Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
о не повернуться. Здесь сидело пятеро
незнакомых Юрию мужчин, и Филатов поразился тому, как они ухитрились здесь
разместиться. На столе, под столом и на подоконнике стояли пустые и полные
водочные бутылки, перемежавшиеся с пивными. Служившая главным украшением
скудно сервированного стола вместительная пепельница была переполнена
окурками. Дым заполнял весь объем кухни от пола до потолка мутным серым
облаком, усиливая сходство помещения с печной трубой. Присутствующие
повернули к Юрию головы. Испытывая некоторую неловкость, он поздоровался.
Некоторые из гостей Валиева просто кивнули в ответ, кто-то сказал:
"Здравствуйте", а кто-то буркнул: "Привет".
Валиев вошел в кухню следом за Юрием, неся перед собой стул. Он поставил
стул позади Филатова и с трудом протиснулся мимо него к своему месту. Сидя
на табуретке спиной к газовой плите и лицом к столу, он мог, не вставая,
дотянуться до шкафчика с посудой или до мойки. Отыскав чистый стакан и
вилку, Валиев разместил их на столе и разлил водку.
- Давайте за знакомство, - сказал он. - Это Юра. Он мой хороший приятель
и, как выяснилось, с некоторых пор является нашим коллегой. Судя по всему,
он еще не успел вникнуть в суть дела, но очень скоро вникнет.
- Куда ж он денется, - поднимая стакан, проворчал грузный седеющий
мужчина в затемненных очках. Он один из всех присутствующих был при пиджаке
и галстуке. - В наше время проблемы искать не надо, они сами кого хочешь
найдут. Добро пожаловать в клуб неудачников, приятель. Я Алексей Михайлович.
- Как Романов, - не удержавшись, пробормотал Юрий.
- А я и есть Романов, - внезапно развеселившись, сообщил Алексей
Михайлович. - Батя у меня был монархист. Всю жизнь искал доказательства
своего родства с царской фамилией. Ни хрена он, конечно, не нашел, зато я
теперь полный тезка царя-батюшки. Слабое утешение, если учесть, что батю в
дурдоме сгноили...
Остальные четверо тоже представились, чокаясь с Юрием. Он еще не совсем
понимал, что здесь происходит и кто эти люди, но чувствовал, что они
собрались не просто так, а по какому-то очень важному для них делу. Слова
Валиева о том, что Юрий теперь их коллега, тоже были непонятны. Кто они -
частные таксисты или, может быть, просто безработные? Юрий усмехнулся и
залпом выпил водку.
- Вот я и говорю, - продолжил прерванный разговор сутулый очкарик с
длинной лошадиной физиономией и почти карикатурными прядями волос над ушами.
Его лысина лоснилась, как бильярдный шар, но в отличие от шара была не
круглой, а какой-то угловатой, ребристой, с острым гребнем посередине,
похожим на ребро жесткости или гребень пожарной каски. - Профсоюз нам нужен,
господа извозчики. Ты, Михалыч, не кривись. Я не про те профсоюзы, которые у
нас раньше были. Это не профсоюзы, а так, бабские затычки... А настоящий
профсоюз - это сила. С налогами давно пора разбираться, и вообще, какой-то
официальный статус нам бы не помешал. А главное, если мы друг за друга будем
держаться, "звери" живо об нас зубы обломают.
- Поешь ты, конечно, красиво, - вступил в разговор кряжистый черноволосый
мужик с грубыми руками работяги. Его пальцы, державшие дымящуюся сигарету,
были желто-коричневыми от никотина. - Заслушаться можно! Вроде все так и
есть, как ты говоришь. Только больно уж все гладко у тебя получается. Народ
у нас сам знаешь какой. Может, и пойдут в твой профсоюз, чтобы от компании
не отбиваться, а как дойдет до дела - скажем, чеченам зубы посчитать или
хотя бы взносы уплатить, - сразу же в кусты. Сколько бы вы с Серегой, - он
ткнул сигаретой в сторону Валиева, - ни кричали, что надо держаться вместе,
каждый все равно сам по себе. Это на собрании каком-нибудь мы вместе или,
скажем, на стоянке, когда клиента поджидаем, а баранку каждый крутит в
одиночку, и домой возвращается сам по себе, и за семью свою сам отвечает,
один, а не вместе с профсоюзом.
