за.  Но  прошу  прощения, господа: был  ведь,  помнится,
толчок в спину, или это мне с перепугу почудилось?"
      Он  легко  подтянулся на руках и  забросил  на  провод
правую  ногу.  Инцидент  можно было считать  исчерпанным,  и
только  теперь Юрий почувствовал, что испугался.  Он  поднял
голову,  ожидая увидеть в нескольких сантиметрах  от  своего
лица  чью-нибудь  протянутую руку, но  вместо  этого  увидел
Барабана,  который  заносил  над  головой  какую-то   смутно
знакомую  продолговатую железяку с выкрашенной  в  тревожный
красный  цвет  облупленной увесистой  головкой.  "Арматурные
ножницы! - понял Юрий. - Так вот в чем дело! А я-то,  дурак,
грешил на тросик. А еще я, помнится, думал, что они подождут
хотя бы до вечера. Да нет, они, конечно, правы: вечером  это
было  бы  убийство  в  пьяной драке,  а  сейчас  -  типичный
несчастный случай... Ай да Барабан!"
      -  Сдохни,  гнида!  -  чересчур театрально  воскликнул
Барабан и обрушил ножницы вниз, целясь Филатову в голову.
      Юрий  увернулся - как выяснилось, излишне  резко.  Его
-.#  соскользнула с провода, а в следующее мгновение тяжелая
угловатая железяка обрушилась на правую кисть. Удар пришелся
вскользь,  и  вместо  того чтобы раздробить  кости,  ножницы
только содрали с ладони лоскут кожи, но рука сразу онемела и
сорвалась  С провода. Юрий повис на левой руке, с предельной
ясностью  понимая, что во второй раз Барабан не промахнется.
С  чего  ему  промахиваться, выпить-то он не успел...  Да  и
бить, пожалуй, не обязательно: это ведь не кувалда у него, а
ножницы. Такими сантиметровый стальной прут перекусить - раз
плюнуть, что уж говорить о руке...
      "Высоко,  черт возьми, - подумал Юрий, бросив  быстрый
взгляд вниз. - Слишком высоко, маловато шансов". Правая рука
все еще висела плетью, левая начала стремительно затекать  -
держаться  за  провод  было чертовски неудобно.  "Ничего,  -
подумал Юрий с неуместным весельем, - не затечет. Просто  не
успеет".
     Он посмотрел вверх и увидел арматурные ножницы, которые
медленно,  как  в  повторном  показе  толевого  момента   по
телевизору,  опускались  на  него  из  сверкающей   небесной
голубизны. "Убьет", - подумал Юрий и разжал пальцы.
     Он сгруппировался старательно, по всем правилам, как во
время  зачетного прыжка, и приземлился четко и красиво,  как
на  показательном выступлении, но удар все  равно  получился
сокрушительно  сильным.  Падая на  бок,  Юрий  на  мгновение
вообразил  себя  персонажем одного  из  этих,  казалось  бы,
уморительно  смешных,  а на самом деле насквозь  пропитанных
дикой   жестокостью  американских  мультфильмов   -   этаким
Дональдом  Даком,  от  которого после падения  с  небоскреба
остались  только расплющенная в лепешку голова с  выражением
комичного  удивления на плоской физиономии да пара  торчащих
из-под  этой  физиономии ступней. "Бедный  Дональд  Дак",  -
подумал Юрий и на какое-то мгновение потерял сознание.
      Он  пришел  в  себя сразу же. Вокруг творилось  что-то
неладное. Что именно было неладно, он понял далеко не  сразу
-  под черепом у него все основательно перемешалось от удара
о  землю,  и в течение нескольких секунд он был уверен,  что
уже  умер или вот-вот умрет. В голове гудело, как будто  она
превратилась  в  мощный  трансформатор,  в  ушах  шипело   и
стреляло,  перед глазами плясали какие-то голубые вспышки  и
снопы  красных  искр,  и раздавались какие-то  пронзительные
нечеловеческие  вопли. "Ого, - с привычной  иронией  подумал
он,  -  а ведь я, похоже, важная персона, если в аду в честь
моего прибытия устроили такой фейерверк!"
      Потом он окончательно пришел в себя и понял, что вовсе
не  стоит  у гостеприимно распахнутых врат ада, а  лежит  на
боку  у  подножия  той самой опоры ЛЭП, с которой  сверзился
минуту  назад. Под правой щекой у него были теплый  песок  и
колючая трава, а на левую все время сыпались горячие  искры,
как  будто рядом с ним работал сварочный аппарат. Как только
он  определился в пространстве, до него дошло, что  гудение,
треск, вспышки и вопли раздаются вовсе не внутри его черепа,
а  снаружи - точнее, сверху, оттуда, где остались Барабан со
своими ножницами и все остальные члены бригады - кроме  тех,
ясное дело, которые работали на соседней опоре.
