ь  над  лужей
крови, неизвестно откуда налетевшие изумрудные мухи. На фоне
всех  этих шумов ему едва удалось разобрать тихое булькающее
дыхание Петровича. "Пропадите вы пропадом, твари", - подумал
Юрий и начал торопливо сдирать с себя куртку.

                           Глава 6

      В  коридоре было неожиданно прохладно, сумрачно  из-за
темно-синей  масляной  краски,  которой  были  до   половины
замазаны  стены,  и  сильно пахло  больницей.  Чему  же  тут
удивляться, подумал Юрий, это и есть больница,  а  вовсе  не
Дворец пионеров...
      Он  стоял, прислонившись спиной к холодному  округлому
боку голландской печки, вдыхал мертвящий больничный дух и  с
безнадежной  тоской  разглядывал противоположную  стену,  от
которой  отвалился  здоровенный  кусок  штукатурки,  обнажив
квадратики дранки. Штукатурка здесь представляла собой смесь
песка  и обыкновенной глины, в которую не то для надежности,
не  то  просто  по  недосмотру  кто-то  добавил  соломы,   -
соломинки   торчали   из   шероховатого   красно-коричневого
разлома, как свиная щетина. Больше здесь смотреть было не на
что,  если не считать неровно, с потеками выкрашенной  белой
масляной краской высокой двери с табличкой "Операционная" да
засиженного  мухами  санбюллетеня,  убеждавшего  граждан  не
употреблять  в пищу немытые фрукты. Юрий прочел санбюллетень
c&%   трижды  и  успел  во  всех  деталях  изучить  зверские
волосатые  хари микробов, которые, вооружившись зазубренными
ножами,  атаковали  розовый  беззащитный  желудок  какого-то
беспечного  гражданина, забывшего ошпарить  кипятком  яблоки
перед тем, как насладиться их вкусом.
      По  левую  руку от него коридор сворачивал под  прямым
углом. Юрий знал, что там, за углом, тупик, в торце которого
есть окно. В углу у окна стоял огромный пыльный фикус, а под
фикусом имелась шаткая деревянная кушетка, на которую  можно
было  бы  присесть,  если  бы там  уже  не  сидели  рыдающая
Татьянка  и  пожилая  толстая санитарка Алексеевна,  которая
пыталась   Татьянку  утешить.  Глухие  рыдания  Татьянки   и
умиротворяющее бормотание Алексеевны сливались  в  тоскливый
звуковой  узор,  как нельзя более уместный  именно  здесь  и
сейчас.
     Потом высокая белая дверь распахнулась, и в коридор, на
ходу  сдирая  с  ладоней окровавленные  резиновые  перчатки,
вышел  хирург. На пороге он остановился, не глядя сунул  ком
кровавой  резины на услужливо подставленный пожилой  сестрой
металлический поднос, устало стянул с лица марлевую  повязку
и повернулся к Юрию.
      Хирург  был молодой, худощавый и гладко выбритый.  Это
было  немного неожиданно: Юрий был уверен, что в этой  глуши
работают  только  старики, у которых  нет  уже  ни  сил,  ни
стимулов бежать отсюда на все четыре стороны.
     - Жить будет? - спросил Юрий.
     Хирург устало вздохнул и вынул сигареты. Протянув пачку
Юрию, он закурил сам, жадно затянулся несколько раз подряд и
только после этого ответил:
      -  Не  знаю. Честно говоря, шансов у него  мало.  Рана
скверная, и крови он потерял слишком много. Правда, организм
у  него крепкий, но. - В общем, остается надеяться на  чудо.
Все  зависящее от меня я сделал, а остальное в руках Божьих.
Если  выживет, через недельку отправим его в  город,  но  об
этом говорить пока что рано...
      -  В город, - повторил Юрий и невесело улыбнулся. В ту
же  секунду, словно вызванный из небытия его мыслями,  из-за
поворота  появился знакомый Юрию капитан,  для  разнообразия
наряженный  в белый халат внакидку. Свою фуражку  он  нес  в
руке,  а на лошадиной физиономии красовалась приличествующая
случаю  скорбная мина. "Сучий потрох, - подумал Юрий.  -  Ас
оперативной   работы,  непревзойденный  мастер   провокации,
рыболов хренов..."
      -  Здравствуй,  Петр Иванович, - поприветствовал  мент
хирурга,  недовольно покосившись на Юрия. Юрий  ответил  ему
таким  же  холодным  и неприязненным взглядом.  -  Как  твой
пациент, жив?
     - Жив пока, - сдержанно ответил хирург.
