-  Так  Иванов  или Сидоров? - грозно  спросил  Андрей
Михайлович,  думая о том, что расставаться  с  таким  ценным
кадром будет безумно жаль: такого кретина теперь ни за какие
деньги не сыщешь.
     - Иванов, - нащупав наконец под ногами твердую почву, с
видимым  облегчением сказал посетитель. - Это меня в детстве
Сидоровым дразнили. Ну, знаете;
     Иванов, Петров, Сидоров...
       Горечаев  скорбно  покивал,  как  будто  только   что
подтвердились самые худшие его предположения.
      -  Да,  - сказал он. - Николай Изяславович...  А  отца
вашего в детстве как звали - Изей?
      - П-позв2ольте, - робко возмутился Иванов. - П-при чем
тут мой отец? Почему - Изей? С-славой его звали.., наверное.
Я его детства, видите ли, не помню.
      -  А  почему  же  тогда  утверждаете,  что  Славой?  -
подозрительно  поинтересовался Горечаев.  -  Изяслав.  Я  бы
называл его Изей,.. Впрочем, это к делу не относится. Так по
какому  вы  вопросу? Постарайтесь быть кратким, у меня  мало
времени.
      Для  усиления  эффекта он посмотрел на  часы  и  снова
принялся   сверлить   окончательно   потерявшегося   Николая
Изяславовича холодным недоброжелательным взглядом.
     - А-ап... - сказал Николай Изяславович. - А-асс...
      Он  был готов. "Слизняк", - подумал Горечаев и  сделал
вид, что спохватился.
     - Ах, да, - сказал он, - Иванов... Фирма "Трансэнерго"?
      -  С-совершенно верно, - утирая выступивший на холеной
морде   пот   наодеколоненным  носовым  платком,  подтвердил
Иванов.
      -  Прекрасно, - деловито сказал Горечаев. -  На  какой
срок рассчитываете, Иванов?
      Николай  Изяславович  издал горлом  какой-то  странный
писк,  прокашлялся и осторожно спросил, с  перепугу  позабыв
заикаться:
     - Какой срок?
      - Ясно, что не директорства, - пренебрежительно бросил
Горечаев. - Я имел в виду срок тюремного заключения, который
вы рассчитываете получить за ваши художества.
      Иванов  громко икнул и испуганно прикрыл  рот  носовым
платком.  "Не  обмочился бы он прямо тут,  -  с  гадливостью
подумал Андрей Михайлович. - За дверью - сколько угодно,  но
только не здесь. Ненавижу, когда в кабинете воняет. Надо  бы
полегче,  что ли, а то ведь того и гляди в обморок грянется.
Ну и слизняк..."
     - Что же это вы, Иванов, - укоризненно продолжал он, не
дождавшись ответа на свой риторический вопрос. - Что вы себе
позволяете,  разрешите вас спросить? Вы хотя  бы  понимаете,
как   эти   ваши   делишки  отразятся  на   моем   служебном
положении.., на моей репутации, наконец? Ведь  это  я  помог
вам  протолкнуть  эти ваши заказы, я ручался  за  вас  своим
добрым   именем..,   а   вы  что  же?   Ведь   там,   -   он
многозначительно поднял палец к потолку, - там решат, что  я
получил  от вас взятку, а то и вовсе состою с вами  в  доле.
Такое  новое,  такое перспективное дело... Я в вас  поверил,
Иванов, а вы мне подложили такую свинью! Ведь вы преступник!
Вы обыкновенный вор, Иванов, вульгарный и жадный мошенник!
     - Помилуйте, - взмолился окончательно уничтоженный этим
массированным  артналетом  липовый  директор  липовой  фирмы
"Трансэнерго",  - я совершенно не понимаю,  о  чем...  -  он
снова икнул, закашлялся, с трудом сглотнул и закончил:
     - ..о чем вы говорите.
      -  Так уж и не понимаете? - постепенно подходя к тому,
что  его  интересовало, вкрадчиво спросил  Горечаев.  -  Вы,
директор, не понимаете, о чем я говорю?
       -   Н-не   знаю,   -  промямлил  несчастный   Николай
Изяславович.  - Воля ваша, никак не возьму в толк...  Заказы
выполняются, график работ соблюдается.., не всегда,  правда,
но  ведь  это  же  очень специфичное производство!  Качество
работ  на уровне, жалоб пока не было... Собственно, мы  пока
что находимся в процессе роста, и ни один из объектов еще не
сдан, так что. - Нет, не знаю. Я чист перед законом.
       -  Надо  же,  какой  ангел!  -  с  грозным  сарказмом
воскликнул Горечаев. - Он чист, видите ли! А медь?