      Больше всего Юрию хотелось снова закрыть глаза  и  еще
немного  полежать  неподвижно,  постепенно  анализируя  свои
ощущения и разбираясь, что у него цело, а что повреждено.  В
конце  концов,  какое ему дело до того, что  еще  ухитрились
выкинуть эти безмозглые идиоты? Замочили Понтю Филата -  вот
ведь придумали прозвище! - и устроили фейерверк. Ну и черт с
ними,  пусть  попразднуют,  а я  пока  что  побуду  мертвым,
доставлю ребятам радость, а заодно и отдохну...
     Тут что-то с глухим тяжелым стуком упало сверху в каком-
нибудь полуметре от его головы. Юрий неохотно приоткрыл один
глаз и посмотрел, чем запустили в вето эти неандертальцы.
      То,  что  он  увидел, обожгло его,  как  удар  горячей
сковородой  по  лицу.  Остатки  полуобморочной  мути   разом
вылетели  из  головы, мир мгновенно стал четким и  выпуклым.
Даже шумовые и световые эффекты вдруг прекратились, словно и
впрямь  были  всего-навсего побочными продуктами полученного
Юрием  сотрясения  мозга. Но теперь  Юрий  точно  знал,  что
треск, гудение и вспышки ему не почудились, точно так же как
не  был галлюцинацией отвратительный запах паленого, волнами
исходивший от лежавшего в метре от Юрия предмета.
     "Неандертальцы" швырнули в Юрия трупом Барабана.
      То,  что  осталось от человека, который  минуту  назад
пытался отправить Юрия на тот свет, выглядело неважно.  Лицо
у   Барабана   стало   неестественного  синевато-коричневого
оттенка,  из  носа, из уголков рта, из ушей и даже  из  глаз
сочилась  кровь, расписавшая кожу затейливым узором,  волосы
стояли  дыбом  и  дымились,  распространяя  удушливую  вонь.
Одежда  на Барабане тоже тлела. Более того, Юрию показалось,
что дым тонкими струйками поднимается даже из ушей Барабана.
Он  поморгал  глазами,  но  дым  никуда  не  делся:  Барабан
дымился, как какой-нибудь джинн из арабской сказки.
      Юрий  с  огромным  трудом поднялся  на  четвереньки  и
помотал  головой. Перед глазами у него все поплыло, к  горлу
подкатила  тошнота, но труп остался на месте. Чувствуя,  что
вот-вот  потеряет  сознание,  Юрий  снова  лег  на  землю  и
перевернулся  на  спину.  Он  посмотрел  наверх  и  поспешно
зажмурился,  но было поздно: увиденное навсегда отпечаталось
в  памяти и наверняка сразу же было подшито в особую  папку,
где у Юрия хранились его персональные кошмары.
      Те,  кто  не  успел  застегнуть карабины  страховочных
поясов, упали вниз, но таких было мало - от силы пара-тройка
человек,  считая  Барабана. Остальные были  там,  наверху  -
висели  на  своих поясах, дымились и медленно поворачивались
вокруг  оси,  словно озирая окрестности  с  высоты  птичьего
полета. Это была картинка из фильма ужасов, а может быть, из
какой-нибудь   не   предназначенной  для   широкого   показа
кинохроники  - один из тех кадров, которые, став  достоянием
общественности, вызывают массовую газетную истерию,  похожую
на  бурю  в стакане воды. Бригада монтажников сейчас здорово
смахивала на группу жертв массовой казни, если только  можно
было  вообразить  себе  палачей, у которых  хватило  бы  ума
тащить  приговоренных на пятидесятиметровуто  высоту  только
для того, чтобы там повесить.
     Юрий открыл глаза, повернул голову и снова посмотрел на
Aарабана. Барабан лежал в прежней позе, похожий на сломанный
манекен, и по-прежнему слегка дымился, воняя горелым мясом и
паленой  шерстью. "А ведь этот недоумок мне  жизнь  спас,  -
подумал Юрий. - В самый последний момент, между прочим.  Как
нарочно, ей-Богу".
       Он   запоздало  содрогнулся,  во  всех   подробностях
представив, что было бы, если бы Петлюра сегодня не уехал  с
объекта,  если бы не эта девчонка - "плечевая путана",  если
бы  не  драка и не мстительный Барабан со своими арматурными
ножницами.  "А  что  было  бы?  -  подумал  он.   -   Ничего
особенного.  Висел  бы сейчас вместе с  родным  коллективом,
покачивался на ветерке и дымился..."