- Ты еще скажи, что и умирает каждый в одиночку, - скривился очкарик.
- А это, чтоб ты знал, самое первое, что мне в голову пришло, когда вы с
Серегой агитацию начали, - угрюмо откликнулся черноволосый. - Просто не хочу
накаркать.
- Да дело даже и не в этом, - слегка раздраженно вставил Романов. -
Конечно, каждый сам по себе, но это до поры. Когда прижмет, люди сами в кучу
собьются. Но, как я понял, вы хотите, чтобы все было по закону. Но это же,
черт подери, такая волокита! Вы хотя бы знаете, сколько порогов вам придется
обить и скольким чиновничьим рожам поклониться? Как представлю себе это,
просто мурашки по коже бегут. По мне чеченцы лучше.., да и дешевле, если уж
на то пошло. И потом, кто будет этим заниматься - всей этой беготней и
стоянием в очередях?
- Этим могу заняться я, - обронил до сих пор хранивший молчание Валиев.
Сидевший в углу светловолосый парень в свитере с растянутым воротом,
выглядевший самым молодым из присутствующих, повернулся к хозяину. Он все
время щурился, словно сидел за рулем едущей навстречу утреннему солнцу
машины.
- Ты, Русланыч, мужик деловой, - сказал он, - авторитетный и все такое. И
идея твоя мне нравится. Собраться в кучу и дать этим чуркам в репу! У меня,
если честно, давно руки чешутся... Но вот ты говоришь: я, мол, это все
организую и пробью. Выходит, ты будешь по кабинетам бегать, зарабатывать не
сможешь. Мы, как честные люди, станем помогать материально, потому как семью
кормить тебе все равно надо. Я не против, конечно. А только не получится ли
так, что ты сам бюрократом заделаешься? Если есть официальная организация,
кто-то же должен заниматься всякими бумажками, планами, отчетами... Может,
тебе просто надоело баранку крутить? Может, ты хочешь, сидя в мягком кресле,
бумажки перекладывать, пока нас на улицах будут долбить - "звери" с одной
стороны, а эти гниды из таксопарков - с другой? Если так, то я пас. Я потому
и пошел в извозчики, что не люблю над собой командиров. Я сам себе хозяин,
понятно? Мало мне кровососов, так теперь еще и профсоюз какой-то... Я считаю
так: надо наших собрать - чем больше, тем лучше. Сговориться всем вместе и
послать "зверей" подальше. А еще лучше просто размазать их, козлов, по
асфальту - всех, кого поймаем. Плевать, что у них оружие. Оружие нынче не
проблема, были бы бабки. А профсоюзы эти всякие - фуфло совковое. Видали мы
эти профсоюзы во всех видах. Слыхал, что на днях в Быково было? Вот так и
надо действовать. Только подготовиться как следует, а не нахрапом...
- Я там был, - сказал Юрий. На кухне сразу стало тихо. Все выжидательно
повернулись к нему. Обвинение в адрес Валиева было на время забыто. - Заехал
случайно, ну, и... Я, конечно, человек новый, вы меня не знаете, и в
проблемах ваших я пока не разбираюсь. Но в Быково я видел просто озверевшую
толпу. А толпа без хорошей организации - это тело без головы. Знаете, как
курица, которой башку оттяпали, а она по двору бегает. Кровища во все
стороны, перья летят, пыль столбом... Вот это самое в Быково и было.
Попроламывали друг другу черепа, перекалечили машины, а теперь в кутузке
отдыхают. Кому от этого легче? А что касается бумажек, делопроизводства и
прочей бюрократии, так этим любая женщина может заниматься. Наймите девочку,
дайте ей компьютер... Да и нанимать никого не надо. У вас же жены имеются,
насколько я понимаю. Бумажки - самое что ни на есть женское дело. Только я
никак не пойму, зачем такие сложности. Не хочешь отстегивать - не
отстегивай. Держи под рукой монтировку или, на крайний случай, пистолет себе
купи... Пугнешь разок, от тебя и отстанут.