      -  Что - медь? - по инерции переспросил Иванов и вдруг
застыл  с открытым ртом, - Ах, медь! - с видимым облегчением
воскликнул  он.  -  Но  ведь это же недоразумение!  Какой-то
водитель  вчера  пригнал прямо к нам  под  окна  грузовик  с
медным  проводом  и  стал требовать, чтобы  мы  этот  провод
приняли  и  оприходовали.  Я  так  понимаю,  что  он  просто
заблудился... Требовал какого-то Бекешина, кричал,  ругался.
А  у самого накладные на руках, а в накладных указана совсем
другая  организация.  Какое-то  000  "Голиаф",  насколько  я
помню. А отправитель - фирма "Мальтийский крест". Я о  таких
$ &% не слышал. И вы знаете, я теперь вспоминаю." Да, точно!
Водитель  был  какой-то странный, в рабочей  одежде  и  весь
обгорелый,  перевязанный.., вот здесь... - он поднял  пухлую
руку и показал, где у водителя была повязка. - И грузовик...
По-моему, в него стреляли. Такие, знаете, круглые отверстия.
Но  я-то  здесь  при чем? - почти взвизгнул  он.  -  Это  же
ошибка! Я места себе не нахожу: все думаю, позвонить  мне  в
милицию или не стоит... А вы говорите - мошенник, - закончил
он с обидой.
     - Бекешин, говорите? Это кто же такой?
      -  Понятия  не имею... Вы знаете, это можно  узнать  у
одного из наших менеджеров, Степанихин его фамилия. Он каким-
то образом сумел разыскать этого Бекешина.., по справочнику,
наверное,  я  не знаю-, и отправил к нему этого сумасшедшего
вместе с его грузовиком.
      - Послушайте, - резко меняя тему, спросил Горечаев,  -
кто  вас  принял  на работу? Кто владелец вашей  фирмы,  вам
известно?
      -  Я как-то... Я как-то не задавался этим вопросом,  -
промямлил  Николай Изяславович. - Иногда по  факсу  приходят
распоряжения...  А  на  работу  меня  принимала   конкурсная
комиссия. Какие-то совершенно незнакомые люди, я их видел  в
первый и последний раз... Послушайте, - начиная приходить  в
себя,  тонким возмущенным голосом спросил он, - что все  это
значит?
     В чем вы меня обвиняете?
     - Это вам виднее, - сухо сказал Андрей Михайлович. - Вы
свободны.  Ступайте и постарайтесь учесть  мои  замечания  в
своей дальнейшей работе.
      Иванов безропотно встал, отвесил неловкий полупоклон и
боком  протиснулся  в полуоткрытую дверь. Андрей  Михайлович
проводил  его взглядом, неторопливо достал сигарету,  размял
ее в покрытых серебристым старческим пушком пальцах, щелкнул
крышечкой настольной зажигалки и закурил, окутавшись  густым
облаком синеватого дыма.
      Плотная портьера в углу кабинета шевельнулась, и из-за
нее  бесшумно  выступил  Палач. На  его  изуродованном  лице
застыло   выражение   насмешливого   удивления   пополам   с
презрительной жалостью.
      -  Ну и крендель, - качая головой, сказал он. -  Ну  и
сухофрукт! Где вы такого откопали?
      -  Память  у  него хорошая, - снова окутываясь  дымом,
проворчал Горечаев.
      - Да, - согласился Палач, - есть такое дело. И молчать
он  не  будет.  Таких  колоть  - одно  удовольствие.  Увидит
решетку  на окне у следователя и будет петь, пока ему  пасть
подушкой не заткнут.
     - Вот именно, - послышалось из дымного облака.
     - Так я пошел? - спросил Палач.
       -   Счастливо,  -  сказал  Горечаев.  -  В   коридоре
осторожнее. Не надо, чтобы тебя здесь видели. Да, - окликнул
он,  когда  Палач уже взялся за ручку двери,  -  и  этого...
Степанихина.
     - Двойная оплата, - напомнил Палач.
      -  Иди, иди, - проворчал Горечаев. - Деньги заработать
надо.
      Палач  приоткрыл дверь, осторожно выглянул в  коридор,
покрутил головой во все стороны и бесшумно выскользнул  вон.
Здесь  он  расправил плечи, одернул полы  строгого  пиджака,
поправил  под подбородком узел черного галстука, нацепил  на
переносицу темные очки и целеустремленно двинулся в  сторону
лифта, придав своему лицу выражение крайней озабоченности.
