олные губы выглядели сухими  и
потрескавшимися.
     - Нет, - одними губами прошептал Шубин.
     - Это печальная история, Андрей Валентинович, - грустно
сказал  Граф.  Он  вынул  из кармана  плоский  портсигар  из
полированного  белого металла, со щелчком откинул  крышку  и
без  спешки  выбрал  сигарету. -  Таня  -  племянница  моего
старинного приятеля, - продолжал он, прикуривая от такой  же
сверкающей зажигалки и деликатно выпуская дым в сторонку.  -
Nна  приехала  в  Москву учиться. Знаете,  обычная  история:
большой  город, огни, соблазны, наркотики...  Она  пришла  с
подружками в ресторан. К столику подсел солидный господин..,
вот вроде вас, к примеру.., стал угощать... Подружки куда-то
сбежали.., или с кем-то... Я не знаю, возможно, в кармане  у
солидного господина, кроме бумажника, лежала еще и ампула  с
чем-нибудь..,  таким  и  со  шприцем...  Вот-с...   А   СПИД
обнаружили  совершенно случайно. Таня не больна, она  просто
носитель. Так что о ней вы можете пока что не беспокоиться.
      Впрочем,  вы, скорее всего, и не станете, у вас  своих
хлопот теперь полно.
      Он неторопливо спрятал в карман зажигалку, которую  до
этого  задумчиво вертел в пальцах, поискал,  куда  бы  сбить
пепел, не нашел ничего подходящего и изящно стряхнул его  на
пол.  Худой,  похожий  на конструкцию  из  гибких  резиновых
шлангов  человечек  с лицом дауна стоял  поодаль,  держа  на
уровне плеча опасную бритву с маслянисто сверкавшим лезвием.
У  него был непомерно высокий, плавно переходящий в обширную
остроконечную  лысину  лоб,  маленькие,  глубоко  посаженные
глазки неразличимого цвета и ненормально большие кисти рук с
длинными,  похожими на щупальца осьминога пальцами.  Посреди
его   мучнисто-бледной  невыразительной  физиономии  торчала
красноватая картофелина носа, из-за которой он действительно
напоминал  унылого  клоуна.  Было  очевидно,  что  он   ждет
окончания  разговора,  чтобы заняться своим  любимым  делом.
Когда  Граф замолчал, эта зловещая личность подалась вперед,
но  хозяин  придержал его, легонько взяв за рукав  кончиками
пальцев.
      -  Я  понимаю  ваши  чувства, Андрей  Валентинович,  -
негромко продолжал Граф. - Очень неприятно обнаруживать, что
внутри  подаренного вам сладкого плода скрывался смертельный
яд.  Но  тем скорее вы должны понять Таню. Конечно, месть  -
это  не по-христиански, но где вы видели настоящих христиан?
Это  жестокий мир, господин адвокат. Может быть, вы все-таки
скажете, где деньги?
      Шубин  поднял на него глаза, потом перевел  взгляд  на
Клоуна,  по-прежнему стоявшего с поднятой на  уровень  плеча
бритвой.  На Таню он не смотрел, но почему-то не сомневался,
что она все так же стоит у окна и курит, равнодушно глядя  в
грязное стекла. Он понял, что Граф был прав: в списках живых
адвокат  Шубин  больше  не значился.  Глупо  было  надеяться
заболтать  Графа  или  вымолить себе прощение,  сказав,  где
деньги. Да и о каком прощении могла идти речь, когда он  уже
мертв! Можно было попытаться вымолить себе легкую смерть,  и
он  уже готов был сделать это, но в последний момент в груди
горячо толкнулась злоба: сука! Подлая тварь, мерзавка...
      Теперь он посмотрел на Таню. Оказалось, что она больше
не  смотрит  в  окно.  Ее  огромные  глаза  были  с  большим
интересом устремлены на Андрея Валентиновича Шубина,  словно
он был выставленным на всеобщее обозрение диковинным, хотя и
довольно  противным с виду зверем. Видимо, чувства Шубина  в
полной мере отразились в его взгляде, потому что Таня  вдруг
растянула   запекшиеся  губы  в  издевательской   улыбке   и
спросила:
      - Сладко тебе было? Знаю, сладко... Я всегда стараюсь,
чтобы  было  сладко, потому что ночь со мной  стоит  дорого.
Скажи ему, где деньги, и я тебя поцелую.., на прощанье.
      -  Тварь,  - сказал Шубин. - Дешевка привокзальная.  С
бродячей кошкой слаще, чем с тобой, убогая. Не знаю я ни про
какие деньги.