- Э, - разочарованно сказал тезка царя и махнул рукой, - это ты, брат,
загнул. Я поначалу даже заслушался, Ты дельные вещи говорил, правда. А
насчет того, чтобы просто не платить... Ты что, с луны свалился?
Черноволосый мужик, который представился Володей, криво ухмыльнулся и
закурил очередную сигарету.
- Ты, я вижу, парень крепкий, - сказал он Юрию, - и морда у тебя, извини,
как у бронетранспортера. По глазам видно, что ни хрена ты не боишься. Но
скажи честно: ты с чеченцами хоть раз дело имел?
- Имел, - сказал Юрий, - В Грозном.
- Угу, - ничуть не смутившись, кивнул чернявый Володя. - В Грозном,
значит. Ну и где ты теперь? Скажи спасибо, что живой остался. Так там вокруг
тебя свои были, и все с оружием. А тут ты один как перст, и всем на тебя
начхать. Раздавят как букашку, и мокрого места не останется. Сначала
работать не дадут, кислород перекроют, а потом, если не перестанешь
рыпаться...
Он замолчал и сделал недвусмысленный жест, резко чиркнув ребром ладони по
горлу.
- Да, - поддержал его до сих пор не проронивший ни слова мужчина с
внешностью медленно спивающегося интеллигента. Юрий припомнил, что его зовут
Андреем Григорьевичем. - Это за ними не задержится. Нож под ребро или пуля в
голову, и концы в воду.
- М-да, - сказал Юрий. - Запугали вы меня, мужики, просто до дрожи в
коленях... А в милицию обращаться не пробовали?
- Их даже ОБОП не трогает, - ответил ему Валиев. - Не справляются. Их
хватает только на то, чтобы контролировать торговлю оружием и наркотой, да и
то... А для настоящей боевой операции у них кишка тонка. Я сам видел: у них
есть специальный журнал, в котором данные на всех крупных урок в городе.
Сидит долдон в погонах и прямо при мне напротив чьей-то фамилии жирно так
выводит: "Убит".
Юрий рассеянно принял из чьей-то руки открытую бутылку пива и с
удовольствием сделал несколько крупных глотков.
- Не знаю, мужики, - сказал он. - Я вам не указ и лезть в ваши дела не
собираюсь. Лично я уверен, что могу за себя постоять, и никому ничего
отстегивать не буду. А вы, если не можете драться в одиночку, конечно,
организовывайте свой профсоюз или как он там у вас будет называться... Нужен
буду - зовите. Я-то, в отличие от вас, действительно один как перст. Мне
рисковать некем, кроме себя самого." Кстати, Серега, а где твои?
- Где ж им быть, - ответил Валиев. - Жена на работе, дочка в детском
саду.
- Привет им, - вставая, сказал Юрий. Он поставил на стол недопитую
бутылку пива и положил рядом с ней принесенную для дочери Валиева шоколадку.
Валиев проводил его до дверей.
- Ты извини, - сказал ему Юрий. - Я, наверное, немного нахамил. Просто не
хотелось на публике входить в детали. Секрет, известный хотя бы троим, - это
уже не секрет. Ты затеваешь опасное дело, Серега. Если вы действительно
хотите схлестнуться с чеченцами, то это смертельно опасно. Будь осторожен и,
если что, зови меня на подмогу. Сразу же, понял? Обещаешь?
Валиев серьезно кивнул. Они пожали друг другу руки и расстались.
Глава 7
У нее были роскошные темные волосы и огромные карие глаза, в которых
светился пытливый ум. Улыбка у нее была ослепительная и полная мягкого
очарования, которую невозможно подделать, но наедине с собой Таня улыбалась
очень редко, а когда это все-таки происходило, ни шарма, ни очарования в ее
улыбке не оставалось: это была улыбка холодного торжества. Такой улыбкой
могла улыбаться кобра, только что убившая огромного льва одним-единственным
укусом. Таня была опаснее любой кобры, но укусы ее, в отличие от змеиных,
были сладкими и убивали не сразу, а постепенно.
