рашнее любого сома и даже акулы: оно никогда не бывает сытым,  и  спасения
от него нет.
   Гудение лодочного мотора удалилось и стихло.
   Прожектор, еще немного пошарив по  поверхности  водохранилища,  мигнул  и
погас.  С  берега  доносилась  музыка,  слышались  пьяные  вопли.   Статисты
старались на совесть, и Юрий даже усомнился в том, что это люди Умара  -  уж
очень натурально все выглядело. Пьяному море по  колено,  не  говоря  уже  о
такой мелочи, как холод и дождь... "А я становлюсь мнительным, - подумал он,
цепляясь за якорную цепь. - Как девяностолетняя старуха".
   - Тысяча сто девяносто восемь, - прошептал он,  -  тысяча  сто  девяносто
девять.., тысяча двести. Ну же!..
   Оговоренные двадцать минут истекли. Музыка на берегу вдруг оборвалась,  и
вместо нее в четыре ствола загрохотали автоматы. Вспышек выстрелов  Юрий  не
видел,  поскольку  заранее  решил,  что  будет  подниматься   на   судно   с
противоположного борта, дабы не поймать шальную пулю. Свинец весело заплясал
вокруг, вспенивая воду и выбивая веселую  дробь  из  железных  бортов.  Юрий
представил, как пули высекают из стальных переборок фонтаны  белых  искр,  и
пожалел, что не может насладиться этим феерическим зрелищем.
   Где-то зазвенело выбитое пулей стекло, по всему кораблю затопали  бегущие
ноги - народ  спешил  принять  участие  в  увеселении.  Наконец  кто-то  дал
команду, и с корабля открыли ответный огонь. Наверху,  на  мостике,  яростно
плюясь огнем,  зарычали  пулеметы,  "Калашниковы"  застучали,  как  отбойные
молотки по чугунной болванке, и шепеляво залопотал  чей-то  "узи",  заставив
Юрия улыбнуться: на таком расстоянии это грозное оружие  ближнего  боя  было
для  засевших  на  берегу  чеченцев  не  опаснее  новогодней  хлопушки   или
игрушечного пистолета.
   Он наконец добрался до верхнего  края  борта  и  перевалился  на  палубу.
Представшее  его  глазам  зрелище  было  еще  более  феерическим,   чем   он
предполагал: чеченцы стреляли трассирующими пулями,  и  черное  ночное  небо
было разлиновано перекрещивающимися пунктирами траекторий. Патронов с  обеих
сторон не жалели, словно всем присутствующим было объявлено, что  через  час
ожидается наступление конца света, и они  стремились  настреляться  вдоволь.
Вдруг один из бритоголовых стрелков покачнулся, выпустил приклад пулемета  и
свалился, скрывшись за ограждением верхней палубы. Юрий мог поклясться,  что
ни  одна  из  четырех  светящихся  трасс  не  прошла  хотя  бы  в  метре  от
пулеметчика. Это могло означать только одно: у Рустама  имелась  снайперская
винтовка, и он отлично с ней управлялся.
   Для продвижения к своей цели он выбрал левый борт,  совершенно  пустой  и
защищенный от пуль всей громадой палубной настройки. Трап тоже не охранялся,
поскольку все, кто мог носить оружие, сейчас увлеченно палили  в  темноту  с
правого борта, ориентируясь по  светящимся  пунктирам  автоматных  очередей.
Юрий ненадолго остановился у трапа, пытаясь сообразить, где искать Понтиака,
и тут, словно по заказу, наверху осветился один  из  иллюминаторов.  Филатов
стремительно взбежал по трапу и заглянул в иллюминатор.
   Он увидел роскошно обставленную каюту, распахнутый бар, зеркальное  нутро
которого было битком набито бутылками, угол развороченной постели,  сидевшую
на краешке кровати абсолютно голую девку, у которой были  тщательно  выбриты
не только  лобок  и  подмышки,  но  даже  и  череп,  и  стоявшего  спиной  к
иллюминатору тучного рыжеволосого человека в  бордовом  с  золотом  атласном
халате, с фужером коньяка в одной руке и пистолетом в другой. При взгляде на
этот пистолет  Юрий  сразу  понял,  кому  подражал  Самойлов.  Пистолет  был
огромный, никелированный, украшенный сверкающими деталями,  которые  на  вид
казались если не золотыми, то уж наверняка позолоченными.
   Юрий заметил, что край иллюминатора не плотно прилегает  к  раме,  и,  не
веря своей удаче, толкнул толстый круг стекла, обрамленный сверкающей медью.