      Граф кивнул, и Клоун одним плавным движением перетек к
изголовью  кровати.  Шубин понял, что сейчас  ему  перережут
глотку,   и   зажмурился.  Но  холодное  лезвие   неожиданно
коснулось кожи не под подбородком, а чуть ниже левого  века.
Шубин закричал.
     В левом глазу возникло странное ощущение: к нему словно
приложили  пригоршню льда. Через секунду на  смену  ледяному
ожогу  пришла  немыслимая, разрывающая боль.  Не  переставая
кричать, Шубин открыл глаза и обнаружил, что смотрит  только
одним глазом. Через мгновение он увидел второй: Клоун держал
его  в  обтянутых тонкой хирургической перчаткой  пальцах  и
медленно  поворачивал  перед лицом  Шубина,  как  невиданную
драгоценность.
     Крик Шубина перешел в визг.
      Клоун  аккуратно положил глаз в захватанный  стакан  с
красным винным ободком на донышке, шагнул влево и оценивающе
взвесил на ладони адвокатские гениталии. Таня отвернулась  к
окну.  Один из бандитов вдруг начал стремительно покрываться
зеленоватой  бледностью. Не дожидаясь  естественного  финала
этого  процесса,  он зажал рот ладонью и бомбой  выскочил  в
сени. Через мгновение стало слышно, как его рвет на улице.
      Шубин  визжал, замолкал на мгновение, чтобы набрать  в
грудь воздуха, и снова начинал визжать. Он пытался заставить
себя  заговорить, он готов был сказать все, что интересовало
Графа,  пообещать что угодно и даже выполнить свое обещание,
лишь   бы   прекратился  этот  ледяной  липкий  кошмар,   но
затопившая мозг свинская паника не давала ему произнести  ни
слова,  и  все, на что он был способен сейчас, -  это  визг,
очень  похожий на тот, что издает крупная свинья  под  ножом
неумелого  мясника.  Задыхаясь от боли,  почти  оглохший  от
собственных  воплей,  он  почувствовал,  как  края  сознания
начинает   обволакивать   густая  тьма.   Она   стремительно
ширилась,  и  вскоре он ощутил себя лежащим на дне  колодца,
края которого стремительно сдвигались, гася краски и отсекая
посторонние  звуки.  Шубин понял,  что  теряет  сознание,  и
обрадовался  этому. У него даже появилась  надежда,  что  он
умрет,  не  приходя  в  себя, но те, кто  казнил  его,  были
мастерами своего дела.
      -  Подожди, Клоун, - донесся откуда-то издалека  голос
Графа. - Ты что, не видишь, что он отъезжает?
      Шубин  почувствовал укол в левое предплечье,  и  через
несколько  мгновений  все,  от чего  он  пытался  сбежать  в
забытье,  скачком  вернулось на место.  Свет  стал  ярким  и
режущим, запахи лезли со всех сторон, забивая ноздри,  звуки
грохотали  в ушах, боль в изувеченной глазнице пульсировала,
заставляя его корчиться подобно раздавленному белому  червю.
Он  глотнул воздуха, собираясь снова закричать, но  каким-то
чудом  совладал  со своими голосовыми связками  и  прохрипел
a%"h(, от нечеловеческого напряжения голосом:
     - Не надо... Умоляю". Я все скажу. За домом, под.., под
яблоней. Найдете... Мешок из-под удобрений-, умоляю.., нет!
      Граф  кивнул. Двое бандитов торопливо вышли  из  дома,
прихватив  в  сенях  лопату  с испачканным  засохшей  землей
ржавым лезвием. На их лицах было написано облегчение,  почти
радость, как у двух школьников, которых неожиданно отпустили
с контрольной. Вслед им раздался нечеловеческий вопль Шубина
- Клоун снова взялся за дело.
      -  Ох,  мать твою, - заметно вздрогнув от этого вопля,
сказал  один  из  бандитов, нервно  тиская  грязный  черенок
лопаты, - что ж они делают, а?
      -  Тише  ты, - хмуро сказал второй. Он остановился  по
колено  в молодой лебеде рядом с разлапистым, черным стеблем
прошлогоднего бурьяна, увешанным колючими шарами  репьев,  и
стал  закуривать, ломая спички и поминутно роняя коробок  на
землю.  - Тише, баран, а то как бы самому под нож не  пойти.
Клоун  тебя обслужит в шесть секунд. Ему, блин, по барабану,
кого обслуживать.
