..
   - Неделя, Игорь, - твердо сказал Филатов.  -  В  течение  недели  я  буду
молчать, а потом...
   - А потом?
   - А потом поступлю по собственному усмотрению. Миронов с чувством грохнул
трубкой по аппарату, не попал на рычаг, снова поднял трубку  и  грохнул  еще
раз. У него было сильнейшее искушение запустить телефоном  в  стену,  но  он
поборол это желание: аппарат не был виноват в его проблемах.
   - Козел! - громко произнес Миронов, имея  в  виду  Филатова.  -  Сволочь,
урод, недоумок... По собственному усмотрению! Откуда оно у  тебя,  это  твое
усмотрение, болван?!
   Он плюнул и направился к бару за новой порцией ?Тичерз?, моля Бога, чтобы
до завтра ему больше никто не звонил.

Глава 13

   Максим Владимирович Караваев с самого утра чувствовал  себя  именинником.
День выдался пасмурный, небо заволокло тучами, и,  судя  по  всему,  вот-вот
должен был начаться дождь. Уже  успевшие  запылиться  кроны  лип  на  аллее,
которая  была  видна  из  окна  караваевской  кухни,   застыли   в   мертвой
неподвижности, а в воздухе нарастало какое-то непонятное напряжение, как это
бывает перед  грозой.  Все  вокруг  будто  ждало  чего-то,  и  это  странное
состояние природы было созвучно тому, что  чувствовал  бывший,  подполковник
внешней разведки Караваев.
   Он сидел у стола на кухне, смотрел в окно, курил и пил  крепкий  чай  без
сахара. Трубка радиотелефона лежала рядом с пепельницей, а  на  расстеленной
здесь же газете были разложены детали  пистолета,  который  Караваев  чистил
перед тем, как решил выпить чая. Руки у Караваева были  испачканы  оружейным
маслом, и он ощущал его запах каждый раз, когда подносил чашку ко рту.  Этот
запах успокаивал, как привет из прошлого. Подполковник любил чистить оружие:
эта процедура позволяла занять руки, оставляя голову свободной.
   Однокомнатная  квартира,  в   которой   после   развода   обитал   бывший
подполковник, напоминала временное пристанище кочевника, который не  намерен
оставаться здесь надолго. Она насквозь провоняла табачищем, а ее  обстановка
была подобрана таким образом, чтобы обеспечивать необходимый минимум бытовых
удобств и не обременять  хозяина  при  внезапном  переезде:  ее  можно  было
погрузить в машину в течение получаса, а  можно  было  просто  бросить,  как
ненужный хлам, каковым она, в сущности, и являлась.
   Караваев допил чай, поставил чашку в раковину и, вернувшись за стол, стал
не спеша собирать пистолет, протирая каждую деталь  кусочком  чистой  ветоши
перед тем, как  поставить  ее  на  место.  При  этом  он  время  от  времени
посматривал то на часы, то на лежавший рядом с пепельницей  телефон,  гадая,
когда же сработает подведенная им мина.
   Когда он закончил сборку и ладонью загнал на место обойму, за окном пошел
дождь. Первые крупные капли упали на сухой серый  асфальт,  оставив  на  нем
темные расплывающиеся пятна, зашелестели в пыльных кронах лип, застучали  по
жестяному карнизу окна. Через минуту дождь лупил уже в полную силу, разгоняя
запоздалых прохожих. Сквозь открытую форточку в кухню залетала водяная  пыль
и тянуло мокрой свежестью.  Где-то  далеко,  за  видневшимися  на  горизонте
новостройками, полыхнула голубовато-белая  зарница,  и  через  основательный
промежуток времени до Караваева докатился  отдаленный  раскат  грома:  гроза
прошла стороной, лишь крылом задев дом подполковника.
   Лежавшая на столе трубка издала  негромкую  электронную  трель.  Караваев
усмехнулся углом тонкогубого рта: он ждал этого звонка, и звонок  последовал
вовремя - ну, может быть, минут на десять-пятнадцать позже,  чем  он  думал.
Это время, видимо, понадобилось  уважаемому  Вадиму  Александровичу  на  то,
чтобы хоть немного собраться с мыслями.
   - Караваев слушает, - негромко сказал он в трубку.
   - Ты! - заорала трубка голосом Севрука. Этот вопль был таким громким, что
Караваев вынужден был отвести трубку от уха на несколько сантиметров. -  Ты,
урод! Ты говорил мне, что все под контролем! И что теперь?!
   - Доброе утро, Вадик, - сказал Караваев. - Я  что-то  не  пойму,  о  чем,
собственно, речь? Что-то случилось?