      -  Пока? Ну, все мы живы до поры до времени, -  заявил
мент,  и Юрию снова захотелось его ударить, да так, чтобы  у
хирурга  сразу  появился еще один  пациент.  -  Так  он  без
сознания? Или уже очухался?
      -  Не  очухался, - сухо сказал хирург.  Юрий  был  ему
благодарен за эту подчеркнутую сухость. - Вряд ли  он  скоро
/`($%b в себя. Возможно даже, что он не придет в себя вовсе.
Скорее всего не придет.
      -  Почему это? - продолжая изображать идиота, удивился
капитан.
      - Потому, что у нас тут не институт Склифосовского,  -
любезно  проинформировал его хирург. - А этого парня пырнули
так,   что  лезвие  почти  достало  до  позвоночника.  Легче
сказать,  что  у него не задето, чем перечислить  внутренние
повреждения. И это не считая потери крови.
      - Кстати, - сказал капитан, - как насчет орудия уби..,
то есть преступления?
      Хирург  молча  сходил в операционную  и  вынес  оттуда
пластиковый пакет с окровавленным охотничьим ножом.  Капитан
взял пакет за уголок, поднес к глазам и длинно присвистнул.
      -  Знакомый ножик, - сказал он, одним глазом глядя  на
Юрия.  - Я его у Васьки раз пять отнимал, когда он с ним  по
улице  бегал.  Допрыгался,  засранец!  Предупреждал  я  его:
доиграешься... Вот и доигрался. Душегуб!
     Юрий не выдержал.
       -   По-моему,  -  сказал  он,  -  это  ты  доигрался,
оперативный гений. Чего ты добился?
      - Как чего? - мент, казалось, был искренне удивлен.  -
Васька себя проявил - это раз. Медь нашли - это два... Мало,
что  ли?  Преступление,  считай, раскрыто.  Осталось  только
выловить  этого гада. Без жратвы, без дороги, без  денег  он
далеко   не  уйдет.  Здесь  не  Москва,  здесь  надолго   не
спрячешься. Не медведь же он, чтобы в берлоге сидеть.  Жрать
захочет - объявится.
     - Козел ты, капитан, - сказал ему Юрий. - Во-первых, он
уже   объявился,  а  во-вторых,  что  ты  называешь   медью?
Несчастных  пятьдесят метров провода? Упрощаешь, ментяра,  и
совершенно напрасно упрощаешь. Ты хотя бы место преступления
осмотрел?
      -  А  ты  кто такой, чтобы мне указывать? -  окрысился
капитан, и стало совершенно очевидно, что никаких мест он не
осматривал,  поскольку и без того был всем доволен:  вещдоки
были  у  него  на  руках,  главный подозреваемый  фактически
расписался  в своей виновности, так что можно было  спокойно
объявлять   его   в   розыск,  а  протокол   осмотра   места
происшествия составить, скажем, завтра, когда опасный Васька
уйдет подальше, а то и вовсе выдумать из головы - чего  там,
бумага все стерпит...
      Юрий  шагнул вперед и с наслаждением взял капитана  за
галстук.  Краем  глаза  он  заметил,  что  хирург,  который,
оказывается, все еще был здесь, предупредительно отступил  в
сторонку, с интересом наблюдая за развитием инцидента.
      -  Кто  я  такой? - для разгона повторил он, приближая
лицо  к  беспокойно бегающим глазам капитана. -  Даже  и  не
знаю,  кто я. Не то свидетель, не то подозреваемый... Ты  же
знаешь,  в день аварии на ЛЭП мы с Петровичем подрались,  он
же  тебе про это рассказывал. А на ножике этом, поверь, моих
отпечатков   не  меньше,  чем  Васькиных.   Я   этот   ножик
собственноручно точил - прямо сегодня утром, как по  заказу.
И медь нашел не ты, а я. Может, нашел, а может, и подбросил.
Jак  тебе такая версия, Шерлок Холмс? Все не так просто, как
тебе кажется, и никогда не бывает просто, запомни это, мент.
      Он  выпустил капитанский галстук и брезгливо оттолкнул
своего  собеседника  к стене. Хирург вынул  из  пачки  новую
сигарету и беззвучно похлопал в ладоши за спиной у капитана.
Капитан   дернул  головой,  поправил  сбившийся  на  сторону
галстук и нахлобучил фуражку.
      -  И  чего  ты хочешь? - спросил он как ни  в  чем  не
бывало. - Чтобы я тебя арестовал?
      -  Я  хочу, чтобы ты вынул палец из задницы и  занялся
выполнением своих прямых обязанностей, - ответил Юрий.  -  А
что касается ареста, то руки у тебя коротки.
     - Коротки? - медленно свирепея, переспросил капитан.