     В покосившемся, с просевшей крышей бревенчатом доме еще
добрых полчаса не смолкали вопли. Отравленная кровь адвоката
Шубина  брызгала  во все стороны, обильно окропляя  стены  и
пол,  и  кое-кто  из присутствующих, борясь  с  подступающим
обмороком,  спрашивал  себя, откуда в  этом  обескровленном,
исполосованном  опасной бритвой теле  берутся  силы  на  то,
чтобы    так   голосить.   Наконец   жизнь,   словно   поняв
бессмысленность и даже противоестественность  сопротивления,
покинула окровавленную мясную тушу, бывшую некогда известным
адвокатом,  и в доме стало тихо, Граф в сопровождении  своей
свиты неторопливо вышел из дома, бережно ведя под руку Таню,
которая  сейчас больше напоминала заводную куклу, чем  живую
женщину.  Он курил, щурясь на яркое майское солнце,  и  явно
пребывал  в  отличном расположении духа.  С  головы  до  ног
забрызганный кровью Клоун отмывался у колодца, пьяно хихикая
и  все  еще трясясь от возбуждения. Мрачный качок в майке  с
эмблемой  команды  университета  штата  Джорджия  -   мордой
бульдога  в  бейсбольной  кепке - помогал  ему,  поливая  из
мятого   жестяного  ведра.  Он  упорно  смотрел  в  сторону,
стараясь стоять так, чтобы брызги смешанной с кровью воды не
попадали на одежду.
      Поодаль  стояли два пыльных джипа, в один  из  которых
только  что  погрузили  две туго набитые  спортивные  сумки.
Скомканный, перепачканный свежей землей полиэтиленовый мешок
из-под  минеральных удобрений валялся в стороне. На  полпути
между  домом  и  джипами ничком лежал Палыч. Руки  его  были
широко  разбросаны в стороны, и можно было подумать, что  он
просто  прилег  вздремнуть, если бы  не  запекшаяся  рана  в
стриженом  затылке,  над  которой уже  вились  жирные  сине-
зеленые  мухи.  Граф  обошел труп, но ему  все  же  пришлось
переступить через вцепившуюся в траву мертвую руку.
       Он  вдруг  остановился,  будто  что-то  припомнив,  и
обернулся,  уставившись задумчивым взглядом на дом.  Секунду
спустя,  словно повинуясь его взгляду, на крыльце  появилась
Светка.  Она  до  сих  пор не успела до  конца  одеться,  ее
/%`%+("  ni()ao  чешуйчатый плащ  висел  на  согнутой  руке.
Другой   рукой  проститутка  прижимала  к  груди  скомканную
блузку. Губы у нее тряслись и прыгали, как будто жили своей,
отдельной от всего остального тела жизнью, парика  нигде  не
было  видно,  и  жидковатые,  неопределенного  цвета  волосы
торчали во все стороны неопрятными прядями. Светка шла как в
тумане,  и  было  очень похоже, что она  тронулась  умом  от
пережитого ужаса. Скорее всего, так оно и было, иначе она ни
за что не вышла бы из дома, пока джипы не уехали.
     Увидев ее, Таня вздрогнула и подняла на Графа взгляд, в
котором можно было без труда прочесть невысказанную просьбу.
Но  Граф не смотрел на нее: он разглядывал Светку с  тем  же
выражением брезгливого любопытства на длинном холеном  лице,
с которым смотрел недавно на спящего Шубина.
      -  Старею, - негромко сказал он. - Совсем о ней забыл,
представляешь?
      -  Не надо, - совсем тихо попросила Таня. Голос у  нее
был  сухим  и  ломким, как прошлогодняя трава. - Пожалуйста.
Зачем? Она будет молчать.
      - Разумеется, она будет молчать, - согласился Граф.  -
Иначе просто быть не может. Губастый, сделай так, чтобы  она
молчала.
      Качок в майке с изображением бульдожьей морды поставил
на  землю ржавое ведро, из которого поливал на руки  Клоуну,
поднял  прислоненный к гнилому колодезному срубу автомат  на
уровень   живота  и  с  лязгом  передернул  затвор.   Светка
продолжала стоять на крыльце, прижимая к груди мятую  блузку
и  обводя двор недоумевающим взглядом расширенных глаз.  Она
была  похожа  на  человека, который только что  вынырнул  из
пучины   ночного   кошмара  и  сидит  на   постели,   силясь
сообразить, на каком он свете.