   - Что-то случилось! - передразнил его Сев-рук. -  Все  случилось,  понял?
Все, что могло произойти, произошло! И даже больше!
   "Как тебя разбирает, - подумал Караваев. - Припекло, значит. Ничего,  еще
не так припечет, дай только срок."
   - Подожди, - сказал он,  -  не  ори.  Постарайся  успокоиться  и  объясни
толком, в чем дело.
   - Ты мне еще будешь указывать, когда орать, а когда не орать?!  Посмотрел
бы я, как бы ты запел на моем месте! Я получил повестку, ясно?
   - Повестку? - очень натурально удивился Караваев. - Какую  еще  повестку?
Куда?
   - В армию, болван! - рявкнул  Севрук.  -  В  прокуратуру,  мать  твою,  к
следователю, вот куда!
   - Так, - озабоченно сказал Караваев. - А вот это мне уже не нравится. Там
не написано, по какому вопросу?
   - Там написано коротко и ясно: явиться для допроса. Вот как там написано.
Вот тебе и шантаж, вот тебе и...
   - Тише, тише, - перебил его Караваев. - Возьми себя в  руки.  Все  и  без
того паршиво, не надо усугублять...
   - Усугублять! Тут нечего усугублять. Хуже того, что уже есть,  все  равно
не будет. Ты хоть знаешь, что какая-то сволочь очистила все мои счета, кроме
разве что текущего счета фирмы? Я нищий, на меня положила глаз  прокуратура,
а ты мне советуешь не усугублять!
   Караваев помолчал несколько секунд, делая вид, что думает. На самом  деле
думать ему было не о чем: все  шло  именно  так,  как  он  спланировал,  без
единого отклонения. Даже реплики Севрука звучали так, будто он читал  их  по
бумажке, написанной Караваевым.
   - Ты говоришь, счета оголены? - глубокомысленно переспросил подполковник,
подпустив в голос немного озабоченности и тревоги.
   - Выкачаны досуха. От них остались только номера, и ничего больше. С меня
сняли штаны, а я и не заметил.
   - М-да... Это мог сделать только один человек. Ты знаешь, о ком я говорю.
Думаю, что повестка - тоже его рук дело.
   - Но зачем, черт подери?! Какой во всем этом смысл?
   - Это же очевидно. - Караваев заговорил нарочито размеренно и сухо, будто
доказывая теорему. - Доброхот, который прислал тебе ту  бандероль,  по  всей
видимости, решил не связываться с тобой и обратился напрямую к дядюшке. Ну а
остальное элементарно. Заплатил наш  Владик  или  нет,  для  тебя  не  имеет
значения. Главное, что он оперативно выкачал из тебя  денежки  и  сдал  тебя
прокуратуре. Таким образом, он и при деньгах и, как говорится, весь в белом:
выявил злоупотребление и  пресек  его,  передав  виновного  в  руки  закона.
Кстати, то, что произошло с твоими счетами, может означать  только  одно:  в
твоем ближайшем окружении сидит человек Владика. Впрочем, это уже не  важно.
Когда ты должен явиться в прокуратуру?
   - В понедельник, к десяти ноль-ноль.
   - Сегодня у нас суббота... Что ж, до понедельника ты успеешь  убежать  на
край света и даже дальше. Извини, но другого выхода я не вижу.
   - Ты что, не понял? У меня нет денег, и все визы в паспорте просрочены.
   - Ну, это поправимо, - сказал  Караваев.  Голос  его  по-прежнему  звучал
озабоченно, но тонкие губы кривила холодная усмешка.
   - Поправимо... Черт, надо было давно убрать этого старого борова!
   - Я тебя предупреждал, что с ним шутки плохи. Впрочем, теперь это уже  не
имеет значения.
   - Еще как имеет! Ты что же думаешь, я ему это так оставлю? Ладно,  пускай
я в заднице, но и он не будет на мои денежки жировать! Если ты  не  захочешь
мне помочь, я сделаю это сам.
   - И сядешь годиков этак на двадцать. Не думаю, что это разумно. Но,  если
хочешь, я мог бы это организовать.
   - Ха! А зачем это ТЕБЕ?
   - Затем, что он мне надоел. Затем, что  я  к  тебе  неплохо  отношусь.  И
наконец, затем, что ты сейчас в  таком  положении,  когда  люди  платят,  не
торгуясь. Все эти  банковские  счета  на  предъявителя  -  скользкая  штука.
Очистив один счет, можно очистить и другой. Главное - узнать  номер.  Это  я
возьму на себя. А ты...
   - Ну?
