распахнутая  пинком  дверь,  послышались  крики,  топот,  снова  загрохотала
сдвигаемая мебель. - И потом, - продолжал Юрий, - о чем я  могу  рассказать?
Они же не успели ничего, так что  ты  напрасно  кипятишься.  Мог  бы,  между
прочим, спасибо сказать, а то сразу - "убью, зарежу"...
   - Хм, - остывая, сказал чеченец. -  Спасибо",  У  нас  "спасибо"  так  не
говорят. Спасибо -  это  целый  отдельный  разговор.  Ты  брат  мне  теперь,
понимаешь?
   - Обалдеть можно, - искренне сказал Юрий.  На  лестнице  снова  затопали.
"Больно, ментяра!.." -  проныл  кто-то,  и  Юрий  понял,  что  ночные  гости
чеченского предпринимателя не успели  вовремя  унести  ноги.  -  Вот  послал
Господь родственничка!
   - Что хочешь проси, - сказал чеченец. - Все сделаю, только  сначала  этих
псов кончу. Ты правильно сказал: дело чести. Ты мою честь спас,  теперь  мне
ее отстоять надо. Что хочешь, брат?
   - Да какой я тебе брат? - устало  сказал  Юрий.  В  памяти  снова  всплыл
Грозный и растерзанные, перемешанные с кирпичной крошкой тела убитых солдат.
Воспоминания были слишком свежи, чтобы он мог испытывать  к  этому  человеку
симпатию. Чтобы не смотреть на своего  новоявленного  "брата",  он  принялся
искать сигареты и некстати вспомнил, что они кончились накануне -  последнюю
он выкурил перед тем, как лечь спать, - Обидеть хочешь? -  спросил  чеченец,
протягивая ему открытую пачку.
   - Больно ты мне нужен, - ответил Юрий и, поколебавшись, взял сигарету.
   - Нужен, - уверил его сосед, щелкая зажигалкой. - Ты еще и сам не знаешь,
как я тебе нужен. Умар долги платить умеет. Денег дам, машину  новую  подарю
вместо твоей керосинки... Хочешь - пассажиров вози, не хочешь - сам катайся.
   - Угу, - затягиваясь сигаретой, промычал Юрий.  У  дыма  был  непривычный
терпкий привкус и тонкий изысканный аромат. - Катайся сколько хочешь, только
не забывай твоим землякам вовремя отстегивать.
   - Ва! - воскликнул чеченец. - О чем ты говоришь? Кому отстегивать?  Никто
к тебе больше не подойдет, мамой клянусь! А если подойдет, скажи, что Умар -
твой брат. Увидишь, что будет.
   - Дырка в башке? - предположил Юрий. Он уже  начинал  жалеть,  что  опять
влез не в свое дело. Главной ошибкой было то, что он притащил чеченца  сюда.
Пусть бы валялся на кровати с голым задом и объяснялся с ментами, как умеет.
Если он действительно связан с чеченскими бригадами, выручать его не стоило.
   - Э, брат, пустой базар  говоришь,  -  протянул  Умар.  -  Опять  обидеть
хочешь. Только зря стараешься. Я на тебя все равно не обижусь, пока долг  не
верну. Слушай, - он загорелся, явно осененный новой  идеей,  -  бросай  свое
такси, работай со мной! Такие дела, такие деньги! Я на тебя смотрел,  думал;
э, такой большой мужчина такой ерундой занимается! Знаешь, как  бывает:  сам
большой, а душа  маленькая,  как  у  овцы,  всего  боится,  от  каждой  тени
прячется, как мышонок... А ты - орел. У вас таких мало.
   - У нас таких навалом, - сухо поправил его Юрий. - Многие, конечно,  там,
у вас, полегли, но еще осталось предостаточно.
   - Э, - сказал Умар, - опять пустой базар! При чем тут война? Мой народ не
трогай, хорошо? Я тебе дело говорю. Мужчина должен деньги иметь,  иначе  это
не мужчина, а баран. Шашлык из него сделать, и весь разговор. Ты -  мужчина.