      -  Коротки, коротки, - заверил его Юрий. - Даже  и  не
мечтай.  Сколько  там народу у тебя под  началом  -  пятеро?
Забудь,  капитан. Я тебе не по зубам. Да и не  за  что  меня
арестовывать, это даже ты должен понимать.
     Капитан медленно положил ладонь на крышку кобуры, глядя
на  Юрия  в упор. Юрий увидел, что на скулах у него  ходуном
ходят  каменные желваки, и оскорбительно улыбнулся. Он готов
был в голом виде сплясать кукарачу на пустом постаменте, что
стоял на площади, лишь бы расшевелить этого угрюмого типа  с
лошадиной мордой. Сколько можно, в самом деле?! Хирург тихо,
чтобы  не  привлекать  к себе ненужного  внимания,  отступил
подальше.
      Капитан вдруг с шумом выпустил воздух сквозь стиснутые
зубы и покрутил головой.
     - Ладно, - сказал он. - Это кто там хлюпает - Татьянка?
Давай бери ее и поехали в отделение. Помозговать надо.
      -  С какой это радости? - возразил Юрий. - Сколько раз
повторять: я тебе не помощник. Впервые вижу, чтобы так  вели
следствие.
      -  А  здесь,  браток, не Москва, -  миролюбиво  сказал
капитан. - Здесь каждая голова, в которой хоть пара  извилин
имеется,  на  вес  золота.  С кем  мне  посоветоваться  -  с
сержантом своим, что ли? Так он же дальше райцентра сроду не
был,  и  "молоко" пишет через "ы"... И, хочешь ни хочешь,  а
помогать ты мне уже начал. Так что не корчи из себя говнюка,
все равно не поверю.
     У себя в кабинете капитан первым делом усадил Татьянку,
запер дверь на ключ и, гремя ключами, полез в сейф. На столе
возникла  наполненная мутноватой жидкостью  пивная  бутылка,
рядом  легли банка кильки, черствая горбушка хлеба и  прочие
атрибуты  импровизированного застолья наподобие  захватанных
стаканов  и  трех  вилок, которые капитан, немного  виновато
улыбнувшись,  наскоро  протер каким-то протоколом.  Татьянка
уже  перестала всхлипывать, хотя глаза у нее были красные  и
припухшие.   От  самогона  она  отказалась.   Юрий   немного
поколебался,  но все же выпил, закусив горбушкой,  и  поддел
вилкой плавающую в томатном соусе кильку.
      Капитан  тоже выпил, крякнул и полез в ящик стола.  Он
расстелил перед собой большой лист бумаги, перочинным  ножом
расщепил надвое простой карандаш и принялся скоблить грифель
на  бумагу.  Юрий  наблюдал  за его  действиями  с  растущим
!%a/.*.)ab".,.
      -  Эй, - сказал он наконец, - слышь, Пинкертон, ты что
это  затеял? С тебя же за это твое начальство голову снимет.
Я   уж  не  говорю  о  том,  что  улику  свою  ты  испортишь
безнадежно...
      - Авось не испорчу, - легкомысленно сказал капитан, ни
на  секунду  не прерывая своего занятия. - Ты давай  наливай
пока что... Понимаешь, браток, сегодня пятница. Значит, пока
мы  этот  ножик до города довезем, там уже все закроется,  и
откроется  только в понедельник. А раз так, то и  везти  его
туда  раньше  понедельника  незачем.  Значит,  выезжаем,   в
понедельник с утра, приезжаем в город уже после обеда, сдаем
ножик  на  экспертизу... До утра он там  лежит...  Это  если
повезет. Может ведь и так случиться, что лежать он там будет
неделю. Потом, значит, экспертиза, потом они будут еще сутки
составлять  акт, потом отправят его, как водится,  почтой...
Да за это время тут все что угодно может произойти. А голову
с  меня  не  снимут,  не беспокойся.  Голову  снять  -  дело
нехитрое.  А вот кого взамен меня сюда прислать -  это  уже,
браток, вопрос.;.
      Не  переставая говорить, он ловко двумя пальцами  взял
окровавленный   нож   за  самый  кончик   лезвия   (Татьянка
зажмурилась и торопливо отвернулась), выложил его на  бумагу
и  продолжал скоблить грифель прямо на него. Юрий расплескал
самогон  по стаканам и стал с невольным интересом  наблюдать
за  манипуляциями  капитана. Густо обсыпав графитовой  пылью
лезвие  и  рукоятку  ножа, тот подсунул ладонь  под  бумагу,
осторожно приподнял и, отвернувшись от стола, сильно  дунул.