      На то, чтобы окончательно прийти в себя, ей не хватило
нескольких   мгновений.  Автомат   в   руках   у   Губастого
загрохотал,  яростно подпрыгивая и плюясь  огнем;  в  траву,
кувыркаясь  на  лету,  посыпались  медные  гильзы.  Губастый
стрелял  сбоку. Светку развернуло к нему лицом и сбросило  с
крыльца прямо в прошлогодний бурьян, куда в последнее  время
повадился  справлять малую нужду ленивый  Палыч.  Чешуйчатый
плащ упал на гнилые доски крыльца, разодранная пулями блузка
плавно  спланировала на траву. Торчавшие  из  переломанного,
смятого бурьяна голые мускулистые ноги Светки несколько  раз
судорожно  дернулись. Правая туфля слетела  и  откатилась  в
сторону.  Босая нога еще раз слабо шевельнулась  и  затихла,
непристойно  алея  накрашенными  ногтями.  Губастый   длинно
сплюнул в колодец и забросил на плечо ремень автомата.
     Таня молча отвернулась.

                             ***

       Когда  два  пыльных  джипа  миновали  пустую,  словно
вымершую   деревню  и,  тяжело  переваливаясь   на   ухабах,
углубились в лес, Граф закурил очередную сигарету и  сказал,
убирая в карман зажигалку:
     - Деньги надо как можно скорее поместить в банк. С меня
$.".+l-. этих игр в пиратские клады. В конце концов, это  же
не   золотые  дублоны,  а  самая  обыкновенная  бумага.   От
длительного хранения в земле она, как известно,  приходит  в
негодность. Бумаге нужна постоянная температура и влажность.
Думаю,   что   в  хранилище  банка  созданы  соответствующие
условия. Ты меня понял. Стас?
       Сидевший  справа  от  водителя  коренастый  крепыш  с
приметным шрамом на тщательно выбритом подбородке повернулся
к нему всем телом.
     - Странная идея, - сказал он. - И очень рискованная.
      -  Больше  всех рискует тот, кто вообще не рискует,  -
изрек  Граф,  глядя  мимо собеседника на  извилистую  лесную
дорогу, рывками убегавшую под днище джипа.
      - Ну, это точно не про вас, - немного натянуто пошутил
человек со шрамом. - Впрочем, вам виднее. Хозяин здесь вы.
     - Вот именно. Так что подготовь почву в банке.
     - В каком?
      Несколько  мгновений Граф молча смотрел прямо  в  лицо
своему  собеседнику. В конце концов тот не выдержал и  отвел
взгляд.
      - Не надо, Стас, - мягко сказал Граф. - Не надо валять
дурака.   Есть  только  один  банк,  в  котором  ты   можешь
квалифицированно  подготовить  почву.  Твоя  лояльность   по
отношению к.., э-э-э... Евгению Дмитриевичу вполне понятна и
даже  похвальна, но вечно сидеть на двух стульях  нельзя.  В
лучшем  случае ты рискуешь провалиться в щель, а в худшем...
В худшем тебе просто порвут задницу. Надвое, как мандарин.
      -  Гм,  - смущенно сказал Стас. - Хорошо... Но как  вы
себе  это  представляете? Не могу же  я  явиться  к  нему  в
кабинет с двумя чемоданами баксов и сказать: вот, мол,  надо
бы открыть счет. Да и он не станет...
     - Это уже не твоя забота, - успокоил его Граф. - На то,
чтобы  пропустить  деньги  через  наши  магазины  и  казино,
потребуется неделя, максимум - две. Твое дело - деликатно  и
доходчиво   объяснить  Евгению  Дмитриевичу,  кто   помещает
деньги,  что он лично будет иметь с этого дела и что  с  ним
случится, если банк ненароком вздумает обанкротиться. Думаю,
ты с этим справишься.
     - Думаю, да, - согласился Стас.

                           Глава 7

      Юрию  снилась Алена - не та Алена со смешными мышиными
хвостиками  на  затылке, которая терпеть  не  могла  юбки  и
норовила  даже в школу явиться в клешах, за что  ей  не  раз
попадало  от  завуча, а та, которую он увидел дома  у  Цыбы:
взрослая,  знающая  себе цену женщина,  немыслимо  красивая,
желанная... Она звала его, манила за собой, обещая  счастье,
она  говорила, что передумала и готова хоть сейчас выйти  за
него замуж, но теперь Юрий твердо знал, что жениться на  ней
нельзя,  потому  что  она была не только  Аленой:  время  от
времени  она  почему-то превращалась в  маму  и  принималась
кормить его борщом, не переставая при этом строить планы  их
будущей  счастливой  семейной жизни.  В  конце  концов  Юрий
".',cb(+ao. "Перестань, мама, - сказал он. - Что  за  шутки!
Неужели вокруг мало приличных пенсионеров?" Разумеется, мама
тут  же  превратилась в Алену. "Ты что, Филарет?  -  смеясь,
спросила она. - Зачем мне пенсионер? У меня есть Цыба и ты!"