Почему денег нет? Руки есть, ноги есть, голова на месте, а денег нет. Никуда
не годится. Я тебе денег дам, но на всю жизнь не хватит. Зарабатывать  надо,
дорогой. Деньги кругом на земле  валяются,  а  тебе  подобрать  лень!  Такой
джигит не должен работать. Пусть вол работает, а джигит должен воевать.
   - Ага, - сказал Юрий, - вот это уже ближе к делу. И с кем воевать будем?
   - С этими шакалами, - Умар яростно кивнул в сторону двери, имея  в  виду,
вероятнее всего, своих сексуально озабоченных гостей. -  С  этими  псами,  с
трупоедами... Убьешь их пахана  -  станешь  богатым  человеком.  Денег  дам,
нефтяную скважину дам.., все, что хочешь. Честным людям жить не дают, дышать
не дают, торговать мешают...
   - Торговать или воровать?
   - Э, дорогой, зачем пустое спрашиваешь? Тебе какая разница?  Деньги  тебе
даю, понимаешь? Ты такие деньги во сне не видел. Дружбу тебе даю.  Дружба  с
Умаром дороже любых денег, клянусь. Пойдешь  к  Понтиаку,  застрелишь  этого
жирного шакала, и можешь всю жизнь ананасы шампанским запивать.
   - Интересно, - сказал Юрий. - А у самого кишка, что ли, тонка?
   - Почему кишка? Сам подумай, как мне его достать? Его псы кавказца  сразу
видят, стрелять начнут. Он хитрый, как змея, никого к себе не подпускает. Ты
- русский, ты до него доберешься.
   - Извини, - сказал Юрий и с силой ввинтил окурок  в  изумленно  разинутый
рот синей фарфоровой  рыбы.  -  Предложение,  конечно,  заманчивое,  но  эта
работенка не по мне. Если бы я хотел  стать  киллером,  давно  бы  стал.  И,
поверь, работал бы не на тебя и не на твоих земляков. Ты уж не обижайся,  но
именно так обстоят дела.
   - Подумай, - сказал чеченец. - С ответом не тороплю, но и долго ждать  не
могу. Подумай, брат. Это очень большие деньги...
   ...Юрий вздрогнул и открыл глаза. Сигарета догорела до самого  фильтра  и
потухла, засыпав пеплом его правое колено. В  залитое  дождем  стекло  опять
постучали, и он принялся с усилием  вертеть  тугую  ручку  стеклоподъемника.
Стекло со скрипом поехало вниз  и,  дойдя  до  середины,  застряло.  Юрий  с
опозданием вспомнил, что стеклоподъемник  испорчен,  и  мысленно  выругался:
теперь ему предстояло не менее пятнадцати минут сражаться со стеклом,  чтобы
поставить его на место.
   Лицо, заглянувшее в открывшуюся щель, показалось  Юрию  смутно  знакомым.
Вглядевшись попристальнее,  он  узнал  тезку  царя  Алексея  Михайловича,  с
которым познакомился на кухне у Валиева. Сейчас  это  широкое  холеное  лицо
было бледным, губы тряслись, а  очки  сидели  на  переносице  криво,  словно
Алексей Михайлович только что с кем-то подрался.
   - Здравствуйте, - удивленно сказал Юрий. - Что  стряслось?  На  вас  лица
нет.
   - Сейчас и на тебе не будет, - неожиданно перейдя на "ты", заявил Алексей
Михайлович. - Серегу Валиева убили. Полчаса назад, на Белорусском.