   - А ты затаись, ляг на дно и жди.
   Севрук помолчал. Караваеву  казалось,  что  он  слышит,  как  скрипят  от
напряженной работы заплывшие жиром извилины этого проходимца.
   - Допустим, - выдавил он наконец из себя.  -  И  сколько  это  будет  мне
стоить?
   - Пятьдесят процентов, - сказал Караваев.
   - Что?!
   - Пятьдесят процентов всей суммы, -  спокойно  повторил  подполковник.  -
Согласись, половина  все-таки  лучше,  чем  ничего.  И  уж  наверняка  лучше
тюремной баланды. У тебя нет выбора, Вадик. Думаю, ты  это  понимаешь.  Если
дело выгорит, то половины этой суммы тебе хватит на  всю  оставшуюся  жизнь.
Купишь себе новые документы, откроешь дело где-нибудь за границей и забудешь
все это, как страшный сон. Ну как, по рукам?
   - Кровосос,  -  с  отвращением  сказал  Севрук.  -  Стервятник...  Ладно,
договорились.
   - Тогда исчезни, - уже другим, напористым тоном  проговорил  Караваев.  -
Ничего не делай, никому не звони - просто бери ноги в  руки  и  убирайся  из
города. Прямо сейчас, сию минуту.  Мне  очень  не  нравится,  что  Владислав
Андреевич не поставил меня в известность  о  своих  намерениях.  Похоже,  он
перестает мне доверять, а в такой ситуации от него можно ждать чего  угодно.
Будь осторожен и проверь, нет ли за тобой хвоста. Желаю удачи.
   Прервав связь, он немедленно набрал номер мобильного телефона Школьникова
и, пока в  трубке  тянулись  длинные  гудки,  прикурил  сигарету  от  окурка
предыдущей.
   - Владислав Андреевич, - быстро заговорил он, когда Школьников ответил, -
ситуация выходит из-под контроля.  Севрук  узнал,  что  кто-то  выкачал  все
деньги с его секретных счетов. Он рвет и мечет. Мне стало известно,  что  он
ищет специалиста для  выполнения  какой-то  грязной  работы.  Он  хочет  вас
убрать, Владислав Андреевич.
   - Как ты это узнал? - спокойно спросил Школьников.
   "Да, - подумал Караваев, - это тебе не Вадик. - Ни паники, ни крика...  И
вопрос хорош. Не в бровь, а в глаз. Старик  смотрит  прямо  в  корень,  надо
отдать ему должное."
   - По своим каналам, - ответил он.
   - Да? Уж  не  ты  ли  тот  специалист,  которого  собирается  нанять  мой
племянничек?
   - Увы, нет.  По-моему,  он  мне  больше  не  доверяет.  Мне  кажется,  он
подозревает, что я приложил руку к истории со счетами. Не удивлюсь, если  он
закажет и меня.
   Школьников вздохнул - протяжно, совсем по-стариковски.
   "Чертов клоун, - подумал Караваев, услышав этот вздох. - Кого ты собрался
провести? Уж я-то тебя знаю как облупленного! Ты молодым еще  фору  дашь,  и
нечего вздыхать. Давай, давай, высказывайся по делу!"
   - Что ж, - помедлив, сказал Владислав Андреевич, - чего-то  в  этом  роде
следовало ожидать.  По-моему,  вывод  очевиден.  Нужно  как-то  уладить  эту
неприятную историю, Максик, и я вижу только один способ это сделать.  Думаю,
ввиду чрезвычайных обстоятельств следует увеличить твой  обычный  гонорар  -
ну, скажем, на сто процентов. Тебя устраивает такое предложение?
   - Вполне, - ответил Караваев. - Детали, как всегда, на мое усмотрение?
   - Разумеется, - сказал Школьников таким тоном, словно  речь  шла  о  том,
чтобы накопать червей для предстоящей  рыбалки.  -  Да,  и  еще  одно...  Ты
новости смотрел? Репортаж о похищении журналиста видел? Понял, о ком речь?
   - Думаю, да, - сказал Караваев. -  Не  повезло  парню.  Похитители  редко
оставляют своих пленников в живых. Особенно когда речь  идет  о  политике  и
больших деньгах.
   - Вот именно. Думаю, он больше не жилец, как это ни прискорбно.
   - Мне тоже так кажется, - с притворным  вздохом  согласился  Караваев.  -
Жаль парня, но после его разоблачительной статьи этого следовало ожидать.
   - Увы. Дразнить сильных мира сего - опасное занятие.  Печально  это  все,
Максик. Грустно... В общем, действуй. И не тяни, пожалуйста, дело срочное.