     Лифт был набит битком. Палач вошел в него, нажал кнопку
"Ход",  немного  поерзал, устраиваясь, расчищая  себе  место
среди  чужих спин и животов, потом словно невзначай  положил
ладонь   на  туго  обтянутое  синтетикой  бедро  молоденькой
секретарши,  изнемогавшей  под  кипой  каких-то   бумаг,   и
прижался  к  обладательнице бедра поплотнее. Та повернула  к
нему сердитое, густо раскрашенное кукольное личико, но Палач
равнодушно смотрел прямо перед собой темными линзами  очков,
и  секретарша  отвернулась, решив, по  всей  видимости,  что
прикосновение было случайным.
      Выходила  она  на  девятом,  и  на  прощание  Палач  с
удовольствием  сдавил  своей огромной ладонью  ее  маленькую
круглую  ягодицу. Такое пожатие уже никак не могло сойти  за
простую случайность. Девица резко обернулась, вспыхнув,  как
новогодняя шутиха. Палач посмотрел ей прямо в лицо и  широко
улыбнулся.  Секретарша вздрогнула, побледнела так,  что  это
было   заметно  даже  сквозь  толстый  слой  штукатурки,   и
торопливо устремилась по коридору прочь.
      Палач  вышел  из  лифта в просторном  суперсовременном
вестибюле и на всякий случай огляделся. Ему повезло: в углу,
у  киоска с напитками, он заметил обтянутую светлым пиджаком
жирную   спину   и  лоснящуюся  от  пота  лысину   директора
"Трансэнерго"  Иванова,  сына Изи и Славы,  Николая.  Иванов
копался  пухлыми  пальцами  в пухлом  бумажнике,  зажав  под
мышкой   пухлую  кожаную  папку.  Все  было  ясно:  слизняку
требовалось  успокоиться и возместить  потерю  жидкости,  Он
стоял  третьим  в  очереди,  так  что  время  у  Палача  еще
оставалось.
      Тут  ничего не нужно было изобретать, планировать  или
рассчитывать:  на  такой случай у опытного профессионала  по
кличке  Палач  имелось  не менее сотни стандартных  домашних
заготовок. Оставалось только решить, какую из них пустить  в
ход  в данном конкретном случае, и приспособить ее к имеющим
место обстоятельствам - так сказать, подогнать по фигуре.
      Он  полез  в  бумажник и вынул из него листок  бумаги,
который  ему  вручил  Горечаев еще  до  начала  исторической
встречи  с  сыном  Изи и Славы. На листке были  указаны  оба
адреса   Иванова  -  домашний  и  рабочий,  а  также  номера
телефонов,   по   которым   можно   было   найти   директора
"Трансэнерго", и обоих его автомобилей - личной  "восьмерки"
и  служебной  "Волги". Убирая листок обратно в  бумажник,  а
бумажник - во внутренний карман пиджака, Палач едва  заметно
усмехнулся; судя по наличию этой бумажки, старик  все  решил
заранее,  и  встреча с этим мешком дерьма  понадобилась  ему
лишь  затем,  чтобы  окончательно убедиться  в  правильности
принятого решения да еще, может быть, чтобы показать Иванова
Oалачу.
     Сделав шаг в сторону стеклянных дверей, которые вели из
вестибюля на широкое крыльцо, Палач остановился и задумался.
Да  кой черт, решил он наконец. К чему все эти сложности?  В
конце  концов,  главное  в  такой  ситуации  -  время.  Если
действовать  умело  и решительно - именно  так,  как  привык
действовать  он,  -  все назначенные на сегодня  дела  можно
провернуть за час. Провернуть и спокойно отойти в  сторонку,
наблюдая   за   тем,  как  суетятся,  опрашивая  свидетелей,
деловитые менты.
      Он отошел в сторонку и остановился перед огромным,  во
всю  стену, зеркалом. Дожидаясь, пока стоявшая рядом холеная
сука  лет  сорока в строгом деловом костюме  с  разрезом  по
самое  "не  балуй"  и  в  туфлях на  двенадцатисантиметровых
шпильках  закончит поправлять и без того идеально  уложенную
прическу,  Палач  усталым  жестом  изнемогающего   от   жары
человека ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу
на  рубашке. День действительно выдался жаркий, кондиционеры
работали  на  всю  катушку, нагнетая  в  вестибюль  холодный
воздух, но это не очень помогало.
       Бизнес-дама  наконец  довела  свой  внешний  вид   до
совершенства,  после  чего  удалилась,  на  прощание  окинув
расхлюстанного  Палача  ледяным  неодобрительным   взглядом.