Глава 13

   Начало ноября выдалось дождливым. Дождь лил  день  за  днем,  то  набирая
силу, то превращаясь в мелкую  противную  морось,  а  временами  переходя  в
мокрый снег, который таял,  едва  коснувшись  земли.  Потом  дождь  внезапно
прекратился, поднялся ветер, который за  ночь  расчистил  небо,  угнав  тучи
куда-то за горизонт, и на город упал первый настоящий мороз. Мокрые дороги к
утру превратились в сплошной каток, и уже к шести часам  милицейскую  сводку
происшествий украсили пять аварий,  две  из  которых  закончились  летальным
исходом.  Что  же  касается  мелких  столкновений,  после  которых  ворчащие
водители разъезжались, не вызывая милицию, то их никто не считал.
   Юрий  вел  машину,  настороженно  вслушиваясь  в  прерывистое,   какое-то
натужное гудение двигателя, и с грустью думал о том, что  старушке  "Победе"
осталось совсем недолго. Он так и не успел превратить ее в сверкающий  лаком
и хромом ретро-автомобиль, на кожаных  подушках  которого  можно  катать  по
городу охочих до экзотики толстосумов. Заработков едва хватало на то,  чтобы
поддерживать разваливающуюся машину в рабочем состоянии. И не надо быть семи
пядей во лбу, чтобы понять, что наступающей зимы "Победа" не переживет.
   Зеленый сигнал светофора далеко впереди замигал и сменился  желтым.  Юрий
начал притормаживать метров за пятьдесят, осторожными  нажатиями  на  педаль
гася  скорость,  но  тяжелая  машина,  поскрипев  тормозными   колодками   и
проскользив несколько метров на заблокированных колесах, все равно  выползла
за стоп-линию на добрых пол-корпуса.
   - Гм, - осторожно сказал сидевший  на  заднем  сиденье  пассажир,  а  его
молоденькая   миловидная   спутница   беспокойно   задвигалась,    испытывая
непреодолимое  желание  выскочить  из  машины  и  прогуляться  пешком.  Юрий
промолчал: они были правы.
   Он включил первую передачу и плавно тронул машину  с  места,  как  только
красный сигнал сменился желтым, но "Победа" все равно  миновала  перекресток
последней - маневренность у нее даже в дни молодости была совсем не та,  что
у нынешних автомобилей. Юрий с усилием вдавил в пол тугую педаль  сцепления,
переключился на нейтралку, снова выжал сцепление и включил вторую  передачу.
Как он ни старался, древняя коробка передач издала душераздирающий  скрежет,
пронзительно завизжав шестернями. Юрий  принялся  терпеливо  разгонять  свой
тяжелый броневик до скорости, позволяющей перейти на третью передачу. К тому
моменту, как бешено скачущая стрелка спидометра добралась до  отметки  "40",
на видневшемся впереди светофоре снова загорелся красный.
   - Я, конечно, извиняюсь, - снова подал голос пассажир,  -  но  нельзя  ли
немного побыстрее? Так мы можем опоздать на самолет.
   Юрий подавил вздох.
   - Извините, - сказал он. - Не волнуйтесь. Старый конь борозды не  портит.
Вот выберемся за город, раскочегарим ее как следует, и все будет в порядке.
   Видимо, в его голосе не было должной  уверенности,  потому  что  пассажир
откашлялся и немного агрессивно переспросил:
   - Да?
   - Да, - сказал Юрий, про себя считая светофоры, оставшиеся до  выезда  из
города.