Круглое окно легко подалось, издав негромкий, но  отчетливый  скрип.  Бритая
девка  вскинула  испуганные  глаза,  казавшиеся  неестественно  огромными  и
черными на побледневшем лице, а рыжий толстяк с неожиданным для  такой  туши
проворством обернулся, вскинув свой огромный пистолет. Юрий успел поразиться
тому, сколько на нем золота:  шею  Понтиака  обвивала  толстенная  цепь,  на
пальцах сверкали перстни, и даже обнажившиеся в яростном  оскале  зубы  были
золотыми. В следующее мгновение три золотые коронки, увлекаемые выбившей  их
пулей, стремительно влетели в рот Понтиака, как невиданная золотая  картечь.
Они пробили мягкое небо и  засели  в  мозгу.  Пуля  прошла  немного  дальше,
разворотив  затылок.  Понтаак  рухнул,  как  бык  на  бойне.  Бритая   девка
пронзительно завизжала.
   Юрий отвернулся от сияющего мягким светом иллюминатора и бросился обратно
к трапу. Снизу послышались возбужденные голоса, хлестнул  выстрел,  и  пуля,
отскочив от перил, рикошетом ушла в ночь. Юрий одну за  другой  бросил  вниз
обе  свои  гранаты,  засунул  пистолет  за  отворот  гидрокостюма,  задернул
"молнию" и прыгнул в воду, не тратя времени на спуск по трапу.
   Он развернулся в глубине и,  открыв  глаза,  посмотрел  вверх.  На  борту
теплохода что-то горело, даже из воды было видно оранжевое зарево, и на этом
фоне огромным черным дирижаблем висела  туша  теплохода.  Юрий  проплыл  под
днищем, чувствуя, как начинают гореть требующие кислорода легкие, и вынырнул
с правого борта. Рядом с его головой в  воду  шлепнулась  шальная  пуля.  Он
снова нырнул и поплыл к  берегу,  стараясь  не  забывать  о  Рустаме  с  его
снайперской винтовкой.

Глава 20

   Когда электричка плавно, без толчка тронулась и покатилась вдоль длинного
перрона, Таня прижалась щекой к грязному оконному стеклу.  Инкассатор  стоял
на перроне в своей мешковатой куртке, на голову  возвышаясь  над  толпой,  и
махал рукой вслед электричке. Потом он повернулся спиной и двинулся к зданию
вокзала. Таня зажмурилась и стиснула зубы, думая  о  том,  что  в  последнее
время слишком много плачет. Еще Таня подумала, что это, наверное, не так  уж
плохо: ей казалось, что слезы унесут с собой всю накопившуюся внутри  грязь.
Она чувствовала себя очень грязной, и никакие ванны с пышной ароматной пеной
не могли исправить положение, поскольку вода  и  мыло  отмывают  снаружи,  а
грязь угнездилась внутри.
   Она  думала  о  своих  родителях,  которые,  наверное,   похоронили   ее,
отчаявшись разыскать.  Теперь  она  чувствовала  в  себе  силы  вернуться  и
рассказать им, что произошло. Более того, она  не  сомневалась,  что  сумеет
помочь им пережить свое возвращение,  еще  более  горькое  и  страшное,  чем
исчезновение. Она  непременно  сделает  это,  вот  только  сначала  закончит
кое-какие дела в Москве.
   Электричка набрала скорость,  редкие  удары  колес  по  стыкам  сменились
сплошной барабанной дробью. Здесь,  в  центре  гигантского  железнодорожного
узла, рельсы сплетались и расплетались, как человеческие судьбы. За грязным,
забрызганным окном вагона проплывала  Москва  -  огромный  мегаполис,  город
волков и баранов, огромных возможностей и загубленных судеб, шальных денег и
нищеты, воров и художников,  грандиозных  проектов  и  шумных  скандалов,  в
который и она когда-то устремилась со всей энергией юности и  который  сразу
же, не церемонясь, превратил ее в то, чем она была сейчас.
   Таня встала  со  скамьи,  извинилась  перед  соседом,  которого  невольно
толкнула, и вышла в тамбур, придерживая на  боку  сумочку.  В  тамбуре  было
накурено, из приоткрытой двери туалета тянуло  густым  смрадом,  ободранные,
изрезанные инициалами и адресами стены  навевали  тоску.  По  этим  надписям
можно было изучать географию бывшего Союза, и Таня подумала,  что  вагон,  в
котором она едет, очень старый: некоторые надписи, проглядывавшие через слои
облупившейся масляной  краски,  датировались  тысяча  девятьсот  восемьдесят
пятым годом.