Она  хохотала  и  хохотала, и постепенно хохот  ее  перестал
нравиться  Юрию. Он был слишком визгливым и в  конце  концов
превратился в крик, а затем в дребезжащий назойливый звон...
      Юрий  открыл глаза и увидел над собой желтый  потолок,
перечеркнутый  идеально ровной ложбинкой  рустованного  шва.
Шов  местами  потрескался,  а в одном  месте  из  него  даже
вывалился  кусочек  штукатурки.  "Надо  делать  ремонт",   -
привычно   подумал  Юрий,  понемногу  отходя   от   приступа
беспричинного  липкого страха, вызванного  финальной  сценой
сна. Эта сцена постепенно бледнела в памяти, растворяясь  во
впечатлениях   нового   дня,  и   стоило   Юрию   попытаться
поподробнее  припомнить, что именно  ему  снилось,  как  сои
окончательно  растаял,  оставив  после  себя  лишь  ощущение
смутной тревоги. Юрий сел на постели и потянулся за часами -
ему  казалось, что время подъема еще не наступило, - ив  это
время дверной звонок снова принялся дребезжать.
       Пока  Юрий  натягивал  линялые  спортивные  штаны   и
футболку, звонок замолчал, и в дверь начали лупить ногами.
       -   Совсем  обалдели,  -  пробормотал  Юрий,   шаркая
шлепанцами. - Кого там принесло?
     Его слегка покачивало: ночная смена выдалась хлопотной,
а поспать он успел не больше двух часов. Человек, ломившийся
в  дверь,  рисковал получить по шее. На полпути  к  прихожей
Юрий задумался: кто бы это мог быть? До сих пор его время от
времени  навещала  только соседка  тетя  Маша.  Может  быть,
слесарь  из ЖЭКа? Судя по настойчивости, с которой  незваный
гость  ломился  в  дверь, это было похоже на  правду.  Может
быть, трубу прорвало и соседей снизу заливает?
      Он щелкнул задвижкой замка. Глазка в двери не было,  а
спрашивать, кто там, было как-то неловко: все-таки  взрослый
дядя,  косая сажень в плечах, бывший офицер-десантник...  "А
вот  угостят  тебя  из-за  двери слезогонкой,  будешь  тогда
знать, как отпирать кому попало", - пропищал ехидный голосок
где-то внутри головы.
       За   дверью  стоял  Арцыбашев,  одетый  с   небрежной
элегантностью человека, давно забывшего, что значит  считать
деньги. Галстук его слегка сбился на сторону от усилий, лицо
немного  раскраснелось,  в остальном  же  он  выглядел  так,
словно собрался позировать для обложки журнала мод.
      -  Ты  почему не спрашиваешь, кто пришел? - агрессивно
поинтересовался он вместо приветствия.
      -  А  чего спрашивать? - Юрий пожал плечами.  -  Можно
подумать,  кто-то признается, что пришел убивать и  грабить.
Да и что с меня взять?
      -  А  вот шандарахнут тебя чем-нибудь по башке или  из
баллончика опрыскают, как таракана, тогда я узнаешь,  что  с
тебя   можно  взять,  -  сказал  Арцыбашев,  почти  дословно
повторяя  мысли  Юрия.  - Нынче народ  пошел  отчаянный,  за
бутылку друг друга на куски режут. Ты чего не открываешь?
      - А ты чего ломишься ни свет ни заря? - Ничего себе  -
-(  свет ни заря; - воскликнул Арцыбашев, посмотрел на  часы
и,  бесцеремонно  отодвинув Юрия с дороги, протиснулся  мимо
него в прихожую. - Десять часов, а он дрыхнет!
     - Я с ночной, - сообщил Юрий. - А ты как меня разыскал?
       Арцыбашев,  который  уже  стоял  на  пороге  комнаты,
обернулся  и  некоторое время разглядывал приятеля  с  немым
восхищением.
      -  Ч-черт, - сообразив, в чем дело, смущенно выругался
Юрий. - Действительно...
      -  Дошел, - констатировал Арцыбашев. - Докатился. Нет,
старик, одинокая жизнь тебе не на пользу.
      -  Ну  ладно, ладно, - проворчал Юрий, - понес...  Ну,
вылетело  у  меня  из головы, что мама, в отличие  от  тебя,
никуда  не  переезжала. Ты такой важный  сделался,  что  как
будто  бы  даже и не ты. Как будто не с тобой  вон  под  тем
столом в партизан играли.
      -  Да  неужто  тот  самый?! - поразился  Арцыбашев,  с
веселым   удивлением  разглядывая  обшарпанный   стол-книгу,
придвинутый вплотную к окну.
      -  Тот, тот, - ответил Юрий, запирая дверь.