   Пассажир замолчал и больше до самого Быково не проронил ни слова, выражая
недовольство красноречивым молчанием. Когда  на  стоянке  перед  стеклянными
дверями аэропорта он отдавал Юрию деньги, на губах  его  блуждала  ироничная
усмешка, хотя особенно потешаться было нечего:  на  свой  рейс  он  успел  с
запасом. Эта идиотская ухмылка почему-то больше всего разозлила  Юрия,  хотя
он понимал, что злиться следует прежде всего  на  себя  самого:  смуглолицый
сосед из восемнадцатой квартиры, прежде  чем  в  целях  личной  безопасности
сменить адрес, вполне серьезно предлагал  купить  ему  новую  машину.  Более
того, Юрий не считал подобное предложение излишне щедрым:  то,  от  чего  он
спас Умара, для последнего было хуже смерти, и горячая благодарность  с  его
стороны была вполне  оправданной  и  закономерной.  Но  что-то  мешало  Юрию
поверить в искренность чувств своего должника и принять от  него  подарок  -
любой подарок, не говоря уже о машине. Ему почему-то казалось, что,  взяв  у
вежливого чеченца ключи от машины, деньги или хотя бы  бутылку  коньяка,  он
установит между собой и Умаром  некую  связь,  которую  потом  будет  сложно
разорвать. Он не хотел иметь с чеченцем никаких дел, тем более что  сборщики
податей его больше не трогали. Это означало, что бизнес Умара вовсе  не  так
безобиден и  легален,  как  полагал  Юрий.  Конечно,  лучше  всего  было  бы
отказаться и от этой, с позволения сказать, "льготы", но  как  это  сделать,
Юрий понятия не имел.
   Трогаясь с места, он недостаточно плавно отпустил сцепление, и  двигатель
моментально заглох, словно только  того  и  дожидался.  Юрий  чертыхнулся  и
принялся терзать квохчущий стартер. С третьего раза машина наконец завелась.
Филатов плавно отпустил педаль сцепления и тут же что  было  сил  ударил  по
тормозам, потому что дорогу ему преградила подлетевшая на  бешеной  скорости
таксопарковская "Волга". Она встала  как  вкопанная,  замерев  в  нескольких
сантиметрах от бордюра. Старенькая "Победа"  Филатова,  скрипнув  тормозными
колодками, тоже остановилась, чуть не врезавшись  бампером  в  заднее  крыло
"Волги". Сзади взвизгнули тормоза, коротко прошуршали  покрышки,  и,  бросив
взгляд в зеркало, Юрий увидел еще одно такси, которое плотно подперло его  с
тыла, отрезав все пути к отступлению. Он  совсем  забыл  о  непрекращающихся
разборках между водителями, но в  данный  момент  ему  как  раз  не  хватало
парочки воинственно настроенных таксистов, чтобы было на ком сорвать злость.
   Движок "Победы" радостно чихнул, машина конвульсивно содрогнулась и опять
заглохла. Юрий опустил стекло слева от себя, снова  позабыв  об  испорченном
стеклоподъемнике, и выставил голову в окошко.
   - Какого черта?! - взревел он, с облегчением давая волю голосу. Несколько
пассажиров, мерзших на остановке в ожидании автобуса,  вздрогнув,  повернули
головы в его сторону. - А ну, убери свой драндулет, пока я прямо через  него
не проехал!
   - С-час, - издевательски ответил выбравшийся из кабины  передней  "Волги"
таксист, разболтанной походочкой направляясь к Юрию.  Филатов  заметил,  что
правая рука у таксиста почему-то не сгибается в локте, да и ладонь он держал
как-то странно - лодочкой, вывернув ее пальцами  назад.  Он  явно  прятал  в
рукаве что-то продолговатое и,  судя  по  всему,  увесистое.  "Если  это  не
монтировка, - подумал Юрий, - то я - не я, а маршал Гречко. Ну-ну, приятель.
Знал бы ты, как это кстати!.." - Сей минут, - продолжал  таксист,  -  только
галоши надену. Насквозь он проедет... Ты ее сначала заведи,  недотыкомка!  А
ну, вылазь из машины, побазарить надо!
   - А может, не надо? - с  надеждой  спросил  Юрий  и  улыбнулся  таксисту,
оскорбительно обнажив десны. Он пару раз встречал этого крикуна на стоянках.
Тот легко переходил от балагурства и прибауток к  остервенелой  ругани,  все
время стрелял у всех без разбора сигареты  и,  чуть  что,  норовил  схватить
кого-нибудь за грудки. Росточка он  был  средненького,  телосложения  вполне
заурядного, но, поскольку Юрий сидел в машине,  выставив  голову  в  окошко,
таксист, судя по всему,  чувствовал  себя  большим  и  сильным.  Несомненно,
засунутая в рукав куртки монтировка прибавляла ему уверенности в себе.