   - Естественно, - сказал Караваев. Он с  удовольствием  докурил  сигарету,
стоя у окна и глядя на дождь, который уже пошел на  убыль.  Вон  и  прохожие
появились  -  натянутые  на  головы   плащи,   раскрытые   мокрые   зонтики,
забрызганные грязью ноги...
   "Все по плану, - размышлял Караваев. - Все идет как надо. Так, как должно
быть. Нужно еще немного поработать, а потом станет  по-настоящему  хорошо  -
там, у теплого моря, на мраморной террасе, где  почти  не  бывает  дождей  и
круглый  год  светит  солнце.  С  повесткой  я  здорово  придумал.   Бумажка
получилась лучше настоящей, ей-богу. Теперь Вадик минуты лишней в Москве  не
задержится. Небось уже гонит из города во весь дух,  недоумок.  Пускай  себе
гонит, все равно далеко не уйдет.
   И   старик   тоже   молодец.   Акцию   с   журналистом   он   спланировал
профессионально, остается лишь довести дело до конца. И мы его доведем,  вот
только внесем некоторые коррективы в разработанный Владиком план. Коррективы
мелкие, но это как при стрельбе на большую дистанцию: отклонение  ствола  на
долю миллиметра дает погрешность в десятки сантиметров, а то и  метров.  Или
как  у  Рея  Брэдбери:   раздавил   путешественник   во   времени   какую-то
доисторическую козявку, вернулся домой, а там - фашистская диктатура..."
   Он сунул окурок в пепельницу, посмотрел на часы и подошел к  высоченному,
сиявшему первозданной белизной холодильнику ?Стинол? - единственной красивой
и дорогой вещи во всем доме, если не считать японского  телевизора,  который
украшал собой гостиную. Там, в холодильнике, в самой  глубине,  за  батареей
пивных жестянок и банок с рыбными консервами, лежала пластиковая  коробочка,
которую  Караваев  именовал  своей  аптечкой.  В  аптечке   хранился   набор
препаратов в ампулах и таблетках, которым при желании можно  было  отправить
на тот  свет  или  усыпить  на  долгое  время  человек  сорок.  Подполковник
поковырялся в аптечке согнутым пальцем, что-то бормоча себе под нос,  выбрал
ампулу с бесцветной жидкостью, положил  ее  в  нагрудный  карман  рубашки  и
спрятал аптечку на место. Закрыв холодильник, он убрал в тайник лежавший  на
столе пистолет, снова бросил озабоченный взгляд на часы и стал искать  ключи
от машины. Сегодня была суббота, и  через  несколько  часов  Школьников,  по
обыкновению, должен отправиться  на  дачу.  Максиму  Караваеву  было  просто
необходимо побывать там до  появления  хозяина,  чтобы  задуманный  им  план
удался.

***

   С утра погода испортилась, и, как назло, снова  разболелось  плечо.  Юрий
лежал в постели до последнего, но в конце концов все-таки встал, выпил кофе,
умылся и, посмотрев в окно, твердо решил, что проведет этот день, валяясь на
диване перед телевизором. Идти никуда не хотелось, плечо ныло, в голову  все
время лезли неприятные мысли о Светлове. Мирон вел какую-то странную игру, и
Юрий с тоской подумал, что его работа в редакции, судя по всему, близится  к
концу. Даже если он не станет  больше  высказывать  свое  мнение  по  поводу
затеянных Мироном махинаций, тот вряд ли забудет  имевшую  место  размолвку.
Отношения будут ухудшаться, пока окончательно не испортятся. А если водитель
редакционной машины не уживается с главным редактором, не надо долго гадать,
кому из двоих придется искать себе новое рабочее место.
   "Ну и черт с ним, - решил он. - Подумаешь, потеря!  Видно,  мне  на  роду
написано мотаться с места на место, нигде подолгу не задерживаясь.  Кончатся
листки в трудовой книжке, тогда и подумаем о том, чтобы сменить образ жизни.
Непрерывный трудовой стаж - не такая важная штука, чтобы из-за нее всю жизнь
жрать дерьмо и улыбаться. Кто-то считает иначе,  а  я  к  такой  ?диете?  не
приучен...
   Напиться, что ли? Так ведь неловко как-то - прямо с утра, не успев  глаза
как следует продрать. И потом,  пьянствовать  только  потому,  что  тебя  не
устраивает поведение твоего начальника, - очень скользкий  путь.  Оглянуться
не успеешь, как загремишь  на  принудительное  лечение.  Да  я  ведь  принял
твердое решение никуда сегодня не выходить."