      Он  посмотрел  вверх и отыскал глазами то  место,  где
висел  бы  в  данный момент, сложись ситуация чуть-чуть  по-
иному. На площадке было тихо, только шумел в кронах деревьев
по  обе  стороны  просеки верховой ветер -  тот  самый,  что
заставлял  покачиваться  и медленно  вращаться  висевшие  на
опоре  и  проводах тела. Провода молчали, и вид  у  них  был
самый   невинный  -  просто  отключенная   от   сети   линия
электропередач,    на    которой   производятся    ремонтно-
восстановительные  работы. Больше не было  ни  гудения  тока
высокого  напряжения,  ни  голубых  вспышек  замыканий,   ни
треска,  ни  снопов искр, ни клубов дыма,  ни  диких  воплей
поджариваемых заживо людей.
      "Да,  -  подумал  Юрий, - неудачный  у  ребят  выдался
денек".  Мысль  была  нарочито  циничная:  даже  при  полном
отсутствии симпатий к своим коллегам Юрий был потрясен такой
страшной  массовой гибелью и именно поэтому  пытался  как-то
защитить свой разум от подступающего безумия - хотя бы  и  с
помощью цинизма. Кроме того, думать о главком он был еще  не
готов.  А  главным, по мнению Юрия Филатова, было  вот  что:
как, черт возьми, это могло произойти?
      Все  еще лежа на спине, он осторожно пошевелил ногами.
Правая болела, но слушалась: по всей видимости, она не  была
не  только  сломана,  но  даже  и  вывихнута.  Похоже,  дело
ограничилось обыкновенным растяжением связок, и Юрий  решил,
что с этим можно жить.
      Кисть,  к  которой Барабан приложился ножницами,  тоже
болела и плохо слушалась, но пальцы сгибались и разгибались,
так  что  и  тут,  похоже, все было в порядке  или  почти  в
порядке. Юрий решил, что дешево отделался, и подумал, что не
мешало   бы  встать  и  начать  что-то  делать.  На  объекте
произошло  ЧП, и не просто ЧП, а вообще черт  знает  что,  а
единственный  уцелевший валяется на спине,  как  пляжник,  и
считает  ушибы  и  растяжения. И это вместо  того,  чтобы..,
чтобы  что? Бежать в поселок, вопя и размахивая руками?  Так
ведь торопиться некуда - все, кто мог умереть, уже умерли, и
новых  жертв  пока что не предвидится. Снимать  мертвецов  с
верхотуры?  Во-первых,  мертвецам все  равно,  во-вторых,  в
таком состоянии, попытавшись что-то делать наверху, он  сам,
того  и  гляди,  присоединится к  коллективу,  а  в-третьих,
неизвестно,  как  посмотрят  на такое  самоуправство  органы
следствия...
      "Вот,  -  подумал Юрий. - Вот же оно!  Следствие.  Ток
"ka.*.#.  напряжения не возникает сам  по  себе,  его  нужно
включить,  а  это  означает, что  был  некто,  кто  повернул
рубильник,  или  передвинул  рычаг,  или  что  там   у   них
полагается  делать в таких случаях. Этот некто  либо  идиот,
либо   маньяк-убийца,  но  так  или  иначе  его   необходимо
задержать.  Вряд  ли,  конечно,  он  до  сих  пор  сидит   у
распределительного  щита, дожидаясь ареста,  но  чем  раньше
неразворотливые  местные менты узнают  о  происшествии,  тем
больше будет у них шансов изловить эту сволочь".
      "Э,  - подумал Юрий, - да ты ведь сам в это не веришь,
приятель.  Они не способны выловить таракана из  собственной
миски  со  щами, не говоря уже о человеке, который отважился
на  такое  страшное дело. Но это их проблемы, а  твое  дело,
дружок,   поставить  их  в  известность  о  происшествии   и
потихонечку подаваться восвояси - домой, к пенатам, где все,
наверное,  уже  окончательно улеглось и забылось.  Хватит  с
тебя   таежной   романтики,  свежего  воздуха,   комаров   и
приключений... Хватит прятаться неизвестно от кого, и, между
прочим,   хватит  валяться  на  спине  под   этой   страшной
виселицей.  Не  так уж сильно ты расшибся,  так  что  нечего
симулировать.  Давай-ка  полегонечку  вставать  и   начинать
шевелить нашей драгоценной задницей, которая в очередной раз
уцелела только благодаря счастливой случайности".