Потом  он снова опустил бумагу на стол, опять поднял нож  за
кончик лезвия и внимательно осмотрел его со всех сторон.
     - Интересное кино, - задумчиво сказал он.
      -  Ну  что, светило дактилоскопии, - насмешливо сказал
Юрий, - дать тебе мои пальчики для сравнения?
      -  Оставь свои пальчики при себе, - продолжая  вертеть
нож  из  стороны  в  сторону, рассеянно ответил  капитан.  -
Никому  твои пальчики не нужны. Ножик-то протерли! Ни одного
отпечатка, даже смазанного!
      -  Это  что же получается? - удивился Юрий. - Выходит,
он, хоть и пьяный, а об отпечатках позаботился?
      -  Угу,  -  сказал капитан. - Нож этот  всему  поселку
известен,  а  он  отпечатки свои с него стирает...  Забавно,
правда?
     - Чего это? - с испуганным интересом спросила Татьянка.
      - Ничего, - сказал капитан. - Не твоего ума дело. Вон,
консервы трескай. Любишь кильку в томате?
      Татьянка робко кивнула и осторожно запустила  щербатую
вилку в банку с килькой.
      -  Да,  - продолжал капитан, осторожно опуская  нож  в
полиэтиленовый пакет и убирая пакет в сейф, - чем  дальше  в
лес,  тем  больше дров... Это, - он кивнул на лист бумаги  с
остатками  графитовой пыли, - конечно,  не  метод,  но  все-
таки...  По такой жаре, да пьяный, да побегавши,  он  должен
был  такие  пальчики на рукоятке оставить,  что  любо-дорого
глянуть.  А глядеть-то и не на что. Странно это... Татьянка,
  ,  Татьянка!  Ты, часом, не знаешь, где  твой  Васька  мог
схорониться?
      Вопрос  был  задан  легким, почти шутливым  тоном,  но
Татьянка  вздрогнула, перестала есть и выпрямилась,  опустив
глаза в консервную банку.
      - Знает, - сообщил капитан Юрию, беря в руку стакан  с
самогоном.  -  Гляди,  как закраснелась!  Да  ты  не  бойся,
глупая,  ничего  мы  ему  не  сделаем!  Видать,  это  не  он
Петровича зарезал. Вот я и хочу спросить, кому он  нож  свой
отдал. А то, может, и потерял по пьяному делу... А?
      Юрий  поморщился  и  торопливо отхлебнул  из  стакана.
"Ментяра  чертов, - подумал он с раздражением. - Девчонка-то
при  чем? Ее-то зачем в это впутывать? Обманывать зачем? Эх,
да  что  там!  Мент - он и в Африке мент, а  уж  в  тайге  и
подавно..."
     - Не он? - с внезапно вспыхнувшей надеждой переспросила
Татьянка.
      -  Ручаться  не  могу, - удивив Юрия,  честно  ответил
капитан, - но похоже, что не он. Сдается мне, что его кто-то
очень  хочет под монастырь подвести. Вот мне и  надо  с  ним
повидаться,  чтобы  узнать, что  это  за  гад  такой  у  нас
завелся. Ну, что скажешь?
      Татьянка  закусила  губу. Одолевавшие  ее  сомнения  и
лихорадочная работа мысли так ясно отразились у нее на лице,
что  Юрий  невольно улыбнулся. "Вот ведь святая простота,  -
подумал он. - Разве можно такую обижать? А ведь обижают, на,
каждом шагу обижают. Она и родилась-то обиженной, без всякой
надежды   на   то,   что  хоть  когда-нибудь   заживет   по-
человечески..."
      - А он, - Татьянка кивнула подбородком в сторону Юрия,
- с вами пойдет?
      "Вот  те  на, - подумал Юрий. - Приехали...  Они  что,
сговорились?  Да  не  хочу я, хватит с меня,  сколько,  черт
возьми, можно? Что я им, нанялся лбом орехи щелкать?"
      Капитан  покосился  на него, едва заметно  ухмыльнулся
левой, обращенной к Юрию половиной лица и спокойно сказал:
      -  Пойдет, конечно. Куда ж он денется? Правда, Юрий..,
э... Алексеевич?
      Юрий  посмотрел на него в упор, но капитан  был  занят
тем,  что  ободряюще улыбался Татьянке. Тогда Юрий вздохнул,
немного   подвигал  нижней  челюстью,  чтобы  справиться   с
раздражением, и подтвердил:
      -  Да.  Деваться мне некуда, это верно. Татьянка  тоже
вздохнула - длинно и прерывисто, поколебалась еще секунду  и
наконец заговорила.