Палач  не  обратил на нее внимания: он наблюдал за тем,  как
отражение Николая Изяславовича Иванова, прижимая к  толстому
брюху,   папку  и  закинув  голову,  хлебает  из  запотевшей
жестянки какую-то газированную дрянь. Продолжая наблюдать за
своим  клиентом,  Палач  быстро скинул  пиджак,  ухитрившись
одновременно  незаметно для окружающих  вынуть  из-за  пояса
"ТТ".  Он небрежно набросил пиджак на сгиб руки, прикрыв  им
пистолет,  вынул из кармана брюк глушитель и тремя  быстрыми
движениями поставил его на место.
      Иванов двинулся к дверям, на ходу посасывая свое пойло
и  продолжая  утираться  скомканным носовым  платком.  Палач
свободной  рукой вынул из кармана расческу, пару раз  провел
ею  по  волосам, дунул на зубья, вернул расческу на место  и
зашагал по мраморным плитам вестибюля с прежней неторопливой
целеустремленностью.
       Он   настиг  Иванова  на  широких  ступенях  крыльца,
поравнялся с ним, едва не задев свою жертву плечом,  обогнул
и  стал  как  ни  в чем не бывало спускаться к автомобильной
стоянке.  Никто  из  прохожих не обратил внимания  на  тихий
хлопок,   похожий  на  звук,  который  издает   вынутая   из
бутылочного горлышка пробка.
     Иванов сделал еще один шаг. В конце этого шага его ноги
подогнулись, он упал, выронив папку и жестянку  с  остатками
газировки,  и  покатился по ступенькам,  как  большой,  туго
набитый  мешок из светлой рогожи. На спине его бледно-серого
с  серебристым  отливом  пиджака  стремительно  расплывалось
красное пятно.
      Палач  не  стал оглядываться. Стрелял он  прекрасно  и
отлично  знал,  что в данном случае контрольный  выстрел  не
требуется.  Николай  Изяславович был  мертв,  как  шариковая
ручка, еще до того, как его голова в первый раз ударилась  о
abc/%-l*( крыльца. Киллер спустился на стоянку, отпер дверцу
своего грязно-серого "рено", небрежно бросил пиджак вместе с
пистолетом на пассажирское сиденье и уселся за руль.
      Менеджер "Трансэнерго" Степанихин вторые сутки боролся
с желанием грызть ногти. Он потратил много времени и нервных
клеток  на  то, чтобы избавиться от этой дурной привычки,  и
вот теперь выяснялось, что все его усилия пошли насмарку,  -
его  так  и  тянуло, как встарь, запустить пальцы  в  рот  и
глодать их до тех пор, пока из-под ногтей не выступит кровь.
В отличие от своего непосредственного начальника, Степанихин
очень  хорошо  представлял себе,  чем  занимался  в  течение
последнего  года, и вчерашняя история с волшебным появлением
под  окнами офиса продырявленного пулями грузовика  с  медью
весьма  наглядно  показала  ему,  что  дни  спокойной  жизни
сочтены и настало время платить по счетам.
      Платить  по счетам Степанихину не хотелось совершенно.
Он  дожил  до сорока трех лет, ни разу не побывав  в  местах
лишения свободы, и вовсе не стремился туда попасть, особенно
теперь, когда за душой у него скопилась кругленькая сумма  -
не  такая  круглая,  как у Бекешина,  но  все  равно  весьма
солидная.
      Сидя  в  своем похожем на встроенный шкаф кабине-тике,
расположенном в торце коридора, Степанихин в ущерб интересам
производства  (помилуйте,  какие там  интересы?  какого  еще
производства?) боролся с желанием грызть ногти и ожесточенно
пытался заставить себя думать. К такому повороту событий  он
не  был  готов, да и кто мог предвидеть, что все  закончится
именно  так  -  нелепо и неожиданно? Конечно,  до  вызова  в
прокуратуру дело пока не дошло, но вот именно пока! Уж  если
на  сцене появилось огнестрельное оружие, - а вид вчерашнего
грузовика и в особенности его водителя красноречиво об  этом
свидетельствовал,  - то вызов в прокуратуру  не  за  горами.
Только  теперь до Степанихина стало понемногу доходить,  как
много  связанных с этой аферой деталей до сих пор оставалось
вне  сферы  его  внимания.  С одной  стороны,  он  вовсе  не
стремился  быть  в  курсе всего, но  с  другой...  С  другой
стороны,  знай  он хотя бы наполовину, что  должно  означать
появление  этого  проклятого грузовика, ему  было  бы  легче
решить,  как  быть дальше: продолжать сражаться  на  стороне
Бекешина,  надеясь  на  то,  что кривая  вывезет,  или  тихо
рвануть  когти,  прихватив все свои сбережения  и  все,  что
плохо лежит на его рабочем месте.