      Он  остался  лежать  неподвижно и даже  снова  прикрыл
глаза,  оставив  лишь узенькие щелочки между веками,  потому
что  услышал шаги. Кто-то грузно двигался поблизости,  шурша
жесткой  колючей травой, скрипя гравием, невнятно бормоча  и
даже,  кажется,  вскрикивая. Юрий осторожно, по  миллиметру,
повернул  голову налево и сквозь частую сетку ресниц  увидел
стоявшего  к  нему  спиной  бригадира  Петровича.  Петрович,
задрав  кудлатую  голову  с уже проклюнувшейся  на  покрытой
спутанным  жестким  волосом потной макушке  плешью,  смотрел
вверх,   туда,  где  страшной  виноградной  гроздью   висели
мертвецы, и что-то бормотал, как умалишенный.
      Юрий  быстро  и  бесшумно сел, а потом стремительно  и
плавно  вскочил на ноги. Боли и тошнотной слабости  во  всем
теле  как  не  бывало. Точнее, они, конечно  же,  никуда  не
делись,  но теперь Юрий привычно не обращал на них внимания,
потому  что перед ним была цель - был, черт подери, реальный
видимый  противник. Филатова охватила жестокая радость.  Вот
же  он, мерзавец, стоит и озирает дело своих рук! То есть не
своих, конечно, из вагончика напряжение не включишь, но ведь
неспроста его потянуло заполнять свой вонючий табель  именно
сейчас!   Ведь   он  же  шестерка,  стукач,  причем   стукач
педантичный  -  табель заполняет по вечерам и  ни  за  какие
уговоры, ни за какие бутылки, ни за какие, так их и не  так,
деньги  не  поставит в этот самый табель  "восьмерку",  пока
человек  не отпашет рабочий день от звонка до звонка  -  все
восемь часов, минута в минуту. Надо отдать ему должное:  сам
он  в  течение  рабочего дня на землю почти  не  спускается,
торчит на верхотуре и вкалывает лучше, чем все его обезьяны,
вместе  взятые. Тем более странно, что сегодня его  потянуло
на  бумажную  работу сразу после обеда -  именно  сегодня  и
именно после обеда. Значит, был в курсе, знал, чего ждать, и
/`%$ca,.b`(b%+l-. пересидел весь этот, с позволения сказать,
катаклизм  в  уютном вагончике. А раз так, то ему  наверняка
известно, кто и зачем все это устроил. А раз знает,  значит,
скажет  - уж в этом-то Юрий не сомневался ни секунды, потому
что знал, как заставить Петровича быть разговорчивым.
      До бригадира было метров пять, а может быть, и меньше.
Юрий  преодолел  это  расстояние в три  огромных  скользящих
шага, положил руку на плечо Петровича и негромко сказал:
     - Вот это зрелище, правда?
      Петрович  подскочил, словно шилом ткнутый,  обернулся,
увидел  Юрия  и  вдруг  дико завопил, загораживаясь  руками.
Юрий,   не  ожидавший  такого  мощного  эффекта  от   своего
внезапного  появления, даже немного растерялся. Он  выпустил
плечо бригадира, невольно отступил на шаг и спросил:
     - Ну, чего орешь?
      Петрович отнял руки от перекошенного лица и, глядя  на
Юрия   выпученными  глазами,  с  неожиданной  откровенностью
ответил:
     - Так страшно же, м-мать...
      -  А  ты думал, они будут выглядеть так, будто  просто
заснули?  - снова надвигаясь на бригадира, спросил  Юрий.  -
Думал,  тебе останется только снять над ними шапку и пустить
слезу?  Нет, сволочь старая, тебе все это будет  сниться  до
самого конца твоей поганой жизни!
     Тут он замолчал, заметив, что бригадир пытается неумело
перекрестить его трясущейся рукой.
      -  Эй,  -  озадаченно сказал Юрий, -  ты  что,  совсем
спятил?  Что  ты делаешь, придурок? Не надейся закосить  под
психа, со мной этот номер не пройдет.
      -  Господи, - забормотал Петрович, - Господи, Господи,
Гос-с-с...  Пить  брошу,  молиться  стану..,  курить  брошу,
Господи,  спаси и помилуй... Уйди ты от меня,  Христа  ради,
мертвый ведь ты, а мертвым лежать полагается...
     Юрия осенило.
      -  А, - сказал он, - так ты у нас, оказывается, еще  и
мистик? Зря. От меня крестным знамением не отмажешься. Живой
я, Петрович. А вот ты можешь ненароком и подохнуть, если сию
минуту не перестанешь валять дурака.