   Она сошла с поезда в Реутово, взяла такси и вернулась  домой  за  час  до
того, как  там  появился  Самойлов.  Ей  не  хотелось  возвращаться  в  этот
роскошный бордель, но это было необходимо: там оставались кое-какие  деньги,
ценности и подаренный Графом "браунинг", который сейчас был для  нее  дороже
любых сокровищ. Оставалось там и  еще  кое-что,  о  чем  не  знал  блестящий
литератор, орденоносец и лауреат, - кое-что, доставшееся ей по наследству от
Графа и вот теперь пригодившееся.
   В пластиковой коробке оставалось всего четыре микрофона. Себе  она  взяла
один,  а  остальные  три  запрятала  в  разных  местах  огромной   квартиры,
распределив их таким образом, чтобы прослушивался каждый уголок  ее  бывшего
жилища, Она еще успела смотаться на стоянку и забрать оттуда свой  маленький
и уродливый, но очень экономичный трехдверный "Рено" до того, как в квартире
объявился Самойлов. Некоторое  время  Таня  не  решалась  въехать  во  двор,
опасаясь, что ее спонсор узнает оплаченный из  его  кармана  автомобиль,  но
вскоре микрофоны донесли до нее звон бутылочного горлышка о край стакана,  а
немного позже - пьяное бормотание, обрывки  песен  и  всхлипы.  Она  загнала
машину в глубину двора и стала ждать, надеясь неизвестно на что.
   Она дождалась, и ей пришлось до хруста стиснуть зубы и  вцепиться  обеими
руками в руль, чтобы не выскочить из машины навстречу  рывками  вползшей  во
двор ржавой кофейной "Победе". Увидев Юрия, она с трудом сдержала испуганный
возглас: Инкассатор был страшен и, судя по тому, как он  обошелся  с  дверью
подъезда, очень торопился.
   Она дождалась момента, когда подслушивающее  устройство  донесло  до  нее
мелодичную трель  звонка,  выскочила  из  машины  и  бросилась  к  "Победе".
Инкассатор слишком спешил, чтобы тратить время на запирание  замков,  и  она
без особого труда открыла заедающую дверь. Воткнуть  зазубренную  булавку  с
головкой-микрофоном в ветхую обивку салона было делом одной секунды, но Таня
задержалась еще чуть-чуть, чтобы немного подержаться за рулевое колесо,  еще
хранившее тепло его ладоней.
   С этого момента она стала тенью Юрия:  Это  оказалось  труднее,  чем  она
думала, потому что находиться в двух шагах  от  него  и  ничем  не  выдавать
своего присутствия было выше ее сил. Ее останавливало лишь то, что  он  тоже
действовал за  пределом  человеческих  сил  и  возможностей,  и  даже  такая
минимальная обуза, какой стала бы она, могла сломать ему спину и убить  его.
Кроме того, Таня была уверена, что принесет Юрию больше пользы, оставаясь  в
тени. Он пер напролом,  словно  обезумев,  ни  разу  не  оглянувшись,  чтобы
проверить тыл, со стороны напоминая одержимого маньяка. Таня не сомневалась,
что на то есть веские причины, и постепенно из  обрывков  фраз,  которые  он
бормотал себе под нос, мотаясь по Москве на своем дребезжащем  броневике,  и
одного вполне связного разговора, состоявшегося в салоне  "Победы",  у  Тани
сложилась четкая картина происходящего: Инкассатора поймали на живца. Теперь
из него можно было вить веревки, но Таня не завидовала тому,  кто  отважился
бы этим заниматься: смельчака ждала печальная участь.  Если  Юрий  погибнет,
его убийцу будет поджидать неприятный выбор между Таниным "браунингом" и  ее
телом, которое было смертоноснее  любого  пистолета.  Именно  так,  и  никак
иначе. Она была тысячу раз права, когда вышла из электрички в Реутово.
   ...У  "Рено"  был  передний  привод  и  очень  небольшая  масса,  но  эти
преимущества сводились к нулю слишком  низкой  посадкой.  Таня  убедилась  в
этом, когда ее храбрая попытка с ходу  проскочить  неглубокую  на  вид  лужу
закончилась плачевным  финалом.  Маленький  "Рено"  мужественно  сражался  с
липкой грязью до тех пор, пока вода не  залила  выхлопную  трубу.  Это  было
полное поражение, и, включив свет в салоне,  Таня  увидела  ручейки  грязной
воды, которые сочились из-под дверей и пола, сливаясь в реки, озера и  моря,
грозившие  вот-вот  поглотить  ее  вместе  с  автомобилем.  Ей   моментально
представилось, что она каким-то образом  въехала  в  бездонную  трясину,  но
вода, поднявшись на пару сантиметров, прекратила прибывать.