      -  Как с нашего двора через заднюю калитку выйдешь,  -
начала  она,  -  будет тропинка. По ней,  если  прямо  идти,
попадешь  аккурат  к  ручью, где Петровича..,  где  он  рыбу
ловил.   А  примерно  на  полпути  есть  неприметный   такой
поворотик...
     - Это к Горелой пади, что ли? - уточнил капитан.
      -  Ага,  туда. Там старая заимка есть,  Васька  в  ней
отсиживается,  когда  набедокурит.  Я  ему  туда  часто  еду
носила, знаю...
      Капитан  с  лязгом  захлопнул дверцу  сейфа,  погремел
ключами, запирая замок, и встал, привычным жестом нахлобучив
фуражку. Поправив козырек и заученно приложив ребро ладони к
кокарде,  чтобы  убедиться, что  она  расположена  точно  по
центру, он выжидательно посмотрел на Юрия.
     - Даже так? - изумился тот, бросив выразительный взгляд
на бутылку.
     - Допьем, когда вернемся, - сказал капитан.
     - Конечно, - согласился Юрий. - Тем более что тому, кто
вернется, достанется больше.

                             ***

       Георгий   Бекешин  вернулся  в  Москву  загорелым   и
отдохнувшим.  На следующее после приезда утро  он  явился  в
офис  своей  старой  фирмы ровно к девяти ноль-ноль,  вручил
расцветшей при его появлении секретарше заморский сувенир  и
решительно  прошествовал в свой кабинет,  полный  энергии  и
новых планов.
      Его  строительная  фирма продолжала  более  или  менее
сносно процветать благодаря его энергии и умению вести дела.
Бекешин  просто  не умел сидеть без дела, глядя,  как  живые
деньги  протекают между пальцев и уплывают в  чужие  карманы
Раз  уж  старую фирму пришлось оставить в том виде, в  каком
она  существовала  до  того, как его осенила  идея  заняться
энергетическими  сетями, то он не мог позволить  конкурентам
затоптать  свое детище только потому, что оно ему наскучило.
Тем более что в офисе новой фирмы ему было совершенно нечего
делать.   Там   за   директорским  столом   сидело   надутое
ничтожество,    пустоголовый   павлин   с   тремя    высшими
образованиями,  не имевший ни малейшего понятия  о  том,  на
кого  он  работает  и  чем  на  самом  деле  занимается.  Он
разговаривал    по   телефону   своим   бархатным,    хорошо
поставленным голосом, он важно вносил свое солидное  пузо  в
отделанные    натуральным   дубом   кабинеты   и,    округло
жестикулируя,  достигал  договоренностей  с  хозяевами  этих
кабинетов, понятия не имея о том, что все эти договоренности
-  липа  и  ничего, кроме липы, и что счет возглавляемой  им
фирмы,  на который поступали кредиты и предоплата за заказы,
которые  никто не собирался выполнять, - просто перевалочный
путь  на  пути  переброски  этих сумм  за  рубеж.  Это  было
экономическое  преступление в чистом виде, и Бекешин,  думая
на  эту тему, все чаще испытывал смутное беспокойство  -  уж
очень  рьяно  взялся  за дело старинный приятель  его  отца,
седоголовый Андрей Михайлович.
      Впрочем,  деятельность  липовой  фирмы  требовала  его
непосредственного  вмешательства  очень   редко,   а   доход
приносила  весьма  ощутимый, так что бороться  с  тревожными
мыслями было совсем несложно. В конце концов, ни на одном из
документов  не  стояла его подпись, и  только  два  или  три
человека  догадывались  о  его причастности  к  этой  афере.
Бекешин  чувствовал  себя  блохой,  присосавшейся  к   шкуре
динозавра:  сколько  бы  крови  он  ни  выпил  из  огромного
энергетического   монстра,  на  экономическом   самочувствии
.#`.,-.#. концерна это отразиться не могло, а значит, шансов
быть обнаруженным и раздавленным тоже почти не было.
       В  это  утро  Бекешин  чувствовал  себя  именинником.
Накануне,   вернувшись  домой,  он  из  чистого  любопытства
связался  по  Интернету с банком и поинтересовался  размером
своего личного счета. Каково же было его удивление, когда он
обнаружил  в разделе "Сумма" семизначное число! Конечно,  он
знал,  что  этот день не за горами, но вовсе не ожидал,  что
это  случится  так  скоро. Получалось, что он  действительно
набрел  на  золотую  жилу,  и  золото  оттуда  просто   било
фонтаном. Это был долларовый гейзер, и теперь, сидя в мягком
кресле  за своим просторным, идеально чистым столом, Бекешин
откровенно благодушествовал.
     По