Она отошла от зеркала и взяла из стоявшей на вычурном, под старину,
комоде серебряной шкатулки длинную сигарету. Прикурив от изящной золотой
зажигалки, она опустилась в глубокое кожаное кресло. Никотин плохо влиял на
цвет зубов и лица, но отлично успокаивал нервы. О вреде, который курение
наносило здоровью, в Танином случае говорить было бы смешно.
Она сидела в кресле и рассеянно разглядывала знакомую до мелочей
роскошную и претенциозную обстановку гостиной. Рядом с сигаретницей на
комоде стояла фотография в безвкусной бронзовой рамке. На фотографии был
изображен полноватый мужчина с холеным жирным лицом и обширной лысиной,
сидевший за заваленным бумагами письменным столом на фоне книжных полок.
Фотография была удачной - человек, который делал снимок, был настоящим
художником и вытянул из натуры все, что можно, - но его замысел провалился:
изображенный на фотографии субъект все равно выглядел самодовольным идиотом,
кривляющимся на потеху публике. Не спасало ни значительное выражение лица,
ни золоченые корешки солидных томов на заднем плане:
Гегель, Кант, Спиноза, Достоевский... В уголке фотографии красовалась
сделанная золотым "паркером" дарственная надпись, на таком расстоянии
казавшаяся просто комбинацией бессмысленных черных закорючек, как будто на
поверхности фотографии завелись черви.
Сравнение показалось Тане удачным. Вот именно - черви! Они уже давно
поджидали ее благодетеля, облизываясь и предвкушая славную пирушку. От этой
мысли становилось немного легче, хотя в последнее время у Тани часто
возникало острое желание ускорить процесс с помощью какого-нибудь
простенького приспособления наподобие кухонного ножа или обыкновенного
молотка.
Она смяла сигарету в хрустальной пепельнице. День только начинался, а ей
уже смертельно хотелось выпить. И не просто выпить, а напиться, чтобы,
явившись сюда, благодетель застал не изысканную содержанку, готовую по
первому слову раздвинуть ножки, а заблеванное, пьяное до бесчувствия тело,
которому будет все равно, что с ним делают. Таня поморщилась. Она понимала,
что "благодетеля" это не остановит. Ну и пусть. Только сначала нужно принять
свою таблетку, чтобы не случилось чего-нибудь неожиданного. На Таниной
совести и так было слишком много смертей. Зачем же убивать того, кто еще не
родился?
Противозачаточные таблетки лежали в другой шкатулке, тоже серебряной,
хранившейся в верхнем ящике комода. Здесь же лежала упаковка виагры.
Отодвигая ее в сторону, Таня снова гадливо поморщилась: с виагрой или без,
ее "спонсор" был жирным похотливым боровом и самовлюбленным ничтожеством.
Никакие препараты не могли изменить этого обстоятельства, и никакие
препараты не могли спасти Таниному спонсору жизнь, потому что он был болен
СПИДом.
Она запила таблетку глотком бренди и, держа высокий стакан в одной руке,
а пузатую бутылку в другой, вернулась в кресло. Здесь она свернулась
калачиком и начала неторопливо, очень методично и целенаправленно
напиваться. Ее блуждающий взгляд то и дело натыкался на фотографию в
бронзовой рамке. Разумеется, идея поместить здесь это фото принадлежала не
Тане. Спонсор сам приволок сюда это сомнительное украшение и полдня слонялся
по квартире, выбирая место, достойное того, чтобы на нем красовался его
портрет. Разумеется, Таня принимала в процессе выбора места для фотографии
живейшее участие. Ей было не привыкать притворяться и изображать бурный
восторг, переходящий в продолжительный и не менее бурный оргазм, в то время
как на самом деле ей хотелось выть от тоски. Правда, имитировать оргазм было
проще, чем улыбаться и мило щебетать в ответ на извергаемый спонсором поток
глупостей и отборной пошлятины. В постели можно было стонать и даже кричать
от отвращения и злости - это сходило за проявление страсти. Иногда она не
отказывала себе в удовольствии как следует исполосовать жирную спину этого
кривоногого ублюдка ногтями. Правда, подобные выходки спонсор не
приветствовал, поскольку всякий раз после этого ему приходилось подолгу
объясняться с женой. Но Тане он прощал все.