   Таня выключила потолочный светильник,  распахнула  дверцу  и,  шлепая  по
воде, добралась до относительно твердого участка почвы. Она проезжала  здесь
не впервые и  сейчас  никак  не  могла  взять  в  толк,  как  ее  угораздило
завязнуть. Сумка с пистолетом  болталась  у  нее  на  плече.  Подслушивающее
устройство было слишком громоздким, чтобы тащить его  на  себе  по  залитому
дождем ночному лесу, но Таня не  жалела  о  нем:  до  пристани  Хвойный  Бор
оставалось не больше километра. Она вернулась  к  машине,  выключила  прибор
слежения, погасила  фары,  вынула  ключ  зажигания  и  решительно  двинулась
вперед.
   Когда позади раздался шум двигателя и по мокрой  земле  косо  заскользили
летящие тени деревьев, она инстинктивно свернула с дороги и,  притаившись  в
лесу, пропустила мимо себя набитый людьми огромный  джип.  Таня  знала,  кто
едет в автомобиле, и оставалось только радоваться, что  она  успела  вовремя
выйти из своей машины. Правда, она намеревалась подъехать поближе к пристани
и спрятать "Рено" в лесу, но жалеть  о  том,  что  уже  случилось,  не  было
смысла, тем более что чеченцы проехали мимо ее  ярко-красной  полузатонувшей
букашки, даже не притормозив.
   Таня  ускорила  шаг.  Потом  она  побежала,  не  разбирая  дороги,  почти
уверенная, что непременно  заблудится  в  этой  пропитанной  ледяной  влагой
промозглой тьме. Когда  ее  опасения  превратились  в  твердую  уверенность,
впереди и немного правее того  места,  где  она  стояла,  застучал  лодочный
мотор.  Таня  бросилась  вперед,  споткнулась  о   какой-то   пень,   упала,
исцарапавшись и порвав плащ, и выронила сумку, в которой  лежал  "браунинг".
Пока она ползала на четвереньках, пытаясь на  ощупь  найти  сумку,  лодочный
мотор замолчал, и вдруг в темноте ударили автоматы.
   Сумка, словно испугавшись этого грохота, нашлась в то же мгновение.  Таня
встала, набросив  на  плечо  ремешок,  вынула  из  сумки  пистолет  и  умело
передернула затвор. Мужчины, если они настоящие  мужчины,  всегда  готовы  в
одиночку сразиться с целым светом, и именно поэтому настоящих мужчин в  этом
печальном мире можно пересчитать по пальцам. Таня собиралась сберечь хотя бы
одного.
   Она поднялась на вершину пологой,  поросшей  соснами  гряды  и  сразу  же
увидела все: корабль,  прожектора,  вспышки  выстрелов  и  пунктирные  следы
трассирующих пуль, протянувшиеся к теплоходу из прибрежных  кустов.  Она  не
напрасно провела несколько лет в  ближайшем  окружении  Графа:  стрельба  ее
нисколько  не  пугала,  и  Таня  спокойно   осмотрелась,   пытаясь   оценить
обстановку. Из кустов стреляли четверо, отвлекая на себя внимание.  Потом  в
сотне метров слева по берегу хлопнул одиночный  выстрел.  Таня  едва  успела
засечь вспышку, и тут же что-то изменилось в звуковом  узоре  боя.  Таня  не
сразу  сообразила,  что  на  корабле  замолчал   пулемет.   Ведомая   скорее
инстинктом, чем трезвым расчетом, она двинулась туда, откуда прозвучал  этот
одиночный выстрел, и на полпути наткнулась на "Победу" Юрия. В салоне никого
не было, и Таня поняла, почему ее потянуло именно в эту сторону: в машине  с
Инкассатором сидел чеченец по имени Рустам - судя по всему, тот  самый,  что
засел  на  берегу  со  снайперской  винтовкой  и  только  что   ловко   снял
пулеметчика.
   Потом на корабле  один  за  другим  грохнули  два  взрыва,  что-то  дымно
загорелось, бросая на  рябую  от  дождя  воду  кровавые  отблески.  Стрельба
достигла  апогея  и  постепенно  пошла  на  убыль.  Автоматчики   в   кустах
расстреляли еще по магазину и прекратили  огонь.  С  корабля  еще  некоторое
время палили наугад. Несколько  пуль  прошелестели  совсем  рядом,  с  тупым
стуком ударяясь в стволы деревьев, но Таня не обратила на них внимания.