      Степанихин  был  стреляным  воробьем  и  понимал,  что
жадность  сгубила не только какого-то никому  не  известного
фрайера  из  расхожей  поговорки,  но  и  множество   вполне
солидных,  уважаемых и широко известных людей. Поэтому,  чем
дольше он размышлял, тем более правильным казался ему именно
второй выход. Может быть, Бекешину и удастся вывернуться  на
этот  раз,  но  его везение все равно не будет  бесконечным.
Когда-нибудь уважаемого Георгия Яновича все равно накроют, и
тогда Степанихину не миновать тонуть вместе со своим боссом.
     Тонуть Степанихин не хотел, но и пускаться в бега, даже
не  попытавшись выяснить, как обстоят дела, тоже было как-то
неловко.  Сниматься  с  насиженного места,  подвергать  себя
bkaog  ,  неудобств и опасностей.., а тревога  вполне  может
оказаться ложной, и это будет означать, что он своими руками
разрушил собственную неплохо налаженную жизнь...
      "Позвоню,  - решил Степанихин. - В конце концов,  если
дело швах, я все пойму по его голосу. Не первый год замужем,
разберусь  как-нибудь.  Черта  с  два  он  меня  проведет  -
мальчишка, сопляк, бизнесмен недоделанный..."
      Он  протянул руку к телефонному аппарату, чтобы  снять
трубку  и  позвонить  Бекешину,  и  в  этот  момент  телефон
зазвонил.
      Степанихин поморщился. Разумеется, Звонили по делу, но
дела фирмы "Трансэнерго" в данный момент волновали менеджера
Степанихина  меньше  всего.  Пропадите,  вы  все   пропадом,
подумал  он  и  снял трубку с твердым намерением  вежливо  и
быстро   отшить  собеседника,  сославшись  на   какое-нибудь
срочное совещание у начальства.
     Голос в трубке был ему абсолютно незнаком.
      - Степанихин? - сказал голос. - Немедленно спускайтесь
вниз.  У  подъезда  вас  будет ждать машина.  С  вами  хотят
встретиться.
     - Кто? - спросил Степанихин, чувствуя нехорошую сухость
во  рту. Сердце громко бухнуло и пропустило один удар.  "Вот
оно,  -  подумал Степанихин. - Начинается. Сейчас он скажет:
следователь  прокуратуры  такой-то,  и  это  будет   началом
конца..." - Кто хочет со мной встретиться? Кто говорит?
      -  Кто  говорит - не ваше дело. А встретиться  с  вами
хочет  один  ваш  коллега.  Ему нужно  обсудить  сложившееся
положение. Положение серьезное, Степанихин, прежде всего для
вас  лично.  Поэтому  перестаньте трепаться  и  спускайтесь.
Подробности не для телефона, вы же должны это понимать.
      -  Да,  -  сказал Степанихин, - это я понимаю.  Я  уже
спускаюсь. Буду через две минуты.
      В  трубке  зачастили  гудки  отбоя.  Несколько  секунд
Степанихин  держал  трубку в руке,  глядя  на  нее,  как  на
готовую  к броску кобру. "Один коллега... Ясно, что  это  за
коллега.   Видимо,   события   продолжают   развиваться,   и
направление  этого  развития  таково,  что  Бекешина  сильно
припекло,  раз  он  разводит такую конспирацию.  И  что  это
должно означать - эти намеки на мое тяжелое положение?  Всех
собак на себя повесить не позволю, - твердо решил он. -  Это
уж  дудки! Я - человек маленький, знаю немного, но если меня
попытаются сделать крайним, то все, что знаю, я расскажу где
надо   и  кому  следует.  А  кому  следует?  Да  тому,   кто
расследует... Но это в самом крайнем случае. А  сейчас  надо
встретиться  с  Бекешиным,  попытаться  уяснить   для   себя
истинное положение дел и действовать дальше в соответствии с
полученной информацией. Может быть, все и не так уж страшно.
Не в таких переделках бывали, и - ничего..."
      Он  торопливо  встал  из-за  стола,  напялил  на  себя
висевший  на  спинке  стула пиджак,  поправил  сбившийся  на
сторону  галстук,  вышел из кабинета,  запер  дверь  на  два
оборота  и  через  две минуты, как и обещал,  уже  стоял  на
разогретом  солнцем асфальте перед парадным  входом  в  офис
"Трансэнерго".