     - Живой? - недоверчиво переспросил бригадир.
     - Живой, - подтвердил Юрий. - Не веришь? На, потрогай.
     Он протянул руку, и Петрович, к его немалому удивлению,
действительно с опаской прикоснулся к его рукаву.
      - Живой, - сказал Петрович, - слава те, Гос-с-с... А ч
уж думал...
      -  Давай,  -  сказал Юрий, беря его  за  грудки,  чего
бригадир,  кажется,  даже  не  заметил,  -  давай,  сволочь,
расскажи, о чем ты думал, когда все это затевал. Расскажи, а
я послушаю. Ну, говори!

                             ***

      Виктор  Павлович Алябьев плохо переносил жару,  потому
что  к пятидесяти годам вдруг начал тучнеть. Тут не помогали
ни тренажеры, ни диеты, ни даже ежедневно выкуриваемая пачка
a(#  `%b  -  вес  рос, пока не достиг ста двух  килограммов,
после  чего  процесс  прекратился так  же  внезапно,  как  и
начался. По этому поводу один высокооплачиваемый специалист,
занимавшийся  проблемами лишнего  веса,  -  из  молодых,  да
ранних,  судя по деньгам, которые он беззастенчиво  драл  со
своих  клиентов,  - в неподражаемой снисходительной  манере,
свойственной  испокон  веков  очень  многим  врачам,  заявил
Виктору  Павловичу, небрежным жестом сметая в открытый  ящик
стола  немалый гонорар: "Это, батенька, гены,  а  гены,  как
известно, пальцем не раздавишь".
     Виктор Павлович не слишком переживал по этому поводу. В
конце  концов,  не  так уж он был толст. Солидному  деловому
мужчине   в   его   годы  полагается  иметь  соответствующую
комплекцию,   тем  более  что  под  слоем  наросшего   жирка
скрывались  крепкий костяк и прекрасно развитая мускулатура,
наработанная   в   молодые  годы  на  борцовском   ковре   и
сохраненная  в  более позднем возрасте с помощью  регулярных
посещений  тренажерного  зала. Он  по-прежнему  мог  сколько
угодно  таскать на руках баб, заставляя их млеть от счастья,
а  при  случае очень даже запросто дать кому-нибудь в морду,
причем   не   для   виду,  а  так,  чтобы  наглец   накрылся
собственными ногами, но жара, которую он когда-то так любил,
теперь действовала на него угнетающе. В жару он потел, легко
раздражался, страдал отеками ног и даже одышкой, что  уже  и
вовсе не лезло ни в какие ворота.
     В данное время его раздражение усиливалось тем, что его
фактически  вынудили  торчать в этой Богом  забытой  дыре  в
течение трех самых жарких летних месяцев, выполняя работу, с
которой   вполне  мог  бы  справиться  кто-нибудь  помоложе.
Дружеские  отношения с руководством - это, конечно,  хорошо,
но   только  до  тех  пор,  пока  руководство  не   начинает
использовать эти отношения в качестве рычага, а то и  кнута.
Разумеется, никто никого не пугал, не угрожал, не  заставлял
и  даже особенно не настаивал - все выглядело вот именно как
дружеская  просьба, выполнение которой сулило в  перспективе
немалый  куш  и  даже,  чем черт не  шутит,  продвижение  по
служебной лестнице. "Ну, Виктор Палыч, ты же понимаешь,  что
такую работу я не могу доверить никому, кроме тебя...  Ты  у
нас  самый  опытный, да и не в опыте дело, ты же  понимаешь.
Туда  может поехать только человек, которому я доверяю,  как
родному  брату,  и  даже не как брату, а  как  себе  самому.
Железный  человек там нужен, чтобы в решительный  момент  не
сдрейфил,  не дал задний ход. А я знаю только одного  такого
человека, и этот человек - ты, Палыч... Ну, съезди, что тебе
стоит?  А в сентябре махнешь в отпуск за счет фирмы -  море,
бархатный сезон, девочки в бикини... Кстати, ты в курсе, что
теперь  модно загорать без лифчика? Вот пускай твоя половина
позагорает без лифчика одна, а ты потом тоже позагораешь - и
без  лифчика, и без нее... А? Да, чуть не забыл. Ты  знаешь,
что   Лагутин  подал  заявление?  На  вольные  хлеба  дураку
захотелось, представляешь? Так что к сентябрю его  кабинетик
освободится,  и кто его займет - зависит во многом  от  тебя
лично..."
      Вот  так. Девочки, кабинетики, бр