   "Нет худа без добра, - решил он. - Что там по телевизору?"
   По  телевизору  показывали  очередной  бразильский  сериал.  Юрий  быстро
переключил программу и стал смотреть какой-то  вестерн.  После  вестерна  он
соорудил себе гигантский бутерброд с  ветчиной,  нашел  боевик  с  Арнольдом
Шварценеггером и стал  бездельничать  дальше.  Это  оказалось  увлекательным
занятием, и Юрий не заметил, как прикончил купленный два дня назад килограмм
ветчины и три четверти буханки бородинского хлеба.
   Потом начались новости, и Юрий снова переключил канал, чтобы  не  слушать
отчета о ходе поисков похищенного какими-то негодяями журналиста Светлова. У
него мелькнула  мысль  выключить  телефон,  но  он  не  отважился  на  такой
решительный  поступок:  что-то  подсказывало   ему,   что   ситуация   может
измениться, и он не хотел упустить момент.
   Но телефон молчал, как  кусок  полированного  камня.  Юрий  подумал,  что
неделя, данная им Мирону, пожалуй, слишком большой срок.  А  впрочем,  решил
он,  мне-то  какое  дело?  Ну  посидит  Дима  недельку  на  свежем  воздухе,
поправится, отдохнет. Да и Лидочка  Маланьина  неделю  как-нибудь  выдержит.
Зато сколько будет радости, когда ее ненаглядный вернется!  И  потом,  Мирон
наверняка что-нибудь придумает, чтобы она не  убивалась.  Может  быть,  даже
шепнет ей на ушко пару слов. В конце концов, не такая уж это тайна.  Что  он
там плел насчет угрозы жизни Светлова и существованию газеты, пусть остается
на его совести. Как-то с трудом в это верится, если  честно.  Какая  там,  к
черту, угроза? Кому они нужны, эти борзописцы? Тоже мне,  потрясатели  умов,
непримиримые борцы за свободу слова и соблюдение прав человека...
   Юрий выбросил из головы редакционные дела и сосредоточился на телевизоре.
Результат не замедлил сказаться: через час Юрий  почувствовал,  что  у  него
слипаются глаза. Боль в плече к этому времени утихла, на диване было мягко и
уютно. Юрий перестал сопротивляться и задремал под  убаюкивающее  бормотание
включенного телевизора, успев подумать, что денек получился еще тот - пустой
и совершенно никчемный.
   Видимо, под влиянием недавнего  разговора  со  Светловым  ему  приснилась
какая-то чепуха: будто бы он снова курсант и должен совершить ночной  прыжок
с парашютом на лес, а  вместо  парашюта  у  него  на  плечах  легкомысленный
туристский рюкзачок ярко-оранжевого цвета, набитый почему-то тугими  пачками
газет. Но это бы еще полбеды; опустив глаза, Юрий замечает, что на  груди  у
него  вместо  привычного  ?Калашникова?  болтается   на   узеньком   ремешке
пластмассовый игрушечный автомат с лампочкой в стволе и надписью ?Огонек? на
голубом  корпусе.  ?Обалдели  вы  все,  что  ли?  -  с  обидой  говорит   он
инструктору. - Я вам не клоун,  чтобы  в  таком  виде  прыгать.?  Инструктор
поворачивает голову, и Юрий видит лицо Мирона. ?Ничего,  старик,  -  говорит
Мирон, - положись на меня. Так надо, понял? Главное, когда приземлишься,  не
забудь  раздать  газеты.  Это   экстренный   выпуск.   И   хватит   болтать.
Приготовиться!"
   Над  люком  вспыхивает  и  начинает  ритмично  мигать   световое   табло,
сигнализирующее  о  том,  что  самолет  вошел  в  район   выброса   десанта.
Одновременно с табло включается звуковая сигнализация. Юрий пытается спорить
с Мироном,  доказывая,  что  прыгать  с  такой  экипировкой  несерьезно,  но
проклятый звонок дребезжит так громко, что он не слышит собственного голоса,
а Мирон хватает его за плечо и тащит  к  открытому  люку,  норовя  выбросить
строптивого курсанта из самолета пинком под зад-Юрий проснулся, но звонок не
замолчал. Пронзительные трели казались продолжением дурацкого сна, и  прошло
несколько секунд, прежде чем до Юрия дошло, что он уже не спит. Он  скатился
с дивана и бросился в прихожую, но на полпути затормозил и  снял  телефонную
трубку.
   В голове у него еще изрядно шумело, и спросонья он не сразу разобрал, кто
звонит. Голос был знакомый, но вот чей?
   -