   Пожар на теплоходе разгорался. Теперь не только корабль, но и  прибрежные
кусты были освещены неверным прыгающим заревом, и в этой пляске  теней  Таня
чудом  разглядела  затаившуюся  за  поваленным  деревом  фигуру  в  огромном
брезентовом дождевике с  треугольным  капюшоном.  Она  слышала,  как  позади
завелся и уехал джип, но человек в дождевике остался лежать неподвижно,  как
мертвый, и лишь длинный вороненый ствол, поблескивая  в  оранжевых  отсветах
пожара, равномерно перемещался  из  стороны  в  сторону.  Таня  знала,  кого
поджидает снайпер, и с трудом подавила  в  себе  желание  сразу  же  открыть
стрельбу.  Дистанция  была  слишком  велика  для  никелированного   дамского
"браунинга", зато для снайперской винтовки выстрел на такое  расстояние  был
бы равносилен выстрелу в упор.
   Затаив дыхание, Таня стала подкрадываться к снайперу.  Пожар  на  корабле
пошел на  убыль  -  видимо,  команда  взялась  за  дело  всерьез.  Различить
треугольную верхушку капюшона становилось все труднее, не говоря уже о  том,
чтобы разглядеть что-нибудь на воде, но Таня  заметила,  как  снайпер  вдруг
замер, перестав водить стволом винтовки из стороны в сторону. Он явно что-то
увидел, хотя Таня, сколько ни  вглядывалась,  не  могла  разглядеть  ничего,
кроме освещенной затухающим огнем черной туши теплохода. "Ночной  прицел,  -
сообразила она. - Инфракрасный или  что-то  в  этом  роде.  Значит,  как  бы
Инкассатор ни крался, он будет у этого Рустама как на ладони. Один выстрел -
и все!"
   Она начала нервничать, потому что свет мерк, а она никак не могла подойти
достаточно близко, чтобы с уверенностью всадить  в  снайпера  пулю  двадцать
второго   калибра.   Двадцать   второй   калибр   -   смехотворное   оружие,
предназначенное скорее для отпугивания уличных  хулиганов,  чем  для  ночных
перестрелок с чеченскими снайперами, и сейчас Таня поняла это  с  предельной
ясностью.
   Она услышала негромкий плеск воды у самого берега, и ей даже  показалось,
что она различает медленно ступившую  на  песок  темную  фигуру.  Потом  она
услышала щелчок затвора.
   - Юра, у него ночной прицел! - закричала она изо всех сил и принялась раз
за разом палить из "браунинга" туда, где в последний раз видела  островерхий
брезентовый капюшон.
   Она успела выпустить в темноту все пять пуль, прежде чем ответный выстрел
пробил ей грудь немного правее левого соска. Одна из этих пяти  пуль  попала
Рустаму в предплечье, и вполне возможно, что  именно  она  дала  Инкассатору
шанс сделать свой единственный в этой дуэли выстрел. Во всяком случае,  Юрий
решил, что именно так оно и было.
   Убедившись, что чеченец мертв, Юрий отправился на поиски и  очень  быстро
обнаружил Таню по белевшему в темноте плащу. Она не откликалась на его голос
и,  казалось,  не  дышала.  Он  попытался  нащупать  пульс,  и  его   пальцы
погрузились в липкую, уже начавшую остывать влагу. Он  даже  не  вспомнил  о
вирусе, когда, низко наклонившись  над  Таней,  двумя  поцелуями  закрыл  ей
глаза. После этого он встал и, не оглядываясь, пошел к своей машине.
   Его ждала масса дел.

***

   Желтая таксопарковская "Волга" скромно приткнулась к  бровке  тротуара  в
стороне от центра событий. С забрызганными бортами и номерными знаками,  она
производила впечатление усталой, запыхавшейся рабочей клячи. Грязь  залепила
даже лобовое стекло, но нерадивого таксиста, по всей  видимости,  устраивала
полукруглая  амбразура,  протертая  в  серой  грязевой  пленке   неутомимыми
"дворниками". Зеленый огонек в углу ветрового стекла  был  потушен:  видимо,
таксист доставил сюда клиента и теперь поджидал его, чтобы отвезти  обратно.
Учитывая характер расположенного за чугунной оградой  места,  клиенту  можно
было позавидовать: большинство пассажиров прибывало сюда не по  своей  воле,
оставаясь здесь навсегда.
   Одного из таких пассажиров как раз подвезли к  высокой  каменной  арке  и
теперь ногами вперед выгружали из кузова длинного черного катафалка всемирно
известной фирмы "Кадиллак". "Пассажи