"До поры, до времени", - напомнила она себе, в третий раз доверху
наполняя стакан. Пока что он не знает, чем его наградила красивая
содержанка. У него бычье здоровье, и, кроме того, он работает дома за
письменным столом, так что в поликлинике бывает редко. Но когда-нибудь
болезнь, которая исподволь разрушает его организм, станет заметной. Он
побежит к врачу со своими недоумениями, и вот тут-то все и откроется. А
может быть, все выйдет по-другому. Достаточно просто сдать кровь на анализ -
например, во время водительской медкомиссии. Он ведь водитель, вернее, мнит
себя таковым. Машина у него роскошная, но водит он из рук вон плохо, да
вдобавок пьет за рулем и балуется травкой. Таня подумала, какая это будет
злая ирония судьбы, если ее спонсор расшибется в лепешку, сидя за рулем
своего лимузина, так и не узнав, что болен самой страшной болезнью века.
Она снова обвела взглядом обстановку, от которой ее уже тошнило. Нынешний
ее спонсор был щедр. И квартира, и обстановка принадлежали ей, но она была
готова в любой момент сняться с места и исчезнуть, прихватив с собой только
наличные и драгоценности. Сменить паспорт, перекрасить волосы, уехать в
другой город до тех пор, пока болезнь не доконает ее клиента. Без денег она
не останется. Но она опасалась, что когда-нибудь просто не успеет вовремя
унести ноги, и очередная ее жертва просто вышибет ей мозги. Но это сейчас ее
не волновало. Она давно считала себя живым трупом. Смерть расходилась от нее
широкими кругами, как от брошенного в озеро камня. Иногда Тане начинало
казаться, что она безумна - ее месть была слишком жестокой и наверняка
погубила множество ни в чем не повинных людей. Она была красива, и мужчины
липли к ней как мухи. Ни один из тех, кто пытался за ней ухаживать, не
получил отказа, и ни с одним из них Таня не спала больше одного раза. Одного
раза было вполне достаточно. Потом она исчезала. У нее была превосходная
память на лица, и до сих пор ей удавалось избегать встреч со своими
многочисленными жертвами. Она жалела только об одном: больной СПИДом
ублюдок, который изнасиловал ее в семнадцать лет и сделал носительницей
вируса, наверняка уже умер и находился теперь вне пределов досягаемости. Она
не могла даже отыскать его могилу, чтобы плюнуть на нее.
В течение нескольких лет ей покровительствовал уголовный авторитет по
кличке Граф. Он был старинным приятелем ее дяди, и болезнь Тани не была для
него секретом. Одинокая война, которую Таня вела против всего мира, вызывала
в старом мерзавце что-то вроде сочувствия пополам с холодным любопытством.
Граф взял Таню под крыло, и некоторое время она ни в чем не нуждалась,
выполняя взамен кое-какие деликатные поручения. Лучше кого бы то ни было она
могла обеспечить компромат на мешавших Графу людей, оставшись при этом
неузнанной. Многие конкуренты Графа пускали себе пулю в лоб, обнаружив, что
полная неземного наслаждения ночь стоила им не только репутации, но и
здоровья, превратив их в носителей самой страшной из известных современной
медицине заразы. Таня выведывала секреты и сеяла смерть, не испытывая
угрызений совести. Ее совесть умерла в тот день, когда врачи вынесли ей
приговор. Тогда у семнадцатилетней Тани хватило ума исчезнуть. Граф, к
которому она в конце концов прибилась, помог ей окончательно замести следы.
Между поручениями Графа у Тани оставалась бездна свободного времени, и
она выходила на панель. Ей щедро платили, потому что она была хороша в
постели, но ее интересовали не деньги. К деньгам она была равнодушна,
упиваясь местью.
Потом Граф приказал долго жить, изрешеченный пулями из древнего "маузера"
в одной из комнат своего огромного дома. Таня немного жалела о том, что ее
не было поблизости, чтобы насладиться зрелищем того, как из старого мерзавца
делают дуршлаг. То, что одна из этих пуль могла достаться ей, Таню не
беспокоило: это было бы логичным завершением ее биографии. Думая об этом,
она посмотрела на нижний ящик комод