   - Нет, ты слышал? - сказал таксист, обращаясь к своему  коллеге,  который
тем временем подошел сзади. - Ну, скажи, Бармалей: какого  хрена  эта  гнида
надо мной издевается?
   Бармалей, здоровенный и сутулый,  как  медведь-шатун,  до  глаз  заросший
черной жесткой щетиной мужик лет сорока, недовольно сдвинул густые брови.
   - Погоди, Васька, не сепети. Выходи, мужик, не доводи до  греха.  Сказано
же  вам  было:  в  Быково  не  соваться,  нам  самим  здесь  ловить  нечего.
Договорились же, кажется...
   - Со мной никто не договаривался, - сказал Юрий, немного сбавив тон. Этот
здоровяк был ему чем-то симпатичен, хотя из  двоих  противников  именно  он,
пожалуй, представлял наибольшую опасность.
   - Навесь ему по чавке, - кровожадно предложил Васька. - Или  дай  мне,  я
сам навешу!
   - Ручонку не отшиби, - предостерег его Юрий и распахнул дверцу.  Бармалей
немного  посторонился,  давая  ему  выбраться  из  машины.   Когда   Филатов
выпрямился во весь рост, прятавший в рукаве монтировку Копылов слегка увял и
даже сделал небольшой шаг назад, тут же уверив себя, что вовсе не испугался,
а просто  отступил.  -  Зря  вы  это  затеяли,  мужики,  -  продолжал  Юрий,
неторопливо закуривая и обращаясь к Бармалею. - Делить нам с вами нечего.  И
потом, вы  же  сами  видели:  я  пассажира  привез.  Привез,  а  не  забрал,
чувствуете разницу?
   - Одна дает, другая дразнится, - встрял Копылов,  -  вот  какая  разница.
Закурить не найдется?
   Юрий молча окинул его взглядом, высоко задрав брови, и снова повернулся к
Бармалею.
   - Не дело это, ребята, - сказал он. - Что это вы, как урки дворовые: наша
территория,  ваша  территория?  Что  же,  если  человек  просит   в   Быково
подбросить, я отказываться должен - мол, таксистов боюсь?  Так  не  боюсь  я
вас, вы уж  извините...  -  Он  резко  повернулся  к  Копылову,  который  на
протяжении его  речи  по  сантиметру  выпускал  из  рукава  монтировку,  как
невиданную железную змею, которую от головы до кончика хвоста свело жестокой
судорогой. - Убери эту штуку, парень. У всякой палки два конца, но  если  ты
не успокоишься, тебе перепадет обоими.
   - Васька, - еще больше нахмурился Бармалей, -  ты  опять  за  свое?  Мало
тебе, что ли...
   Он оборвал себя на полуслове, как будто чуть было  не  сболтнул  лишнего.
Копылов тем не менее  понял  его  прекрасно  и  принялся  неловко  задвигать
монтировку обратно в рукав.
   - А что я? - обиженно спросил он. - Чего он наглеет? Дать ему разок, чтоб
ногами накрылся, а то развели тут профсоюзное собрание, как  эти...  Смотри,
Бармалей, щас он тебя начнет  за  профсоюз  агитировать  -  пролетарии  всех
стран, соединяйтесь, и все такое прочее.
   - Да нужны вы мне больно, - сказал Юрий. - Хотя  идея  была  неплохая.  И
вас, и нас кавказцы жмут, а мы друг другу глотки грызем.
   Бармалей, продолжая хмуриться, открыл было  рот,  но  его  снова  перебил
Копылов.
   - Идея! - передразнил он Юрия. - Говно это, а не идея. Заводилу-то вашего
чечены урыли, вот и вся ваша идея. Ну, где ваш профсоюз? Землю парит!  А  ты
говоришь - идея...
