - Тяжеленный,
зараза! Останешься с ним до моего прихода. Говори что хочешь, но сделай так,
чтобы он меня дождался. Только драться с ним не вздумай, все мне тут
переломаете. Если до этого дойдет, пусть лучше уходит к чертям собачьим.
- Этого ты мог бы и не говорить, - заметил костлявый, с удобством
располагаясь в глубоком кресле.
- Она, - Самойлов кивнул в сторону спальни, - вам мешать не будет. Тут я
все уладил. Но чтобы ты ее пальцем не тронул! Сам не трогай и ему не
позволяй.
Тонкие бескровные губы костлявого медленно раздвинулись в издевательской
улыбке. Он снял свою шляпу, аккуратно положил ее на краешек вычурного
резного комода и после этого сказал, пародируя Самойлова:
- Боже упаси!
***
Когда костлявый, заперев за Самойловым дверь и сняв в прихожей свой
тяжелый кожаный плащ, вернулся в гостиную, Филатов уже сидел на диване,
положив ногу на ногу и скрестив руки на груди. Вид у него был слегка
усталый, но совершенно трезвый, а взгляд, которым он встретил костлявого, не
предвещал ничего хорошего. Встретившись глазами с Инкассатором, костлявый
невольно содрогнулся от неприятных воспоминаний. Он чувствовал себя неуютно,
несмотря на полный джентльменский набор, разместившийся в его карманах и за
поясом брюк: пистолет "ТТ", пружинный нож оригинальной зековской выделки с
острым, как бритва, лезвием и тяжелый хромированный кастет американского
производства с отверстиями для пальцев и со страшными треугольными шипами на
рабочей стороне, Все это было хорошо и даже расчудесно, но не могло служить
гарантией безопасности, когда дело касалось Инкассатора.
Стараясь ничем не выдать себя, странный знакомый Самойлова жестом призвал
Юрия к молчанию и плотно прикрыл дверь, ведущую в прихожую. После этого он
занял полюбившееся ему место в глубоком кожаном кресле, закурил и дружелюбно
предложил:
- Поговорим? Не знаю, как ты, а лично я рад видеть знакомое лицо.
- А вот я по твоей харе совсем не соскучился, майор, - непримиримо сказал
Филатов. - И как у тебя наглости хватило после всего, что было, снова
показаться мне на глаза?
Тот, кого Юрий назвал майором, брезгливо поморщился.
- Давай без мелодрамы, - попросил он. - Я знаю, бывают люди, которых
хлебом не корми, только дай попереживать по поводу чьей-нибудь загубленной
любви, но для меня от всего этого за версту разит дешевкой и враньем.
- Стоп, майор, - перебил его Юрий. - Если ты хочешь, чтобы у нас
состоялся хоть какой-то разговор, давай договоримся о терминах.
- Разберемся по понятиям, - устало перевел майор.
- Вот именно. Я не собираюсь говорить с тобой о любви, дружбе, вере в
людей и прочих вещах, о которых взрослые люди в наше время вспоминают только
тогда, когда их детишки садятся на иглу. Я говорю о заложнице, которую ты
спокойно оставил в руках у Графа и которую позволил застрелить уже после
того, как я ее оттуда вытащил. Я, черт бы тебя побрал, говорю о четырех с
половиной миллионах баксов, за которые полегло столько народу и которые все
равно уплыли в руки бандитов, потому что счет, видите ли, был номерной.
- А я тебе еще тогда говорил, - перебил его майор, - отдай нам Графа и
деньги и можешь быть свободен. Нам! А ты вместо этого покрошил Графа вместе
с охраной в капусту, а деньги, как последний идиот, торжественно отнес в
банк, откуда их мог забрать только тот, кто знал номер счета. А все почему?
Все потому, что кто-то, видите ли, не хотел пятнать себя сотрудничеством с