   Юрий вздохнул. Этому недоумку не следовало копаться грязными  пальцами  в
едва затянувшейся ране, но, в конце концов, он был  не  виноват,  что  таким
уродился.
   - Дурак ты, парень, - сказал Юрий. - Слышал звон, да не знаешь,  где  он.
При чем тут чеченцы? Русский его застрелил, самый что ни  на  есть  коренной
москвич. Застрелил и сам застрелился. Видно, рассудок помутился...
   - Это у тебя рассудок помутился, -  язвительно  сказал  Копылов,  в  пылу
спора напрочь забывший об осторожности, - Это ты слышал  звон,  понял?  Я-то
знаю, кто к этому коренному москвичу в машину сел за сутки до того,  как  он
своего приятеля завалил. Я сам...
   Он осекся и сделал странный жест рукой, словно  собираясь  заткнуть  себе
ладонью рот, но было уже поздно.
   - Что - ты сам? - со зловещим спокойствием переспросил Юрий. - Что?
   Бармалей вдруг встрепенулся  и  развернулся  к  Копылову  всем  корпусом.
Сейчас он как никогда напоминал вставшего на дыбы бурого  медведя,  но  Юрию
было не до сравнений.
   Недавний нелепый случай не лез ни в какие ворота.  Тишайший  Зуев,  ни  с
того ни с сего застреливший своего приятеля и  единомышленника  при  большом
стечении народа, на глазах у целого наряда милиции  из  девятимиллиметрового
"вальтера", все эти дни не выходил у Юрия из головы. Его  дикий  поступок  и
страшная смерть не вписывались в рамки человеческой логики,  казались  сном,
кошмаром, который может привидеться только в пьяном угаре.
   Но слова болтливого таксиста  словно  сорвали  с  его  глаз  пелену.  Все
логично. Зуев всегда казался Юрию слабаком, и так оно, несомненно, и было на
самом деле. Чеченцы каким-то образом проведали, что он  входит  в  ближайшее
окружение Валиева, вышли на него, надавили как следует, и он сломался. Зуева
растоптали, стерли в порошок, поставили в совершенно безвыходное  положение,
и он сделал то, чего от него добивались, а  потом  застрелился,  потому  что
понял, что жить с этим, да еще в тюрьме, все равно не сможет. И не напрасно,
наверное, в обойме "вальтера" было всего два патрона... Не пять,  не  три  и
даже не один - именно два.
   Это было ясно как день. Неясно было другое: каким образом  чеченцы  вышли
на Зуева. Юрию казалось, что поблизости есть кое-кто, осведомленный  в  этом
вопросе гораздо лучше, чем он сам.
   - Ну? - сказал  он,  с  наслаждением  беря  Копылова  за  грудки.  -  Сам
расскажешь или тебе для начала что-нибудь сломать?
   Копылов странно, как-то  по-бабьи  взвизгнул,  вывернулся  из  захвата  и
выдернул из рукава монтировку.
   - Не подходи, падло! - заверещал он. - Замочу! Урою!  Не  знаю  ничего  и
знать не хочу! Бармалей, дай ему как следует, блин!
   Бармалей вдруг вышел из задумчивости, бесцеремонно отодвинул Юрия локтем,
в два огромных шага оказался рядом с  Копыловым  и  легко,  словно  играючи,
вывернул у него из руки монтировку. Тяжелый стальной прут  с  глухим  стуком
упал на асфальт.
   - Ах ты, падаль! - прошипел Бармалей, мерно встряхивая Копылова. -  Ты  с
кем снюхался, говноед? Ах ты, сучий потрох! Я думал, ты  тогда  случайно  не
рассчитал, а тебе жизнь человеческая - тьфу! За баксы людей продал!  Говори,
сука, как было дело, пока я из тебя душу не вытряс!
   - Бармалей, братуха, да ты  что,  белены  объелся?  -  бормотал  Копылов,
болтаясь в за